ЧИТАТЕЛИ ВЫСОЦКОГО
У кандидата физико-математических наук Сергея Борисова имелся театральный билет с красным квадратиком и датой «27 июля». Отныне билет будет вечно храниться в одной из многочисленных папок с наклейкой «ВВ», точнее, в главной из них. Вместе с шестью автографами Владимира Семеновича на фотографиях и программках.
Не успел он получить еще один автограф — на сочиненной им таблице «Спортлото, или Мироздание по Высоцкому». Сергей задумал ее давно, последние полгода составлял, обсуждая с друзьями, вносил поправки и уточнения. Пятнадцатого июля начертил на листе ватмана, хотел с ней подойти к Высоцкому на концерте в Подлипках шестнадцатого числа и сделать ВэВэ скромный подарок. А потом пожадничал (никогда он себе этого не простит) и решил изготовить второй экземпляр — первый отдать Высоцкому, а на втором попросить его расписаться. Не поехал Сергей в Подлипки… Можно было еще восемнадцатого июля подстеречь ВэВэ до или после «Гамлета», у служебного входа Таганки, но билета тогда у него не было, а до следующего спектакля оставалось всего каких-то девять дней…
Таблица почти шуточная, но с долей правды — как шуточные песни Высоцкого. Может быть, она хоть чуточку развлекла бы поэта, подняла его настроение на какую-то десятую долю градуса… Об этом лучше теперь не думать. Но и после двадцать пятого июля эта игровая схемка смысла не потеряла и к большому разговору о Владимире Высоцком имеет отношение.
Итак, с чего это началось? Приступая к исполнению своих спортивных песен, Высоцкий нередко говорил, что к концу жизни их у него будет сорок девять — как в «Спортлото». Но, конечно, такой простой и прямолинейной задачи он перед собой не ставил. Эта банальная лотерейная таблица привлекла внимание поэта своей замкнутостью, завершенностью и универсальностью. Полная картина спорта как такового. К тому же каждая спортивная песня Высоцкого имеет второе дно. Конькобежец, которого заставили бежать на длинную дистанцию, — это наш советский труженик, которого замордовали заведомо невыполнимыми планами. Прыгун в длину — это человек больших внутренних возможностей, которому мешает дурацкая черта, которую по дурацким спортивным правилам нельзя заступать (кстати, он шлет привет тому самому волку, который прорвался за флажки). Сентиментальный боксер — это гуманист в бесчеловечном мире (как и «тот, который не стрелял»). Слово за слово, песня за песню — и картина всей человеческой жизни выстраивается.
То, что Высоцкий — универсал, энциклопедист, — это мы уже с начала семидесятых годов заметили. «Нет, ты смотри: у Высоцкого все есть, прямо как в той Греции! Преступный мир, война, политика, спорт, горы, море, история, Библия, фольклор, литература от Шекспира и Пушкина до Шукшина…» И уже следили, как пополняется каждая ячейка: вот еще одна спортивная песня, вот еще одна «любовь в такую-то эпоху», вот он снова к военной теме вернулся. Сначала Сергей стал составлять «Высоцкую энциклопедию»: Автомобиль, Баня, Высота, Горизонт… А потом понял, что плоская получается картина. Нужна модель не статическая, а динамическая.
Назвать мир Высоцкого энциклопедией — слишком очевидно и элементарно. Это все равно что о красивой женщине сказать: «Все при ней». Ты разгадай тайну красоты и гармонии. Объемная и живая картина будет, если мы заветное «сорок девять» представим как семь на семь. Значит, смотрите: в этой таблице по вертикали представлены тематические циклы песен Высоцкого. Начинаем, естественно, с так называемых блатных, из-за которых Владимир Семенович столько натерпелся: всю жизнь должен был пояснять, что не был уркаганом. Для простоты и ясности назовем этот тематический слой — «Преступление и наказание». Потом пошла военная тема — это ведь не только о Великой Отечественной, так что уместно будет дать опять-таки обобщенное название — «Война и мир». Спортивная тема органичным образом смыкается с горной и морской — испытание человека в экстремальных условиях, так что всё это будет одной строкой. Звери, птицы, насекомые у Высоцкого — это всегда мы с вами, один знакомый филолог посоветовал назвать по-научному — «Аллегорическая фауна». Затем идут сказки, над которыми Высоцкий работал постоянно — и чужие обрабатывал, и свои сочинял. Потом — быт (не только советский, но и общечеловеческий). Ну и наконец «Бытие» — это философская поэзия, раздумья о жизни и ее смысле, о смерти, о судьбе, о любви и ненависти. Эти высокие материи присутствуют и в предыдущих циклах, но здесь они не в подтексте, а выведены наружу. Такова одна координата мира Высоцкого.
А в каждой теме идет движение мысли в едином направлении — оно в таблице нашей развернуто слева направо.
1. Личность у Высоцкого начинается с поступка — когда человек делает первый шаг, расходящийся с общими представлениями и нормами. Вор не идет воровать, солдат не стреляет, боксер не бьет человека по лицу, волк выбегает за флажки, опальный стрелок не хочет убивать вепря, а потом отказывается от королевской дочки, муж «Марины Влади» убегает от нее в ограду к бегемотам, символический водитель выбирается из чужой колеи, наконец сам автор (или «лирический герой») убегает от Нелегкой и Кривой, от фатума.
