ороженная каждую деталь. Но особенно интересен был сад.
В саду возвышались огромные мохнатые сосны, была какая-то особенно зеленая трава, рос папоротник, и стоял неповторимый запах лесной земли. Я часами бродила по саду, хотя он был очень мал. Да и садом его нельзя было назвать. Это, как я поняла много позже, были остатки реликтового леса, когда-то окружавшего возвышенность будущей Москвы. Первозданный запах хвои и травы чувствовался в крохотном уголке странного сада.
Еще меня, послевоенное дитя, радовало, что за Ярославским шоссе, по которому тогда проходили две – три машины в час, был военный полигон. Туда, мимо нашего дома каждый день ехали машины с солдатами и грохотали танки. На месте нынешнего огромного города Новые Мытищи (они так и делятся до сих пор – новые и старые Мытищи), на этом месте стояла военная часть и был учебный аэродром. Вот оттуда и шли на стрельбище машины с солдатами и танки. А вечером в долгие закатные часы лета, тётя Роза брала меня на станцию, мы поднимались на мост и смотрели как прыгают с самолётов парашютисты, и их парашюты парят над землей на фоне заката.
Наличие полигона однажды спасло жизнь моей семье.
Примерно к 1957 году всё военное убрали подальше от Москвы. Так началась застройка и появились Новые Мытищи. На месте бывшего полигона ближе к шоссе расположилось веселое поле. Быстро наросла трава, полевые цветы: всякие ромашки, васильки, полевая гвоздика и конский щавель, который мы, дети, любили жевать. Ближе к Яузе посадили молодой лесок, а сразу за полем березовую рощу. В это поле я подростком бегала встречать рассветы и слушать жаворонка, а длинными летними вечерами гуляли большой компанией под долгими закатами. Мы, двенадцатилетние дурехи, не понимали, что это и есть счастье.
В России рассветы встречаешь или в радости, или в горе, зато живешь с долгими роскошными закатами летом и длинными холодными звездными вечерами зимой.
Наша семья по меркам того времени и нашего окружения, была достаточна обеспечена. Каждое воскресенье к нам приезжали гости, друзья отца, Миша Рабинович и его жена Ирина. Два Михаила учились вместе в Историко-Архивном институте. Дружили. Как Герцен и Огарёв поднялись на Воробьевы горы и поклялись в верности Родине. Рабинович ушел на фронт во время войны, стал десантником, был ранен, получил награды. У отца перед войной оперировали опухоль мозга. Конечно, на фронт он не попал, уехал в эвакуацию с архивами НКВД. Вернувшись в Москву стал основателем музея истории и реконструкции Москвы. Потом взял на работу Мишу Рабиновича. Обоих уволили в 1949 году как «безродных космополитов».
Они дружили до самой смерти отца. Их жены были медиками. Роза и Рахиль признавали дядю Мишу за своего, а потому за столом было весело и шумно. На стол всегда подавали неизменный борщ, котлеты, красную икру и шампанское. Кто знал те времена понимает, что такую роскошь, даже раз в неделю, не все могли себе позволить. Но в семье трое, включая Розу, работали, а Рахиль получала пенсию как инвалид. Пенсий по старости тогда не было. А еще у нас был телевизор. Один на всю улицу. Уличные друзья до сих пор вспоминают, как мой отец зазывал детей посмотреть детские передачи и угощал конфетами.
За еженедельным обедом существовала семейная традиция. Раз в неделю доставались и заводились старинные часы. Это были большие, с крупное блюдце золотые карманные часы фирмы Брегет, с такой же крупной золотой цепочкой, на которой они держались. Часы принадлежали моему прадеду Моисею Моргулису, единственная вещь в семье, оставшаяся с давних времен, с 19 века. Тут наступала очередь Розы и Рахили. Они рассказывали, как их отец хранил часы, как бережно доставал и смотрел, не только когда шел на работу, но и отмечал время зажигания субботних свечей и часы молитвы. Часы связывали и их и нас, собравшихся за столом, в семейный узел с древними традициями еврейского народа, что в советские времена в Москве и Ленинграде было почти забыто или скрывалось. Время в еврейской традиции имеет сакральное значение.
К моменту моего появления в доме в 1953 году тёте Розе было под 6о лет, а бабке Рахиль за 8о, и она перенесла инсульт. Но характер и железная воля, которая помогла ей воспитать после смерти родителей 4 младших братьев и сестер, благо к тому времени она закончила в Швейцарии курсы акушерок и массажистов, остались прежними. Обе они отличались статностью, высоким ростом, но тетя Роза была молчалива, светловолосая и голубоглазая, она всегда подчинялась воле сестры. Рахиль, наоборот, черноволосая, с огненными черными глазами, которые сверкали как молнии даже в 8о лет. Любила Рахиль только своего сына, моего отца, а остальной мир ненавидела, в том числе и меня, я это чувствовала и боялась её страшно. Ходила в семье такая легенда. Отца в Тайнинке знали и любили за ум, за доброту, за широту души. Как-то, а Рахиль даже после инсульта любила гулять по улице, один знакомый подошёл к ней и спросил: «Как вы себя чувствуете, как ваш сын, Михаил?». Она встала, руки в боки и закричала: «Вы не имеете права даже имя его произносить!» Такой вот характер.
