Выворачивая руль, чтобы объехать очередную яму, Иван думал про то, что идея все-таки богатая, сулившая немалые барыши в будущем. Вот заодно и обсудят. Нельзя же заявиться домой к человеку и с места в карьер обвинить его во всех своих неприятностях и убийстве Гришки Маргулиса. Вот и получается, что вначале можно поговорить об общем деле, а уже потом исподволь выяснить то, что тебя интересует. И мосты — прекрасный повод для разговора, ничем не хуже, чем любой другой.
На самом деле Иван понятия не имел, как ему перевести разговор на события в порту. Ну, не было у него опыта вести расследования, что тут странного. Может, ну его, пусть полиция разбирается? Но и этот подход был не по нему. Полиции он не то чтобы не верил, но особо на раскрытие убийства Гришки не надеялся. На бытовуху спишут, как пить дать. Кто такой Гришка? Простой работяга, которых тысячи. И разве есть полиции дело до самого Ивана, который в этом городе чужак, человек пришлый, вмешавшийся в естественный ход вещей, к обыденности которых тут все привыкли.
Разваливался порт? Людям зарплату не платили? Так по всей стране так. А тут приехал питерский умник, всех работать заставляет, старых владельцев выгнал. Не выгнал, а купил их бизнес. Да кто в это поверит, что все по справедливости было? Скорее всего, все неприятности в порту связаны именно с желанием поставить на место чужака, решившего наводить тут свои порядки. И удар по голове, и пожар — это предупреждение ему, Ивану. Мол, не уберешься восвояси, следующий труп будет твой. И Гришку не пожалели, сволочи.
К тому моменту как Иван припарковался во дворе аккуратного кирпичного дома, в котором жил бывший миноритарный акционер порта, он уже накрутил себя до точки кипения. Все благие намерения и заготовленный разговор про наплавные мосты вылетели у него из головы, и открывший дверь Беляев первым делом получил мощный удар в челюсть.
— Ну что? Нормально или добавить? — осведомился Иван, перешагивая порог.
— Нормально, — ответил Беляев, поднимаясь с пола и аккуратно проверяя, не вывихнута ли челюсть. — А могу я осведомиться, что является причиной столь бурного проявления ваших чувств ко мне?
— Осведомиться можешь, — спокойно сказал Иван. — И я тебе даже отвечу. А потом отвечать уже будешь ты. И не дай бог мне твои ответы не понравятся или покажутся неискренними.
— Иван Михайлович, судя по всему, у вас что-то случилось, и вы, ошибочно кстати, считаете, что в этом виноват я…
— У меня случилось? — Иван, сжав кулаки, сделал шаг к Беляеву, тот отшатнулся. — Гришку убили, а ты говоришь, что у меня что-то случилось? И не делай вид, что ты не знаешь о пожаре в порту.
— Знаю, конечно. — Беляев пожал худощавыми плечами под тонкой кашемировой водолазкой. Иван запоздало подумал, что он без очков, видимо, снял, придя домой, а иначе очки от удара кулака непременно разбились бы, покалечив глаза. — Весь город знает. Но я тут ни при чем.
— Ты зачем в порт два дня подряд таскался? — Иван вдруг так устал, что сел прямо на пол, поджав под себя ноги, как в юношеском лесном походе у костра.
— С вами хотел поговорить.
— О чем?
— Про наплавные мосты. Вы же обещали подумать, но так и не позвонили.
— А ты можешь понять, что все это время мне не до твоих поганых мостов было?! — заорал вдруг Иван, срывая голос. Он сердился на себя, что абсолютно не может сдержаться.
— Иван Михайлович, затея купить порт была вашей. Мы с Матвеевым его вам не наваливали. Более того, для вас не новость, что я до последнего был против.
— Настолько против, что теперь за моей спиной науськиваешь рабочих, бьешь меня по голове и устраиваешь пожар?
— Вы ошибаетесь. Ничего из перечисленного вами я не делал. — Несмотря на высокий градус разговора и удар по морде, голос Беляева оставался все так же тих и ровен. Он полностью держал себя в руках, в отличие от Корсакова. Ивану вдруг пришло в голову, что так ведут себя люди, которым нечего скрывать и которые не чувствуют за собой никакой вины. — Иван Михайлович, я внимательно наблюдал за вашими действиями последние три месяца, скрывать не буду. И пришел к выводу, что вы молодец. Что вы за такой короткий срок сделали то, чего мы с Матвеевым не смогли бы сделать в принципе. Вы спасли порт.
— А мне говорили, что Матвеев рулил сам, тебя не привлекал.
— Да, но было бы нечестно вешать на него всех собак. Управленческие ошибки были его, но я никак им не препятствовал.
— А кстати, почему? — полюбопытствовал Иван.
— Ссориться не хотел. Вот сейчас мы с вами занимаемся тем, что я не люблю больше всего на свете. Выясняем отношения. Да, у меня было собственное видение будущего порта, но Матвеев был против, и я не спорил. Кончилось это печально. В первую очередь для предприятия. А вы четко знаете, чего хотите.
— Так, давай сначала, — попросил Иван. — Ты не держишь на меня зла, что я купил порт. Ты не утратил надежды заняться наплавными мостами. Ты два раза приходил в контору, чтобы со мной поговорить, но не заставал меня на месте. Так?
— Так.
— Зачем ты к докам ходил? Точнее, тому самому доку, где потом начался пожар.
