— Что, отшибло-то голову? — вопросила невидимая девушка. Нашарила руку Лукаса теплой мягкой ладошкой. — Держи, для поправки-то!
Изморозь ощутил в руке кувшинчик. Жадно начал хлебать, обливаясь холодным пивом.
— Спасибо, рыбка!
— Ну хоть так! — засмеялась из темноты. — Имя не помнишь, и ладно. Я-то тебя не забуду! Это важнее!
— А что вчера было?
— Весело! — захихикала девушка. Отобрала пустой кувшин, мягко, но настойчиво уложила Лукаса обратно на подушку. — С ванной, вот вообще отпадно вышло!
—…С ванной?
— Ага! Вы же одну сначала в окно выкинули! «Потому что мы можем!» — похоже, что она копировала гнусные интонации пьяного в хлам Кролища. — Полетела, только дзынькнула!
— А вторая? — осторожно уточнил Лукас. Глаза немного привыкли к темноте. Стал виден квадрат окна, за которым начал разгораться рассвет.
— А во вторую вы вина налили. Хотели пива сперва нацедить, и лошадь искупать, но потом поругались, и решили, что в вине смешнее. Ну и лошадь на второй этаж затащить не сумели. И начали сами там плескаться голяком.
— Друг с другом⁈ — ужаснулся студент, представив себя в одной ванне с Кролищем или тем же Рошем. Позор же какой…
— Вы ж не с гор спустились, чтобы мужчина с мужчиной в одной ванне плескались, — фыркнула девушка, — нас тягали. Все простыни теперь в разводах, как на бойне! Мамушка повесится утром, как увидит!
— Пиздец какой… — протянул Лукас, покачал головой. — Нихрена не помню!
— Ничего, — невидимка легла рядом, обожгла горячим дыханием. — У нас с тобой времени бесконечно много! Ты же никуда не спешишь?
Даже если и была запланирована на утро какая-то спешка, Лукас про нее забыл. Да и занятие поважнее нашлось. И поприятнее.
Глава 37Великие дела ждут!
Второй раз Лукас проснулся, когда солнце уже встало над островерхими крышами домов. Наглые лучи забрались в комнату сквозь незанавешенное окно. Пробежали по дощатому полу. Обогнули разлитое вино, шарахнулись в ужасе от простыни — вся в красных пятнах, как не испугаться? Забрались на постель. И мстительно прыгнули на лицо, отыгрываясь за пережитый испуг.
Изморозь заворочался, вяло отмахиваясь от настырного света. Бесполезно!
— Ссука, — прошипел он. — Ненавижу…
Натянул было одеяло на голову. Но тут завозилась спящая рядом девушка. Потянула на себя край.
— Да ну еб вашу мать! — каркнул Лукас и смирился с поражением. Все против него! Сволочи! Бездушные гады и подонки! Ненавижу! Пойду и в сарае на балке повешусь! Вот встану и пойду!..
— Ты там чего ругаешься? — сонно проговорила девушка.
Изморозь повернул голову.
Волосы его ночной гостьи (или не гостья, если сам выбрал? А выбрал ли?) были выкрашены в два цвета. Прядь ярко-синяя, прядь — золотистая. Сердце перестукнуло не в ритме. Лукас раскрыл рот, напоминая сам себе рыбу, выброшенную резким рывком удилища на берег.
— Да еб вашу мать, — повторил он обречено. — За что мне все это…
— Что не так-то? — мгновенно насторожилась шлюха.
— Волосы…
— Что, «волосы»? — девушка запустила пальцы в развороченную за ночь прическу, пропустила сине-золотистую завесу сквозь ладони. Улыбнулась призывно.
— Цвет, чтоб его… — во рту стало горько-горько. Захотелось выпить. И как можно скорее.
— Не нравится? — изумилась шлюха. — А вчера орал так, что стекла вылетели! «Ее хочу! Ее! Доминировать буду! И властвовать!»
Лукас покопался в памяти. Память ничего такого не помнила. Наоборот, торжественно клялалсь, что даже отдаленно похожего не происходило. Впрочем, глухой черный провал мог скрывать что угодно. Вплоть до какого-нибудь унакского ритуала, проведенного на заднем дворе. С десятком шлюх и мешком кабачков.
— И как? Доминировал-то? Или поорал и рожей в подушку?
Девушка прижалась всем телом.
— Раза три точно! Потом, конечно, запал иссяк маленько. Так пить, оно и не странно!
Лукас полежал, глядя в потолок. Девушка тихо дышала рядом.
Наконец Изморозь выдохнул. Раз, другой. Мысль о сарае потопталась, да пошла себе, ковыляя потихонечку. Не дождетесь! Говна вам на лопате! Я всех переживу!
— Тебя как зовут, кстати? А то так и не познакомились толком.
— Третий раз! — закатила глаза шлюха. — Меня Эйви зовут. Ты, правда, почему-то всю ночь называл меня Мейви. Имя похожее, но не мое.
Лукас скорчил гримасу.
— Прости, — тут же посерьезнела Эйви, — не подумала.
— А тебе думать и не надо. Твое дело ноги раздвигать, — отрезал Лукас. И начал вставать, выпутываясь из одеяла.
— Она была хорошей? — спросила Эйви, совершенно без привычного уже ехидства.
Изморозь прекратил попытки освобождения. Бессильно опустил руки.
— Она была.
— Все мы были, — улыбнулась шлюха, погладила Лукаса по плечу. — Но если мы будем жить прошлым, то не ощутим настоящего.
Изморозь только и сумел, что хмыкнуть. Как ни шлюха, так лежачий философ, чтоб их!
