— Бойцы!.. Решается судьба России! Лютым огнем ненависти горит душа моя, душа старого вояки! Ноют по ночам старые сабельные шрамы, шрамы гражданской войны. — Батурин отпил глоток из стакана с водой, стоявшего у борта трибуны. Откашлялся. — Почти все вы родились при Советской власти. А мы, отцы ваши, деды ваши, за власть эту не жалели ни крови, ни жизни. Не сегодня завтра вы вступите в бой. В страшный, смертельный бой… Нет у меня таких слов, какими я напутствовал бы вас с этой трибуны. Тогда примите мое отцовское благословение: не жалейте жизни для Отечества!.. И уж если кому судьбой начертано умереть за Россию, то умереть нужно с честью, как умирали на Бородинском поле русские солдаты в войне с Наполеоном. — Вздохнув, Батурин окинул пристальным взглядом зал, словно кого-то выискивая в нем. Крепко сжатые кулаки его лежали на бортиках трибуны. — Докладываю вам, сыны мои, что я, старый кавалерист, с сегодняшнего дня, с сего часа буду с вами. Моя боевая позиция уже определена: в пулеметном расчете на Багратионовых флешах. Постоим за Отечество!..
Аплодисменты зала сопровождали речь Батурина до тех пор, пока он не сел за стол президиума.
Затем комиссар дал слово академику Казаринову. Тяжело поднимался он со стула, опираясь ладонями о край стола, а когда встал и выпрямился во весь свой высокий рост, распрямил плечи, то к трибуне шагнул не сразу. Со стороны можно было подумать, что или он не решается выступать, или все слова, которые жгли его сердце, внезапно улетучились от волнения. Но такое могло лишь показаться. К трибуне академик шел медленно, о чем-то сосредоточенно думая. Дождавшись, когда зал затихнет, он порывисто вскинул свою седую голову и, обращаясь не к сидевшим в зале, а как бы в пространство, тихо начал:
— Россия!.. Родина!.. Отечество!.. Это не просто слова!.. Это наша судьба! Это наша религия!.. Это святые могилы наших дедов и прадедов… Это земля, на которой родились мы, на которой живем и на которой с честью и достоинством встретим свой последний час. — Только после этих слов взгляд старого академика пробежал по рядам замерших бойцов. — Черный роковой пал войны накатился на нашу Родину. От Белого и до Черного моря этот вал войны сжигает на пути своем все живое. Этот вал не щадит ни стариков, ни детей. Пеплом ложатся памятники древней культуры, руинами падают города наши, черным дымом пожарищ поднимаются в небо славянские деревни и села!.. Жребий войны бросил вашу прославленную в боях дивизию на священную землю, политую кровью россиян в двенадцатом году прошлого столетия. Вам предстоят на этой земле трудные бои. Я не полководец, я всего-навсего ученый, но разум и сердце подсказывают, что стратегия и тактика фашистов развивают ход военных событий таким образом, что направлением главного удара немецкой армии на сегодняшний день является можайский рубеж обороны, в центре которого стоят холмы и равнины Бородинского поля, священного для России поля. Это поле нашей военной славы, поле чести россиян. — Словно вспоминая что-то очень далекое, до боли родное, академик Казаринов вздохнул, отчего лицо его стало страдальчески печальным. — Бородинская битва двенадцатого года вошла в мировую историю как одна из самых ожесточенных битв. И если французы, как свидетельствует в своих воспоминаниях Наполеон, показали в Бородинской битва образцы воинской доблести и храбрости, то русские воины доказали всему миру на веки веков, что они непобедимы! Не-по-бе-димы! — Голос академика окреп, в скупых, но твердых жестах чувствовалась еще не угасшая сила. — Будущий декабрист девятнадцатилетний прапорщик лейб-гвардии литовского полка Павел Пестель в сражении при Бородино был тяжело ранен и за храбрость, проявленную в боях, награжден золотой шпагой с надписью «За храбрость». Будущий декабрист Василий Давыдов, отличившийся в Бородинском сражении, был награжден орденом святого Владимира с бантом и золотой шпагой «За храбрость». В битве под Бородино показали себя как истинные патриоты декабристы Сергей Волконский, Федор Глинка, братья Муравьевы, братья Матвей и Сергей Муравьевы-Апостолы, Михаил Орлов, Владимир Раевский, Сергей Трубецкой… — Долгая пауза еще глубже ворохнула память Казаринова. — Через семьдесят лет после Бородинского сражения, уже будучи почти слепым старцем, пройдя через десятилетия каторги и ссылки, девяностолетний Матвей Муравьев-Апостол произнесет краткую фразу, которая переживет века: «Мы были дети двенадцатого года…» Великий сын земли русской Александр Сергеевич Пушкин, вспоминая свои лицейские годы, отдавая дань героям Бородина, восемнадцать лет спустя писал:
Вы помните, текла за ратью рать,
Со старшими мы братьями прощались
И в сень наук с досадой возвращались,
Завидуя тому, кто умирать
Шел мимо нас…
Закипает кровь, когда читаешь вещие стихи гениального поэта:
…Сыны Бородина, о кульмские герои!..
Я видел, как на брань летели ваши строи,
Душой встревоженной за братьями летел…
Равномерно нарастающий гул самолетов заставил всех сидящих в зале настороженно поднять головы. Прислушаться.
