«С намагниченных лент» поет он в десятках тысяч домов: для многих людей лучший способ заглушить боль — это включить любимую из песен.
Реакция у соотечественников разная. Кто-то плачет, кто-то вынимает из холодильника бутылку и молча наполняет стакан, а кто-то просто вспоминает, что значат для него это имя и этот голос. Одни собираются во что бы то ни стало прийти и проститься с «Володей» (отчество известно отнюдь не всем), другие шлют из своих городов телеграммы в Театр на Таганке, третьи, не любящие похорон и поминок, после мгновенного эмоционального шока, уже переводят Высоцкого в своем сознании из современников в «вечные спутники» — поближе к Пушкину, Блоку, Пастернаку. Культура по сути своей не сентиментальна, для нее смерть поэта — всего лишь миг между его первой, короткой жизнью и тем, что называется «новая судьба, Vita Nuova» (слова Мандельштама в связи с годовщиной кончины Блока).
В последующие два дня на Малой Грузинской снимается посмертная маска, идет подготовка к похоронам, обсуждаются вопросы, связанные с архивом, квартирой, дачей. Нелегкое испытание для близких, для тех, кто был связан с Высоцким родственными, дружескими и творчески-профессиональными узами. Чувство непоправимой потери усугубляется неизбежным раскаянием: «Жжет нас память и мучает совесть, у кого, у кого она есть». Каждый в эти дни подумал о том, что он лично мог бы сделать для того, чтобы хотя бы чуть-чуть продлить эту внешне беспутную, но такую внутренне целеустремленную и полнокровную жизнь.
«Мне не стало хватать его только сейчас…» Сколько людей вспомнили в этот день строку Высоцкого, повернувшуюся новой смысловой гранью.
«Народу было много», — часто говорил Высоцкий Туманову, вернувшись с очередного концерта.
Народу было много на Таганской площади двадцать восьмого июля. У входа в театр стояли еще с предыдущего вечера.
Из квартиры на Малой Грузинской гроб (самого дорогого образца, на профессиональном жаргоне — «шестерка») вынесли в четыре часа утра. Около дома играл оркестр студентов, обитателей консерваторского общежития, находящегося неподалеку. В реанимобиле из Института Склифосовского гроб повезли к театру.
Сцена затянута черным бархатом. Над ней — большой фотопортрет Высоцкого. Гроб стоит посередине, над ним занавес из спектакля «Гамлет». Высоцкий лежит в черном свитере (конечно же не в том, в котором играл Гамлета, а в специально привезенном Мариной) и черных брюках, руки сложены на груди, длинные волосы зачесаны назад.
Время от времени музыка сменяется голосом Высоцкого — фрагментом гамлетовского монолога:
Что человек, когда его желанья —
Еда и сон? Животное, не боле…
Немногим удалось проститься с Высоцким здесь, внутри, прикоснуться к его руке. Десятки тысяч стоят на июльской жаре. Пространство вокруг театра огорожено железными барьерами. Несметное множество милиции. Иностранные кинооператоры снимают происходящее, представители райкома и КГБ пытаются им помешать.
В театре начинается панихида. У открывающего ее Любимова срывается голос. Взволнованно и искренне говорит Михаил Ульянов, за ним — Золотухин, в конце — снова Любимов.
В четыре часа Золотухин и Филатов выносят крышку гроба, затем гроб помещают на катафалк. Общий выдох, прощальный стон звучит в воздухе. Все тротуары, мостовая, крыши домов и киосков заполнены людьми. Катафалк едет по букетам цветов, которыми устлана улица.
Могила вырыта у самого входа на Ваганьковское кладбище. Яркий закатный свет. Несколько прощальных слов произносит Дупак. На гроб возложена крышка, в жуткой тишине звучат удары молотков…
Поминки на Малой Грузинской, потом — в театре, после спектакля «Мастер и Маргарита», — уже в полночь. Дупак говорит о том, что ни один билет на «Гамлета» с датой двадцать седьмое июля не был сдан в кассу.
Точных статистических данных о числе людей, пришедших на Таганку двадцать восьмого июля, нет. Десятки тысяч. Тем более нет данных о том, сколько людей пережили смерть Высоцкого как личную трагедию, — тут счет идет на сотни тысяч, если не на миллионы. Ясно одно: уход Высоцкого сразу стал его возвращением.
Что за люди пришли прощаться с Высоцким, сохранив как драгоценную реликвию билеты на несостоявшийся спектакль? Давайте, вернувшись к тому печальному утру, присмотримся к двум из них, стоящим рядом, но незнакомым друг с другом. Один — приезжий интеллигент, среднего роста, тридцати с чем-то лет, в очках, со спортивной сумкой, где рядом с очередной «запрещенной» книгой всегда лежит портативный магнитофон. Другой — примерно того же возраста высоченный длинноволосый скандинав с видеокамерой в руках. Оба, так сказать, типичные представители той человеческой породы, которая столько лет незримо соучаствовала в творчестве Высоцкого и через которую теперь непосредственно осуществляется, проявляется то, что мы называем творческим бессмертием.