Дом наш строился на болоте. Роза рассказывала мне, что, приехав из Одессы в Москву в начале двадцатых годов, чтобы отец поступил в институт, они купили часть дома в Зарядье, но в 1937 году деревянные домики Зарядья начали сносить и давали на выбор; две комнаты в общей квартире или землю под строительство дома. Они выбрали строительство дома. И дали им болото вблизи Москвы. Более того, еще совсем недавно здесь было озеро, на котором сосед – я ещё застала его в живых – уток стрелял. Он рассказывал мне об этом, когда я подросла. Долго-долго ещё прилетали к нам селезень и утка во двор, когда весенние лужи заполняли его.
Сначала, по рассказам Розы, они построили сарай, в котором прожили от ранней весны до поздней осени, пока построили основу дома, а к дороге добирались на лодке. Десятки тон земли пришлось засыпать им, чтобы начать строить дом. Как же я полюбила этот дом! Любила его до тех пор, пока не поняла, сколько жизней нашей семьи он съел. Из него, и именно из-за него, ушли из жизни и Рахиль, и Роза, и мой отец, и моя мать, и моя дочь, и даже зять, полюбивший этот дом на свою беду. А ещё этот дом сгорел в 1955 году, когда мне едва исполнилось шесть лет. Стояло жаркое засушливое лето. Я и сосед Борька, мой ровесник и по совместительству первая детская любовь, играли в песочнице возле забора, метрах в двадцати от дому. Вдруг нас обдало жаром, и мы услышали страшные крики. Обернувшись, мы оба остолбенели: дом полыхал, вспыхнул в одну секунду, пламя пожирало уже крышу кухни, откуда начался пожар. А там был единственный вход в дом.
Отец бегал вокруг и кричал. Он был слишком грузным, чтобы забраться в окно. Выскочили люди из соседнего барака, затащили нас с Борькой в свой двор, подальше от огня. Отец убежал за дом, и там, как я потом узнала, вытащил Рахиль, которую Роза буквально вытолкала из окна в его руки.
А дело было так. От сквозняка вспыхнула керосинка, на которой мы тогда готовили. Тут же загорелись все полотенца и тряпки, бывшие в кухне. Уже через минуту полыхала и кухня, и терраса. Войти в дом и выйти через дверь стало невозможно. Роза, которая и готовила обед на кухне, кинулась в комнаты. Вот там она разбудила Рахиль, потащила её к окну и передала на руки отца. Потом побежала в соседнюю комнату. Взять часы, единственное богатство семьи, единственный предмет, который напоминал ей о родителях, о детстве, о юности. Потом она рассказывала, когда протянула руку к буфету, где хранился Брегет, и схватила его, что-то черное, как огромный камень, выпущенный из пращи, влетело в комнату. Она увидела страшное лицо: Ванька-Каин стоял перед ней. Он выхватил часы и оттолкнул Розу так, что она упала и потеряла сознание на мгновенье. Оно, это страшное, также мгновенно вылетело в окно.
Мы все знали, кто этот Ванька-Каин. Это был муж молочницы, у которой мы покупали молоко. Она единственная во всем поселке держала корову. А тот, кого считали её мужем, отсидел 20 лет за убийство. В те времена полстраны сидело в лагерях, но по другой статье. Но никто не сомневался, что этот угрюмый мужик сидел за убийство. Может быть, он и Розу убил бы, да времени не было. На наше счастье именно в этот момент мимо дома солдаты ехали на полигон. Офицер остановил машины, молодые солдатики кинулись в дом спасать кого и что можно. Именно они вытащили Розу из огня, успели выбросить кое-какую мебель, книги, делали всё, что могли, до появления пожарных. Потом сели в машины и уехали, их имена и имя офицера мы так никогда и не узнали.
После пожара мы долго жили у разных наших соседей и друзей. Отец и Рахиль в одном доме, я с мамой – в другом, Роза почти полгода лежала в больнице с тяжелыми ожогами. Ванька-Каин так и ходил по улицам Тайнинки не поднимая головы. Правда, те, кто знали нашу историю, молоко у них больше не покупали.
За год отец отстроил дом. Даже пристроил второй этаж, купил пишущую машинку «Оптиму», чтобы написать историю своей семьи, но он умер через полтора года. Этот пожар подорвал его больное сердце. В декабре 1957 года оно остановилось. Через месяц отравилась Рахиль. Она не могла жить после смерти единственного сына.
Начался новый период нашей жизни. Мама полностью ушла в работу. Роза замкнулась в себе. У неё осталась одна радость – бывать на кладбище ухаживать за могилой. Туда на кладбище она ездила каждую неделю, в любую погоду. Мне в знак траура запретили смотреть телевизор, слушать радио.
Зато оставили меня наедине с большой домашней библиотекой. Так длилось три года, пока я не взбунтовалась. Но это уже другая история. Пожар и всё, что было связано с ним, врезалось мне в память. Жизнь сама показала мне, что есть люди, готовые за грош убить ближнего своего, но есть и те, кто бросаются в огонь и в воду, спасая совсем незнакомых людей. Этот урок я усвоила навсегда.
Дина Дронфорт /Германия /
Поэт, культуртрегер, куратор литературного проекта «Невод». Родилась и выросла в подмосковном Томилино, окончила московский Легпром по специальности конструктор. С начала 90-х годов живет в Германии. По профессии IT-специалист, свободное время отдает литературе и фотографии. Публикуется в ежегодной «Антологии поэзии русского зарубежья» издательства «Алетейя» (СПб.), альманахах «Эмигрантская Лира», «45-я параллель», «Белый ворон», в «Литературной газете», в журналах «Крещатик», «Русская мысль», «Textura». В 2009 году опубликовала книгу лирики «Огонь в ладонях». Готовится к выпуску новый поэтический сборник.