Высокие ступени — страница 38 из 60

И тут со всей решимостью я захотел, чтобы между мной и лужей не был ничей опыт, пусть даже очень впечатляющий и уважаемый. Я возмечтал быть лужей, то есть во всей полноте ощутить и понять, что это значит быть самой обыкновенной городской лужей. И я ею стал со всей очевидностью этого факта…

Хроника двух дней городской лужи

* * *

Не мудрствуя лукаво, я расположил свою водную хлябь не далеко от подъезда к дому, где жил. А если точнее, через четыре подъезда. Выбор своего местожительства в качестве овальной, почти метровой в своей продлённости, лужи был не случаен. Именно там, рядом, на газоне, рос большой куст форзиции. Шла вторая неделя мая. И форзиция вся была опушена золотисто-жёлтыми колокольчиками, облепившими её ещё безлистные ветви. А так как она в этом месте чуть нависала над широким тротуаром, расположенном вдоль нашего дома, то я представил ту живописную картину, что возникнет на моей поверхности, если стану лужей именно здесь: в голубизну отражённого неба удивительным образом вписалась золотистая копна миниатюрных изящных колокольчиков. То-то будет удивление тех, кто, взглянув ненароком в обыкновенную лужу, увидит в ней подобную красоту!

А кое-кто, может быть, захочет сфотографировать этот чудотворный пейзаж, чтобы не только сохранить его для себя, но и порадовать знакомых, переслав им это весьма привлекательное нерукотворное изображение.

Так что по утру, где-то около пяти часов, я уже возлежал на тротуарных плитках, Моя почти метровая удлинённость и где-то в половину её «пузатость», если так можно сказать, не должны были, на мой взгляд, мешать пешеходам, с одной стороны, и не позволяли быть незамеченными – с другой.

* * *

Однако ранние прохожие, устремлённые по своим неотложным утренним надобностям, вопреки моим ожиданиям, не удосужились обратить на меня какое-либо внимание, не говоря уж о каком-то любовании редкостной картиной, запечатлённой на моей водной глади. Более того, по мне пару раз проехались колёсами детских колясок, вдребезги разрушая идиллический союз неба и цветков форзиции, явленный мною стороннему взору.

Первыми меня заметили пожилые женщины, что по сложившемуся у них обычаю разместились на двух скамейках возле ближайшего ко мне подъезда для обсуждения проблем быстро текущего времени. Но их заинтересовали не мои буколичные красоты, а природа происхождения этой напасти, как выразилась одна из собеседниц. Версия, что это следствие ночного ливня, рухнула тут же после того, как кто-то из сидящих заявил:

– Полный вздор! У меня окно было открыто всю ночь. Да и сплю я весьма чутко. Никакого дождя прошедшей ночью не было и в помине. Следующее предположение, что это безобразие появилось в результате работы поливальной машины, было отвергнуто по той же причине. А мысль, что это натекло из стоявшего здесь накануне вечером минивэна, вызвала всеобщее веселье:

– Сказанула, так сказанула! Это что, у него колесо было накачано водой, а не воздухом?

– Ага, наехало на гвоздь, прохудилось и потекло. Вон поди, ведра два вытекло, если не более.

Это соревнование в остроумии внезапно было прервано рёвом мотоцикла, проехавшего мимо и обдавшего сидевших широким веером брызг, вылетевших из-под колёс. Это паренёк из первого подъезда, видимо, вообразил меня как водное препятствие, которое надлежит преодолеть по-молодецки, со всей бестолковой лихостью.

Сидевшие на скамейках почему-то вслед за поэтом не воскликнули:

Дождь покапал

и прошёл.

Солнце

в целом свете.

Это —

очень хорошо

и большим

и детям.

Этот водяной натиск не вверг их в подобное благостное мировосприятие. Наоборот. Они пришли в полное неудовольствие. Однако, к моему вящему удивлению, гнев потерпевших от неожиданного дождепада был направлен не на этого дерзновенного лихача, а на какую-то коммунальную службу, которая допустила существование безобразной лужи в месте проживания уважаемых квартиросъёмщиков. Посему было решено сигнализировать соответствующим ответственным лицам. Причём одна из потерпевших заявила:

– Я тут же поднимусь к себе на этаж и позвоню куда следует. Уж я найду управу на этих коммунальщиков. У меня для этого ещё сохранились весьма важные связи. Уж поверьте мне, девчата

В том, что её связи весьма существенны, все убедились весьма скоро. Но с печалью могу заверить, в этом пришлось убедиться и мне на своей шкуре. Сказано это мной весьма в широком смысле и с большой натяжкой. Ведь трудно допустить, что у лужи есть шкура. Дело в том, что через пару часов после описанного события явился некто с большой метлой и за несколько минут широкими и сильными взмахами уничтожил лужу, растерев часть её жидкости по тротуарным плиткам, а часть воды просто перенаправил в решётку канализационного стока. Солнце своими нещадными жаркими лучами завершило это моё метафизическое существование в виде лужи.

