«Высоцкий есть исторический деятель, никуда от этого не денешься», — сказано было еще в первой половине восьмидесятых годов[18]. А значит, изучение его биографии относится не только к литературоведению, но и к той области знания, которая именуется «история России».
В 1989 году был создан Государственный культурный центр-музей В. С. Высоцкого. При нем начал выходить журнал «Вагант» (главный редактор Сергей Зайцев), бывший в течение ряда лет главным печатным органом высоцковедения. С 1996 года «Вагант» стал самостоятельным изданием, просуществовавшим до 2002 года. Помимо журнальных номеров «Вагант» выпустил целый ряд полезных книжных изданий.
Следующие две «пятилетки» высоцковедения прошли под знаком филологизма. Формируется научная среда, для которой причастность Высоцкого к истинной поэзии — аксиома. Свою задачу этот круг единомышленников видит в изучении творческих приемов Высоцкого, его стилистики, в интерпретации отдельных произведений, во включении творчества поэта в историко-литературный контекст.
Появляются исследования о Высоцком за рубежом. Энтузиастом его творчества в Англии стал известный оксфордский славист Джералд С. Смит, автор книги о «гитарной» поэзии и многих статей о Высоцком в научных и энциклопедических изданиях. В 1993 году в Мюнхене вышла большая монография австрийского исследователя Хайнриха Пфандля «Межтекстовые связи в поэзии Владимира Высоцкого». Популярная в мировом литературоведении конца двадцатого века категория «интертекстуальности» применительно к творчеству Высоцкого «сработала» эффективно. Выявлено множество литературных цитат, реминисценций и аллюзий в текстах поэта, он предстал здесь собеседником многих русских и зарубежных классиков, не говоря уже о современниках, с которыми он вступал в переклички. В Венгрии изучением Высоцкого и методикой преподавания его произведений неустанно занимается Петер Вицаи. В Польше его творчеством много занимаются Анна Жебровска и Марлена Зимна, создавшая музей Высоцкого в городе Кошалине.
С середины девяностых годов творчество Высоцкого все увереннее становится объектом академических исследований, делается «диссертабельной» темой. Среди первых кандидатов филологических наук «по Высоцкому» — языковеды Ю. Блинов и А. Евтюгина, литературовед Нина Рудник, автор книги «Проблема трагического в поэзии Высоцкого», где, в частности, интересно осмыслено «балладное» начало в творчестве поэта, и В. Бахмач, автор работы «Смех Высоцкого».
А первую докторскую диссертацию по творчеству Высоцкого защитил в 1999 году в МГУ ученый из Коломны Анатолий Кулагин. До того дважды вышла его книга «Поэзия В. С. Высоцкого. Творческая эволюция» (в Коломне в 1996 году и в Москве в 1997 году). В книге выдвинута смелая и внятная концепция развития Высоцкого как художника. Вдохновившись формулой самого поэта «четыре четверти пути», А. Кулагин выделяет четыре этапа творческой эволюции Высоцкого: 1) уголовная тема. 1961–1964; 2) «поэт-Протей», 1964–1971; 3) исповедальная лирика. 1971–1974; 4) поэзия синтеза. Эта периодизация учитывает и внутренние закономерности эволюции поэтического слова, и влияние биографического фактора. «Рубежные» годы совпадают с «судьбоносными» событиями в жизни Высоцкого: приход в Театр на Таганке, премьера «Гамлета» с Высоцким в главной роли, психологический кризис в середине семидесятых годов.
Непосредственным продолжением этой фундаментальной работы стал разнообразный по тематике сборник статей А. Кулагина «Высоцкий и другие» (2002), где особо хочется выделить цикл работ о пушкинских мотивах и подтекстах. Исследования А. Кулагина отмечены конкретным историзмом. Поиск «интертекстуальных» связей здесь не является самоцелью, переклички между Высоцким и другими поэтами используются для выявления силовых линий литературной истории. А. Кулагин постепенно выстраивает иерархию контекстов, в которые вписывается творчество Высоцкого: контекст «Окуджава — Высоцкий — Галич», контекст авторской песни в целом, контекст поэзии шестидесятых — семидесятых годов, контекст литературы двадцатого века и, наконец, контекст русской классики двух веков.
В работах А. Кулагина нет декоративной ультрасовременной терминологии, они написаны живым, «человеческим» языком, адекватным предмету. Не случайно, что автору удалось без упрощения передать свои заветные мысли и в адресованной старшеклассникам книге «Беседы о Высоцком» (2005).
Во второй половине девяностых годов высоцковедение как наука обретает статус и кров. Директором Государственного культурного центра-музея В. С. Высоцкого становится Никита Высоцкий. На должность заместителя директора по научной работе приходит А. Е. Крылов, по его инициативе с 1997 года начинает выходить альманах «Мир Высоцкого. Исследования и материалы». Биография Высоцкого, анализ его поэтики, интерпретация текстов, лингвистические штудии, разбор переводов на иностранные языки, работа Высоцкого в театре и в кино, архивные публикации высоцковедческих работ из «самиздата» и «тамиздата», история авторской песни, рецензии на издания Высоцкого и книги о нем, педантичная библиография (над ней работали В. Дузь-Крятченко, В. Юровский, М. Тихомирова) — таков был размах альманаха. За шесть лет — с 1997 по 2002 год — вышло семь объемистых книг (третий том издан в двух частях), ставших необходимым подспорьем для всякого будущего высоцковеда.
