Родился 4 февраля 1991 года. Публиковался в журналах «Плавучий мост» (Германия, Фульда), «Кольцо А» (Москва), «День и ночь» (Красноярск), «Чайка» (Мэриленд, Большой Вашингтон), «Слово/Word» (Нью-Йорк), «Prosodia» (Рустов-на-Дону), «Литературная Америка» (Сакраменто, Калифорния), «Иные берега» (Хельсинки), «Что есть Истина?» (Лондон), «Мастерская» (Ганновер, Германия), «Топос» (Москва), «Менестрель» (Омск), «Эдита» (Германия), «Дактиль» (Казахстан), «Сура» (Пенза, Россия), «ЛИКБЕЗ» (Россия); в русско-французском литературном проекте «СлоВолга».
Лауреат международного конкурса им. О. Мандельштама “Germania goldener Grand»-2021. Участник 22-го Форума молодых писателей «Липки».
«Первичный след безмерной белизны…»
Первичный след безмерной белизны
дополнился звеном архитектуры, —
так снег вернулся чувством новизны,
бемольным, аллемандовым, ажурным.
…И снова в кадре перемена мест;
звучит забытый дом полифонией,
и литеры замёрзшие «Nord», «West»
вернулись одноцветной ностальгией.
Зайдём же внутрь; вот кресло, Роберт Frost,
цепочка двери с ритмом Мандельштама;
и свет от абажура в полный рост
рисует нам католика у храма.
…А там, снаружи, холод декабря
сужает воздух вместе с перспективой,
где луч ночной с налётом серебра
воссоздан из снежинок суетливых.
Атлант утяжелённый льдом балкон
придерживает с лёгкостью, как прежде;
он вечным телом в камень заключён,
но дух его эфиром центробежен.
Войдёшь в границы – мистика и грусть,
селеновый ландшафт из давних трещин.
И за стеклом стоит античный бюст,
что грезится одушевлённой вещью.
«Багаж в просторном коридоре…»
Багаж в просторном коридоре,
обои в клетку, тишина.
Погаснет бледной лампой вскоре
вещей громоздких старина.
В углу заметки на бумаге
от предыдущего жильца
(не разобрать о встрече в Праге)
и над штриховкой пол-лица.
В шкафу оставленная книга
десятилетие назад
хранит Орфея с Эвридикой,
где тени прошлого скользят.
И пара строчек, сочинённых
моих в бессонницу одну,
пусть остаются в потаённых
страницах, знавших белизну.
Не разберёт их иностранец,
и тайной станет их судьба
в одном классическом романе,
где к дому тянется тропа.
«Ожившее присутствием людей…»
Ожившее присутствием людей,
жилище, превращённое в музей,
напомнило «Сиротские подарки»
под детский шёпот в сумраке теней,
где комната охватывает аркой.
…Но где-то там тончайшая свеча,
едва заметным пламенем звуча,
вернула ткань дышащую, живую:
ткань чистого, уютного луча
почти как аллегорию простую…
Уже за колыханием слышны
истории придуманной страны.
И кто-то пересказывает сказку
игрушечной восточной старины
о лампе с неожиданной развязкой.
…А дальше не припомнить ничего.
И грустно всем немного оттого,
что призрачная жизнь так скоротечна;
вот след руки, а в доме никого…
Лишь дымом поднимается подсвечник.
«Бежит по улице старинной…»
Бежит по улице старинной
частица света; у окна
с барочным стеклышком карминным
маячит детская рука.
За поворотом незнакомым
Струится чей-то разговор,
где тень рисует у проёма
ворот добавочный узор.
Худая кошка из парадной
выходит вместе с дежавю,
но этот опыт ретроградный
не удержать по существу.
Лишь слог зеркальный и проточный
пусть это время отразит:
прохладный воздух, лязг замочный
и тот мальчишеский кульбит.
………………………………………………………
И в этом ясном отраженье
на заднем плане есть деталь,
как в «Сказке сказок», полутени
и задымлённая вуаль.
Всё это только небылицы,
но посмотри как вплетены
в наш мир мельчайшие частицы
с той стороны.
«Под гул речных трамваев и заводов…»
Под гул речных трамваев и заводов
в каком-нибудь проёме-тайнике
оставлю незнакомцу-пешеходу
шкатулку на ржавеющем замке…
Подсказка (столбик выстроенных слов)
и пара замерцавших маяков
ведут сознанье в вымышленный город
из сочетаний книжных адресов.
