Шпиономанию тоже изобрел не СМЕРШ. «Я и сам еще до вступления в армию дважды был арестован за то, что носил плащ, походил на иностранца, да еще смеялся на улице; в одном батальоне на мне долго тяготело серьезное подозрение, потому что у меня был томик стихов Гейне, и я не скрыл, что побывал когда-то за границей».
И главным помешательством двадцатого века, уверенно перешагнувшим и в двадцать первый, был вовсе не коммунизм, но национализм, убежденный, что у нации есть только права и никаких обязанностей, что это отдельным личностям необходимо упорно трудиться, чтобы в чем-то возвыситься, а нация изначально совершенна, нужно только убрать с ее пути внешних и внутренних врагов. Коммунисты, по крайней мере, учили, что для достижения земного рая необходима и материальная база, и воспитание нового человека, а национализму не требуется совсем ничего – только убрать помехи с его пути.
Националистическая сказка неизмеримо менее требовательна, оттого она и захватила неизмеримо более обширные массы. Сегодня все те, чьи отцы и деды из страха или расчета прислуживали «коричневой чуме», естественно, постарались приравнять ее к «красной заразе», но надо отдавать себе отчет, что коммунисты сумели прийти к власти только после того, как мировое равновесие было взорвано националистами. Националисты и сегодня, в отличие от дышащих на ладан коммунистов, сильны и, более того, респектабельны. И взрывать мировое равновесие им и сегодня отлично удается. Но виновниками государства-соперники по-прежнему объявляют не их, а друг друга. Как и сто лет назад: «кнут», «казаки», «гунны»…
Гунны – в тот исторический час это были цивилизованнейшие немцы. «Они уверяли, что народ, который многие века славился своей добротой, – это народ палачей, которые только тем и занимаются, что убивают младенцев, насилуют женщин, распинают пленных. Они говорили, что «гунны» – это жалкие, подлые трусы, но не объяснили, почему при нашем огромном численном превосходстве потребовался пятьдесят один месяц, чтобы разбить наконец германскую армию. Они говорили, что сражаются за Свободу во всем мире – и, однако, всюду стало куда меньше свободы».
Роман и заканчивается приказом главнокомандующего союзными армиями маршала Франции Фоша: «спасли свободу всего мира», «потомки вам благодарны», – это у истоков бесчисленных диктаторских режимов!
«Единственно честными людьми, если таковые существовали, были те, кто говорил: «Все это гнусное зверство, но мы уважаем зверство и восхищаемся им и признаем, что мы звери; мы даже гордимся тем, что мы – звери»». Да, после того, что натворили респектабельные господа в смокингах, фашисты в черных и коричневых рубашках, могли не кривя душой заявлять, что они вовсе не призывают к насилию, но лишь призывают увидеть мир таким, каков он есть. Ведь и Олдингтону более всего ненавистна респектабельная элита. «Добродетельные и дальновидные. Но разве это их вина? Ведь не они развязали мировую войну? Ведь это все Пруссия и прусский милитаризм? О да, еще бы, вы совершенно правы! А кто вывел Пруссию в великие державы, ссужая деньгам Фридриха II, и тем самым подорвал Французскую империю? Англия. Кто поддерживал Пруссию против Австрии, Бисмарка – против Наполеона III? Англия». Впрочем, все это «кое-какие семейные счеты, понимайте так, что я имею в виду викторианцев всех стран».
Это мы и должны понимать: нескончаемую череду кошмаров и «зараз» всех цветов запустили не пресловутые «недоучки», не «ефрейторы» и «семинаристы», а респектабельные господа хороших кровей с дипломами сверх понтовых университетов в карманах смокингов. Пламенных недоучек всей Европы ничего не стоило прихлопнуть одной мухобойкой, но респектабельные господа предпочли их использовать друг против друга.
Чем они занимаются и по сию пору.
Игорь Касьяненко / Украина /
Родился в 1958 году в городе Сумы (Украина). Закончил физико-математический факультет сумского педагогического института. 15 лет преподавал физику, астрономию и информатику в школе. Затем занимался коммерцией, журналистикой и рекламой. На сегодняшний день журналист и совладелец медиа-портала АТС (creativpodiya.com).
