Обветренная кожа болела, она стала настолько чувствительной, что прикосновения вызывали тягучую, сладкую боль, которая длилась и длилась. Больше всего на свете Лиде хотелось, чтобы сладостная истома, охватившая ее, никогда не кончалась. Но терпеть ее дальше становилось совсем невозможно. И, вскрикнув, Лида раскинула крылья в уносимом ее воздушном потоке и полетела куда-то ввысь-ввысь. И мужчина рядом с ней вдруг забился, хрипя, как будто из последних сил, потянулся вслед за ней и уже не отпускал, вырвав из объятий ветра, который, не получив своего, стих, успокоился и снова улегся у дивана, готовый в любой момент задуть снова.
— Ну что, согрелась?
— О да. — Лида сдула приклеившуюся к влажному лбу челку, почесала нос, на котором блестели маленькие бисеринки пота, и вдруг засмеялась.
— Что смешного?
— Да так, это я над собой, — сконфузилась Лида и спрятала лицо в подушку. Он взял ее за голову двумя руками и повернул к себе.
— У тебя не может быть от меня секретов.
— Да, Вань, ну чего ты, — заныла она, в душе радуясь и ужасаясь одновременно полному слиянию не только их тел, но и душ. — Я просто подумала, что мне уже за тридцать, я замужем больше двенадцати лет была, вроде не девочка уже неопытная, а такое чувство, что все, что со мной сейчас происходит, — впервые в жизни. Так чудно.
— Вот ты мне сейчас комплимент сделала царский просто. — Иван захохотал и прижал ее к себе покрепче, чтобы не исчезла ненароком. — Твой муж, к счастью моему, да и твоему тоже, перешедший в разряд бывших, он просто больной какой-то. Ему такое сокровище в жизни досталось, редкая раковина, полная жемчуга. И вместо того, чтобы эту раковину от песка очистить, створки раскрыть и жемчуг достать, чтобы перебирать его, любоваться им, катать между пальцами, ощущая его гладкость, он эту раковину кряк — и сломал.
— А ты, оказывается, романтик, такие у тебя сравнения красивые, образные. Меня еще никто никогда не сравнивал с жемчужной раковиной.
— Так у тебя и не было же никого, кроме этого малахольного. И больше никого никогда не будет. Только я один. Поняла?
— Поняла, — жмурясь от счастья, чуть ли не промурлыкала Лида. — Я согласна, Вань.
Она прикусила язык, потому что последние ее слова прозвучали как согласие выйти замуж. Но ей же еще не делали предложения. Она знала, что Корсаков не был женат, и в таком возрасте это могло свидетельствовать только о том, что он панически боится хомута, называемого браком. А тут она со своим «согласна». Вот дура.
— Вот и прекрасно. Будем считать, что я сделал тебе предложение, а ты его приняла, — бодро сказал Иван, немного, впрочем, смущенный. — Разберемся тут со всеми делами, поедем в Питер, я тебя с мамой познакомлю, с сестрой, с друзьями. И подадим заявление в ЗАГС. Ты как хочешь, а в этом убогом городишке я штамп в паспорте ставить не хочу. Это ж как отметина на всю жизнь. Этот город, как дурная примета, ей-богу.
Лида в ответ лишь потерлась кончиком носа об его крепкую, надежную руку.
— Как скажешь, так мы и сделаем, — сказала она голосом примерной жены и посмотрела на Ивана вопрошающе, мол, заметил ли он ее послушность. Но он даже не слышал ее последних слов, потому что спал. Крепко, без сновидений, спокойно раскинувшись на диване, но прижимая одной рукой Лиду к груди, примерно в области сердца. Его широкое, скуластое, волевое лицо дышало покоем и безмятежностью. Тревоги, вызванные последними событиями, отступили ненадолго, дав организму отдых, в котором он так нуждался, и Лида горделиво улыбнулась, что была причиной этого покоя и безмятежности. Хотя бы ненадолго.
Она лежала рядом с ним, слушала, как мерно стучит сердце у него в груди, и думала о приятных вещах — о будущей свадьбе и счастливой жизни, общих детях и старости, которую они проведут, прогуливаясь за ручку по старому парку, усыпанному желтыми кленовыми листьями. Ведь именно так выглядит счастливая старость. На этот раз сердце и мозг не вступали в спор друг с другом. Они оба были согласны, что все хорошо, а будет еще лучше. В приятных мыслях о будущем Лида и не заметила, как тоже уснула.
Первый совместный завтрак — это всегда испытание. Лида проснулась раньше Корсакова и, накинув его рубашку, отправилась на кухню готовить завтрак. Чувствительным камертоном, встроенным в душу, она чувствовала, что мужская рубашка, накинутая поверх трусиков, — это пошлость, невообразимая пошлость, которую даже повторять стыдно. Но вставать к плите в одежде, в которой она вчера осматривала труп, не хотелось. Сомнительную альтернативу рубашке мог составить только мужской же банный халат, обнаруженный в ванной, но, примерив его, Лида просто утонула в пушистой махре.
В холодильнике обнаружился творог и яйца, в шкафчике над плитой — мука и сахар, поэтому Лида ловко и споро налепила сырники. Они уже вовсю шкворчали на сковородке, издавая изумительный аромат корицы и ванили, найденных в недрах все того же шкафчика, когда на кухне появился Иван — трусы, облегающие крепкую попу, волосатая грудь, живот со скромными, но все-таки кубиками, длинные ноги, всклокоченные волосы, мятая физиономия и след от подушки через всю щеку. Не мужчина, а мечта. Вид у него спросонья был весьма хмурый.
