— Островные взяли «Якорь» штурмом, вырезали тамошних чуть ли не поголовно. Ребята дрались всерьез, по колено в крови. Островных положили пару десятков. Вот и разозлили.
— И?
— Его повесили на вышке, на собственных кишках. У Островов всегда было плохо с шутками.
— Зато хорошо с фантазией, — Хото покрутил головой. — Ты вот меня прямо в ступор вогнал, даже не знаю, что и сказать.
— Ничего не говори. Сделай.
— Хочешь предложить мне в одиночку перебить всех островных? — прищурился Высота.
— А следом захватить власть на континенте, — устало ответил Дюссак. — Все куда проще. Сиверу Острова подмяли, тут и к гаруспику не ходи. Соответственно, всем друзьям покойного господина Фуррета в скором времени станет весьма грустно обитать в новой островной колонии. К тому же до меня дошли слухи, что на Островах очень не любят Ловчих.
Дюссак выставил раскрытую ладонь перед собой:
— Не напоминай, что ты всего лишь загонщик. Думаешь, им важны оттенки?
— Не важны, — согласился Хото, — совсем не важны. Значит, предлагаешь бежать. И как можно быстрее…
— Ты всегда был смышлен! Именно так. И чем быстрее, тем лучше. Но обязательно прихвати с собой буйного старикашку. Он способен устроить кровавую баню в самое неподходящее время. И весьма осложнить процесс капитуляции.
— Решил лечь без боя под островных?
— «Без боя» уже не получится, — Дюссак кивнул на окровавленный клинок, — мы показали, что можем и грызануть.
— Все равно, как-то вот так все неожиданно. Вчера был вторым в городе, а сегодня — мальчик на побегушках у какого-то занюханного рыбоеда с просоленной жопой?
— Какая разница северянину, что решил сиверянин? Лучше уж сдаться на каких-то условиях, чем смотреть на то, что станет с городом, если Острова распустят войну. Император далеко, забот у него хватает и без нас. Кавалерия на выручку не прискачет, не вывернет из-за холмов, атакуя с солнцем за спиной… Окрестным бономам тоже плевать — они мордуют друг друга за лужки с лесками, и уж никак не полезут в драку за вольный город. Их предел — растащить мелочевку, которой побрезгуют Острова.
— Предпоследние времена настали, — Высота подытожил печальные выкладки Дюссака. — Прежний порядок скатился в глубочайшую жопу. Всем на все насрать и наплевать.
— Именно так. Но нам тут жить дальше. Думаю, теперь ты меня не будешь осуждать с прежним жаром.
— Буду. Ты так смешно вращаешь глазами, будто хочешь перехватить мне глотку.
Дюссак хохотнул. — Не хочу.
— На твоем месте я бы зажег Сиверу со всех восьми сторон и поплыл бы грабить Острова, но я на своем месте, а ты на своем. Бьярн хоть живой? А то, помнится, та рыжая красотуля с рожками нарубила ему плечо в котлетину.
— Живой! Эта ветхая сволочь и нас с тобою переживет. Толком встать не может, и рука плохо слушается, но ругается отчаянно.
— Значит, выживет. Слушай, а не проще старикашке щелкнуть в спину из арбалета? А то таскай его с собой, мучайся.
— Можно и щелкнуть, — кивнул Дюссак, — но в этом случае, мы нарушим последнюю просьбу господина Фуррета. Не скажу, что буду из-за этого плохо спать, но не хотелось бы нарушать слово.
— Какие мы блаародные стали! — хихикнул Высота. — Вроде бы и не циркачек валяем, а императриц.
— Можешь отказаться, я не обижусь. Все знают, что ты не любишь белобрысого.
— Его никто не любит. И, конечно же, я не откажусь. Хоть вы и сволочи, но все же свои.
— Благодарю, — коротко кивнул Дюссак, — Бригг и Рош помогут выбраться из города. Отпустишь ребят, когда сочтешь нужным. Они тоже не местные, если что, в Сиверу особо не будут стремиться. Будешь ребятам за мать и отца.
— Только сразу говорю, — Хото упер взгляд в дремлющего громилу, — я буду стараться быть хорошей матерью, но сиська у меня всего одна.
Дюссак покачал головой:
— Высота, тебе уже говорили, что иногда ты удивительно мерзок?
— Говорили, конечно! Я же говорю истинную правду, а пророкам суждено страдать.
— Рош, — представился внезапно проснувшийся подручный, протянул ладонь, — я за главного. В паре, — тут же поправился он. — Бригг снаружи. Следит.
Хото пожал руку, кивнул бойцу:
— Сработаемся!
— А вам деваться некуда. За работу, господа, пока нас всех тут не накрыли.
Лукас, как завороженный, смотрел на падающий клинок. А меч, обжигающе сияя в лучах неяркого осеннего солнца, все падал и падал. И никак не мог упасть… Вязко, словно в воде, бежали люди… А потом, словно кто-то дернул за веревочку и все ускорилось до невозможности.
Тяжелый клинок со свистом врубился в плоть. Кровь хлестанула из перерубленного одним ударом плеча. Жертва — местный рыбак — даже имя можно вспомнить, если в память зарыться, вечно пьяный, вечно грязный, упал на олени, хватаясь за обрубок. Следующий удар нанес телохранитель дожа. Хороший удар, меткий! Голова рыбака с распяленным в крике ртом, отлетела, упала в лужу, обдав все вокруг брызгами, покатилась по воде, делая ее красно-грязной.