* * *

Вероятно, столь сокрушительное фиаско должно было отвадить меня от этого достаточно экстравагантного желания быть лужей. Однако нет! Изгнание метлой, конечно, малоприятно. Но я как-то сразу осознал, что мне некого винить в случившимся. Ни ухарь мотоциклист, ни разгневанные обитательницы около подъездных лавочек, ни ретивый дворник – никто не виноват. Виноват я сам: ненадлежаще место выбрал для моей первой дислокации в виде мини водоёма, называемого лужицей. При этом надо заметить, что после этого казуса особо не заморачивался в поисках подходящего места для реализации этой моей фантазии. Просто присматривался, не более того. Да определился с новым выбором совершенно неожиданно для себя. В шаговой доступности от моего местожительства находилась парковая зона, как по мне, очень удобная для отдыха: тенистые аллеи с удобными лавочками, несколько игровых зон для детей и небольшой пруд. К тому же в кронах дерев обитали птицы, которые своим граем, мелодичным и неназойливым, создавали там весьма чарующую атмосферу.

Так вот, сидя там на лавочке и читая книгу австралийского писателя Алана Маршалла «Я умею прыгать через лужи», я вдруг почувствовал удивительно знакомый, но уже почти забытый запах. Это был запах цветущей липы. Стал глазами искать источник этой приятности. И с удивлением в метрах двадцати от себя увидел искомое дерево. Я много раз здесь бывал и даже сидел на этой самой скамейке, но растущее там липовое дерево не замечал. И вдруг оно само о себе заявило. Встал и направился к нему. Оказавшись под ним, был просто зачарован. Густой сладостно-медовый аромат, пушистые нежно-жёлтые соцветия, сквозь которые виднелась то тут, то там голубизна небесного свода. И обрамлял это наваждение отдалённый посвист какой-то птахи. Решение прожить жизнью лужи под этим деревом овладело мной в тот момент сразу, не встречая никаких моих возражений. Их просто не было. И хочу сразу заявить, что читаемая книга к этому выбору не имела никакого значения. Хотя пушкинскую сентенцию – «бывают странные сближенья» – не берусь отменять. Скорее всего, решающим фактором в пользу этого предпочтения стала моя мысль о том живописном изображении, которое появится на моей, если так можно сказать, лужицкой поверхности, очутись я на этом месте в данном качестве, и том, какую радость я доставлю людям, подарив такую красоту.

* * *

Из ночного забытья меня вывели какие-то скрипящие и трескучие звуки. Было раннее утро. Солнечные лучи, далёкие и слабые, едва касались моей поверхности. Никого ни рядом, ни в отдалении не было. Лишь какое-то создание издавало мало музыкальные трели. Я не был сведущ в различении птичьих голосов. Но когда автор этих рулад приблизился к краю моей ойкумены, то я сразу распознал эту лесопарковую красавицу. Всё в ней: и серовато-рыжий тон оперения, и чёрно-белые отметины на крыльях и хвосте, и синеватые прямоугольники на крыльях, и задорный хохолок на голове, и чёрные полоски, отходящие от клюва и напоминающие усы – всё выдавало в этом создании сойку. Она, видимо, хорошо знавшая эту аллею, удивилась, завидев большую лужу под липой. Не только удивилась, но решила рассмотреть, что это за чудо появилось в месте её постоянного обитания. Подошла и, поворачивая головку с черноватыми продольными пестринами, стала то одним, то другим глазом меня разглядывать. Удостоверившись, что это только некоторое количество воды, решила испить её. И, как я понял, её при этом мало интересовали красоты, отражённые на моей поверхности. Что взять с этих птиц! Нет у них эстетического восприятия бытия. Но что такое отношение не обнаружится у первой людской пары, набредшей на меня, я никак не мог допустить. Ладно мальчуган лет пяти, но его молоденькая мама, на мой взгляд, просто была обязана увидеть запечатлённую на мне уникальную и весьма примечательную нерукотворную картину. Ибо я в тот момент испытывал состояние, схожее с тем, что было описано когда-то Пушкиным: «своей дремоты превозмочь не хочет воздух». Только у меня оно описывалось в несколько другой редакции: своей красоты превозмочь не может лужа.

Но мальчугану и его изящной стройной маме было не до моих красот, так как мальчик, заметив меня, тут же звонко закричал:

– Мама, смотри маленький пруд!

На что получил урезонивающий ответ:

– Нет, милый, это не пруд. Это обыкновенная грязная лужа.

Но юное создание в некоторой горячечности затараторило:

– Нет, пруд! Самый что ни есть настоящий пруд! Только он маленький, как ты не понимаешь. Настоящий игрушечный прудик. И мы не пойдём к большому пруду пускать мой кораблик. Там много корабликов пускают. А на этом нет ни одного. А ему тоже хочется, чтобы по нему плавал кораблик. Как ты не понимаешь! Все пруды мечтают о корабликах. И этот тоже. Ну, пожалуйста, достань из сумки мой кораблик, что я сделал вчера с дядей Колей.

Молодая женщина несколько помедлила, разглядывая возбуждённую физиономию сына, потом, мягко улыбнувшись, осторожно достала из сумки миниатюрный кораблик, склеенный из спичечных коробков и раскрашенный надлежащим образом: это была однопалубная плоскодонка с двумя мачтами, оснащёнными белыми парусами, а на носу у неё реял пиратский флаг на флагштоке. Протянув игрушку мальчику, она сказала ровным голосом, нетерпящим возражений: