Рего Парк. Куинс, Нью-Йорк, и Мористаун, Нью-Джерси.
Второе обращение к Ишвару, наставнику самых древних учителей
Леониду М. Беленицкому, Автору «Технологии Пути»
От Русской паперти, от Русской,
От шалаша, от шалаша,
Дорогой ломанной и узкой
Я шел с начала до конца!
Высокой болью, горькой болью,
Среди своих, среди чужих,
Великой кровью, малой кровью,
Во всех рождениях моих.
От появленья, от погоста,
От суеты, от суеты…
Мой путь так просто, о, как просто,
Сквозь дни и месяцы мои —
Промчался словно скорый поезд,
Прокрался, как в законе вор;
Мой долгий поиск, долгий поиск
Меня сюда к Тебе привел!
О, дивная моя Свобода!
Как тихая печаль Твоя.
Такого долгого ухода
Пора желанная моя.
Как два барыги на вокзале,
Мы выпьем новое вино,
И я скажу Тебе:
– Пожалуй,
Теперь мне все разрешено!
…Ты поглядишь с укором грустным,
И не ответишь ничего.
От Русской паперти, от Русской
Я в путь отправился давно.
Moscow-Paris-New York-Morristown 19–20 January 2020
24th of January 2022. Morristown.
12-е Февраля, 2022 года. Морристаун.
Второе посвящение Ольге Пергамент
Нашим сыновьям
Ты меня не любишь, моя радость, —
Понял я, поверь, мой друг, поверь…
Вот на сердце что-то оборвалось,
Как весной последняя метель.
О, как грустно, горестно и ясно, —
Как далекой юностью, когда
Ожиданьем призрачного счастья
Все мелькали страны-города.
Годы мчались – ох уж эти годы! —
Как последний осени побег…
Одиноко происки природы
Утомили неустанный бег.
Я смотрю в окно и каюсь, каюсь…
Если б только я сумел забыть
Осени последнюю усталость,
Юности холодную корысть…
Говорю – прощай! – не прощаюсь.
Вертится бесшумно жизни ось,
Осени последняя усталость
Умывает душу наискось.
Ты меня не любишь, моя радость, —
Понял я, поверь, мой друг, поверь!
Осени последняя усталость,
Время расставаний и потерь…
April 24, 2023, Florham Park
Юрий Радзиковицкий /Германия/
Педагог с сорокапятилетним стажем, проработавший многие годы в системе народного образования Ставропольского края: учитель русской словесности, инспектор отдела образования, директор гимназии, заведующий кафедрой развития и адаптации… С 1999 года проживает в городе Ессен, Северный Рейн-Вестфалия. В течение десяти лет проработал там в городской Воскресной школе, обучая детей чтению и основам правописания по разработанным им авторским методикам. Написал и издал книги: „Истории Листии», пособие для родителей по обучению детей чтению; «Потаённые смыслы», начальный курс понимающего диалогового чтения для учащихся старших классов; «Окна», сборник новелл, а также сборник «Тормашки», посвящённый истории русского слова и его креативным возможностям.
В прошлом году, 2019, им опубликован объёмный авторский сборник «Оригами бытия», в котором он показал широкую палитру своего литературного дарования.
Я был лужейСюрреалистическая быль
Если будете подходить к площади, то, верно, на время остановитесь полюбоваться видом: на ней находится лужа, удивительная лужа!
единственная, какую только вам удавалось когда видеть! Она занимает почти всю площадь. Прекрасная лужа!
Домы и домики, которые издали можно принять за копны сена, обступивши вокруг, дивятся красоте её..
Лужа подчас производит глубокое впечатление.
Один, глядя в лужу, видит в ней грязь, а другой – отражающиеся в ней звёзды.
Вы впадёте в глубокое заблуждение, если подумаете, что на моё решение стать лужой повлияло описание миргородского природного феномена или приведённые выше любопытные сентенции Канта и Леца. Совсем нет. Иными были причины, которые сподвигнули меня
на такой казалось бы экстравагантный шаг. Не мало важным этом плане было моё прочтение на интернет-портале «Проза. Ру» занимательной сказочной истории, написанной в добротной андерсеновской манере, истории, повествующей о судьбе домашнего зеркала, мечтавшего отразить в себе всё разнообразие мира, а не только замкнутое пространство той части квартиры, где оно обречено было висеть. Но не перипетии того, как ему, зеркалу, удалось воплотить своё желание в жизнь, произвели на меня впечатление. Как не занимательны были обстоятельства, позволившие зеркалу отразить всё сущее великолепие бытия, но не они пробудили во мне желание быть городской лужей, не они, а пафосное обращение лирического персонажа этой сказки к свои читателям. Не могу не воспроизвести здесь соответствующий пассаж из упомянутого текста.
«И наступил тот миг, когда зеркало решилось и однажды улетело далеко-далеко, выпав потом с дождём везде, где могло: в реки, в озёра, пруды, ручейки, моря и океаны, и даже в многочисленные лужи, большие и маленькие, на улицах и площадях, на бесконечных дорогах и причудливых тропинках.