— Кофе мне налей, — буркнул он и, немного подумав, добавил: — Пожалуйста.
— Сырники с чем будешь, с вареньем, медом или сметаной?
— Откуда у меня варенье?
— Джем нашла в холодильнике. Засохший, малиновый, — отрапортовала Лида, которой смешна и немного радостна была его утренняя хмурость.
— А сгущенки нет? — с надеждой в голосе спросил он.
— Сгущенки нет.
— Тогда я просто кофе выпью, а сырники не буду, — решил он, но, изучив ее поскучневшее лицо, добавил поспешно: — Ты мне их заверни во что-нибудь. Я по дороге на работу в магазин заеду, сгущенки куплю и там позавтракаю. Я сразу после пробуждения есть не могу. Такая вот особенность организма. Тебя на работу закинуть?
— Закинь, — кивнула Лида. — Понятия не имею, что с Новым годом делать. Так-то сегодня уже тридцатое. Если в город уезжать к маме, то куда я Любовь Николаевну дену. Если здесь оставаться, то надо продукты купить хоть какие-нибудь. Как ты думаешь, в здешнем климате можно раздобыть гуся?
— Найду. — Иван залпом выпил кружку кофе и пошел одеваться. — Ты мне список составь, какие продукты тебе нужны. Я все куплю. Отмечать будем здесь, раз уж так обстоятельства сложились, что уехать не можем. Так, я побежал греть машину, одевайся и выходи. Лови ключи.
Собралась Лида быстро, чтобы не заставлять Корсакова себя ждать. В конце концов, как гласит народная мудрость: «Бедному одеться — только подпоясаться». Так, Лизе и Любови Николаевне она позвонит уже из больницы. Главное — не столкнуться с ними на лестнице. Как она объяснит свое присутствие?
К счастью, на лестнице никого не было. Дочке и свекрови незачем было выходить из дома в такую рань. Лида толкнула тяжелую подъездную дверь, выскочила на крыльцо и нос к носу столкнулась со Славкой. Славиком Корниловым, своим бывшим мужем. Выглядел он довольно дико, сразу видно, что не выспался. Лида посмотрела на него, потом на часы, потом снова на него. Было без десяти восемь. По всему выходило, что ее муженек встал чуть ли не в шесть утра, чтобы приехать к ней в такую рань. Для него это всегда было подвигом.
— Привет, Лид, — хрипло сказал он.
— Ты что здесь делаешь? — изумленно спросила она, искренне не понимая причины его визита. Не возвращать же ее он собрался, в самом-то деле. На миг у нее мелькнула мысль, обрадовалась бы она, если бы Славику пришло в голову, что Ирина была ошибкой и он захотел бы вернуть все как было.
Черт его знает. В прежней жизни, с удобной и привычной квартирой, большим городом вокруг, интересной работой, хорошей школой для Лизы, скрывалось много соблазнов. Однако сейчас Лида смотрела на Славку, ленивого, бесталанного, бесхарактерного Славку, другими глазами и понимала, что больше никогда не сможет его уважать. А как жить с мужчиной, которого не уважаешь?
Нет, пожалуй, она не променяла бы нынешнюю хлопотную и неустроенную жизнь со всеми ее неудобствами и тревогами на жалкую скучную стабильность, которая у нее была раньше.
— Ты что здесь делаешь? — повторила она.
— Лида, ты должна отпустить домой маму, — ответил он.
— В смысле? — Лида смотрела на него, не понимая.
— Я хочу, чтобы мама вернулась домой. Отправь ее обратно.
— Она что, бандероль? — Лида насмешливо посмотрела на Славку. — Что значит «отправь»?
— Это значит, скажи ей, чтобы она ехала домой, — ровным голосом сообщил Славка. — Что она тут у тебя отирается, словно ее из дома выгнали?
— А тебе-то что за печаль? Неужто перед знакомыми неудобно? Или супружница твоя новая по Любови Николаевне соскучилась?
— Ты можешь язвить сколько угодно. — Голос Славки звучал монотонно, без обертонов и модуляций. Лида откровенно заскучала рядом с ним, и она посмотрела на газон, туда, где весело пыхтела корсаковская «Тойота». Вот бы отделаться от Славки и залезть внутрь, на гладкие кожаные сиденья, и взять Ивана за руку.
— Лида, дома еды все время нет. И рубашки чистые кончились, а впереди Новый год. Мы, конечно, с Ирусей идем к ее родителям, но потом же каникулы, есть-то что-то надо. Скажи матери, чтобы возвращалась.
— А твоя жена что, безрукая? С того момента, как я имела удовольствие лицезреть ее на ступеньках своей больницы, она попала в ДТП и потеряла руки? Вы сами-то еду приготовить не в состоянии?
— Тебе просто нравится, что мать унизилась перед тобой и попросилась к тебе жить! — выпалил Славка. — А что, удобно. За ребенком смотрит. Еду готовит. Нашла себе служанку, да? Я повторять не буду. Возвращай мать домой.
— Я не домашняя скотина, чтобы меня туда-сюда тыркать. — На крыльце появилась Любовь Николаевна, видимо увидевшая их живописную картину в окно и поспешившая бывшей невестке на выручку. — Я сама решу, куда мне ехать, когда возвращаться и где жить.
— Мама! — Славка кинулся к ней, чтобы поцеловать, но Любовь Николаевна холодно отстранилась. Она вообще выглядела и вела себя как английская королева, Лида смотрела на это во все глаза.