Читатели Высоцкого
У кандидата физико-математических наук Сергея Борисова имелся театральный билет с красным квадратиком и датой «27 июля». Отныне билет будет вечно храниться в одной из многочисленных папок с наклейкой «ВВ», точнее, в главной из них. Вместе с шестью автографами Владимира Семеновича на фотографиях и программках.
Не успел он получить еще один автограф — на сочиненной им таблице «Спортлото, или Мироздание по Высоцкому». Сергей задумал ее давно, последние полгода составлял, обсуждая с друзьями, вносил поправки и уточнения. Пятнадцатого июля начертил на листе ватмана, хотел с ней подойти к Высоцкому на концерте в Подлипках шестнадцатого числа и сделать ВэВэ скромный подарок. А потом пожадничал (никогда он себе этого не простит) и решил изготовить второй экземпляр — первый отдать Высоцкому, а на втором попросить его расписаться. Не поехал Сергей в Подлипки… Можно было еще восемнадцатого июля подстеречь ВэВэ до или после «Гамлета», у служебного входа Таганки, но билета тогда у него не было, а до следующего спектакля оставалось всего каких-то девять дней…
Таблица почти шуточная, но с долей правды — как шуточные песни Высоцкого. Может быть, она хоть чуточку развлекла бы поэта, подняла его настроение на какую-то десятую долю градуса… Об этом лучше теперь не думать. Но и после двадцать пятого июля эта игровая схемка смысла не потеряла и к большому разговору о Владимире Высоцком имеет отношение.
Итак, с чего это началось? Приступая к исполнению своих спортивных песен, Высоцкий нередко говорил, что к концу жизни их у него будет сорок девять — как в «Спортлото». Но, конечно, такой простой и прямолинейной задачи он перед собой не ставил. Эта банальная лотерейная таблица привлекла внимание поэта своей замкнутостью, завершенностью и универсальностью. Полная картина спорта как такового. К тому же каждая спортивная песня Высоцкого имеет второе дно. Конькобежец, которого заставили бежать на длинную дистанцию, — это наш советский труженик, которого замордовали заведомо невыполнимыми планами. Прыгун в длину — это человек больших внутренних возможностей, которому мешает дурацкая черта, которую по дурацким спортивным правилам нельзя заступать (кстати, он шлет привет тому самому волку, который прорвался за флажки). Сентиментальный боксер — это гуманист в бесчеловечном мире (как и «тот, который не стрелял»). Слово за слово, песня за песню — и картина всей человеческой жизни выстраивается.
То, что Высоцкий — универсал, энциклопедист, — это мы уже с начала семидесятых годов заметили. «Нет, ты смотри: у Высоцкого все есть, прямо как в той Греции! Преступный мир, война, политика, спорт, горы, море, история, Библия, фольклор, литература от Шекспира и Пушкина до Шукшина…» И уже следили, как пополняется каждая ячейка: вот еще одна спортивная песня, вот еще одна «любовь в такую-то эпоху», вот он снова к военной теме вернулся. Сначала Сергей стал составлять «Высоцкую энциклопедию»: Автомобиль, Баня, Высота, Горизонт… А потом понял, что плоская получается картина. Нужна модель не статическая, а динамическая.
Назвать мир Высоцкого энциклопедией — слишком очевидно и элементарно. Это все равно что о красивой женщине сказать: «Все при ней». Ты разгадай тайну красоты и гармонии. Объемная и живая картина будет, если мы заветное «сорок девять» представим как семь на семь. Значит, смотрите: в этой таблице по вертикали представлены тематические циклы песен Высоцкого. Начинаем, естественно, с так называемых блатных, из-за которых Владимир Семенович столько натерпелся: всю жизнь должен был пояснять, что не был уркаганом. Для простоты и ясности назовем этот тематический слой — «Преступление и наказание». Потом пошла военная тема — это ведь не только о Великой Отечественной, так что уместно будет дать опять-таки обобщенное название — «Война и мир». Спортивная тема органичным образом смыкается с горной и морской — испытание человека в экстремальных условиях, так что всё это будет одной строкой. Звери, птицы, насекомые у Высоцкого — это всегда мы с вами, один знакомый филолог посоветовал назвать по-научному — «Аллегорическая фауна». Затем идут сказки, над которыми Высоцкий работал постоянно — и чужие обрабатывал, и свои сочинял. Потом — быт (не только советский, но и общечеловеческий). Ну и наконец «Бытие» — это философская поэзия, раздумья о жизни и ее смысле, о смерти, о судьбе, о любви и ненависти. Эти высокие материи присутствуют и в предыдущих циклах, но здесь они не в подтексте, а выведены наружу. Такова одна координата мира Высоцкого.
А в каждой теме идет движение мысли в едином направлении — оно в таблице нашей развернуто слева направо.
1. Личность у Высоцкого начинается с поступка — когда человек делает первый шаг, расходящийся с общими представлениями и нормами. Вор не идет воровать, солдат не стреляет, боксер не бьет человека по лицу, волк выбегает за флажки, опальный стрелок не хочет убивать вепря, а потом отказывается от королевской дочки, муж «Марины Влади» убегает от нее в ограду к бегемотам, символический водитель выбирается из чужой колеи, наконец сам автор (или «лирический герой») убегает от Нелегкой и Кривой, от фатума.