2. Теперь он отстаивает свое «Я», суверенность своей личности — второй столбец так и называется «Я». Тут мы находим и Иноходца, и непокорного Жирафа, и Гамлета, и ушедшего «из дела» артиста Высоцкого. Таковы же по сути и грустный гармонист в «Смотринах», и даже слесарь шестого разряда, углубившийся в одиночество. Не согласны? Но посмотрите, как он похож на героя песни «Сыт я по горло…». А Стругацкие, между прочим, в романе «Гадкие лебеди» вложили этот с виду простонародный монолог в уста поэта Виктора Банева, который у них символизирует, так сказать, творческую интеллигенцию.
3. Дальше — «Двое». Это равноправное единение двух личностей в дружбе или любви. Живая душа всегда находит родственную душу — будь то ситуация трагическая («Песня летчика»), комическая («Мишка Шифман»), трагикомическая («Зэка Васильев и Петров зэка»), драматическая («Песня о друге»), романтическая («Баллада о Любви»)…
4. Соединились два «Я» в «Двое» — и пошла дальше цепная реакция. Возникает «Мы». Это высокое единство людей — не стадо, а совокупность индивидуальностей. Даже в «блатном» цикле, в песне «За меня невеста…» такая романтика присутствует: «За меня ребята отдадут долги…» — и в конце: «…Как меня обнимут и какие песни мне споют». Как в жизни самого Высоцкого формировалось это «Мы» — можно судить по «Большому Каретному» и «Балладе о Детстве». Особенно прочное «Мы» рождается в испытаниях: «Черные бушлаты», «Здесь вам не равнина…», «Баллада о борьбе». Даже сказочная нечисть тянется к человеческому общению — об этом шуточная песня «От скушных шабашей…». Бывает, однако, негативное «Мы», обезличивающее всех и каждого, чему посвящены, например, «Гербарий» и «Старый дом». Тем не менее вектор смыслового движения единый — от личного к общему.
5. И выводит этот вектор авторскую мысль на еще более высокий уровень — это уже не «Мы», а — «Мир». В «блатном» цикле Уголовный кодекс становится универсальной книгой человеческих судеб. В военной тематической группе такова песня «Мы вращаем Землю», где солдаты не просто родину защищают, а восстанавливают порядок во Вселенной, направляют вращение нашей планеты. «Прощание с горами» — это мечта о недосягаемом. «Заповедник» и «Песня о нотах» — о внутренней парадоксальности миропорядка. Есть здесь и сугубо отрицательный «антимир» («Странная сказка»), и амбивалентный мир-антимир, рай-ад («Райские яблоки»). В общем, энергия глобального обобщения пронизывает все темы.
6. Но обобщения Высоцкого не сводятся к однозначно-категоричным утверждениям. На каждый предмет он умеет посмотреть сразу с двух точек зрения, учесть все возможные «за» и «против». Философский диалог взаимоисключающих идей и взглядов представлен в столбце «Pro et contra». В цикле «Преступление и наказание» такова песня «Я в деле», где поэт полностью перевоплощается в персонажа и до конца развивает его «этику»: «…У нас для всех один закон, и дальше он останется таким», но мы отчетливо ощущаем противоположную позицию автора. В «Песне о звездах» сама идея героизма и утверждается, и подвергается сомнению. Утренняя гимнастика в соответствующей песне предстает и полезным для здоровья занятием, и символом стандартизации личности. В «Песенке про мангустов» эти маленькие хищные зверьки — и палачи, и жертвы одновременно. Пушкинское идеально-сказочное Лукоморье парадоксально оборачивается советским тотальным бардаком. Дальше. Маска как таковая всегда была символом лицемерия («Бездушьем стянутые маски…» у Лермонтова). А Высоцкий и к этой старинной лирической идее нашел свой антитезис: «…Маски равнодушья у иных — защита от плевков и от пощечин». На два голоса разложена мысль в «Песне про первые ряды»: к успеху стремиться не надо — и в то же время надо. Наконец, в предельно личном «Прерванном полете» мысль тоже двоится. «Он знать хотел всё от и до, но не добрался он, не до…» — говорит о себе автор, но очень хочет верить, что все-таки он добрался, спел, «что голос имел» — узнал, что доре-шил все проблемы, перед ним стоявшие…
7. И вот, после того как все мысли свои автор подверг мучительному сомнению, каждый тезис испытал антитезисом, — только после этого приходит осознание абсолютной Истины, которой он страстно с нами делится в своих песнях-монологах, составивших заключительный, седьмой столбец нашей таблицы. Исследование каждой из тем доведено до конца, до убедительного, обеспеченного всей жизнью вывода.
По теме «Преступление и наказание»:
…Чтоб не осталось
по России больше тюрем,
Чтоб не стало по России лагерей.
По теме «Война и мир»:
Ведь Земля — это наша душа, —
Сапогами не вытоптать душу!
По теме «Спорт, «служение стихиям»:
…Тем наградою за одиночество