В рекомендациях по конкретным наукам преосвященные отчасти повторяли положения 1808–1814 гг., которые так и не были реализованы, отчасти их корректировали, с учетом произошедших изменений и замеченных недостатков в академическом преподавании.
Изучение Священного Писания, как и прежде, ставилось во главу угла, но предлагалось преподавать его на протяжении всех четырех лет академического обучения, обращая при этом внимание на понимание текста и библейское богословие, а не на мелкие подробности, исторические и бытовые[261]. В догматическом богословии святитель Филарет считал наиболее важным усиление положительного изложения православного догматического учения, обличение же лжеучений должно получить практическую постановку: не только «строго обличать лживость» иных учений, но предлагать «правила» ведения миссионерских бесед с иноверцами. Митрополит Григорий и архиепископ Ф. предлагали особое внимание при этом уделять «лжеучению наших раскольников»[262]. Все отмечали недостаток нравственного и пастырского богословия – отвлеченность и теоретичность. Учебные программы не содержали главного: проявления добродетели христианина и пастыря «в разных обстоятельствах жизни», указаний практических решений ситуаций, «которые могут смущать христиан и затруднять пастырей». Архиереи предлагали ввести в учебные планы педагогику, но в качестве раздела нравственного и пастырского богословия[263]. Более церковно-практический характер предлагали дать законоведению[264]. Все отвечающие архиереи считали необходимым усилить преподавание церковной истории, и непременно по «истинным источникам»[265].
Значительное внимание оба митрополита уделили постановке общеобразовательных наук в академиях. В философии и словесности предлагалось провести определенное изменение состава учебных программ. В преподавании гражданской истории главное внимание было обращено на основные идеи и методы[266].
Замечания о характере преподавания в академиях не несли ничего принципиально нового по сравнению с документами 1808–1814 гг. Но реальность отрезвляла и показывала невыполненность положений Устава 1814 г.: вновь надо было говорить о вреде буквального изучения предметов, необходимости полагаться не на память студентов и количество заученного, а на разумение и творческое саморазвитие.
Наиболее важны предложения архиереев по развитию «богословской учености». Митрополит Григорий предлагал два этапа: 1) иметь в корпорациях специалистов по разным областям богословия, способных научно их разрабатывать и руководить студентами в занятиях этими науками, 2) сосредотачивать внимание студентов на определенной области богословского знания путем «специализации» их самостоятельных практических занятий. По одному-двум избранным предметам они должны выполнять упражнения и писать сочинения, причем срок написания этих сочинений надо увеличить и темы давать в большом числе, как для курсовых сочинений. Однако святитель Филарет был менее склонен менять систему: специальные занятия избранными науками можно дозволять лишь избранным, под строгим контролем, иначе это грозит упадком знания. Святитель Филарет настаивал на специализации не студентов, а членов академических и семинарских корпораций в преподаваемых науках. Но для научного развития богословия необходимо образование «ученых мужей» также из академических наставников, но с особой предназначенностью. Преосвященные сходились на одном: «сословие ученых мужей составить из монашествующих», но для этого нужна особая система формирования действительно ученого монашества, а не кадров для архиерейства[267].
Точку зрения, выраженную в записках 1857–1858 гг., митрополиты Филарет и Григорий высказывали неоднократно и в дальнейшем. Святитель Филарет считал, что существенно улучшить деятельность духовных школ могут не кардинальные изменения уставов, а воспитание кадров: «Недостаток не столько в Уставе училищ, сколько в исполнителях… нужнее поощрять и наставлять людей, нежели переписывать уставы.»[268] То, что рекомендации Устава 1814 г. остаются актуальными, показывает его недовыполненность, «неисчерпанность». Святитель Филарет находил, что достаточно усилить власть преосвященных на духовно-учебные заведения и уничтожить нововведения графа Пратасова, исказившие Устав 1814 г., а это не требует глобальной реформы. Митрополит Григорий, хотя и не возражал против предстоящей реформы, находил достаточным, кроме усиления власти преосвященных и уничтожений пратасовских изменений, возвратить уставное значение академическим органам – Конференциям и окружным Внешним правлениям, даже расширить права Конференций в учебных вопросах[269].
