ерть не вызвала. К тому же, о ней никто и не узнал — у хозяйственных ворот никто заросли не прочищал, а дорога сразу давала петлю, прячась за высоким холмом, заросшим кислейшей ежевикой, сквозь которую торчали несколько яблонь.
Впрочем, об этом всем Хото не знал. Предварительно связав девушку по рукам и ногам, стенолаз долго сидел рядом с ней, внимательно глядя на безмятежно лицо, расслабившееся лишь после потери сознания… Монахи, оценив человеколюбие, притащили кувшин весьма доброго красного «сухаря», а после еще один.
Высота, не зная о том, закусывал яблоками с тех самых деревьев. Поражаясь их душистости, укрытой за кривыми формами и твердой мякоти, в коей тот же Бьярн рисковал оставить половину зубов.
Уже хорошо за полночь, когда от трапезной перестали доноситься звуки разгульного веселья, Хото поднес свечу, убедился, что девушка не мертва, а всего-лишь перешла от бессознательности к крепкому сну. Высота влил в себя остатки вина и завалился на соседнюю койку, прямо поверх одеяла. Синего, с белой полосой в ногах. И колючего настолько, что доставало даже сквозь одежду.
Проснулся стенолаз от скрытой возни и неслышного почти шипения. Проклятия так и летели! Высота открыл глаза. Ножа у горла не было. Да и из уха стилет не торчал.
— Будем жить, — кивнул он сам себе, и поднялся. Тут же чуть не упал обратно на постель — тошнота так и закружила в танце, предлагая опустошить желудок прямо здесь и сейчас.
Посидел в странном положении, держась обеими руками за кровать. Победив, выпрямился, открыл глаза. Снова накатило, но куда слабее — так, больше для порядку, чем из вредности.
— Доброе утро! — поприветствовал он девушку.
Та разразилась новой порцией брани. На этот раз — в полный голос. Разбитый нос опух. Вокруг глаз налилась очаровательная глубокая синева. Ссадина на правой щеке — обленились черноризники, доски пола лень рубанком пройти! А вдруг заноза, а вдруг загниет⁈
Хото сокрушенно покачал головой, поцокал языком.
— Такая красивая, а как последний каторжник лаешься!
Прислушался восхищенно, пообещав себе запомнить несколько новых, весьма чудесных оборотов.
— Ты же знаешь, что это неправда, да? — улыбнулся он связанной. — И вообще, будешь так ругаться, замуж не выйдешь. Кто тебя такую возьмет, черноротую?
Рыжая захлебнулась ненавистью. Несколько мгновений лишь разевала рот, будто рыбка, вытащенная из воды на жаркий берег. Начала извиваться — словно та же самая рыбка, но оказавшаяся не на песке, а на раскаленной сковороде.
— Развяжу, — пообещал Хото, присев рядом. — Только пообещай, что не будешь кусаться.
Девушка ответила гневным взглядом.
— Звучит странно, но мы в одной лодке. И мне очень не хотелось бы свалиться в воду, если ты ее раскачаешь. Когда ты ее раскачаешь!
У входа в лазарет раздались крики и ругань. Затем послышался звук удара.
В комнату влетел растрепанный белобрысый парень, с кастетом в одной руке и раскрытым складным ножом в другой. Увидев связанную Марселин и сидящего подле нее Хото, кинулся в атаку.
Высота подцепил ногой низенькую скамейку, стоящую возле кровати, метнул. Пришлось удачно — точнехонько пониже живота, между ног. Парень охнул, сложился, ухватился за пораженное место, начал заваливаться. Стенолаз вскочил, перехватил падающее тело, подивившись тяжести щуплого вроде противника, уложил рядом с девушкой.
Та зашипела вовсе уж страшно. А глаза так Высоту и поедали.
В комнату ввалился охающий монах, держась за разбитый нос.
— Это ко мне заходили, брат, чьего имени не знаю, — попробовал успокоить его Хото.
Монах, увидав бездвижимое тело, ничего не сказал. Постояв, держась за косяк, вышел. Притворив за собою дощатую дверь.
— Друг? — спросил Хото, кивнув на парня. Марселин устало кивнула.
— Друг… — голос у нее, когда девушка не кидалась в драку, оказался куда приятнее, чем яростный визг атакующего зверя.
— Рисковый! — похвалил Высота, и продолжил, — так что, я тебя сейчас развязываю, и мы спокойно говорим. Ты обещаешь, что не будешь кидаться на старого ублюдка, а я пообещаю, что не буду тебя за это бить.
Рыжая думала недолго.
— Обещаю.
— Не передумаешь?
Девушка кивнула. Скосила взгляд на парня.
— Ты ему ничего не отбил?
— Ближайшее время ему точно без надобности. А ближе к обеду опухоль сойдет. Ночью вообще все в порядке будет.
— Сволочь ты, — беззлобно произнесла рыжая.
— Ну ладно, — пожал плечами Хото. — Будем считать, что договорились.
Стенолаз аккуратно развязал веревки на ногах, стоя так, чтобы блокировать неожиданный удар. Но рыжая оказалась куда умнее, чем на первый (второй!) взгляд. Или поняла, что тягаться даже с похмельным Высотой лишний раз не стоит.
Затем распутал ей руки.
Рыжая, едва освободилась, тут же начала хлопать по щекам незадачливого «спасителя». Тот же, крепко зажмурившись, только мелко тряс головой и тихонько подвывал.
— Не трогай его. Все равно, без толку.
— Ну ты и мудила, — обернулась девушка.
