— Пустяки.
Он поднял палец и задумчиво посмотрел на него.
— Взял и оскорбил. Совершенно незнакомого человека.
— Все из-за моих больших, карих глаз. У них такой беззащитный взгляд.
— Спасибо, друг, — сказал он и тихо отошел.
Я видел, как он говорит по телефону, стоявшему на другом конце стойки. Потом встряхивает шейкером. Когда бармен вернулся с моим мартини, он окончательно пришел в себя.
18
С бокалом мартини я подошел к маленькому столику у стены, сел и закурил. Прошло пять минут. Я даже не заметил, что теперь из-за узорчатой перегородки доносилась совсем другая музыка. Пела девушка. У нее был сильный, низкий — ниже некуда — очень приятный голос. Она исполняла «Черные глаза», и оркестр у нее за спиной, казалось, засыпает.
Когда она кончила петь, послышались громкие аплодисменты и свист.
Сидевший за соседним столиком мужчина сказал своей даме:
— Линда Конквест опять поет здесь с оркестром. Я слышал, она выла замуж за какого-то богатого парня из Пасадены, но брак расстроился.
— Голос славный, — сказала девушка, — хотя я и не люблю эстрадных певичек.
Я хотел было встать, но в этот момент на мой стол легла тень. У меня за спиной стоял человек.
Человек громадного роста, с неподвижным лицом и запавшим, невидящим, заплывшим кровью правым глазом. Был он так высок, что ему пришлось наклониться, чтобы положить руку на спинку свободного стула напротив. Так он и стоял, внимательно разглядывая меня, а я сидел, высасывая последние капли мартини, и слушал низкий женский голос, исполнявший уже другую песню. Похоже, здешняя публика предпочитала медленную музыку. Спешки, наверно, и на работе хватало.
— Прю — это я, — произнесла тень хриплым шепотом.
— Я так и понял. Вы хотите поговорить со мной, а я — с вами. А еще я хочу поговорить с девушкой, которая только что пела.
— Пойдемте.
В противоположном конце бара была запертая дверь. Прю отпер ее, придержал, и мы, свернув налево и поднявшись по застеленной ковром узкой лестнице, пошли по длинному прямому коридору с несколькими закрытыми дверьми. В конце коридора за сетчатым окном мерцала звезда. Прю постучал в дверь рядом с окном, открыл ее и пропустил меня внутрь.
Кабинет был уютным, хотя и небольшим. В углу, возле балконной двери, находилось обитое материей встроенное сиденье. У балкона, спиной к нам, стоял седой человек в белом смокинге. Обстановка кабинета состояла из большого черного металлического сейфа, шкафов с бумагами, большого глобуса на подставке, маленького встроенного бара и, как водится, массивного, широкого письменного стола, за которым стоял обитый кожей стул с высокой спинкой.
Я окинул глазами стол. Все стандартное и все медное. Медная настольная лампа, медный письменный прибор, пепельница из стекла и меди с медным слоном на ободе, нож для бумаги с медной ручкой, медный термос на медном подносе, медное пресс-папье. В медной вазе букетик душистого горошка — и тот почти что медного цвета. Богатейшие залежи меди.
Человек у окна повернулся, и я увидел, что ему за пятьдесят, что у него густые мягкие пепельно-серые волосы и тяжелое красивое лицо, в котором не было бы ничего примечательного, если бы не затянувшийся шрам на левой щеке, больше похожий на глубокую ямочку. Ямочку я вспомнил. Без нее я бы его не узнал. Вспомнил, что лет десять назад видел его в кино. Про что фильм, как он назывался, кого этот человек играл, я забыл, а вот смуглое тяжелое красивое лицо и затянувшийся шрам запомнил. Волосы у него тогда были темные.
Он подошел к столу, сел, взял нож для бумаг и провел лезвием по основанию большого пальца. Равнодушно глянул на меня и бросил:
— Вы Марло?
Я кивнул.
— Садитесь.
Я сел. Эдди Прю сел на стул у стены и оторвал передние ножки стула от пола.
— Не люблю ищеек, — сказал Морни. Я пожал плечами.
— Не люблю их по многим причинам. Никогда, ни при каких обстоятельствах не любил. Не люблю, когда они надоедают моим друзьям. Не люблю, когда вяжутся к моей жене.
Я промолчал.
— Не люблю, когда они допрашивают моего шофера или хамят моим гостям.
Я промолчал.
— Одним словом, не люблю их, и все.
— Кажется, я начинаю понимать, что вы имеете в виду.
Он вспыхнул и сверкнул глазами:
— С другой стороны, как раз сейчас вы мне можете пригодиться. Если поладим, внакладе не останетесь. Даже выиграете.
— Что именно?
— Время и здоровье.
— По-моему, эту пластинку я уже где-то слышал. Не помню только, как она называется.
Он отложил нож, распахнул дверцу стола и вынул хрустальный графин. Наполнил стакан, выпил, заткнул графин пробкой и убрал его обратно в стол:
— У нас в грубиянах недостатка нет. И выскочек тоже хватает. Занимайтесь своим делом, а я буду заниматься своим, и все будет в порядке. — Он закурил. Его рука слегка дрожала.
Я взглянул на великана, который сидел, привалившись к стене, словно бродяга у деревенской лавки. Застыл, длинные руки повисли, серое морщинистое лицо абсолютно ничего не выражает.
