того не замечая, я улыбнулся.
– Йоханчик уже несколько раз допытывался у меня, придете ли вы. И мать Йохана, Моника, тоже спрашивала… О, я ведь вроде и не секретарша у вас… В общем, как поклонница нашего замечательного отца Чон Йохана, решила воспользоваться в качестве предлога этой парочкой, чтобы позвонить вам.
Назвать происходящее простым совпадением язык не поворачивался. В тот день, когда аббат переубеждал Сохи, я взял за руку женщину по имени Моника, что, оказавшись на краю гибельной пропасти, в самый последний раз пришла за помощью.
– Конечно, передайте, пожалуйста, что я обязательно приеду. И еще приготовлю подарок.
Я вышел из монастыря. Неожиданно взгляд наткнулся на магнолию, куда я когда-то повесил свою сутану ради ночной прогулки с Сохи. За десять лет ветви дерева раскинулись еще шире, а ствол вытянулся еще выше. В его тени юный Анджело загружал в машину коробки готовых восковых свечей. А Михаэль медленно перебирал свои деревянные четки, прогуливаясь по саду Божьей Матери. В белом свитере и с наушниками в ушах Сохи помахала мне издали рукой. Время все стирает. Оставляя лишь самое главное. Выходит, молодость тоже оказалась не так важна. Потому что и она, стирая очертания, уходит за горизонт. Но мои чувства к ним не стерлись. Моя любовь была настоящей.
Брат Томас, который в прошлом году наконец отправился на небеса, всегда говаривал мне:
– Любовь никогда не перестает. Потому что любовь не ведает конца.
Растворяется и грусть, и даже сама боль забывается, оставляя лишь смутное воспоминание, что было больно, а вот любовь остается – теперь я это знаю. Что любовь не исчезает. И, вторя песне одного поэта «Юность, постой, останься там!», я хотел сказать: «Любовь моя, останься там навсегда!»
И тут зазвонил колокол. Его звук изливался синей веревочной лестницей, спускающейся с Небес. Я ускорил шаг, продумывая список подарков в честь первого причастия Йохана, которому уже исполнилось аж целых десять лет!
Послесловие
Пару дней назад вечером, в предзакатный час, я прибыла в Авилу, что в полутора часах езды на поезде от Мадрида. На пустынных полях с реденькой травой паслись коровы, а в ярко-лазурном небе летали стаи птиц, словно косяки рыб, поднимающиеся из глубин океана. Минуло двадцать дней после отъезда из дома: усталость разлилась по моим жилам, а от кучи грязного белья, скопившегося в чемодане, изрядно попахивало. Что же послужило причиной моего приезда сюда вместо возвращения домой?
Я распаковала свой багаж в номере местного отеля и вышла что-нибудь перекусить, однако все рестораны на улице, будто нарочно, были закрыты. Даже ресторан отеля. Было воскресенье – день Божьего покоя. Кое-как раздобыв в местном сувенирном магазине бутылку вина, выпила его даже без закуски и легла спать пораньше, однако посреди ночи проснулась. За окном задувал сухой осенний ветер. От его резких порывов и завывания несло холодом. Я забралась под одеяло и снова попыталась уснуть, как вдруг вспомнила эту фразу: «Жизнь похожа на ночь в незнакомой гостинице».
Стоило мне вспомнить эти слова, одно из известных изречений Святой Терезы Авильской, ради которой я сюда и приехала, как с моих губ сам собою сорвался стон. Возможно, покажется странным, но я подумала, что проделала весь этот путь именно ради того, чтобы извлечь из памяти эту фразу. Не успела я еще разобраться в своих чувствах, как на глаза уже навернулись слезы, и, хотя прятаться было не от кого, я накрылась с головой одеялом и на какое-то время отдалась своим эмоциям. Ведь теперь и я познала, что значит «жизнь, похожая на ночь в чужой гостинице».
В это путешествие я отправилась сразу на следующий день после завершения рукописи данного романа. Почти целый год я толком не виделась со своими друзьями, выбравшись из дому на ночные посиделки буквально пару раз. А как иначе? Если особой гениальностью не отличаешься, приходится бережно распоряжаться хотя бы уже имеющимся в наличии потенциалом, упорно взращивая его, оттачивая и лелея. Когда же роман был наконец дописан, мне просто захотелось уехать. И снова побыть одной. В стремлении уединиться в еще более глухой незнакомой пустыне. Дабы моя душа любовалась не на лампочку в кабаке, а на звезды в чистом поле. И слушала не уличный гам, а шепот тишины.
Я хотела немного отдохнуть, но добрый и ответственный редактор прислал мне обложку. С тонким намеком, что верстка книги будет закончена, как только придет послесловие автора. Пришлось сесть за письменный стол за двое суток до отъезда из Испании.
Забегая вперед, скажу, что почином этого романа послужили буквально две строчки. В 2004 или 2005 году (точно не помню) я читала книгу отца Сон Бонмо (какую конкретно не скажу, так как читала у него все и уже успела запутаться). И две строчки из этой книги количеством менее ста знаков постучались в мое сердце.
