Еще выручило то, что до ворот ехать — рукой подать, три лошадиных скока. Когда-то давно, еще до переселения, крепостную стену напротив чистых кварталов разобрали, соорудив ворота. Исключительно для чистой публики. Норовивших протолкаться с возами по короткому пути крестьян гнали взашей. Пинками и подзатыльниками.
Раньше. Как дела обстоят — никто не знал.
— Вот и проверим! — склонился Йорж, горячо дохнул.
— Проверим, — безвольно отозвалась Ди.
Городскую стражу, привычно-угодливую, сменили настороженные наемники с грозными харями и голодными взглядами. Но выпустили без вопросов и малейших намеков на взятку. Острова с самого начала делали вид, что принесли в Сиверу не только бездумные убийства и изнасилования, но и некоторую законность и честность.
Старший кивнул двум бойцам. Те поставили копья у стены, распахнули одну створку.
Сработал дорогой наряд, отсутствие заводных лошадей и уверенный вид. Стража резонно рассудила, что богатая горожанка в сопровождении телохранителя решила выбраться на прогулку. Или по срочным делам… Отдельно повезло, что не было никого из Раттовских! Те-то, опознали бы Русалку вмиг!
Ремни, плотно держащие Ди, лопнули, когда они отъехали от города на три сотни ярдов — у приметного кривого дуба. На одной из ветвей болталась длинная цилиндрическая сетка, из которой торчали сухие кости — года четыре назад туда посадили разбойника, решившего промышлять у города.
Женщина обмякла, сгорбилась, выпустила поводья. Начала заваливаться на бок… К счастью, на ту сторону, где ехал Йорж.
Циркач успел поймать Русалку, вернуть в седло.
— Э, женщина, ты чего⁈ — заглянул перепугано в лицо.
Ди потрясла головой, вытерла испарину обеими руками. Повернулась к Йоржу.
— Прости, прости меня…
— Да вроде не за что прощать, — в недоумении оглянулся циркач, — точно тебе говорю. И вообще, прекращай. Все кончилось.
— Все? — снизу-вверх посмотрела на него Русалка.
— Все, — твердо побежал Йорж. Разумеется, совершенно в этом не уверенный.
Ди молча кивнула. Улыбнулась.
— Это кто такие?
Сухой палец отца Вертекса, украшенный чернильным пятном, указал на пленников, коих притащили на монастырский двор и кинули на истертые плиты, покрытые трещинами, и «украшенные» пробивающейся в швах травой.
— Людоловы, отец Вертекс! — громко и четко ответил брат Муло — многолетние привычки выветриваются с трудом. Солдатские — еще кое-как. Но если человек, до принятия в себя Пантократора служил в городской страже… О, проще вылечить от косоглазия, чем избавить от налипших повадок. — Пойманы на месте преступления! С поличным!
— Людоловы… — с сомнением протянул настоятель, внимательно рассматривая троицу. Та еще компания! Встретишь таких в темном переулке, задумаешься, то ли бежать от них, то ли, наоборот, проявить милосердие!
Избитый светловолосый парень. Давно не бритый, со свежее-сломанным окровавленным носом и расплывающимся на лице огромным синяком. Последнее время явно постившийся и многое переживший. Бледная, как труп, девица с тускло-голубыми волосами. Ее колотит лихорадочная дрожь. Обветренные потрескавшиеся от внутреннего жара губы, ввалившиеся глаза… Связали без жалости, спутали веревками будто колбасы, рты позатыкали тряпками. Еще бы накинули на шеи петли, привязав к загнутым за спину ногам!
Да уж! Всенощная? Или две? Как-то очень уж раздухарились молодцы, забыв, что если ты решил уйти от мирского, то прыгать туда-сюда — поступок крайне недостойный.
На разбойника-людолова похожа разве что третья из пойманных. Высокая, узкоплечая, но крепкая девица. Тоже грязная, будто свинья — ну то не грех, при такой-то погоде. Вроде рыжая, но разобрать можно лишь сунув под желоб сливной трубы. Глаза яростные, как у тигуара…
Отец Вертекс с удивлением почувствовал, как внутри ворочается очень давно, и, казалось, надежно забытое… Нет!
Брат Муло принял внимательный взгляд за приказ. Подхватил яростную девицу под связанные локти. Тут же зашипел, чудом пропустив удар головой мимо носа. Ударил свободной рукой девицу в затылок. Та повисла безвольно, потеряв сознание.
— Она брату Карнеро отбила все печенки! А брату Ланцотти — сломала обе руки!
— И поделом, — хмыкнул подошедший брат Кэлпи. Привратник встал сбоку от настоятеля, упер руки в бока, — Меньше будет марать пергамент своими бреднями! Все чернила извел, паскудник!
Отец Вертекс тяжело вздохнул. Погрозил привратнику — но не всерьез. Брату Ланцотти, по справедливости, давным-давно надо было руки переломать, что уж тут. А то все пишет и пишет, подворовывая пергамент из библиотеки. Выдумал же несусветное — сочиняет о похождениях самого себя, перенесшегося на множество лет назад, и попадающего то в Старого Императора, то в его генералов! И, как Кэлпи пронюхал — даже в наложниц Старого Императора! Подвиги во имя веры и Империи, всех врагов безжалостною рукою к порядку… Умывался бы хоть раз в день, а то в спасители Отечества метит!
Настоятель снова вздохнул:
— Рассказывайте, что стряслось.