— Меня зовут Хото Высота, — улыбнулся ей стенолаз, — а мудила — это одна из моих профессий. Не самая любимая, если честно.
— Я знаю, как тебя зовут, — посмотрела ему в глаза девушка. — Я жила в Сивере достаточно, чтобы выучить каждое охвостье Фуррета.
— Фуррет мертв, — пожал плечами Хото. — А мы живы. Жизнь, вообще, имеет свойство продолжаться.
Рыжая не ответила, лишь гневно блеснув глазами.
— А тебя зовут Марселин Модилен. Из Мильвесса. Я прав? — спросил Хото.
Девушка взвилась, точно кобра, готовая вонзить клыки в наглеца.
— Прав, — погладил себя по голове стенолаз. — Я снова прав! Кто молодец? Я молодец!
— Ты… — от негодования рыжая не могла и слова произнести.
— Я мудила, — подсказал стенолаз. — Но предпочитаю, чтобы меня так не называли. Ладно?
— Ладно… — буркнула Марселин и села на постель.
— Вина хочешь? — дружелюбно предложил Высота.
— Нет.
— И отлично, — Хото проверил оба кувшина. — Потому что я, похоже, что все выхлебал…
За окном разнесся тревожный рев боевого рожка. Пронесся кто-то на лошади.
— Ну что, — кивнул Высота, — бросай своего парнишку, благо, яйца я ему отбил, и толку от него не будет, и пошли на стены. Похоже, начинается веселье.
— Оружие? — подскочила Марселин.
— Твои ковырялки остались в трапезной, — успокоил ее Высота. — Опять же, тут должен быть какой-нибудь арсенал. А не подойдет, так поищем среди даров. Судя по вину, местные не жадны! Подберем и доспех, и копье. Ты любишь втыкать всякое в мужчин, я уверен!
— Ты не мудила, — сказала ему рыжая. — Ты несносное трепло.
Хото улыбнулся.
— У каждого свои недостатки, девочка.
— У сиятельного рыцаря Руэ превеликое множество недостатков… — промолвил Мартин. Больше для себя, но услышали все — рыцарь тихо говорить не умел. С другой стороны, тех всех — отец Вертекс с Кэлпи, сам Мартин с Керфом, да Бьярн с мечом.
— Даже больше, чем у меня? — оскорбился неугомонный старик.
Ди Бестиа честно задумался. Начал загибать пальцы на руках. Потом замер — похоже, в дело пошли ноги. Керф покачал головой, сморщился от боли.
— Нет, ты где-то на дюжину впереди.
— Отрадно! — выпятил грудь колесом Бьярн.
— Благочестивый рыцарь, — кашлянул в маленький кулак отец Вертекс, — вы начали говорить…
— Ах да, — кивнул Мартин, — я к тому вел, что Руэ тот еще ебанный ублюдок, но дело свое знает хорошо!
Ди Бестиа первое время все опасался, что его сквернословие покоробит престарелого настоятеля. Но тот словно и не замечал грязных ругательств, по привычке, так и сыпящихся с языка. А потом рыцаря поймал в коридоре Кэлпи и посоветовал не дурить, а говорить как есть. «Отец Вертекс живет давно. И многое видел и слышал. Твои же запинания в попытке подобрать нужное слово, бесят даже его!»
На лестнице раздались шаги. Тяжелая дверь, ведущая на смотровую площадку, распахнулась резко, как от доброго пинка — чуть не пришибла Бьярна, в последний миг отшатнувшегося. Первой выбралась вчерашняя рыжая. С коротким копьем, больше похожим на меч на очень длинной рукояти.
Бьярн побледнел, позеленел, покрылся красными пятнами. Усы обвисли дохлыми бледными змеями.
Но девушка смерила его презрительным взглядом, фыркнула — совершенно по-мяурьи, и прошла мимо, прямо к высокому, по грудь, парапету.
Следом за ней выбрался взмыленный Хото. Встав в дверях, он наклонился, уперевшись в колени, долго переводил дух. По мокрому лицу тек пот. Наконец, стенолаз выпрямился.
— Господа, у вас воды не найдется? Меня эти подъемы просто убивают.
Заметив потрясенного Бьярна, Высота потрепал его по плечу:
— Не боись! Мы с Марселин договорились. Она не норовит сшибить тебя, будто трухлявый мухомор, а я ее не убиваю.
Керф внимательно посмотрел на свежую, несмотря на разбитое лицо, девушку, с такой нарочитой внимательностью оглядывающую пространство перед воротами, что на затылке виделся третий глаз. Затем мечник оглядел стенолаза. Трясущиеся ноги, мокрая, хоть выжимай, драная куртка. Перегар такой, что закусить хочется. Рожа помятая — шов подушки отпечатался, солома какая-то в волосах…
— Чудны дела твои, господь! — подытожил наблюдения Керф.
— Не без этого, — согласился Хото. — Уважаемые, чтоб вас! Вы в уши балуете по ночам? Вода есть? Или пиво хотя бы?
Кэлпи протянул ему оплетенную лозой флягу.
Высота зубами выдернул пробку. Долго пил, проливая на грудь.
— Ох, благодарю, тебя, неизвестный мне монах!
— Вчера знакомились, — ответил Кэлпи. И забрал опустошенную флягу. Во взгляде монаха мешалось много чувств. Некоторые из них вызывают тараканы, бегущие по чисто выскобленному столу.
— Точно! — схватился за голову Хото. — Было дело! Только уж прости, не помню! Рыжая начала убивать нашего трухлячка, и все как завертелось…
Мартин повернулся к Бьярну:
— Он всегда такой… Назойливо-разговорчивый?