При этом столичные архиереи считали необходимым для нормализации учебного процесса изменить существующее управление духовно-учебной системой, исправив главные недостатки: 1) усилившуюся централизацию, нарушившую власть архиереев, академических Конференций и Внешних правлений в учебных округах;
2) бюрократизацию, передавшую решение духовно-учебных вопросов чиновникам. Наиболее удачной преосвященным академических городов виделась система, предлагаемая изначально Уставом 1814 г. (то есть, с сохранением духовно-учебных округов и роли академических правлений), с более определенными и твердо закрепленными значением и правами архиереев. Канцелярско-чиновническая форма центрального органа управления – ДУУ – была признана ими неудовлетворительной, но вопрос о наиболее удачном и функциональном варианте оставался открытым.
Таким образом, в отзывах архиереев на раннем этапе не обнаруживается стремления к радикальному преобразованию духовно-учебной системы в целом и высшей ее ступени – академий. Столичные митрополиты признавали недостатки существующих духовных академий, слабость преподавания, отсутствие специалистов, занимающихся научной деятельностью. Но, исходя из своего архипастырского и духовно-учебного опыта и трезво оценивая ситуацию, преосвященные видели причины идти путем совершенствования построенной системы. Систематизируя их аргументы, можно выделить следующие положения:
1) реальные достижения академий показали жизненность системы духовного образования 1814 г., она была задумана и построена как усовершенствуемая в соответствии с современными запросами общества и науки; совершенствование же методов преподавания, корректировка учебных планов и программ не подразумевает радикального преобразования;
2) негативные явления в духовной школе и богословской науке – многопредметность, отсутствие специальных научных исследований – являются не выявлением порочности Устава, но следствием его неполной реализации и непродуманных изменений, и их разумная гармонизация с положениями Устава может привести к существенным улучшениям;
3) духовная школа по своей сущности и предмету занятий имеет особые основания сохранять стабильность; при этом она должна оставаться школой, дающей полноценное образование, под постоянным контролем за успехами и направлением мыслей, и школой духовной, с единством учебно-воспитательного процесса, в православно-церковном духе;
4) специализация в конкретных областях богословия должна совершаться в послешкольный период, зрелым умом, способным к самостоятельному мышлению и оценкам;
5) единственный путь повышения уровня высшего духовного образования и развития богословской науки – в создании условий для научной и педагогической богословской специализации академических преподавателей и их совершенствования в этом направлении.
Первые реальные шаги в разработке духовно-учебной реформы начались с разработки нового устава семинарий, вопреки начальным предположениям и традиции изменений «с головы». Было решено широко использовать опыт практиков, и 9 февраля 1859 г. обер-прокурор запросил у епархиальных преосвященных, а через них и от ректоров семинарий, соображения о необходимых изменениях в духовно-учебных заведениях. Подобный же запрос был сделан в августе 1859 г. от имени директора ДУУ князя С.Н. Урусова преосвященным академических городов[270]. В запросах указывалась основная причина предполагаемых изменений: в состав учебных курсов вошло много посторонних предметов, стесняющих богословские науки и древние языки и требующих слишком большого напряжения учащихся.
Уже в январе 1860 г. из поступивших сведений был составлен свод[271]. Мнения относились в основном к семинариям, но затрагивались и проблемы академий как педагогических институтов и духовно-учебных центров. Отмечая профессиональную и педагогическую слабость выпускников академий, авторы мнений предлагали следующие меры: 1) введение в академиях педагогики, 2) повышение уровня профессиональных знаний, то есть приготовление преподавателей-специалистов, а для этого – учреждение в академиях факультетов[272]. Рассматривались и возможные формы деятельности академических Внешних правлений по совершенствованию учебно-методического обеспечения: активизация преподавателей-специалистов, например, путем объявлений конкурсов на лучшие учебные пособия[273]. Относилось к академическому образованию еще одно предложение: в средних классах семинарий, определив, кто из семинаристов будет готовиться в академии, лишь для них усиленно преподавать древние языки[274].
Местные, епархиальные, взгляды решено было дополнить сведениями, собранными беспристрастным ревизором: в декабре 1859 г. на ревизию духовно-учебных заведений был командирован директор ДУУ князь С.Н. Урусов