Месяц ноябрь! – в мировом распорядке
все небессмысленны метаморфозы.
Ты мне напомнил, что дни наши кратки,
ну а теперь уходи. Без оглядки.
Долгие проводы – лишние слёзы.
Я поэт
Я поэт. Я, как птица, ужасен вблизи.
Не ловите меня – я свободная птаха!
Я могу испугаться и клюнуть от страха.
Но любить меня можно. И в этой связи
вы ищите меня настоящего – там,
не на улицах и не на книжных прилавках,
а когда я с божественным грошиком в лапках
опускаюсь на голую паперть листа.
В этот миг я – как солнечный луч на росе…
Я пронизан любовью, как рыбами море.
Ну а в прочие миги – я сам себе горе.
И как все одинок. И ужасен, как все.
Колокольчик
Я не сужу, не учу, не прошу.
И не служу ни мечу, ни грошу.
И ничего доказать не хочу.
Я колокольчик – я просто звучу.
Просто звучу, без ключей и причин,
словно ручей или пламя в печи.
Я не умею таиться, как тать.
Я колокольчик – я должен звучать.
Мне одиноко и душно в толпе.
Я по своей сам гуляю тропе —
ноги в грязи, голова в облаках —
я колокольчик в Господних руках.
Я проводник, я последний связной
между звездой и надеждой земной.
Я оттого так свободно звучу,
что только жизнью за это плачу.
И вот пока я звучу не спеша,
рядышком чья-то живая душа
вдруг откликается эхом в ответ,
будто бы в ней зажигается свет.
А миг спустя, уже с разных сторон,
льётся хрустальный, серебряный звон.
Так возникает аккорд бытия,
где самой тоненькой ноткою – я.
И все, кто в музыку ту посвящён,
ищут в себе её вновь и ещё…
А я тихонько звучу в стороне.
и это, в сущности, всё обо мне.
Генеральный чародей
Будет праздник и волшебник на серебряной комете,
не простой, а гениальный – генеральный чародей,
прилетит к нам и исполнит все желания на свете,
абсолютно все желанья абсолютно всех людей.
И тогда два полководца победят друг друга в схватке.
А бедняк ограбит кассу и, добычи не тая,
будет жить себе в почёте, на свободе и в достатке,
хоть его поймает сыщик и в тюрьму запрёт судья.
Трус при виде хулиганов сразу вызовет на бой их
и, отважно убегая, им навешает сполна.
А принцесса из двух принцев честно выберет обоих
и при этом непременно будет каждому верна.
Только двое заплутавших меж объятий и лобзаний
не заметят изменений в окружающей среде.
Ибо тот, кем ты душою увлечён и сердцем занят,
он и есть тот гениальный генеральный чародей.
Когда мы ещё только снились навстречу
Когда мы ещё только снились навстречу
друг другу, судьбе ли, рожденью Вселенной,
ты видела в каждом мужчине предтечу
меня и поэтому пахнешь изменой.
Но я в пароксизме ревнивого бреда
не стану себя раскалять до ста ватт сам —
красивая женщина… ты, как победа,
не можешь всегда одному доставаться.
Иначе Творенье застынет, как студень,
и – певчая птица – я петь замолчу, да!
Мне не о чем, раз не стоит на посту день
и ночь в наших душах надежда на чудо.
Но творчество есть! Ибо непостоянство
твоей благосклонности рушит рутины.
И райские яблоки – не просто яство.
И тыква… я ж помню, что ты с Украины.
Давай же! Пануй! Что нам рай? Где те кущи?
Я буду смеяться, взирая из ложи
на то, как твой завоеватель текущий
стекает туда, где он завтра низложен.
И снова измену крути за изменой!
Предтечи – они же все зыбки, как иней.
Но слава им, ставшим божественной пеной,
ко мне из которой ты вышла богиней…
Миссия настоящего
О чём это время, о чём? Кто гордиев хронос мечом
разрубит, как Индию – чёлн разметчика мира?
Кто первым в открытую дверь войдёт – человек или зверь?
А вдруг это ты? А проверь у magical mirror.
Кто светочем выйдет из тьмы и сложит, и вложит в умы
легенды, законы, псалмы племён баш-на-баша?
История – вечный рерайт, к сафари готовится прайд,
а в топке из множества правд всё варится каша.
И всякий тут прав и не прав. И каждый, чужое поправ,
на вкус добавляет приправ – и травы, и корни…
Но где кулинар-паладин, кто, с горним рецептом един,
объявит: – Готово! Едим! – и всех нас накормит?