— На Москву полетели, — сказал Казаринов. — Но ничего, на подступах их встретят. Немногим удается прорвать оборонительное кольцо. А те, кто прорывается, как правило, назад не возвращаются.
Дождавшись, когда гул самолетов стих, академик продолжил:
— Товарищи бойцы и командиры! История вашей дивизии легендарна. Созданные в октябре семнадцатого года полки вашей дивизии участвовали в разгроме Колчака, подавляли мятеж в Кронштадте, воины вашей дивизии прославились в боях у озера Хасан. И вот теперь вам предстоит вступить в праведный бой, в тяжелый бой с немецкими варварами. Я горд, что сын мой красный командир Илларион Казаринов командовал вашим полком!.. Я повторяю: вашим полком со дня его формирования, и в марте месяце 1921 года был смертельно ранен на льду Финского залива, когда вел свой полк на подавление кронштадтского мятежа. — В зале, словно неведомо откуда набежавший порыв ветра, глухо прокатился тысячегрудый вздох. — Горд я, конечно, и тем, что внук мой, сын Иллариона Казаринова лейтенант Григорий Казаринов, которого война застала на западной границе, выйдя из Вяземского котла, будет плечом к плечу с вами сражаться на Бородинском поле. Благословляю вас, сыны мои, на бой праведный! С вами наша отцовская любовь, наша надежда и наша вера. Пронесите на штыках своих честь и славу русского оружия. Бородинское поле священно!..
Закончив речь, академик некоторое время стоял не шелохнувшись, с полузакрытыми глазами. С трибуны сошел медленно, словно боясь споткнуться.
В зале — ни хлопка. Лишь тень суровости легла на окаменевшие лица бойцов.
Сидевший в первом ряду заместитель командира полка майор Суетин, протискиваясь между разместившимися на полу бойцами, легко поднялся на сцену. Представлять его бойцам не было нужды. Героя Советского Союза Суетина, отличившегося в боях у озера Хасан, знали не только старослужащие, но и бойцы-первогодки. Рослый, в длинной, туго перехваченной в талии шинели, он со стороны чем-то напоминал Дзержинского. Голос его, зычный, с командирскими нотками, звучал властно:
— Товарищи бойцы и командиры!.. Опыт прошедших тяжелых сражений показал, что в нашей подготовке к тяжелым боям мы не все учли. Мы не учли, что кроме атак, контратак и рукопашных схваток, в которых перед русским штыком не устоит ни один штык мира, есть еще и танковые атаки врага. За танками идет пехота. Эту науку — стойко и без страха встречать в окопе вражеские танки — мы должны постигнуть. Постигнуть сегодня, чтобы не заболеть мерзкой болезнью, имя которой — танкобоязнь. А поэтому… — майор поднял руку и посмотрел на часы, — как только сегодня, через несколько часов, мы займем огневую позицию, сразу же через наши окопы пропустим наши танки. И пропускать через себя их нужно не прижавшись, как крот, ко дну окопа, а потом долго приходить в себя и дожидаться, когда в окопы ворвется вражеская пехота. Счет в этом случае нужно вести на секунды. Идущий на твой окоп танк на расстоянии пятнадцати — двадцати метров не страшен. Он слеп. Ты его видишь, а он тебя нет. И вот в эти считанные секунды нужно успеть бросить под его гусеницы связку гранат или противотанковую гранату, у кого она будет. На огневой позиции вы получите бутылки с горючей смесью. Пускать в ход их нужно умело. Бросать в танк их нужно так, чтобы жидкость из разбитой бутылки проникла в щели броневых покрытий и подожгла танк. Если не успел бросить связку гранат под гусеницы танка, когда он идет на твой окоп, бросай гранату или связку гранат сразу же, как только увидишь над собой чистое небо, сразу же, как только вражеский танк перемахнул через твой окоп. В это время пулеметчики отсекают пехоту от танков, а артиллерия делает свое привычное дело. — Обернувшись в сторону президиума, майор уловил жест комиссара полка, который, приподняв над столом руку, постучал пальцами правой руки по часам, что означало: «Время!» — В ячейках траншей и в окопах кроме боевых гранат и бутылок с горючей смесью для вас приготовлены несколько тысяч учебных гранат, по виду и по весу равных боевым гранатам, и бутылки с подкрашенной водой. Только не вздумайте перепутать их с боевыми гранатами и с горючей смесью. Через вас пройдут свои танки. Через вас пройдут взад и вперед две танковые бригады. И всегда помните слова великого русского полководца Александра Суворова: «Тяжело в ученье — легко в бою!» А сейчас слушайте мою команду!.. — В зале нависла тягостная тишина. — Всем встать!.. — Загрохотали об пол приклады винтовок, захлопали сиденья кресел. Дождавшись, когда зал успокоится, майор подал команду «Смирно!». — Разрешите мне, товарищи бойцы и командиры, от вашего имени заверить наших дорогих гостей, — майор сделал широкий жест в сторону президиума, — что их напутствие, их благословение мы принимаем как святыню и клянемся, что в боях за Родину готовы с честью пролить кровь, а если потребуется, то и отдать жизнь! Клянемся!.. — Майор вскинул над головой кулак.