— Кто-то что-то говорил о деньгах, — сказал я Морни. — К чему бы это? Я знаю, из-за чего вы подняли шум. Думаете меня запугать?
— Еще одно слово, — сказал Морни, — и тебя вынесут отсюда вперед ногами.
— Подумать только! Бедного, старого Марло вынесут вперед ногами!
Эдди Прю издал горлом хриплый звук, который, быть может, означал смех.
— Когда вы говорите, чтобы я занимался своим делом и не лез в ваше, то не учитываете, что наши интересы могут в чем-то совпадать. И не по моей вине.
— Только этого еще не хватало. Почему вы так решили? — Морни быстро поднял на меня глаза и тут же опять опустил.
— Хотя бы потому, что ваш подручный звонит мне по телефону и пытается запугать до смерти. Вечером того же дня звонит еще раз и говорит о пяти сотнях, и о том, что я не проиграю, если приеду сюда и встречусь с вами. Или, например, потому, что тот же подручный или кто-то другой, очень на него похожий (что, впрочем, маловероятно), следит за одним парнем, тоже сыщиком, которого, между прочим, убили сегодня днем в доме на Корт-стрит в Банкер-Хилле.
Морни вынул сигарету изо рта и, прищурившись, посмотрел на ее кончик. Каждое движение, каждый жест — прямо из журнала мод.
— Кого же убили?
— Молодого парня, блондина. Зовут Филлипс. Вам бы он не понравился. Ведь он тоже был ищейкой. — Я описал ему Филлипса.
— Первый раз слышу.
— И еще потому, что сразу после убийства из дома вышла высокая блондинка, которая там не живет.
— Какая еще высокая блондинка? — Его голос немного изменился. Он явно напрягся.
— Не знаю. Человек, который ее видел, сумел бы опознать, если бы увидел еще раз. Разумеется, к убийству Филлипса она может и не иметь отношения.
— Этот Филлипс был сыщиком?
— Я уже повторял вам дважды.
— Почему его убили и как?
— Избили, а потом застрелили у него на квартире. Почему — мы не знаем. Знали бы — догадались, кто убийца. Такие вот дела.
— Кто это «мы»?
— Полиция и я. Я нашел тело. Поэтому мне и пришлось пообщаться с легавыми.
Передние ножки стула, на котором сидел Прю, неслышно опустились на ковер. Он посмотрел на меня. Сонный взгляд его здорового глаза мне не понравился.
— И что же вы им сказали? — спросил Морни.
— Практически ничего. Кстати, суда по вашим репликам, вы знаете, что я ищу Линду Конквест. Миссис Лесли Мердок. Я нашел ее. Она поет здесь. Не понимаю только, почему из этого надо было делать тайну. По-моему, ваша жена или мистер Винниер могли бы рассказать мне, где она. Но почему-то не рассказали.
— С ищейками моей жене говорить не о чем.
— Несомненно, у нее есть основания молчать. Впрочем, это уже значения не имеет. Только мне и мисс Конквест видеть не обязательно… И все же мне бы хотелось перекинуться с ней словом. Если вы не против.
— А если против?
— Все равно я хотел бы поговорить с ней. — Доставая из кармана сигарету и разминая ее в пальцах, я любовался его густыми, еще темными бровями. Какая форма, какой изгиб! Прю хмыкнул. Морни посмотрел на него, нахмурился, а потом так же хмуро опять посмотрел на меня.
— Я спрашиваю, что вы сказали легавым?
— Постарался сказать как можно меньше. Филлипс пригласил меня к себе домой. Дал понять, что дело, которое он ведет, ему не по душе, что он запутался и нуждается в помощи. Когда я пришел к нему, он был уже мертв. Об этом я и сообщил полиции. Они не поверили, что я рассказал им всё как было. Возможно, было и что-то еще. До завтрашнего полудня я должен восстановить всю историю. Что и пытаюсь сделать.
— В таком случае вы зря сюда ехали.
— Но ведь вы, кажется, сами меня вызвали.
— Мы вас не держим. Можете убираться, если хотите. А можете — за пятьсот долларов — поработать на меня. Но в любом случае не вздумайте путать нас с Эдди в ваши дела с легавыми.
— Что за работа?
— Вы были у меня сегодня утром. Сами можете догадаться.
— Я разводами не занимаюсь.
Морни побелел:
— Я люблю свою жену. Мы женаты всего восемь месяцев. Развод мне не нужен. С ней все в порядке, она обычно сама понимает, что можно, а чего нельзя. Но на этот раз она, похоже, связалась с темным типом.
— Темным в каком смысле?
— Не знаю. Как раз это меня интересует.
— Говорите прямо. Чего вы хотите? Чтобы я работал на вас или чтобы я не работал на своего теперешнего клиента?
Прю опять хмыкнул.
Морни снова налил себе бренди и быстро выпил. На лице появился румянец. На мой вопрос он не ответил.
— Говорите прямо, — повторил я, — вам безразлично, с кем связалась ваша жена, лишь бы не с Венниером, да? Я правильно понял?
— Я доверяю ее сердцу, — медленно проговорил он. — Но не уму. Скажем так.
— И вы хотите, чтобы я что-нибудь разузнал про этого Венниера?
— Я хочу знать, что он затеял.
— А разве он что-то затеял?
— Думаю, да. Не знаю только, что именно.