А если, представь, например, ты – музыка, формула, нерв,
тот Нео, Сиддхартха, Гомер, чьи грянули сроки,
чья истина, сила, строка народы, идеи, века
в одно соберёт, как река – ручьи и притоки.
А если иной поворот, и ты не избранник, а тот,
кто спица, деталь, эпизод, крупица процесса.
О чём это время тогда? Удача твоя и беда…
И рыбка с трудом из пруда, и свежая пресса…
Слова – будто склоны холма, но мысли вершина нема.
К ней путь не открыли тома, и тропок в речах нет.
А время – оно вообще внутри всех людей и вещей
дрожит, как над златом Кощей, и чахнет, и чахнет…
Счастливый случай
Кому-то недруг по сюжету,
другим – любимый, третьим – друг,
я всё ещё хожу по свету,
смотрю вокруг.
Вот новых дней аборигены,
браня обычаи отцов,
спешат устроить перемены,
в конце концов.
И растворяются в грядущем,
где ими скроенный уклад
в угоду позади идущим
отправят в ад.
Всё тлен: победы, пораженья,
туманных истин кружева…
И лишь игра воображенья
всегда жива.
Об этом думаю я кротко,
стреноженный смиряя взор,
когда из грёз моих красотка
плетёт узор.
Но пусть распутают герои
иной истории его —
в нём руны трав, руины Трои
и… ничего.
Душа Земли – многоязычьем,
как пашня полнится зерном.
Но гении поют на птичьем,
не на земном.
Ах, был бы я из легкокрылых,
как Пушкин или Амадей,
я б тайны певчие открыл их
для всех людей.
Я вижу радугу за тучей
и пепел в отблесках огня,
но где же тот счастливый случай,
что ждёт меня?
Вокруг чужих событий сонмы
и мнений патовые льды,
а я уже, как невесомый,
прозрачный дым,
плыву, минуя поединок
добра и зла, удач и драм,
кафе, арену, банк и рынок,
темницу, храм.
Миную парк и кромку пляжа,
начало дали, окоём
и, частью становясь пейзажа,
теряюсь в нём.
Виктор Платонович Некрасов/ Россия /(1911–1987)
ПАМЯТИ ВИКТОРА НЕКРАСОВА
БОГ ОТОМСТИЛ ЗА ЕВРЕЕВ.
СЕМНАДЦАТОГО ИЮНЯ 2023 года исполнилось сто десять лет со дня рождения дяди Вики. Но ни украинский президент-еврей, ни одна аидская контора, которых в Украине великое множество, не отметили эту дату. Лишь, в домике-музее Булгакова собрались люди, знавшие Виктора Платоновича[33].
А, ведь если бы не Некрасов, о Бабьем Яре сегодня уже никто бы и не вспомнил. Сровняли бы нах с землей и построили на его месте стадион и парк аттракционов.
В КОНЦЕ 50-х Виктор Платонович много бродил по киевским окраинам – делал зарисовки, фотографировал, разговаривал с людьми – собирал материалы для своей новой книге о Киеве. Как-то набрел на Сырце на старое еврейское кладбище. Его вид ужаснул Некрасова. Сотни поверженных, разбитых, исковерканных памятников… Он сворачивал с одной аллеи на другую и везде одна и та же картина – все памятники, все до единого разбиты, уничтожены. На стенах склепов антисемитские высеры…
Кладбище (главную аллею) начали разрушать еще при немцах, используя решетки и ограды могил, колосники для кострищ, на которых сжигались трупы расстрелянных в Бабьем Яру. Из гранитных плит складывали печи. Фашисты, отступая, пытались замести следы происходившего там. Но кто же уничтожил все остальное?
Ниже за кладбищем находился огромный овраг – Бабий Яр. Глубокий, почти что пятидесятиметровый, наполовину залитый водой. Некрасов бегом до управы: “Караул! Вандалы разгромили кладбище! Место вселенской трагедии превратили в лужу! Воду нужно откачать и поставить памятник!”
А те, ну прямо по Высоцкому, когда героя его песни выгоняли из ОВИРа: “Не шибко тут! Выйди вон из дверей!’’
“Какой, бл*ть памятник? Кому? Памятник ставят героям. А здесь – люди добровольно пошли, как кролики в пасть удава. Овраг нужно замыть и на его месте поставить стадион с парком и аттракционами – пусть люди не думают о плохом, а только развлекаются и веселятся. И вообще, забыть, даже такое топографическое название, как “Бабий Яр”. Теперь это будет называться “Сырецкий Яр”. А ваше жидовское кладбище никто не разрушал – просто идут подготовительные строительные работы. На его месте мы поставим современную телебашню. Вы шо, товарищ писатель, против прогресса?”.