И с тех пор все реки и озёра, моря и океаны, и даже лужи стали отражать всё, что оказывалось вблизи или над ними. Раньше такое отражение было невозможно, а теперь, благодаря овальному зеркалу, покинувшему свою красивую раму-клетку, стало возможным. Оно теперь жадно отражает весь этот прекрасный и удивительный мир. И остановиться не может! Такое оно жадное до этого мира, огромного и чарующего.
И не ходите по лужам: вы обязательно уничтожите те удивительные изображения, что творит овальное зеркало. Берегите лужи, и вы спасёте изумительный мир, что так любовно отражён в них».
И я прекрасно понимаю Геннадия Шпаликова, оставившего в своём поэтическом наследии такие в некотором роде странные строки:
Я выхожу, большой, неуклюжий,
Под солнце, которое в самом зените,
И наступаю в синие лужи,
Я говорю им: вы извините!
Вы извините, синие лужи, —
Я ошалелый и неуклюжий.
То есть мне весьма близко его отношение к луже. К этой синей луже.
Ведь он, неуклюжий и ошалелый, ненароком наступил на синеву неба, на эту безмерную красоту, отражённую в ней, в луже. И мне захотелось стать таким вместилищем небес. А ещё ранее Сергей Есенин живописно запечатлел эту связь небесного и земного, в которой также была задействована обыкновенная лужа:
Месяц рожу полощет в луже,
С неба светит лиловый сатин.
Затем поэт Вадим Левин отвлёк меня от этих небесных воспарений, погрузив в очарование земного, обыденного, но удивительного трогательного. Вы только представьте, что наблюдаете вот такое:
Гром стреляет, как из пушки.
Хлещет дождь по спинам луж.
Под дождём сидят лягушки —
Принимают тёплый душ.
Но есть и другие свидетельствования о немаловажной роли луж в мировосприятии человека. Речь идёт о том. что они привносят в наш мир особую прелесть и, если угодно, некую особую красоту. Так что можно говорить о существенной роли луж в эстетическом познании бытия. Подтверждением этому являются следующие строки Владимира Набокова:
Улыбки, воробьи и брызги золотые…
Сегодня все с весной весёлые спешат…
Осколки от теней на лужи голубые
Упали и дрожа отчётливо скользят.
Да и поэтесса Лариса Миллер мало в чём уступает своему собрату по поэтическому цеху в таком мироощущении:
А после дождя, пролетевшего presto,
Осталось от города мокрое место,
Наполненный влагой сверкающий нуль.
Светлы твои лужи, пресветлый июль,
Дарующий миру небесную влагу!
Кто может лишь по суху – дальше ни шагу.
Земные маршруты исчезли, и впредь —
Лишь воды и воздух, чтоб плыть и лететь.
И как можно покуситься на красоту отражённого бытия в лужах. Например, в таких, что были явлены Новеллой Матвеевой. Судите сами.
Вот её лужи где-то в парковой аллее.
В лужах, полных небесной весною,
Тени вязов – как трубы органа.
Замираешь над бездной такою,
Хоть воды в ней – не больше стакана.
А есть у неё ещё и садовые лужи.
Тихо лужи стояли по саду,
Точно лампы с остатками масла,
И за всеми их стёклами кряду
Молчаливая молния гасла.
И завершает эти аргументы в пользу моего выбора стать лужей, надеюсь, теперь не столь мало вразумительного, сюрреалистичная картина, созданная Борисом Пастернаком. Речь идёт об его широко известных строках.
Где, как обугленные груши,
С деревьев тысячи грачей
Сорвутся в лужи и обрушат
Сухую грусть на дно очей.
Многое в этих четырёх строках озадачивает. И гипербола «тысячи грачей» напрягает. Трудно визуально представить такое количество грачей на деревьях: это каких размеров должен быть сад? И сравнение «как обугленные груши» какое-то странноватое. Интересно, где поэт видел чёрные обугленные груши? С какими кулинарными метаморфозами ему в таком разе приходилось сталкиваться? Да и развёрнутая метафора «обрушат сухую грусть на дно очей» весьма сложна для интерпретации. Остаётся только сослаться на размышление Марины Цветаевой о природе поэтического мышления
Пастернака:
«Где человек, до конца понявший Пастернака? Пастернак – это шифр, это тайнопись… Основная причина нашего первичного непонимания Пастернака – в нас… Между вещью и нами – наше (вернее, чужое) представление о ней, наша застилающая вещь привычка, наш, то есть чужой, то есть дурной опыт с вещью, всё общие места литературы и опыта. Между нами и вещью наша слепость, наш порочный глаз. Между Пастернаком и предметом – ничего, оттого его дождь – слишком близок, больше бьёт нас, чем тот из тучи, к которому мы привыкли. Мы дождя со страницы не ждали, мы ждали стихов о дожде».