Автор двух книг стихов: «Лечу стихами» (издательство «Совпадение», Москва, 2008 год) и «Идеальный побег» (издательство «Университетская книга», Сумы, 2019 год)
Книжное
Я не знаю достойнее краски, чем белая,
чтобы раскрашивать флаги.
Я бегу от побед, ибо выигранный бой
никогда не бывает последним.
Как заметил Сократ, говоря о надежде
пред судьями в ареопаге:
Только смерти известно, как будет потом,
а всё прочее – слухи и сплетни.
Только смерти известен мой истинный страх
и понятны причины отваги.
И поэтому к жизни сегодня бессмысленны просьбы
и встречные иски.
Как любил повторять архивариус: Книга судьбы —
это наши бумаги:
фотографии, письма, открытки, попытки стихов,
долговые расписки…
Я смотрю на себя через призму бумаг
и всё чаще пугаюсь барьера
между мною и тем, кто копил, собирал
там, где я лишь теряю и сею.
Как однажды подумал бродяга Улисс,
полистав на досуге Гомера:
Человек бы не вынес и йоты того,
что поэт приписал Одиссею.
Нет, я там был другим. Я там брёл наугад
и, за воздух цепляясь руками,
убеждал сам себя, что Господь дал мне крылья,
как ветер воздушному змею.
Так Раскольников верил, что небо везде
и что прятать улики под камень
бесполезно. Любому. Но только не мне, —
ведь я право на чудо имею!
Да, я там был другим. Там я бился в сетях бытия,
сотрясая планету!
Но уже отползаю обратно, во тьму,
будто доисторический ящер.
Как смеялся на рынке один часовщик,
на фальшивую глядя монету:
Здесь у нас, кроме прошлого, нет ничего,
что бы стоило звать настоящим.
Мне давно не враги те, кто с яростью пчёл
от меня защищали свой улей.
Я боялся их жал, а сейчас мне их жаль
и глаза их, как серые пятна…
Как воскликнул на видео Дракула,
раненый в сердце серебряной пулей:
Я спешил к вам, сгорая от жажды любви,
но, похоже, был понят превратно…
Я теперь нелюдим. Я стал другом лугов:
одуванчиков и незабудок.
На плече моём птица, и после грозы
мы на пару поём и летаем.
Как писал на песке дневника Робинзон:
Может быть, я теряю рассудок,
Но когда на мой остров пришли рыбаки,
я сказал, что он необитаем.
Я вчера ещё сам себя связывал с миром
десятками трепетных нитей.
А сейчас не хочу. Не хочу.
Но тащу на себе эти тяжкие цепи.
Мне приснилось, что я Чжуан-цзы;
я в глубинах огня… в эпицентре событий…
А вокруг, будто снег,
навсегда заметающий эту Вселенную пепел …
Ну, а если о жизни, то я бы и дольше
её исполнял приговоры.
Ведь она мне на всё, что я вправду просил,
Отвечала: Конечно же, можно!
Как признался мой ангел-хранитель,
сдавая дела адвокату из горней конторы:
Внешне, он, как цитата, похож на Творца.
Но работать с ним было не сложно.
Ангел вечерний
Мир был расчерчен на классики мелом.
Я шёл по улочке с девочкой в белом.
В самом начале, за дальним пределом,
там, где печали и беды пробелом,
мы были счастливы с девочкой в белом.
Лето к другим унесло меня краскам.
Я вёл сраженья за женщину в красном.
Долго, бессмысленно, но не напрасно,
ибо и вправду была ты прекрасна,
умница, грешница, женщина в красном.
Ходики в сердце стучат обречено.
Вот мы и встретились, женщина в чёрном.
Локон серебряный, лик утончённый…
Мне лишь тобой быть навеки прощённым,
ангел вечерний мой, женщина в чёрном.
Битва за вечность (ноябрь)
Плачьте, дожди! – ибо горе в разгаре.
Плачьте о желтом, зелёном и красном!
Краски природы сгорели в пожаре,
гибельном, диком, огромном, прекрасном.
Осень сбылась, как мечта Герострата.
Стая грачей бороздит пепелище.
День открывается темой заката.
Лес – как собрание партии нищих.
Мысли о лете свежи, но некстати.
Ель к топору, как царица, готова.
Листья похожи на павшие рати.
Битва за вечность проиграна снова.