— Я собаку хотел повидать. — По лицу Беляева вдруг пошли неровные красные пятна. — У седьмого дока пес живет, приблудился года три назад. Мы с ним, — он помялся, — дружили. Я вообще собак люблю, и когда из конторы вышел, то решил дойти до Веста. Это пса так зовут, Вест.
Корсаков смутно припомнил, что собака действительно была. Рабочие попросили его не выгонять, зима же. Живет в будке, никому не мешает. Территорию охраняет почище любого охранника. К своим ластится, зато чужих не пускает. Он не возражал, собака так собака. Что ему, жалко, что ли. На самого Корсакова пес первый раз лаял от души, во второй негромко тявкнул, а все остальное время не замечал, будто и нет его. Бить не бьешь, прогонять не прогоняешь, кормить не кормишь, ну и ладно. То есть у них с Вестом установился некий нейтралитет, который ни та, ни другая стороны не нарушали.
— Так, хорошо. Ты пошел повидать Веста, — согласился Иван, отчего-то приревновав практически СВОЮ собаку к стиляге Беляеву. — А с Маргулисом о чем разговаривал?
— Так о Весте и разговаривал, — удивился Беляев. — Мы остановились поздороваться, я сказал, что к Весту иду, Гришка кивнул. Спросил, принес ли я ему сухари, как всегда? Дело в том, что Вест очень ванильные сухари любит, и я ими его всегда подкармливал. Я засмеялся, потому что сухари у меня действительно были. Ну и разошлись.
— И все?
— Не совсем. — Беляев помолчал, будто решаясь на что-то. — Потом, когда я уже у будки был, Гришка вернулся. Он же в другую сторону шел, а после нашего разговора пошел вслед за мной. Сказал, что поговорить ему со мной надо.
— О чем? — У Ивана даже дыхание перехватило.
— Он не сказал. Вид у него такой был, то ли встревоженный, то ли смущенный. Упомянул лишь, что в порту что-то нехорошее творится, да он не может понять, что именно. Мы договорились, что он в субботу ко мне домой придет вместе с младшей дочкой. И все расскажет.
— А у вас с ним что, какие-то особо доверительные отношения были?
— Нет, обычные, как у хозяина с работником. Гришка же человек простой был, интеллигентов недолюбливал. Так что раньше он в основном с Матвеевым общался. Меня особо не жаловал.
— И что изменилось?
— Не знаю. — Беляев снова пожал плечами. — Правда не знаю, Иван Михайлович. Но получается, что убили его после того, как он решил мне что-то рассказать.
— А кто-нибудь слышал ваш разговор?
— Да бог его знает. — Беляев потер пальцами глаза. В жесте его было что-то трогательное и беззащитное, а еще Иван почему-то обратил внимание на его длинные белые изящные руки. Такими руками точно никому по голове не дашь. — Рядом никого не было, а в стороне люди ходили. Может, и слышали.
— А кто именно ходил?
— Да я не смотрел особо. Все свои ходили, чужих не было. Вест же не лаял.
— Стоп. — Иван обхватил обеими руками свою голову и сжал ее так, что она чуть не лопнула под его пальцами, как спелый арбуз. — Стоп. Алексей, ты сейчас очень важную вещь сказал.
— В смысле?
— Вест. Вест лает только на чужих. Ночью, когда начался пожар и когда, — он тяжело сглотнул, — когда Гришку убили, наши горе-сторожа лая собачьего не слышали. А Вест жив и здоров и сонным зельем не опоен. Это значит, пожар-то кто-то из своих устроил. И Гришку кто-то из своих убил.
— Так это понятно. — В голосе Беляева вдруг просквозила легкая жалость, которую обычно испытывают учителя по отношению к туповатому ученику, не выучившему урок. — Неужто ты думаешь (он перешел на «ты», и Иван вдруг решил, что это хороший знак), что на территорию порта проник кто-то чужой? Зачем?
— Кабы я знал…
— Хотя. — Беляев вдруг задумался. — Когда я днем был в порту, Вест лаял. Хрипло так, с надрывом. Я еще подумал, что это он разошелся.
— В какой момент это было? — Иван аж подался вперед, жадно ожидая ответа.
— Когда я в контору к вам заходил. Шел по территории, услышал лай, еще подумал, что потом загляну к Весту обязательно. На лестнице столкнулся с Большаковым, он мне сказал, что тебя нет. Ну, я вышел на улицу и пошел к собаке. В этот момент Вест уже молчал.
— Так… Черт, как это трудно, оказывается, собирать информацию, — пожаловался Иван. — В кино так лихо это всегда происходит. Раз, два, и главный герой уже свел воедино все факты. А у меня ни хрена не получается.
— Получится, — усмехнулся Беляев. — Ты упертый.
— Выходит, — не обращая на него внимания, продолжил Иван, — выходит, что на территории был кто-то чужой, кого облаял Вест. Правда, под камеры он не попал. Видимо, знал, где они расположены. Он пришел в порт, чтобы с кем-то встретиться. Может быть, договориться о поджоге. Скорее всего, он даже оставил в доке что-то легковоспламеняющееся. Канистру с бензином, к примеру. А ночью огонь развел уже кто-то свой, потому что пес не лаял. Опасно было ночью чужаку на территорию соваться. И собака бы шум подняла, да и сторожам бы было не объяснить, если бы они хоть чуток порасторопнее были. А свой есть свой. На работе задержался или пиво пил. Алексей Николаич, а ты точно ночью в порт не возвращался?