Невидимка оказался девчонкой. Ростом чуть ниже самого Бьярна, стройная, но крепкая. Короткие рыжие косы взметнулись будто рожки…
— Все сдохнем, — прорычал Бьярн, задыхаясь от злости и боли.
Рыцарь неуклюже вытащил басселард — против чинкуэды и даги кинжал коротковат, но сталь в полпальца на что-то сгодится! Хоть умрет в бою…
— Бьярн, я не вовремя? — раздался от лестницы голос ненавистного Хото.
— Иди нахрен с такими шутками, — обронил рыцарь, не отводя взгляда от противницы.
— Оставь его, девочка!
Девица затравленно оглянулась. Увидев стенолаза, швырнула дагу в лицо Бьярну, и будто молния сверкнула — пропала.
Рыцарь выдохнул и начал оседать.
Глава 8Проклятый старый дон
Йорж встал у клетки, просунул узкое лицо сквозь прутья. Уши смешно торчали по краям.
— Завтра будем в городе ставить представление. Ты с нами пойдешь? Или так и будешь в говне ковыряться?
— А? Что? — Лукас потряс головой, повернулся к Йоржу. — А теперь, будь добр, повтори с начала. С самого начала.
— Смотрю, ты прям нашел свое призвание! — ухмыльнулся Йорж и подмигнул. — Смотрю, ты прям родился с лопатою в руках!
Лукас мысленно выругался, помянув кривое естество Панктократора. И циркач не подвел…
Йорж заверещал, гримасничая и размахивая руками:
— С лопатою в руках!
Черпаю я говно!
Нашел я в том труде
Предназначение свое!
Судьба моя,
Ты, сука, жестока!
Зачем Торвальди блядский,
Нагадил жидко так⁈
Лукас поморщился, прислонил лопату к дощатой стенке клетки, повернулся к Йоржу, всем видом выражающим желание услышать отзыв на свои стихи.
— Что-то у тебя с утра паршивенько с рифмой. Живот болит, что ли? Или вино мутное?
— Импровизация, — нисколько не расстроился циркач, — друг мой, импровизация наше все! И только так! Но! Если ее не готовить загодя, то можно добавить тебе работы. Что я, в общем, и сделал. С другой стороны, если сочинять заранее, то выйдет этакое шулерство, неприличное человеку искусства…
— Про говно, значит, прилично? — уточнил Изморозь.
— Естественный продукт! Отчего бы и не поговорить о нем двум благородным господам поутру?
— Самое время, ага…
Лукас себя искренне считал трепачом. Иные и не становятся студентами! Пусть даже и бывшими. Но неумолкающий Йорж мог заболтать кого угодно, трепясь о чем угодно. Иногда разговорчивость товарища вызывала острое желание шарахнуть его лопатой по затылку. Хрясь, и все! Запускай медведя в свежевычищенную клетку, к свежеприготовленному завтраку…
Мохнатой туше времени много не понадобится — к вечеру можно вытаскивать багром обглоданный скелет с полураздавленными костями… А если оставить на пару дней, то и кости в дело пойдут. Не хуже гиены истребляет! Одни зубы целыми остаются.
— Что за представление хоть? И где?
— Как это где⁈ Изморозь, ты вообще по сторонам слушаешь⁈ Или уткнулся носом в это самое, чье упоминание тебя так оскорбляет, и все⁈ Меня, может, твое невнимание сейчас оскорбляет! Сейчас на дуэль вызову! На граблях! До первой крови!
— Нет, я не слушаю по сторонам. У меня уши не как у фенека, — помахал головой Лукас, глядя исподлобья на циркача, возмущенного таким невниманием, — да еще ты верещишь как сучечка, ни хрена не слышно.
— «Верещишь», «сучечка»… Фу на тебя три раза и на макушку плюнуть! Слов всяких хамских нахватался! Короче, не хочешь слушать, так и скажи!
— Ты же все равно не заткнешься, — вздохнул Лукас. — Придется слушать.
— Не заткнусь! — радостно ответил циркач. — Короче, Изморозь, вылезай, тогда все расскажу. А то сидишь, как жирафа в клетке!
Лукас только выдохнул сквозь зубы. Некоторых даже лопатой по голове бить смысла нет — только лопата сломается.
— Подожди немного. Закончить нужно.
В несколько взмахов Изморозь дочистил клетку, поспихивал мелочь руками сквозь прутья, скалящемуся Йоржу прямо под ноги — брезгливым он и раньше не был, а в цирке и вовсе излечился от данного глупого предрассудка.
Выбрался сквозь маленькую дверку, притворил. С натугой взгромоздил засов — Торвальди был весьма крупноват, и сюда не протиснулся бы при всем желании. Но вот вездесущие дети могли сбить медведю режим питания — его от них пучило.
Йорж дожидался, приплясывая от нетерпения. Рассказ его так и распирал. Изморозь, специально держа паузу, почистил инструмент соответствующим скребочком, аккуратно поставил лопату на место, сдвинул задвижку. Решетка громко стукнулась о стену — медведь вернулся на оскверненную уборкой территорию.
Лукас присел на небрежно сваленный плавник у клетки, поковырял пальцем природный горельеф — нору древоточца на просоленной деревяшке…
— А теперь рассказывай, что за представление? И по порядку! С самого начального начала!
— Завтра приходит конвой с Островов. Три десятка нефов! Представь! Все под завязку! Последний конвой перед штормами! Ну и в порту будет огромная ярмарка! Со всей округи народ сбежится!
