— Да. Семья Алеинсэ сплела изысканный и сложнейший заговор, раздала множество обещаний и богатств, пообещала уйму привилегий, заключила тайные союзы с приматорами, которые были недовольны правящим домом. И сегодня они поймут, что Артиго-младший ускользнул из ловушки. А затем весь мир узнает, что теперь в Ойкумене два Императора.
— Два императора, — повторила Елена. — Значит… смута?
Ей сразу вспомнились Пугачев и длинная череда Петров Третьих. И еще, почему-то, авиньонские папы с антипапами.
— Да, смута, какой не случалось уже три столетия. Ведь пока жив родственник по линии Готдуа-Пиэвиелльэ, правитель ветви Готдуа-Алеинсэ остается сомнительным узурпатором. Каждая минута жизни юного Артиго — прямой вызов Сальтолучарду. Напоминание всей Ойкумене, что новый Император не единственный и безусловный правитель, а лишь один из двух преемников, посаженный на трон силой меча и золота.
— И Остров потратил безумные деньги на смену династии, — продолжила мысль Елена. — Они уже не отступят, никогда.
— Да, теперь ты поняла, — Раньян с такой силой сжал рукоять меча, что кожа перчаток громко заскрипела. Бретер опустил голову, длинные черные пряди скрыли бледное лицо Раньяна, только голос глухо звучал, слышимый только Елене.
— Они будут искать его, если понадобится, годами. А потом убьют. Причем казнь должна быть показательной, чтобы пресечь слухи о чудесном спасении. Чтобы не стали множиться лже-императоры. Малисса понимала это. Понимала и то, что при таких ставках ее не защитит никакое положение. Поэтому они с мужем… приняли меры. Мертвые не выдают секреты, так что у нас есть небольшая фора. Очень небольшая[50].
— Так отец… этот… Артиго знал?
— Конечно. Не спрашивай, здесь очень долгая история, которой сейчас не время и не место. Достаточно того, что Артиго-старший был сильный человек, настоящий приматор. Он отдал роду и фамилии все, в том числе и собственную жизнь. Как и Малисса. Они стоили друг друга.
— Ну, так объявите парня незаконнорожденным, — едва ли не воскликнула Елена. — И конец делу. Получится, что он никак не может бороться за трон с этим, как его… Аленсэ. Пусть кровь нового императора и разбавленная, но всяко благороднее чем…
Она замешкалась, вспоминая местный аналог слова «бастард», но с ходу не припомнила.
— Так и планировалось, — Раньян выпрямился, расправил плечи, будто стыдясь минутной слабости. — Все должно было случиться ближе к концу Турнира, однако проклятые Алеинсэ что-то прознали, перенесли дату. Сейчас уже поздно.
— Не понимаю, — Елена потерла грязный лоб, чувствуя себя отвратительно глупой. Она не понимала вещей, очевидных для местного жителя как дыхание или кружка воды. — Почему поздно? Надо просто на весь мир огласить, что мальчишка сын безродного убийцы. Мать отравилась, не вынеся позора огласки. Грамоты там разослать по всем городам…
Женщина задумалась, вспоминая, как вообще в старые времена делали межгосударственные заявления, и вдруг Елену обожгло понимание, сложившееся в мгновение ока. Она даже стукнула кулаком о ладонь, злясь на то, что не сообразила раньше.
— Если бы вы успели до… переворота, это выглядело бы естественно, просто как позор семьи. А сейчас все решат, что вы так пытаетесь вывести чистокровного наследника из-под удара. Правильно?
— Да, все верно. Мы опоздали… я опоздал! На… несколько… паршивых… дней!
Раньян сопровождал каждое слово ударом наконечника ножен о палубу.
— Так что твой личный маленький ад — ничто по сравнению с тем, что сейчас начнется вокруг этого мальчишки. Которому всего лишь девять лет.
Раньян отложил, наконец, меч, стянул перчатки и погладил ладони, словно омывал их невидимой водой. Скорее всего, просто массировал уставшие пальцы.
— Как только весть разлетится по миру, половина Ойкумены будет искать Артиго Готдуа-Пиэвиелльэ, чтобы доставить в Мильвесс и продать островным. А другая половина… тоже будет искать, чтобы использовать в своих целях, превратить в марионетку для борьбы с ненавистной семьей Острова или просто выловить в мутной воде побольше привилегий, денег, власти. И тогда ад пойдет за нами по пятам.
Он смотрел на Елену, и женщина видела в глазах бретера то же, что накануне, во взгляде Малиссы. То, чего никак не ждешь встретить в фехтовальщике, рутьере, убийце по прозвищу Чума. Тщательно скрываемую боль, страх — не за себя! — но за несчастного ребенка, по чьим следам скоро отправится вся Ойкумена. И отчаянную надежду. Но покойной дворянке было проще, она могла надеяться на мужчину, что пришел спасти сына. Раньяну же надеяться не на кого. Небольшой корабль, ненадежная команда, один верный слуга, случайная спутница и два искупителя с таким прошлым, о котором лучше даже не гадать. Если женщина все правильно поняла, даже денег у бретера осталось — кошель и ценности приматессы. А для беглеца все стоит дорого, Елена познала это на собственном опыте.
— Ты многое потеряла, соболезную, — глухо вымолвил Раньян. — Но это мало что значит по сравнению с бурей, от которой я бегу.