— И без сказок про тьмочисленные полчища людоловов, коих вы побивали! — тут же, несколько не тактично влез брат Кэлпи.
Муло, очевидно, с этого и собиравшийся начать свой рассказ, поперхнулся.
— Девушку положи на пол, и рассказывай. Брат Кэлпи постарается тебя не перебивать даже в малости. Ведь постарается?
— Если забрехиваться не начнет, — тихонько буркнул привратник.
Брат Муло положил беспамятную рыжую на пол — к ней тут же, огромным червяком пополз парень, расшибая коленки о торчащие края плит. Настоятель поднял ладонь, останавливая пинок.
— Не стоит. Забота о ближнем в крови даже у самых последних отбросов. Ну так что?
— Люди прибежали, — начал Муло, косясь на злоязыкого Кэлпи. — Наши люди, из Кампи. Ну тогда, позавчера еще, да.
— Я помню, что произошло позавчера, — терпеливо произнес настоятель. — И именно по моему приказу, вы отправились выяснить на месте, сколь велики грехи нечестивого рыцаря Руэ.
— Ну да, я же так и говорю, что позавчера! — закивал Муло.
Брат Кэлпи начал загибать пальцы по одному. На левой руке, на правой… Способ подсказал давным-давно, еще в позапрошлой жизни, мудрый сержант Мигеле Карритавито по прозвищу Мапаче. Мол, возникнет у тебя острое и горячее желание оторвать дураку голову, а после руки и ноги, то не спеши! Торопливость хороша только в двух случаях — когда ловишь блох, и когда уестествляешь супружницу командира. А с дураками лучше промедлить. Ибо забьешь козла, а отвечать как за человека! Загни пальцы на руках по очереди, а после — разогни. Как раз успеешь продраться сквозь кровавую мглу, туманящую взор. И из жопы перестанет валить пар, пугающий людей окрест. И поймешь, что лучше нож не доставать, ибо Пантократор и так дурака наказал, нечего об него даже ноги пачкать!
— Ну вот… Позавчера мы в Кампи наведались. Все обсмотрели…
— И узрели хуй! — не выдержал Кэлпи. Подвел его способ! Очевидно, мудрый сержант не сталкивался с настолько тугодумными кретинами, способными единственную фразу словно клещами из себя вытягивать! Иначе посоветовал бы еще и «ножные» пальцы в ход пускать.
— Брат Кэлпи! — повернувшись к сквернослову, взъярился отец Вертекс. — Исчезни с глаз моих!
Привратник поступил точно, как настоятель приказал — сделал шаг назад, встав за спиной настоятеля. Тот обернулся, снова вздохнул, но ничего не сказал — знал, что бывший солдат упрям как стадо ослов. Опять же, взор не закрывает — приказ выполнил, не подкопаешься!
— Все обсмотрели в Капми. Ужаснулись ужасам, открывшимся нашим взорам! После чего, оказав посильную помощь страждущим… — на этот раз, уже довольно гладко затоковал Муло, стараясь не глядеть на кислую рожу брата Кэлпи, — я решил наведаться еще и в Касеррио. Хутор тот всего в полулиге, отчего бы и не наведаться?
— Особливо, когда безотказная Анита ждет… — одними губами произнес зловредный брат Кэлпи, да будут прокляты его годы!
— Ну и вот, — от смущения Муло сбился. — И в Касеррио, на хуторе, этих… Ну нашли, да.
— Это я уже понял, что они на вас не по дороге напали, и под ноги из кустов не вывалились, — кивнул Вертекст. — Где нашли? И как?
— Они в сарае спали. Совсем рядом с колодцем, у которого тамошних порубили! Нагребли сена какого-то, и спали. У них еще арбалет нашли! И кинжалы!
— И хуй! — тихонечко подсказал Кэлпи, зная, что тугоухий отец Вертекс шепот не разберет. — Которым тебя в детстве по лбу стукнули!
— Да иди ты к бесам, Кэлпи! — крикнул оскорбленный Муло. — Тебя мать стоя рожала!
— Как дети, как дети, — обхватил руками голову Вертекс, — за какие грехи мне это⁉
Кэлпи приставил палец к губам, мол, понял, осознал, стыдиться, и непременно заткнется.
Муло повертел головой и продолжил.
— Спали рядом с трупами убитыми они! И даже не попытались их похоронить, как поступили бы люди праведные! И арбалет у них! И ножи у всех! И одежка вся бандитская! И вся в крови! С дырками!
— То есть, ты не предположил, что одежду они могли у настоящих людоловов забрать?
— Тем более, тогда, они явные разбойники, раз даже людоловов сумели обобрать! Ишь, как зыркают! Звери!
Голубоволосая девица, тем временем, то ли окончательно замерзнув на ледяном камне, то ли просто сдавшись лихорадке, скрутилась, закатила глаза, засопела чуть слышно — будто мышонок. Точно, зверь…
Парень, судя по гримасам, отчаянно ругающийся, пытался встать на ноги, но связали его надежно…
— Я бы тоже зыркал, Панктократор свидетель! После такого-то обращения! Неудивительно! Поблагодарите, если они вас не успели проклясть! Этих двоих отнести в кладовку, которая яблочная. Туда же десяток одеял, жаровню с полумешком угля, кувшин воды и пустое ведро. Развязать и оставить. Сразу после общего обеда — отнести по двойной порции. Я к ним зайду ближе к ночи. Больную девицу — в лазарет. Туда же братьев Карнеро и Ланцотти. Все ясно?
— Зачем развязывать-то? — изумился брат Муло.