– Иван, – не выдержав, обратился к Бортнику. – Я не могу зависеть от вашего друга Высоцкого. Я прошу вас… играть Гамлета. У вас одинаковое качество темперамента, и мне не нужно будет перестраивать спектакль…
При случае Бортник рассказал о планах шефа Владимиру. «Ах…, играй», – сказал тот совершенно спокойно.
«Потом Любимов меня встретил: зачем ты передал Высоцкому? – рассказывал Иван Сергеевич. – Я даже опешил: а как вы думали, он останется в неведении, а я буду где-то тайно репетировать его роль? Провокационная была ситуация. Но надо знать Юрия Петровича. Он подключил писателей – Абрамова, Можаева, свою жену Людмилу Васильевну. Она смеялась мефистофельским смехом: «Ха-ха! Юра, он не хочет играть Гамлета!» Я отказывался: ну как вы себе представляете, вот сядет Бортник у стены с гитарой?.. С таким же успехом меня можно посадить на сцену с баяном или гуслями – ну и что дальше?.. Длились увещевания долго – около двух лет.
Слава богу, Золотухин согласился, и от меня отстали… Когда на улицах города появились афиши с надписями: «Гамлет – Валерий Золотухин», люди сжигали плакаты… «Мы с Володькой подходим к репертуарной доске, а там приказ – «Назначить на роль Гамлета Золотухина». «Вань, посмотри», – не поверил Высоцкий. Он долго стоял у доски. Я помню, как дергался его подбородок. Потом мы сели в машину. Всю дорогу он молчал, смотрел в одну точку. Спустя некоторое время он прошептал: «Черт, е… твою мать, этого не может быть».
Может.
Но ведь маска Гамлета уже абсолютно и навсегда приросла к лицу и судьбе Владимира Высоцкого. В «Гамлете» он, конечно, сыграл себя. Играл смерть Гамлета – и получил смерть… Или в ы и г р а л?..
«Почему все не так? Вроде все, как всегда…»
Весь «гамлетовский» период – от начала репетиций до премьеры – отношения с кино у Высоцкого не складывались: уж слишком «прожорлив» оказался принц. Но по этому поводу Владимир не очень переживал.
Ну, не утвердил худсовет его пробы в новом фильме Полоки «Один из нас» – жалко, конечно, но не смертельно. Сценарий – далеко не шедевр. Желание Полоки продолжить эксперименты, начатые в «Интервенции», на новом материале, – не внушало доверия. Обидно было другое: на заседании худсовета этот Сиплый, народный артист Советского Союза Санаев, публично заявил, что Высоцкий, этот полушпана, полуартист, выступающий на каких-то подпольных вечерах, не достоин выступать в роли героя советской разведки. И якобы зампред КГБ Филипп Денисович Бобков, куратор культуры, пообещал «башку оторвать» кинобоссам Романову и Баскакову, если они утвердят Высоцкого на роль Бирюкова в этой картине. Это уже был звоночек малоприятный. Получается, не напрасно в свое время пел: «Мою фамилью-имя-отчество прекрасно знали в КГБ…»
А вот с фильмом братьев Климовых «Спорт, спорт, спорт» сам все испортил. Замысел авторов – показать мир спорта изнутри, с изнанки, уже сам по себе был любопытен. Климовы внушали уважение и доверие. За плечами старшего из братьев, Элема, была блестящая картина «Добро пожаловать, или Посторонним вход запрещен». А Герман, хотя и был только начинающим сценаристом, зато знал спорт как свои пять пальцев, будучи известным легкоатлетом, неоднократным призером чемпионатов СССР по прыжкам в длину и десятиборью.
Высоцкий встретился с братьями и быстро уловил суть уготованной ему роли: сделать отдельный эпизод картины, подать как некий философско-поэтический спор о спорте, столкновение двух взглядов, но не прямое, плоскостное, а создающее объем. Один поэт, говоря о реалиях спорта, о его вышибающих искры парадоксах, гнет свою линию наступательно, жестко и зло, другой, не вступая с ним в полемику, отвечает возвышенно и косвенно, говорит о духовной подоплеке поражений и побед, о потаенной сути спорта… Они видели так: первый поэт – Владимир Высоцкий, его оппонент – Белла Ахмадулина. Как идея? Здорово, только и смог ответить Высоцкий. Но выдвинул условие: рассказать ему о спорте все без утайки!
Драматургия спорта занимала его. Высоцкий буквально вцепился в Германа, детально выспрашивая обо всех тонкостях прыжков в длину, что такое «заступ», почему с заступом прыжки у него, как назло, были самыми дальними и до заветных восьми метров он так не допрыгался. А коль Герман занимался еще и десятиборьем, то страшно интересовался другими видами: почему все прыгают с левой ноги в высоту, а левши только с правой. Какая психология у марафонцев и чем она отличается от психологии спринтера?.. Метатель молота, почему именно молот?
Потом они еще пару раз встречались, обсуждали детали. Высоцкий даже принес кое-какие наброски: «Спорт – это как прыжок в высоту: одно мгновение наверху – и вниз. Взлет и падение, взлет и падение. Плюс на минус. Ноль. Никакого смысла. Так зачем это нужно?..»