Елена открыла рот, чтобы гневно возразить… и промолчала. Она снова глянула на искупителей, припомнила неистовый, срывающийся голос Насильника, призывающего смерть, упивающегося близостью конца. Посмотрела на спящего ребенка, который мог бы править континентом. На измученного отца, который, рискнул всем и потерял все, уберег сына от скорой гибели… возможно лишь для того, чтобы обречь на куда более страшную, мучительную смерть.
Раньян молча глядел на воду, будто считал мелкие пенистые барашки. Сколько он уже не спал? Сутки, двое… Ветер крепчал.
— Ты любил ее? — неожиданно спросила Елена. И подумала, что этот вопрос идет с ней рука об руку — сначала его задала Флесса, теперь…
— Нет.
— Совсем? — удивилась женщина.
— Это долгая и давняя история, Хель. Между нами не было любви, никогда. Но я не хочу об этом вспоминать. Поверь, сейчас мне есть над чем подумать, кроме истории десятилетней давности. Для начала, как обратить ценности Малиссы в деньги, не привлекая внимания. Фамильные драгоценности приметны, а ювелиров, что могли бы дать настоящую цену, немного. По таким следам нас будут выслеживать в первую очередь. Так что ты решила?
Все-таки бретер дал слабину, не удержался от быстрого взгляда в сторону Кадфаля и Насильника. Да, конечно, лекарь это хорошо, но сейчас Раньяна, безусловно, интересовали главным образом два великолепных бойца, которые могли бы его какое-то время сопровождать. Могли бы…
— Знаешь… — Елена переплела холодные пальцы, которые будто вытащили из ледяной воды. — Я как будто спала… спала целый год. Это был не худший сон. Иногда он казался неприятным, временами обращался в кошмар, но в целом… дремать было приятно и легко. Просто легко. Однако затянувшийся сон всегда завершается мучительным пробуждением. Проснулась и я.
Раньян молчал и слушал.
— Пришло время проснуться, время бодрствовать. Время задать вопросы, над которыми не думаешь во сне. Кто я, почему здесь? Кто знает обо мне столько, что готов тратить время и деньги, чтобы спасти или убить меня. Кто убил Шену, Малышку, Баалу? Кто держал в руках меч, и кто приказал взять оружие.
Во взгляде бретера не отразилось ни единой мысли. Он просто слушал, принимая к сведению каждое слово.
— Я хочу найти его, — сказала Елена совсем тихо, глядя в отливающую багрянцем воду. — Посмотреть на него… или нее… в глаза. А после забить молотком, как тех ублюдков в доме. И поступить так со всеми, сколько бы их ни было, один, двое или целая армия. Да… пришло время проснуться.
— Ты приняла решение?
— Я хочу, чтобы ты еще раз поведал мне все о… заказе. После, когда я буду лучше соображать. Все, не упуская ни единой мелочи. Если понадобится, мы будем повторять снова и снова, пока не останется ни одной упущенной мелочи.
— Хорошо.
— И второе. Научи меня, — сказала Елена.
Во взгляде бретера отразился немой вопрос.
— У меня больше нет наставника. И мои враги никуда не делись. Научи биться так же, как ты, и я пойду с тобой.
Она ждала, что Раньян, как и Чертежник, столкнет речь об упущенных годах и негодных кондициях, но бретер ответил неожиданно:
— Я был фехтмейстером некогда… Но сейчас я не возьмусь тебя учить.
Елена сдвинула брови, пытаясь осмыслить ответ. Был фехтмейстером… поэтому не станет учить… И что?
— Я сделаю лучше, — продолжил меж тем Раньян. — Я найду тебе наставника.
— Будет ли он хорош? — подозрительно спросила Елена.
— Он лучший, — кратко отозвался бретер.
— Я думала, лучшим был Чертежник.
— Да.
— Не понимаю, — Елена скорчила гримасу, подумав, что слишком часто стала прибегать к этому обороту. Она не понимала, так много не понимала…
— Поймешь. Фигуэредо хорошо постарался над тобой, я вижу.
— Ты не видел меня в бою.
— Хель, — Раньян скупо улыбнулся. — Мне не нужно смотреть, как ты машешь клинком. Я вижу цену тебе по шагам, по развороту, по движениям, по взгляду. Чертежник неплохо учил тебя, но это лишь основа, опорные столбы мастерства. Я найду тебе самого лучшего наставника. Того, кто учил меня.
— Он, должно быть, глубокий старик, — протянула разочарованно Елена, вспомнив больного Чертежника.
— Ты хочешь стать мечником? Если да, я обещаю, ты им станешь. Но пока не жди от меня больших откровений. Сама поймешь, со временем.
— Ты обещаешь так же как обещал рассказать мне о… заказе? — не удержалась от укола женщина.
Раньян помолчал, снова оглаживая ладони. Только теперь Елена обратила внимание, что руки бретера покрыты множеством крошечных шрамиков. Некоторые подозрительно напоминали ожоги, оставленные огненной палочкой Фигуэредо.
— Хель, не испытывай судьбу, — голос бретера неприятно напомнил лязг танковых гусениц. И Елена оторопело поняла, что воспоминание из родного мира кажется ей… ненастоящим. Как навеянный сон.
— Я обещал тебе рассказать все, что знал о твоих поисках и сдержал слово. Сейчас ты знаешь все, что было известно мне. Я дал слово, что тебя бу