— Ярмарка, говоришь…
— А то! Будет торг! И не просто торг, а Т-О-Р-Г! Бобры косяками будут ходить! А где торговля, там и куча людей. С каждого десятого по медяку — к вечеру полный мешок!
— Или два мешка…
— А то и три! — Йорж приплясывал от предвкушения. — А три мешка денег, это же просто чудесно!
— Три мешка лучше одного, — согласился Лукас. — Но меня смущают островитяне.
Йорж застыл на пару мгновений, заржал:
— Забей, друг! Острова большие! Да и опять же, сам говоришь, что совпадение! И не ты резал того хомяка, и тебя вообще там никто не видел! А жирного, скажу тебе по секрету, грохнули наши же.
— Местные⁈ — Лукас чуть не свалился с обкатанного волнами и прибрежными камнями бревна, — Рэйни же платил Фуррету чуть ли не половину дохода!
— Не половину, а одну пятую за свою мерзость, да и то вряд ли, — отмахнулся циркач. — Обычная плата — ровнехонько десятина.
— Вот же сука…
— О чем и говорю! Есть у меня пара знакомых в страже. Говорят, вечером перед делом в «Башмаке», в «Якорь» притащился Бьярн, а потом, на карете, словно благородного, привезли Хото Высоту. Знаешь этих прекрасных парней во главе с многоуважаемым господином Дюссаком?
— Да ладно… — самолично, разумеется, Лукас не сталкивался ни с тем, ни с тем. Но слышал многое. И все больше жуткое. Такое, что можно детям рассказывать, чтобы с перепугу всю ночь не спали.
— Вот и ладно. Сам думай, кто Рэйни голову отчекрыжил. Острова? Нет! Сам же Фуррет и приказал! Так что, думай дальше — кому ты нужен на той ярмарке? И кто тебя вообще узнает?
Вот тут Лукас с говорливым циркачом согласился полностью. За неделю, что он провел на берегу, в лагере со стенами из дранных сетей, Изморозь очень сильно изменился. Разительно даже!
Отпустил неопрятную щетину, которой, впрочем, до бороды было еще несколько лет стараний. Умудрился загореть под чуть теплым осенним солнцем. Снова вспомнил как пить самое дешевое пойло… Провонял зверинцем, кострами и циркачками — им-то, на удивление, бывший студент нравился до подлинного безумия — очень уж был обходителен в постельных делах.
Со стороны посмотреть — обычнейший «береговой нищий», приставший к цирку, чтобы перезимовать под теплой крышей. Впрочем, так оно и было, если разобраться.
Конечно, Лукас не только клетки чистил — времени хватало на что угодно, и с запасом. В том числе, и на высокое. «Бертольдина» была хороша, но требовала чистовой доработки. И, разумеется, обкатки на настоящей сцене, а не в мыслях автора. Так-то, и черновой вариант был весьма хорош! Лукас оценивал себя объективно — все же опытный взрослый человек, а не прыщавый школяр Уши Торчком, с сугубо теоретическими знаниями об искусстве, жизни и женщинах.
А каков сюжет — просто чудо! Ревность, любовь, колдовство, измены и древние тайны! И финал! Удушение обломком табурета прямо на супружеском ложе под хор бывших любовниц и их же аплодисменты! И скрежет зубовный по дереву… Кстати, отчего бы не сделать главного злодея островитянином? Будет весьма свежо и остро! И название удлинить? К примеру — «Бертольдина или проклятый старый дон»? Главное, чтобы про авторство не пронюхали лишние… Оторвут голову. А если не повезет, то и все остальное.
— Знаешь, а я, наверное, соглашусь. Кто там меня узнает? А даже если и да, то что?
— В том и дело. Только портки смени, — добавил Йорж, — а то вонью всю публику распугаешь. Глаза так и режет! И в горле першит! Точно тебе говорю! Залезешь ко мне, в ящике под правой лавкой возьми, те, из крашеной парусины, с медными застежками. Ну и себе оставь, они почти новые.
— Помню такие, спасибо!
Лукас искренне обрадовался такому щедрому подарку. Отличные портки! Пусть и слегка протертые в промежности. Йорж, хоть и страдает словесным недержанием, все же хороший человек. Чуть ли не последние штаны подарил! Пусть и не плащ с плеча, но на кой хрен плащ тот нужен? Портки с жопы — они полезнее.
— Только еще вопрос. На кой хрен я там нужен? Ведь не актер нисколько.
Йорж хмыкнул, пожал широкими плечами.
— Знаешь, как когда-то говорил один умный человек, заедая сосисками пиво: «среди людей нет ненужных, если умеешь их применять на пользу себе». Пригодишься. Лишние глаза, лишние руки. Опять же, в наше трудное время, человек, который может зарезать посреди улицы громилу, в два раза больше себя, и сбежать незамеченным, никогда не будет лишним. Еще вопросы будут?
Изморози только и оставалось, что молча кивнуть. Про убитого он никому не рассказывал.
По стене бежал таракан. Нет, не бежал. Шествовал неторопливо, прямо таки — по-хозяйски. Толстый, наглый, усатый. Панцирь блестел даже в тусклом свете — латный доспех, начищенный перед турниром.
Хото шикнул на обнаглевшего насекомого. Но тот человека словно и не заметил, продолжив путь. Разве что усами зашевелил еще наглее.
Высота попытался склониться с кровати — тут же замутило. Он шлепнулся обратно на тощую подушку, мокрую и липкую от по