…Вот лестница и двери коридора.
Здесь медленно становится твоей
квартира из предметов и частей
забытого отрезка временного;
овальный стол, созвездия огней
за шторами прогала ледяного.
Здесь смешано прочитанное, явь
с неясным духом; детское представь:
штрихи ложатся мелким снегопадом
и шкаф во тьме, как будто прошептав
таинственное, ожил сонным взглядом.
А утром в нём пылится связка книг:
поэма, два романа, где двойник
писателя продолжен в настоящем
сквозь слог изящный и родной язык,
от автора всё дальше уходящий.
…И позже сделать то, о чём мечтал:
создать в строке заброшенный причал,
дома столетней давности, дорогу
на водный перекрёсток и канал,
бегущий вместе с рифмой эпилога.
И, там же, у тяжёлых мокрых плит,
случайно части речи воскресит
какой-нибудь прохожий удивлённый,
а после, как реальность, сохранит
мир текста, бледным светом освещённый.
«На набережной тёмного гранита…»
На набережной тёмного гранита
дорисовать бы «девочку на шаре»
частицей петербургского графита
в одном несовершенном экземпляре.
И ангелу внимательному локон
поправить алебастровым туманом,
что превращает зрячего в слепого
и делает последним могиканом.
…Но кто-то в этой влаге пилигримом
отправится сквозь мглу, поднявши ворот,
и не узнает в мареве клубимом
тот вид, который принял этот город.
И по дороге в новое пространство
найдёт первоначальные причины:
в иллюзиях (чья суть – непостоянство)
и в жизни, что прошёл до середины.
…А кто-то подойдет к холодной стрелке,
не зная ни меня, ни эти строки;
представит контур тонкой статуэтки,
и вот уже мы с ним не одиноки.
«Заметны ночью знаки реализма…»
Заметны ночью знаки реализма
в скульптурно-гипсовом снегу;
плафонный свет горит анахронизмом,
дрожащим в такт грузовику.
Встречают изваяния у входа
где пляшут тени на стене;
спокойной маски зимняя дремота
всё отражается в окне.
…И этой маске ветреные судьбы
видны потоком быстрых дней
и полночи статичное безлюдье
узорной россыпью огней.
И не узнает кто-нибудь однажды
отреставрированный дом.
И только лик, покрытый краской дважды,
в окне окажется знаком.
«В круге света видна хаотичность структуры метели…»
В круге света видна хаотичность структуры метели.
И зрачок воссоздал перевод на язык акварели.
Визуальный подстрочник указывал формы теней,
и казалась в потоке-убежище гамма нежней.
В этот круг беспричинно вошли и приезжий, и местный;
и свернулся над консульством флаг в чей-то лик бессловесный;
дальше Смольный собор, закольцованный шагом маршрут,
где рассеянно лунные контуры следом идут.
Там невольно подумалось: «Если бы эта дорога
и центрический храм поднимались над сутью земного,
то вокруг бы была тишина из пульсации звёзд
и мелькнул бы у верхних слоёв мельхиоровый гость…»
…Так летел бы лучом ювелирно-уменьшенный город:
только храм и дорога в тонах колебаний минора.
…А внизу гул заводов, машин и сиянье витрин;
кто-то там бы смотрел на частицу небесных вершин.
«Предшественники рифм (почти без ударений…»
Предшественники рифм (почти без ударений
На греческий манер протяжные слова)
И ткань несозданных ещё стихотворений
Из зыби зрения, и лёгкая строфа
Окутаны мечтой – эфиром эластичным,
И вместе с разумом в едином естестве
Выстраивают цепь в структуре нелогичной,
Создав прекрасное в звучащем веществе.
Немного слов, и вот тебе уже открыты
То непривычное устройство потолков
И опоздавшие старинным вкусом быта,
Предметы утвари фламандских мастеров.
Вот на резном столе страницы «Энеиды» —
Чтоб дальше перейти в снотворные года…
Туда, где будущность с архаикой обвиты
Лозой латыни и гекзаметром дождя.
«Есть место с продолжением размытым…»
Есть место с продолжением размытым,
текучей краской с лёгкостью залитым,
и кто-то наклоняется над ним,