И вдруг пропал, сказали: уехал. А сроки поджимали. Наконец, звонок: все, завтра встречаемся и работаем всю ночь. Назавтра «ушел в пике»… Ждать уже было нельзя, эпизод сделали без Высоцкого. Потом он пришел, страшно переживал, винился… Но была еще одна причина для отказа, о которой Владимир умолчал. В климовском эпизоде он увидел некоторый повтор. В «Антимирах» Вознесенского у них со Смеховым уже был использован подобный прием – диалог циника и романтика – «Как-то раз в тени печальной возлежал я возле чайной…».
Ладно, не получилось, так не получилось. Зато Герман Климов вооружил его такими познаниями, что вскоре спортивные песни просто сплошным блоком пошли – и про прыгуна в длину, и про прыгуна в высоту, и про метателя молота, и про марафонцев, и про футбольного вратаря…
А нереализованной идеей Элема – свести в духовном противостоянии Высоцкого и Ахмадулину – через некоторое время попыталась воспользоваться его жена, Лариса Шепитько, тоже первоклассный кинорежиссер. Она задумала делать фильм по сценарию Шпаликова «Ты и я», и в качестве любовного дуэта остановилась именно на Владимире и Белле. Но возникли различные помехи. Вот тут Высоцкий уже по-настоящему сожалел об утраченном…
Как и о том, что пришлось поставить жирный крест на идее Романа Виктюка сделать с ним и Ритой Тереховой шекспировский цикл на телевидении. Целых семь ролей! Даже начали работать. А потом, как рассказывал Роман, какой-то телевизионный начальник встал в позу: мол, он никогда не покажет этого говна советским зрителям.
Генеральный директор «Мосфильма» Николай Сизов в отличие от своих коллег не собирался никому откручивать голову, никого не называл «полушпаной» и «говном». Просто за день до начала съемок фильма «Земля Санникова» вежливо, но твердо сказал режиссерам: «Его не надо», имея в виду исполнителя роли главного героя картины Высоцкого. Один из режиссеров, Альберт Мкртчян, робко поинтересовался: «А почему?» – «Не подходит он вам». – «Но если режиссер я, то мне он подходит». Сизов вздохнул и сказал тугодуму: «Слушайте, вы что, не понимаете? Он вам не подходит».
Потом поручил своим помощникам: придумайте что-нибудь, скажите, что Высоцкого нельзя снимать. Его… вчера по западному радио крутили. Мкртчян, услышав эту версию, заткнулся, и в фильме не стало не только самого Высоцкого, но и его песен. Словно предощущая нечто подобное, поэт выкрикивал в пустоту свои каверзные вопросы:
До чего ж вы дошли?!
Значит что, мне уйти?
Если был на мели,
Дальше нету пути?..
– В тот же день я позвонил Высоцкому, – заметался отважный режиссер, – что будем делать? Назавтра мы должны были на съемки уезжать… Все были совершенно уверены, что Володю утвердят, и даже билеты на поезд взяли для него и для Марины Влади. У нее был маленький эпизод невесты руководителя экспедиции. Высоцкий спросил, смогу ли три дня не снимать, ждать его. Я пообещал… Приехали мы в экспедицию на Финский залив. А на третий день получаю телеграмму: «Можете взять любого. Меня не утвердили»…
Владимир тоньше понимал ситуацию. Другу Славе Говорухину он сообщал: «…Я не так сожалею об этой картине, хотя роль и интересная, и несколько ночей писал я песни, потому что (опять к тому же) от меня почему-то сначала требуют тексты, а потом, когда я напишу, выясняется, что их не утверждают где-то очень высоко – у министров, в обкомах, в правительстве, и денег мне не дают, и договора не заключают, но возвращаясь к началу фразы, нужно просто поломать откуда-то возникшее мнение, что меня нельзя снимать, что я – одиозная личность, что будут бегать смотреть на Высоцкого, а не на фильм, а всем будет плевать на ту высокую нравственную идею фильма, которую обязательно искажу, а то и уничтожу своей неимоверной скандальной популярностью…»
А ему так хотелось на всю страну, чтобы сразу все услышали, выплеснуть свою мольбу:
Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Вы тугую не слушайте плеть!
Но что-то кони мне попались привередливые –
И дожить не успел, мне допеть не успеть….
Кроме того, его очень разочаровала позиция режиссера, который не решился до конца отстаивать свой выбор. «А ведь смелый был человек, – горячился Владимир. – Но хоть бы слово сказал!»
Казалось бы, к подобному уже можно было бы привыкнуть, только не хотелось Высоцкому верить, что «… вырубят меня с корнем из моей любимой советской кинематографии. А в другую кинематографию меня не пересадить, у меня несовместимость с ней, и на чужой почве не зацвету, да и не хочу я…». Однако несыгранных киноролей с каждым годом у него становилось все больше. И беспощадная эксплуатация в театре изматывала донельзя.
– Валера, я не могу, я не хочу играть, – признавался он Золотухину. – Я больной человек. После «Гамлета» и «Галилея» я ночь не сплю, не могу прийти в себя, меня всего трясет – руки дрожат… После монолога и сцены с Офелией я кончен… Это сделано в таком напряжении, в таком ритме – я схожу с ума от перегрузок… Я помру когда-нибудь, я когда-нибудь помру… а дальше нужно еще больше, а у меня нет сил… Я бегаю, как загнанный заяц, по этому занавесу. На что мне это нужно?.. Хочется на год бросить это лицедейство… это не профессия… Хочется сесть за стол и спокойно писать, чтобы оста вить после себя что-то.