И постоянное внимание к миру… Идем по улице Горького, навстречу двое мужчин. Разговаривают. Один другому говорит: «Представляешь, встречаю я его, а он — тыловая крыса — Герой Советского Союза…» Мне это врезалось в память, Володя это тоже запомнил. И через некоторое время слышу в песне:
Встречаю я Сережку Фомина —
А он Герой Советского Союза.
Оказывается, и сам Высоцкий не знал, что там именно было с «тыловой крысой». Он подхватил колоритный факт, укрупнил его энергичным вымыслом — и ощущение загадочности, неоднозначности стало истинным смыслом песни-новеллы, оставляющей такое стойкое и длительное «послевкусие». Вот это, по точному выражению Г. Яловича, «постоянное внимание к миру» и есть то самое, чем Высоцкий хотел «заразить» своих слушателей и читателей.
И в тех случаях, когда новеллистический итог вполне определенен, философическая загадочность сохраняется до конца. Возьмем в качестве примера «Песню про белого слона» (1972) — произведение не самое популярное, почти не исполнявшееся Высоцким (сохранилась лишь одна фонограмма), но зато совсем еще не «заслушанное», не заезженное повторением и цитированием. В сказочно-игровой фабуле этой песни заложена непростая сюжетная метафора, требующая активной «дешифровки». Итак:
Жили-были в Индии с самой старины
Дикие огромные серые слоны —
Слоны слонялись в джунглях без маршрута,
Один из них был белый почему-то.
Добрым глазом, тихим нравом отличался он,
И умом, и мастью благородной.
Средь своих собратьев серых белый слон
Был, конечно, белою вороной.
Вроде бы обычный для «животного» цикла Высоцкого мотив — индивидуум, выбивающийся из общего ряда. «Белых ворон» мы встречаем в самых разных обличьях: это и тот единственный волк, что вырвался за красные флажки, и Жираф, вопреки традициям влюбившийся в Антилопу, и Иноходец… Но во всех этих случаях сам автор остается «за кадром», не участвуя в действии, а в большей или меньшей степени отождествляя себя с аллегорическими персонажами, перевоплощаясь в близких его сердцу строптивцев («Охота на волков» и «Бег иноходца» недаром строятся от первого лица). А тут довольно редкий случай, когда две «белые вороны», две независимые личности — сам автор и его персонаж — сведены судьбою:
И владыка Индии — были времена —
Мне из уважения подарил слона.
«Зачем мне слон?» — спросил я иноверца,
А он сказал: «В слоне большое сердце…»
Слон мне сделал реверанс, а я ему — поклон,
Речь моя была незлой и тихой,
Потому что этот самый белый слон
Был к тому же белою слонихой.
На «владыку Индии» не отвлекаемся — идем к сути. Речь о дружбе. А может быть, и о любви: в таком случае слона можно считать слонихой. Важно, говоря словами совсем другой песни, что «нас было двое». С контакта двух людей, диалога двух личностей начинается зарождение общих ценностей, выработка всечеловеческого идеала. Могут ли хотя бы два человека понять друг друга? Кажется, могут:
Я прекрасно выглядел, сидя на слоне,
Ездил я по Индии — сказочной стране,
Ах, где мы только вместе не скитались!
И в тесноте отлично уживались.
И бывало, шли мы петь под чей-нибудь балкон,
Дамы так и прыгали из спален…
Надо вам сказать, что этот белый слон
Был необычайно музыкален.
Но идиллическая ситуация в мире Высоцкого не может длиться долго. Гармоничные отношения неизбежно прерываются:
Карту мира видели вы наверняка —
Знаете, что в Индии тоже есть река.
Мой слон и я питались соком манго,
И как-то потерялись в дебрях Ганга.
Что же это — разлука, разрыв? А может быть, измена?
Я метался по реке, забыв еду и сон,
Безвозвратно потерял здоровье…
А потом сказали мне: «Твой белый слон
Встретил стадо белое слоновье…»
Что же это за стадо такое, что ради него слон оставил своего хозяина и развеселую жизнь вдвоем? Вспомним: сначала наш белый слон входил в состав серого стада, где был чужаком. По сравнению с этой вынужденной жизнью в «коллективе» его союз с рассказчиком был несравненно свободнее и плодотворнее. Но так уж устроен человек, что лучшее для него — враг хорошего, что он продолжает искать добра, как говорится, «от добра». Белый слон узнал, что он не один такой, что существует, оказывается, «белое стадо», объединенное не по стадному, а по какому-то более высокому принципу, что возможна высшая связь свободных личностей, «белых ворон», вырвавшихся из «серых» стад. И вот эту возможность наш аллегорический слон предпочел дружбе с рассказчиком. Ну а что же тот? Ведь он вроде бы вправе считать бегство своего друга предательством. Но рассказчик уходит в сторону:
Долго был в обиде я, только — вот те на! —
Мне владыка Индии вновь прислал слона:
В виде украшения для трости —
Белый слон, но из слоновой кости.
