– Но имей в виду, что к большому пруду мы сегодня уже не пойдём. Поиграешь здесь и отправимся в кафе.
– Конечно, не пойдём на большой пруд. У меня теперь есть свой маленький прудик. И кораблик мы склеили именно для него.
– Вот и ладно. Только не промочи ноги, пожалуйста, когда будешь тянуть за собой это судёнышко за верёвочку. Иди осторожно вдоль края лужи, прости, твоего удивительного прудика.
Но её воспитанник, видимо, не слышал этих последних назиданий своей мамы, так как он уже опустил пиратский корабль на мою водную поверхность, а затем, шагнув в лужу, медленно пошёл по ней, восторженно оглядываясь на кораблик, который изо всех сил старался противостоять натиску волн, порождаемых движением загорелых ног этого флотоводца. Дойдя до противоположного края, мальчуган развернулся и двинулся в обратный путь. Плоскодонка послушно следовала за ним в кильватере на всех парусах и под пиратским вымпелом.
Молодая родительница, увидев всё это, издав какой-то неопределённый звук, более похожий на короткий смешок, чем на нечто возмутительное, сделала шаг в сторону и предалась созерцанию этой «морской» экспедиции.
А что касается меня, то я вдруг оказался в далёком прошлом, когда мне было лет шесь или семь. Но точно помню, что в школу ещё не ходил. Тогда у меня были проблемой с аппетитом: просто надо было уговаривать съесть что-либо основательное. Моя мама пускалась тогда во все тяжкие, чтобы её чадо, то есть я, что-нибудь съело. Однажды она, например, призвала на помощь Гулливера. Слушая её чтение о приключениях Лемюэля, английского моряка, судового лекаря, героя книги Джонатана Свифта, я незаметно для себя съедал всё, что мне предлагалось. Почему я причудливым образом оказался в далёком детстве? Дело было в том, что этот мальчуган, тянувший за собой пиратское судёнышко, восстановил в моей памяти одну примечательную иллюстрацию в этой книге, изданной в 1936 году. На ней был изображён человек-гора, он же Гулливер, который тянет к берегу за тросы вражеский лилипутам блефусканский флот. Но не только это припомнилось мне. Часто перед едой моя мама считала необходимым освежить в моей памяти сведения о гастрономических подвигах этого британца. Я до сих пор помню, может быть, в несколько приближённом качестве, их описание. Это выглядело примерно так. Он съедал за один присест тысячи хлебов величиной с горошину, множество окороков и жареных цыплят, а также пять поджаренных быков, восемь вяленых баранов, девятнадцать копчёных поросят и сотни две цыплят и гусей.
Это моё погружение в детство было прервано требовательным голосом молодой маму:
– Всё, милый. Выбирайся на берег, выливай воду из сандалий, и давай поспешим. Дядя Коля нас уже ждёт в кафе. А кораблик твой совсем промок. Давай спрячем его здесь в кустах. Его никто не найдёт. Так что в следующий раз мы его достанем, и ты, мой морской волк, опять поведёшь своё судно по этому бурному морю, не боясь никаких опасностей.
– Ладно. Только я построю с дядей Колей ещё кораблик. И у меня будет уже два корабля, а потом три…
– А потом четыре, пять, шесть…Много-много кораблей, – подхватила мать, увлекая мальчика в глубину аллеи.
Достаточно продолжительное время после их ухода меня никто не беспокоил. Потом невесть от куда прилетели два голубя и устроили вакханалию, то ныряя в луже, неистово хлопая при этом крыльями, то выбирались на дорожку, обтряхивая и вороша клювами своё оперение, то опять бросались в воду. И так несколько раз.
Затем стали появляться прохожие, их становилось всё больше и больше. Но никто не обращал на меня внимание, уж не говоря о том, чтобы заметить изумительное отражение на мой поверхности. Раза три по мне проехались велосипедисты, вызывая из меня катастрофические водяные выплески. Неимоверным усилием я потом восстанавливал волшебное отражение окружающего меня мира. Ближе к вечеру ко мне подошёл пожилой человек с большим сенбернаром, длинношёрстным, коричнево-жёлтого окраса и массивной головой с как бы надетой на неё тёмной маской. Я эту парочку видел и раньше здесь, на аллеях лесопарка. Помнится, хозяин звал своего питомца редким для собак именем Дож. Справедливости ради нужно отметить, что эта кличка ему весьма подходила. Было в его облике нечто важное, сильное и даже вальяжное, что было так свойственно средневековым главам Венецианской Светлейшей Республики. Подойдя ко мне, Дож несколько раз лениво лакнул моей водицы, потом поднял голову внимательно посмотрел по сторонам, затем сделал размашистый шаг и со всего маху, с шумом, грузно плюхнулся на мою поверхность. Добрая часть меня под его натиском выплеснулась далеко за устоявшиеся пределы. Плюхнулся и замер, прикрыв глаза в явном блаженстве. Хозяин, заметив этот маневр своего питомца, изрёк:
– Ты это зря сделал, Дож. Придётся после такой водной процедуры идти с тобой искать открытое место на солнце, где ты мог бы быстро обсохнуть.