Какие книги о Высоцком, вышедшие в двухтысячных годах, обратили на себя особенное внимание?
Те, где творчество Высоцкого ставится в историко-культурный контекст. В 1998 году на международной конференции в ГКЦМ я призвал коллег уделить особое внимание проблеме «Окуджава — Высоцкий — Галич» и предложил пунктирно намеченный проект ее исследования. Уже в 2003 году появилась книга В. А. Зайцева «Окуджава. Высоцкий. Галич: Поэтика, жанры, традиции». Это сборник статей, объединенных сквозной проблематикой. По сути дела, речь идет о присутствии «памяти литературы» в песнях трех великих бардов. Книга ценна и конкретными наблюдениями, и своей стратегической нацеленностью на поиски неочевидных, глубинных закономерностей. В. А. Зайцеву также принадлежат главы о Высоцком в вузовских учебных пособиях. В одном из них В. А. Зайцевым также написана глава о Бродском. Именно эти два поэтических имени завершают там перечень «основных имен» русской литературы двадцатого века[19]. Что по-своему символично.
Прямое сопоставление Высоцкого и Бродского — интересная научная задача. Несколько лет назад Н. Рудник провела неожиданно-парадоксальную параллель между «Конями привередливыми» и стихами Бродского «На смерть Жукова»[20]. А недавно появилась книга М. Перепелкина «Бездны на краю. И. Бродский и В. Высоцкий: диалог художественных систем» (Самара, 2005). Основанием для сравнения служит художественное ощущение «бездны» как доминанты обоих поэтических миров. Бродский — признанный метафизический поэт, «метафизичность» же творческого сознания Высоцкого видна пока не всем. В этом многообещающая новизна книги М. Перепелкина, а «диалог художественных систем» еще предстоит проследить также на уровне поэтики. Выявить сходства и различия в творческом отношении Высоцкого и Бродского к слову — задача сложная и увлекательная.
То, что Высоцкий, как и Бродский, попал в «тесный круг» русских поэтических классиков двадцатого века, — это заслуга прежде всего самого Высоцкого. В классики не попадают по чьей-либо протекции. Тут бессильно и то, что в прежние времена называлось «пропагандой литературы», и то, что теперь обозначается словом «пиар». «Он не изготовлен руками и нам не навязан никем» — эти слова Пастернака о Блоке можно считать поэтическим определением истинного классика. Заметим, что они были написаны в 1956 году, когда Блок еще не был канонизирован и в школьную программу не входил. «Совершеннолетие» классика — это, реально говоря, его столетний юбилей. Блок утвердился в статусе классика в 1980 году, Пастернак — в 1990-м, что было подтверждено юбилейными мероприятиями, научными конференциями, собраниями сочинений, исследовательскими работами. Нечто подобное, безусловно, произойдет и в 2038 году, но можно сказать, что приобщение Высоцкого к сонму классиков состоялось «досрочно», в промежутке между шестидесятилетней и семидесятилетней годовщинами со дня его рождения. И в этом «ускорении» определенную роль сыграли высоцковеды.
Признак настоящего классика — это не только количественное обилие научных работ о его творчестве, но и их качественная дифференциация, их тематическая и мировоззренческая диверсификация. Скажем, Пушкина или Достоевского литературоведение рассматривает не только со всех возможных тематических углов зрения, но и с разных, порой взаимоисключающих исследовательских позиций. Достоевского одни, вслед за Бахтиным, считают «полифонистом», другие доказывают, что есть у него однозначность авторской позиции, «указующий перст». Пушкина одни считают религиозным поэтом, певцом христианских ценностей, другие объявляют склонным к кощунству атеистом.
И Высоцкий вызывает сходную разноголосицу интерпретаторов. Неизбежна была постановка вопроса об отношении поэта к религии, о преломлении в его творчестве христианских мотивов. Мне представляется в целом удачным подход к этой проблеме, явленный в работах Ольги Шилиной, вошедших в ее книгу «„Там все мы — люди…“ В поэтическом мире Владимира Высоцкого» (2006). Итоговый вывод исследовательницы таков: «…Можно говорить об определенной динамике — движении к христианству, обусловленном поиском идеала, гармонии, истины, поиском веры как выхода и входа, как „двери“, за которой „Вечность“»[21]… Высоцкий как полифонист отразил в своей поэзии самые разные точки зрения на Абсолют, но вектор движения поэтической мысли у него в целом сориентирован на полюс Добра, на широко понимаемый христианский идеал. На эту тему еще предстоит много писать и спорить, но бесспорно, что Высоцкого никак нельзя считать художником, индифферентным к вопросу о вере и неверии.