— Ааааа! — завизжали циркачки, которых обдало горячими каплями — будто подогретым вином окатил пьяный и щедрый клиент… Зарычал Торвальди, учуяв свежую кровь. Рванулся к убитому, раскачиваясь на бегу, неловко размахивая связанными передними лапами. Завопил поводырь, пытаясь ухватить кожаный ремень, вырвавшийся из рук и волочащийся по земле.
— På kniven! [На ножи!] — взлетел над перепуганной толпой боевой клич Островов.
Островных вообще как-то резко стало очень много! С перебором! Полезли из каждой щели, будто тараканы!
Мечи, кинжалы, арбалеты, тяжелые ростовые щиты (и не поленились же, притащили, не погнушались возможным и заведомо жалким сиверским отпором). Все шло в ход, всем убивали. Ради одной цели — больше страха, больше паники, больше смерти! På kniven!
Изморозь забился под телегу, и сам не поняв как. Мудрое тело спряталось, не позволив рассудку долго прикидывать что и как — пока размышляешь, голову смахнут к херам гиеньим. Рассудок, впрочем, свое взял, отыгрался, когда пришло понимание, что прямо здесь и сейчас никто Лукаса не убьет. Если прям совсем уж не повезет, конечно! Островные были заняты толпой — искать перепуганных мышек в норах они будут куда позже!
С одной стороны, с площади требовалось убираться. И как можно быстрее! Мало кто решит заглянуть под телегу! А ткнуть мечом или копьем — дело нехитрое!
С другой же — островные, будто на бойне, убивали всех, кто подвернется, без малейшей искорки жалости. Не глядя, ребенок ли, женщина. Конечно, кое-кого Лукас и сам бы зарезал с удовольствием, но все же, личная месть — это одно. А безжалостное и бессмысленное убийство… Изморозь жил тут не первый месяц и даже как-то сроднился с этим суматошным, жадным и глуповатым городом, летом выжариваемым до костей, осенью же покрытым липкой оранжевой грязью по самые ноздри. И вроде надо было бы вмешаться…
Но с третьей стороны, прямо перед глазами Лукаса — руку протяни, коснешься, мучительно отходил, загребая грязь скрюченными в агонии пальцами, портовый грузчик. По его внутренностям, выпавшим из вспоротого живота, топтались люди, а бедняга все никак не умирал. Лежать рядом Изморози совсем не хотелось. А именно это он бы и получил, кинувшись в безнадежный бой. Нож-складничок и повадки ночного воришки — ничто перед доспешным солдатом, приученным убивать открыто.
Лукасу вдруг стало безумно жаль выроненную шапку с деньгами. Достанутся ведь какому-нибудь островному! Если не втопчут, разумеется! Тогда разве что духам земли подношение будет. Хотя к чему духам деньги? Пива-то им, всяко не продадут…
Кто-то легонько коснулся плеча… Изморозь крутанул лихой кульбит — Йорж бы обзавидовался! — шарахнувшись головой о помост. В полете выдернул нож, щелкнул «плавничком» клинка…
Это была Мейви. Девушку колотило крупной дрожью, и она захлебывалась слезами от ужаса. На лице циркачки-танцовщицы грязь мешалась с кровью и дешевым макияжем. Лукас ее узнал только по глазам, да по голубым косам с вплетенными серебряными безделушками и прочими колокольчиками.
Окончательное решение пришло мгновенно! Спасаться, и как можно скорее! Благо, есть чем заткнуть беззубый рот совести — не сам сбежал, а спасая девчонку! Не только о его шкуре речь идет, понимать надо! И нисколько не осуждать!
Он подполз поближе, с опаской поглядывая наверх — голова неслабо гудела.
— Когда я скажу «бежим», то мы сразу бежим. Ясно?
Изморозь боялся, что девушку скует паника. Но она закивала, что-то неразборчиво прошептала — слова утонули в лязге и криках. Наверное, поняла хитрую стратагему…
Лукас на четвереньках, безнадежно пачкаясь, пробрался за спину Мейви, выглянул осторожно из-за колеса — с тыла помоста народу было куда меньше — разбежались. Островных вообще не было ни одного.
— Бежим!
Не успели они выбраться из-под телеги, как на зады площади вывалился небольшой, человек в — двадцать пять, отряд стражников. Мейви узнала, похоже, предводителя, невысокого седоватого мужчину с абордажным тесаком. Потянулась было…
Но тут, навстречу страже, вывернулся отряд островных, тоже небольшой, человек в тридцать. Защелкали арбалеты, зазвенели клинки…
Седой срубил островного, уклонился от ответного выпада копьем. Его тут же прикрыли щитом — островным, трофейным!
— Бегом, бегом! — Лукас утащил девушку в ближайшую подворотню, узкую, кривую и проссаную. Улочка кончилась внезапным кирпичным забором, высоким — чуть ли не в два роста!
Лукас выругался — допрыгнуть до верху — тот еще фокус!
Изморозь, вспомнив, как не раз это видел, сцепил ладони в замок, подставил под ногу Мейви. Та, без лишних слов, наступила. Лукас толкнул изо всех сил — девушка, словно заправская акробатка, взлетела на забор. Сверкнула тугими прелестями под юбкой. Лукас не раз имел с ними знакомство, благо Мейви жадностью не страдала, но на приятность внезапного зрелища это не влияло совершенно!
Одно плохо — что-то хрустнуло в правом запястье — перестарался немного.