ласно аннотации «включены стихи и песни, составляющие творческое кредо В. Высоцкого». Стилистическая шероховатость этой формулировки (кредо не «составляют») обнаруживает концептуальную нечеткость состава тома. К тому же Высоцкий, как мы полагаем, выражал свое творческое кредо не в отдельных произведениях, а во всей их совокупности.
Но не будем придираться к мелочам вроде вышеупомянутой злополучной датировки «31 июня» под стихотворением «Я б тоже согласился на полет…», перекочевавшей из пятитомника, некогда подготовленного С. Жильцовым, в том «Ловите ветер всеми парусами» новейшего одиннадцатитомного издания. Составитель одиннадцатитомника П. Фокин написал к каждому из включенных в издание произведений обстоятельные примечания, подкрепленные богатым визуальным рядом: фотографии, факсимильные воспроизведения рукописей поэта, театральные афиши, программы и билеты, изображения бытовых предметов, упомянутых в песнях и стихах. Комментарий в целом адекватно воссоздает культурный и социально-политический контекст поэзии Высоцкого.
Издание носит мультимедийный характер: к каждому тому прилагается диск с фонограммами. Естественно, многие аудиотексты отличаются от публикуемых по рукописям печатных текстов произведений.
Еще один опыт подробного комментария к стихотворным (а также прозаическим) текстам Высоцкого предпринят М. Раевской в составленном ею томе для серии «Библиотека всемирной литературы» издательства «Эксмо» (2010). У творчества Высоцкого большая эдиционная перспектива. Верится, что дойдет до него очередь и в «Новой библиотеке поэта», где уже вышли тома Окуджавы и Галича.
Думается, что для строгого в текстологическом отношении издания неизбежным станет разделение текстов на «песни» и «стихи». Как уже узнал читатель из предыдущего повествования, такое разграничение существовало в сознании самого Высоцкого. Он в последние годы жизни подумывал о возможности выступления перед публикой с чтением стихов, намеревался выработать манеру их публичной декламации. Конечно, стихотворными произведениями являются и все песенные тексты Высоцкого. Говоря «песни», мы имеем в виду, что это стихотворения-песни. Говоря «стихи», имеем в виду непесенные произведения, сохранившиеся в рукописях.
Для того чтобы считать творчество Высоцкого истинной поэзией, вовсе не обязательно упорно именовать его песни «стихотворениями». В то же время совершенно незачем объявлять «песнями» сугубо стихотворные тексты. Так, ранней пародии «Сорок девять дней», по нашему убеждению, — место в разделе «Стихотворения». А раздел «Песни» должен открываться «Татуировкой», которую сам автор неоднократно называл своей первой песней. Конечно, обнаружение «Сорока девяти дней» в архиве Н. М. Высоцкой и опубликование этого текста в 1989 году в журнале «Русская речь» было радостным событием для высоцковедов. Но по прошествии времени видно, что это все же «проба пера», своего рода ученическое сочинение, которым едва ли стоит открывать перед читателем поэтический мир Высоцкого. К тому же помещенное как расшифровка стенограммы, без письменного авторского надзаголовка «Пособие для начинающих и законченных халтурщиков», оно может оказаться просто непонятым. Как стихотворно-письменный текст это очевидная пародия. А на двух фонограммах 1965 и 1967 годов пародийный характер «Сорока девяти дней» не вполне проявлен: можно предположить, что автор в порядке эксперимента исполнял это как «серьезную» песню. Однако потом он навсегда исключил «Сорок девять дней» из репертуара своих выступлений.
Это не единственный спорный случай в текстологии Высоцкого. Исследователям еще есть, что обсудить, проектируя будущее каноническое издание. Совершеннолетие классика — это столетний юбилей. Если академическое Полное собрание сочинений Владимира Высоцкого появится в 2038 году — это будет нормально.
«А все равно меня будут печатать!» Этот прогноз Высоцкого подтверждается вновь и вновь, причем слова «все равно» несколько изменяют свой смысл.
Уже нет речи о политической цензуре, но перед поэтическим словом то и дело возникают новые препятствия.
В начале двадцать первого столетия наметился кризис читательского интереса к литературе, особенно к поэзии. Книга как таковая страшно подорожала. Если раньше главной задачей было купить книгу, «достать» ее, то теперь перед издателями и магазинами стоит проблема: как продать книгу?
А Высоцкого «все равно» печатают, его книги находят все новых и новых читателей, желающих иметь томик поэта на своей книжной полке. Прогулявшись по книжным магазинам, мы увидим там Высоцкого в разных переплетах с названиями, выхваченными из его стихов и песен: «Мой Гамлет», «Кони привередливые», «Я был душой дурного общества», «Я не люблю», «Добро остается добром»…
С этими книгами конкурируют многочисленные «звуковые» издания Высоцкого: фонограммы песен, записи концертов. На рынке в обилии представлены диски фильмов с участием Высоцкого. Его личность и судьба вызывают живейший интерес, непрерывно выходят мемуарные и биографические книги…
Слово Высоцкого, зафиксированное на бумаге, успешно соперничает с другими видами «высоцкианы». Без Высоцкого не может обойтись ни одна из вновь возникающих книжных поэтических серий: будь то «Золотой жираф» издательства «Молодая гвардия» или «Всемирная библиотека поэзии» издательства «Эксмо».