— Ладно, что было, то было, тут ты права полностью и целиком. Лучше ответь, в здешних местах гостей кормят завтраком?
Завтраком кормили, как иначе-то? Все для дорогих гостей! Пока у них деньги есть, конечно. Или у хозяина остается вера в их кредитоспособность.
Лукас спустился по лестнице. Пришлось делать это с опаской — от половины перил остались лишь пеньки, торчащие свежей щепой.
— Это вы сломали, когда коня тащили, — охотно пояснила Эйви. — Топором рубили, а потом ногами отбивали. Мол, хитрая северная школа ломания вражеских хребтов. Учитесь, глупые южане и тому подобную чушь несли.
Изморозь только вздохнул тяжело. Ничего такого он не помнил, но надо быть готовым — счет-то всяко выставят! За бесчинства и развлечения.
Лукас остановился на ступеньках, прислушался сам к себе. Мелькнула мысль вырезать всех и сжечь бордель дотла. Мелькнув, пропадать не спешила. Изгнать получилось с трудом. Одно хорошо, у компании денег много, вряд ли все пропили, с каким бы ожесточением не истребляли бухло и обстановку.
Хотя… Лукас внимательно огляделся, благо, заходящее уже солнце изрядно освещало первый этаж, оставляя без внимания только пару углов. Нету половины штор, у стены лежит куча дров, бывшая когда-то перилами, поверх нее — разломанная скамья. Выбитое окно уже заколочено досками — вот что за мерзкий дятел во сне стучал по виску золоченым клювом!
Ни луж крови, ни груд трупов с выпущенными кишками и расколотыми головами. Даже не насрано нигде! Не так все и страшно. Можно сказать, совсем не страшно. Да, погуляли, да с размахом. Но как иначе? Компенсация тягот и лишений северной службы! Хорошо расслабились, в общем. Не более.
Девушка усадила Лукаса с пониманием — за длинный угловой стол в тени. Изморозь тут же пробрался к стене, присел, облокотился. Голова не сказать, что кружилась, но для надежности, лучше подстраховаться. Не хватало еще грянуться затылком об пол. Последние мохги выплеснутся.
Эйви убежала, быстро вернулась, притащив две кружки с высокими пенными шапками. Одну подвинула Лукасу, из второй отпила сама, пряча улыбку.
— Руди пообещал сделать яичницу с салом. Ты же любишь яичницу с салом, а?
Лукас на миг даже залюбовался — очень уж хороша была девушка напротив.
— Люблю. Если только яйца не из-под чаек.
— Из-под пингвинов, — очень серьезно произнесла Эйви, — все для суровых гостей с Севера. Чтобы не отвыкли! Взяли с боем у самых больших импреаторских пингвинов!
И прыснула смехом. Изморозь коснулся взглядом золотисто-синих кос. Кинулся к пиву, как к спасению.
Не успел Лукас допить, как хмурый паренек, возможно, тот самый Руди, принес толстую сковороду, на которой еще шкворчала глазунья. Грохнул на стол перед Изморозью. Рядом положил несколько ломтей хлеба. Кривизну нарезки компенсировала толщина — каждый в три пальца и запах.
— О, сразу из пяти! — в восторге охнула Эйви, заглянув в сковороду. — Как для настоящего героя, который полночи не давал спать бедной девушке!
Лукас молча выдернул из сапога короткий нож, обтер о рукав. Отвык от вилок и прочей ненужной суеты. А тут клинок короткий, зато широкий. Знай, маши! Начал закидывать в себя еду, делано урча от удовольствия.
Девушка посидела еще немного напротив.
— Не буду отвлекать!
— Угу, — кивнул Лукас, занятый едой.
— Если что, знаешь, где найти!
— Угу, — повторил Изморозь, набивший рот горячим еще хлебом.
— Не мешаю, не мешаю…
Лукас, утолив первый голод, дальше ел неспешно, наслаждаясь вкусом. Руди или как там его, приволок еще пива и сушеных колбасок. Самое то извозить в сковороде, собирая подливку.
— А он уже жрет! — раздался сварливый голос сверху. Лукас оторвался от еды. По лестнице спускался Кролище. Помятая рожа, с явными следами тяжелого похмелья — а не запивай вудку пивом, не запивай! Наверное, у самого не лучше. Глянуть бы в зеркало, да не видно. То ли вчера расколотили, шаля, то ли изначально не висело.
— Зависть, плохое чувство, друг Лапинье!
Скрежет зубовный прозвучал хрустом арбалетного ворота. Неудивительно, что представляется исключительно прозвищем!
— В большой семье забралом не щелкают!
— Пока поздняя птичка глаза продирает, ранней уже клюв разбили! Ладно, признавайся, чем кормят?
— Сам видишь, — указал Лукас на пустую сковороду и тарелку, на которой осталась последняя колбаска. Ее Кролище тут же сцапал, метнув в рот.
— Слышь, человек! — заорал наемник. — Повтори, что этому тощему хмырю приносил! Дважды повтори!
— Трижды! — рявкнул со второго этажа Шнайдер. И тут же поправился: — Четырежды!
— О, а вон и Рошева морда маячит, — ткнул пальцем Кролище. — А там и Пух где-то вопит. И Краут мычит, будто корова!
— Ага. Как по колоколу собрались.
— Северная привычка! — назидательно произнес Лапинье и тут же заревел — Лукас аж дернулся, — Человек! И пива нам неси, чтобы тебя кашалот выебал!
— Сурово ты с ним, — покрутил головой Изморозь.