Это было упоминание о невероятном и мистическом пересечении судеб брата Мариноса и бенедиктинского монастыря Вэгван, о котором я и написала в этой книге. Непонятно почему, но при чтении этих строк мое сердце бешено заколотилось, готовое выпрыгнуть из груди. И тогда я сразу же заложила две вещи в пустую папку своей души: первая – название бенедиктинского мужского монастыря «Вэгван», а вторая – имя монаха «брат Маринос». И в результате в 2013 году все это появилось на свет, облекшись в единое целое.
2012-й, год до написания этого романа, выдался очень тяжелым. Меня начал преследовать извечный вопрос: «Боже, ну, почему?». Тело устало, а душа была опустошена. В таком депрессивном состоянии духа я ждала наступления 2013 года. Встречая его, я решила для себя, хотя еще несколько абстрактно, что надо стряхнуть это уныние. Кажется, тогда я замыслила постепенно, шаг за шагом, начать все заново с каких-то фундаментальных вещей, прежде чем этот жестокий и падший мир возобладает надо мной. Настало самое время вернуться к истокам. Я подумала, что вместо зацикливания на сложившихся обстоятельствах, какими бы трудными они ни были, будет правильным вернуться к исходному вопросу – ради чего вообще живет человек.
После возвращения с ретрита, куда ездила для молитвенного уединения, я ввела пароль и открыла запечатанную папку под грифом секретно. Там хранились аж два великих сокровища. Я почувствовала, что пришла пора начать роман, и стала ждать. Звучит неправдоподобно, но уже на следующий день я получила предложение на выпуск романа-фельетона для журнала «Ханкёре». На самом деле, зная мою переменчивую натуру, вначале они лишь осторожно завели речь, намекнув о выпуске, и это не было каким-то конкретным предложением. Однако на этот раз я сказала: «Давайте сделаем это! Я хочу писать роман, просто сгораю от нетерпения».
В основу этого романа легли судьбы трех человек.
Первым, несомненно, является брат Маринос. Практически все его описания в романе соответствуют действительности, кроме самых мелких деталей, хотя на самом деле его жизнь была гораздо более драматична, чем в моем изложении.
Вторая – группа людей, которых в этой истории представляет брат Томас. Некоторые из нее погибли мученической смертью в Северной Корее, остальные вновь вернулись в Южную Корею и завершили свою жизнь или и поныне живут в аббатстве Вэгван.
Незадолго до написания послесловия я узнала о кончине отца Себастьяна (священника Им Индока), который тоже по молодости приехал из Германии, посвятив свою жизнь Корее. В сравнении с братом Томасом он принадлежал к более молодому поколению, но таким же образом, после получения сана священника в Германии, был отправлен в Корею, где основал издательство «Пундо». Так при содействии отца Себастьяна писателю Чхве Мансику, оказавшемуся в немилости у режима Пак Чонхи за фотографии бедняков, выделяли средства на проживание и съемку, чтобы он смог продолжать творческую деятельность. Кроме того, в числе заслуг священника Им Индока – перевод, печать и издание огромного количества хорошей литературы, а также открытие миру таких талантов, как монахиня-поэтесса Ли Хэин. Именно отец Себастьян был первым, кто показал в провинции Кёнбук фильм немца Хинцпетера о восстании в Кванджу. Впервые знакомя Корею с книгой «Теология освобождения», он охарактеризовал ее следующим образом: «Эта книга не является чем-то из ряда вон выходящим. Она всего лишь показывает нам один из способов, как реализовывать на практике повеление Иисуса жить в заботе о бедных, обделенных и брошенных». Было удивительным совпадением то, что мне совершенно случайно довелось услышать о предсмертном часе этого замечательного человека.
Говорят, в последние минуты его жизни братия окружила его предсмертное ложе и затянула гимн, который монахи-бенедиктинцы поют во время пожизненного посвящения себя Господу (слова из этого гимна озаглавливают третью часть данного романа, а также упоминаются в самом конце книги).
Господи! Прими меня по Cлову Твоему!
И тогда буду жить!
Господи, не дай моим надеждам противиться Тебе!
После троекратного повторения этих строк гимн заканчивается, так вот рассказывают, что отец Себастьян, дослушав посвящение до конца, смежил веки и почил с миром.
Прежде чем взяться за послесловие, я размышляла над этим совпадением. И многими другими, что снова и снова превращают нашу жизнь в загадку.
Наконец, есть еще одна личность. Нераскрытая в этом романе, но присутствующая на втором плане – женщина, подобная тени, сестра Назарена.
Перед приездом в Авилу я посетила в Италии ее келью в монастыре Камальдоли в центре Рима. Вплоть до этого посещения я, конечно же, и понятия не имела, что она появится в послесловии автора моего романа. Уроженка США, до приезда в Италию в 1950 году, она пела в опере (подробности отложу до моей следующей книги), после чего пришла в скит женской обители Камальдоли, затворившись в одиночную келью, за порог которой не выходила ни на шаг последующие сорок четыре года. Говорят, что она не показывалась даже своему исповеднику, за исключением предсмертных часов жизни. Это было не просто затворничество, а абсолютная изоляция – крайняя форма епитимии. После ее смерти в крохотной келье размером в два пхёна