Пока пишутся эти строки, появляются новые сборники поэта. Библиография его изданий — это уже потенциальная книга.
Высоцкого читают.
Целую книгу уже может составить и библиография литературных, научных и критических работ о Высоцком. Высоцковедение — одна из молодых отраслей гуманитарного знания. Число книг о Высоцком перевалило за сотню, количество статей необозримо. И все это возникло «естественным путем», в основе — личная инициатива, живая увлеченность множества исследователей, разных по взглядам и эстетическим пристрастиям. Год от года массив высоцковедения растет, фронт работ расширяется.
Обратимся, однако, к истокам. Первыми высоцковедами были, конечно, те энтузиасты, которые еще при жизни поэта начали систематический сбор материала, коллекционировали фонограммы и автографы. Сам Высоцкий шел навстречу своим текстологам: так, в 1978 году он передал им значительную часть своего рукописного архива для подготовки свода его стихов. С этих рукописей были сделаны копии, а оригиналы после смерти Высоцкого были переданы наследникам — М. Влади и С. В. Высоцкому, после чего поступили в ЦГАЛИ.
Для высоцковедения и для культуры в целом такой ход событий следует признать весьма благоприятным. Доступ к архивам в нашей стране — дело почти всегда нелегкое, к тому же наследники классиков двадцатого века не раз проявляли своеволие и накладывали долгосрочное вето на пользование фондами. А в данном случае Московский клуб самодеятельной песни, помимо обширной фонотеки, обзавелся и самостоятельным архивом Высоцкого. При клубе существовала и собственная комиссия по литературному наследию поэта.
Что же касается прижизненных печатных материалов о Высоцком, то их трудно отнести к «исследовательской» сфере. Скудно писали и о его актерской работе в театре и в кино, а до поэзии руки доходили только у газетных погромщиков из «Советской России». Попытки разговора о Высоцком-поэте иногда предпринимались в театральной критике (например, Н. Крымовой), но до основательного разбора с цитированием текстов дело не доходило ввиду цензурных ограничений. Собственно литературоведческие и литературно-критические работы появились только после ухода Высоцкого из жизни.
«По прошествии года…» Нет, памятник Высоцкому на Ваганьковском поставили позже. А годовщина смерти поэта в июле 1981 года была отмечена двумя событиями. Одно было громкое — премьера спектакля «Владимир Высоцкий» на Таганке, тут же запрещенного. Другое не столь скандальное, но в литературном контексте значимое — статья Юрия Карякина «О песнях Владимира Высоцкого» в седьмом номере журнала «Литературное обозрение».
Между этими фактами есть внутренняя связь. Радикальный публицист, вольнодумный философ, достоевед Юрий Карякин был, так сказать, «таганским» человеком. Он инсценировал для крамольного театра «Преступление и наказание», во время работы над спектаклем тесно общался с исполнителем роли Свидригайлова. Не раз слушал песни Высоцкого при его жизни, а к «сороковинам» поэта (то есть к сентябрю 1980 года) написал о нем темпераментное эссе. И потом сумел довести его до читателей.
Перепечатывая этот текст (под названием «Остались ни с чем егеря») в 1994 году в составе сборника «Старатель», Ю. Карякин отметил, что «статья вышла исключительно благодаря мужеству Л. Лавлинского, главного редактора журнала, мужеству двойному — и против „начальства“, и против себя, так как он далеко не во всем был со мной согласен, но тем более считал своим долгом „пробить“ статью»[8]. Карякин не просто выпросил публикацию, а сумел заразить редактора своей увлеченностью, сдвинуть его мышление с привычной ортодоксальной колеи (годом позже Л. Лавлинский сам напишет статью о Высоцком, да еще и сопроводит ее собственными стихами, посвященными памяти поэта). «Ответственный товарищ» нашел у Высоцкого близкое себе, как это может сделать всякий живой человек.
При разговоре о Высоцком не работает апелляция к общим, абстрактным ценностям — требуется обращение к конкретной личности, к этому человеку.
В эссе Ю. Карякина это было. Главная мысль там — о том, что Высоцкий состоялся, что Высоцкий победил. В центре внимания философские песни — «Кони привередливые», «Прерванный полет» (эти «незалитованные» произведения были щедро процитированы). Интерпретатор приглашает читателя применить их сюжеты к себе, вместе с Высоцким подумать о жизни и смерти, о своем главном призвании, предназначении.
Автор нашел убедительные аргументы в споре с теми, кто недооценивает Высоцкого эстетически, применяя к его словесной ткани нормативно-архаичные критерии: «И так называемые неправильности, неверности, негладкости у него — они большей частью не от слабости, наоборот: от неподдельной и высокой искренности, естественности, от силы, от манящего предчувствия неизведанности его пути»