Минут десять пёс неподвижно возлежал по середине лужи, пока пожилой человек не предложил ему прекратить это безобразие, предварительно отойдя на несколько шагов в сторону. И правильно сделал, ибо это лохматое чудо, встав, тут же обтряхнулся с невероятной неистовостью: алмазные брызги так полетели во все стороны широким веером. Даже в какой-то миг показалось, что над этим созданием вдруг на какое-то мгновение повисла радуга. Пёс сделал пару шагов, выходя из лужи. И остановился в некоторой задумчивости. Потом он неожиданно сделал то, что никак не приличествует его венценосной кличке. Сенбернар задрал правую заднюю ногу и пустил сильную струю прямо в лужу.
Чем унизил и оскорбил меня донельзя. Старик с собакой скрылись в отдалении, а я всё размышлял о том, так уж ли надо беречь лужи, что изо всех сил стараются запечатлеть красоту нашего дивного мира? Затем я с горечью представил, что будет со мной, если ещё продолжу оставаться лужей. Плевки, окурки, огрызки, банки из-под пива или какое-нибудь иное непотребство – вот что может ожидать меня от тех, кто пройдёт мимо. И почему-то вспомнились слова Андрея Тарковского:
«Природа важнее нас, потому что мы результат её эволюции. Пренебрегать ею в эмоциональном, художественном смысле – глупо. Это единственное место, где нас ждёт ощущение правды».
Так что я окончательно решил оставить это безрассудное занятие быть лужей с целью запечатления или увеличения красоты этого мира. Безрассудное по сути занятие, потому что она, красота, не востребована в нём. Во всяком случае мой опыт двухдневного бытийствования лужей свидетельствует об этом самым печальным образом.
Ян Хендрик ван ден Берг / Голландия /
(перевод Елены Данченко)
Ян Хендрик ван ден Берг родился в1946 году в Утрехте (Нидерланды). Ученый-седиментолог, доктор наук. Закончил утрехтский университет, факультет физической географии. Трудился в министерской организации Рейксватерстаат в качестве инженера проектов и ученого-исследователя, профессором-преподавателем утрехтского университета в отделении физической географии, затем советником и консультантом в нескольких частных предприятиях.
Автор многочисленных научных статей и книг, главной из которых является «Атлас седиментологических структур» (EAGE publications, Houten, Netherlands.) Часть научных статей, написанных совместно с российскими коллегами, издана в России. Мастерски изготовляет лак-профили (изображения срезов) почв. В литературном издании публикуется впервые.
Елена Данченко, поэт, прозаик, переводчик, журналист. Живёт в России и в Нидерландах.
Закончила факультет журналистики КГУ (Кишинёв), училась в Высшей школе переводчиков г. Утрехта (Нидерланды).
Автор семи книг стихов и переводов и четырех книг прозы.
Стихи, переводы, проза и публицистика опубликованы в журналах: «Дружба Народов», «Новая Юность», «Знамя», «Смена», «Москва», «Иностранная литература», «День и Ночь», “Урал”, «Зарубежные Записки», «Интерпоэзия», «Дарьял», «Неман», «Южная звезда» и др.
Китайская грамота (рассказ голландского геолога)
– Вы хотите услышать что-нибудь про мои поездки в Китай? Хотите, чтобы я поделился самыми яркими впечатлениями? Ну, вот вам, слушайте.
В начале восьмидесятых годы прошлого века вместе с коллегами из института Геологии и минеральных ресурсов Циндао, сподобился я проводить исследования в дельте Жёлтой реки. Циндао – это город на востоке провинции Шаньдун, находится на берегу Жёлтого моря. Речные отложения были уже прилично изучены нами по почвенным разрезам – стенам многометровой высоты в огромных канавах, вырытых для нового портового комплекса. В Голландии такие канавы называются слотами.
Однажды мне нужно было пройти от одного слота к другому, примерно километр. На дворе стоял апрель. Не могу сказать, что было очень жарко – в этой провинции Китая температура в апреле пятнадцать, максимум двадцать градусов. Вокруг будущего порта раскинулась пустыня: ни деревца, ни цветочка, ни пенёчка. Только какие-то редкие чахлые кустики на растрескавшейся почве. На бурой сухой, пыльной земле под синим небом – незначительная и неприметная растительность и больше ничего. Простор: ни горизонта не видно, ни цивилизации. Солнце печёт нешуточно, а я шёл без кепки.
Шёл я, значит, шёл, как вдруг услышал позади себя звук поскрипывающих колес, сначала еле различимый, потом явный. Обернулся и увидел двух волов, запряжённых в повозку, а на повозке немолодого погонщика-китайца. Китаец жестом любезно предложил меня подвезти.
Я не стал отказываться, к тому же, у меня появилась живая перспектива поупражняться в китайском языке: коллеги-геологи говорили со мной на английском, «в люди» выходить времени не было – мы трудились в поле с утра до ночи. В поле и ели, ланчи и обеды нам привозили. А я китайский язык немного учил в Утрехте, перед поездкой – по телевизионной передаче «Нихао», что значит по-китайски «Ты – хороший». Этим выражением китайцы начинают знакомство, это что-то вроде нашего «Привет!». Телевизионный курс вела симпатичная китаяночка и я учился в основном, благодаря ее обаянию и внешним данным. Но моего начального, вернее сказать, почти никакого курса было недостаточно, чтобы хорошо говорить по-китайски. Поприветствовав погонщика, я сел на повозку возле него.