В игровом сюжете проступает мотив нешуточной боли: привязался ведь герой-рассказчик к своему слону, и «украшение для трости» его не утешает. Он пытается уйти в иронию, совсем некстати припоминая тех пресловутых слоников на комоде, которые долгое время были для советской пропаганды символом мещанства:
…Говорят, что семь слонов иметь — хороший тон,
На шкафу, как средство от напастей…
И после этого отвлекающего маневра — резкий смысловой переход, выход на полную монологическую серьезность:
Пусть гуляет лучше в белом стаде белый слон —
Пусть он лучше не приносит счастья!
Здесь, по сути, развернута вся иерархия нравственных ценностей Высоцкого. На низшей ступени — «серое» стадо, коллектив, объединенный по принципу несвободы (его возможные «расшифровки»: завод, армия, блатная «малина», семья без любви друг к другу, государство). Личность, вырывающаяся «за флажки», способная к «побегу на рывок», к тому, чтобы быть «тем, который не стрелял», — такая личность стоит уже на ступень выше. Еще выше — союз двоих: будь то чета влюбленных друг в друга кораблей или автомобилей, поддерживающие друг друга на скале альпинисты, боевое содружество летчиков («Взлетят наши души, как два самолета…»), даже — под смеховым знаком — пара собутыльников, нацелившаяся на выезд в Израиль.
Но есть еще и «белое стадо» — высшее единство людей. Сообщество, где каждый — личность, где ни одна индивидуальность не попирает другую, а наоборот — помогает ей раскрыться в полной мере. Это, конечно, только мечта, только идеал, соответствовать которому «на все сто» не могли ни многократно воспетый Высоцким дружеский круг, ни так много значивший в его жизни Театр на Таганке, ни даже многомиллионная аудитория слушателей поэта. Но все эти подлинные, нефальшивые единства несли в себе черты того самого мечтательно-сказочного идеала. Так что ощущение «белого слона в белом стаде» Высоцкому все-таки было знакомо. Потому он смог его почувствовать и там, где сам «не бывал, не воевал, не плавал, не сидел» — в героической обреченности солдат-штрафников, в мужестве «черных бушлатов», в непоказной солидарности сибирских старателей или моряков. Высоцкий всегда один и всегда со всеми. Это самая большая удача, которая возможна в жизни.
И к этому реальному, не декларативному духовному идеалу нас упорно ведет динамично-двусмысленное слово Высоцкого, его энергичная сюжетика, его философичное остроумие. От слова — к образу, от образа к сюжету, от сюжета к многоплановому роману в песнях. От человека — к человеку, от союза двоих к единству всех людей, от личности — к миру. Таков путь слова и путь духа.
Весь мир на ладони
Последнюю «фатальную цифру» отметил в дороге: накануне, 24 января 1975 года отправились с Мариной из Москвы. А за два дня до отъезда у них была встреча с министром культуры. Петр Нилович принимает их по первому разряду — поит кофеем, расспрашивает о творческих планах, о погоде в Париже и прочих светских вещах. Потом велит секретарше соединить его с директором «Мелодии» и выражает искреннее недоумение в связи с тем, что до сих пор еще не выпущена пластинка Марины Влади и Владимира Высоцкого. Всё разыграно по системе Станиславского, красиво и убедительно. Наверху звучит «да», а внизу потом все сводится на «нет», причем без слов, втихую.
Грустное настроение передалось автомобилю, и его мотор заглох километров за двести до Бреста. Множество добрых людей пришли на помощь, но в импортной технике разобраться не смогли. Поляки — те честно отказались связываться с БМВ. Только в Западном Берлине, в мастерской с теми же тремя буквами на вывеске, машину легко вернули к жизни.
Из впечатлений: в Варшаве у Вайды спектакль-премьера «Жизнь Дантона», а на стыке Германии и Франции город Страсбург.
Третий Париж омрачен, даже отравлен историей с Игорем — старшим сыном Марины. Он в наркологической больнице, как и его неотлучный дружок Алекс. Долгие беседы с врачом, надменным и самоуверенным типом, поиски приемлемого для всех выхода из ситуации, безвыходной по сути.
Некоторое успокоение приносит вечер в ресторане «У Жана», где замечательно поет цыганские песни Алеша Димитриевич. Но душе тесновато, хочется в совсем другие места. Вот рассказали, что Андрею Донатовичу Синявскому будут вручать премию имени Даля. Подходящий повод увидеться с учителем десять лет спустя, посмотреть, какой он теперь. Но заявиться в малину реакционной эмиграции — это удовольствие может слишком дорого обойтись…
Все-таки рискнул. И Синявского поздравил, и со многими пообщался. Знакомили его с разными людьми. Тут у них большая русская литературная жизнь. Владимир Максимов с прошлого года издает журнал с красивым названием «Континент», в котором можно опубликоваться — если ты готов никогда не печататься в Союзе или вообще намерен «свалить». Притом никто силком в антисоветские объятия не тащит, все достаточно сдержанны. В общем, не зря побывал, почувствовал свою независимость, так сказать, с обеих сторон.