Составленный учебный план не вызвал возражений остальных членов Комитета, и итоговый проект был представлен в Синод. Рассмотрение проекта в Святейшем Синоде не внесло значительных изменений в учебную часть[475]. Но предложение Комитета об ученых степенях по философии было исключено[476]. Наконец, 30 мая 1869 г. Устав духовных академий был Высочайше утвержден[477].
Окончательный вариант Устава сохранил главные идеи, положенные в основу проекта 1868 г., однако отличался от него в конкретной реализации этих идей. И эта конкретная реализация в какой-то степени скорректировала сами идеи. Наибольшие изменения претерпели параграфы, связанные со структурой учебного курса, учеными богословскими степенями и самостоятельностью планируемых отделений.
Вместо философского отделения третьим было сделано, согласно предложению архиепископа Макария, церковно-практическое, в которое собрали предметы пастырско-практические (пастырское богословие, гомилетика и история проповедничества, литургика, церковное право) и словесные (теория словесности и история русской литературы, с обзором важнейших иностранных литератур, и русский язык и славянские наречия). Эта двойственность третьего отделения стала объектом критики уже при введении Устава. Пастырские предметы были выведены из состава богословского отделения, и оно стало, по сравнению с проектным вариантом, более «теоретико-богословским» (но нравственное богословие тяготело, по мнению авторов Устава, все же к богословию, а не к пастырству). Из состава исторического отделения выведено было церковное право, но введена библейская и церковная история, что сделало отделение «исторически» более однородным. Еще сильнее был сокращен общеобязательный набор предметов: из их числа были исключены догматическое богословие и общая церковная история, а взамен введены предметы философского круга – метафизика, психология и логика. Именно отсутствие догматики и церковной истории в общеобязательном курсе в дальнейшем часто ставилось в упрек Уставу 1869 г. Философия вновь понималась как предмет общеобразовательный: лишенный специально-научного значения, но заслуживающий обязательного изучения[478].
Вопрос о богословских ученых степенях был изменен принципиально: университетская система – дифференциация степеней по всем основным направлениям преподавания – была отвергнута. Ученые степени, как и прежде, могли присуждаться лишь по богословию, что подтверждало исключительно богословскую направленность академий. Для небогословских предметов – гражданской истории, словесности, философии – не предполагалось научного развития, несмотря на акцент, сделанный на подготовке по ним полноценных «специалистов». Следовательно, специализация по этим наукам в стенах духовных академий должна быть исключительно педагогической, не имея научной перспективы. Это положение свидетельствовало, что новому Уставу не удалось решить старый вопрос о значении общеобразовательных наук в духовном образовании. В окончательном варианте Устава была смягчена факультетская самостоятельность отделений и ее связь с университетской системой: «деканы» заменены на «помощников ректора по отделениям», ослаблены права отделенских заседаний и сужен круг вопросов, подлежащих решению отделений.
Наибольшее влияние на окончательный вариант Устава, как кажется на первый взгляд, оказал проект преосвященного Макария (Булгакова): идея двух типов академий была отторгнута, но предложения о специально-богословской направленности отделений и умалении общеобязательного курса были приняты[479]. Замечания других преосвященных были учтены лишь при смягчении факультетского разделения академий и отмене философских ученых степеней.
Встает вопрос об оригинальности предложения архиепископа Макария о делении богословских наук на богословско-теоретическое, церковно-историческое и церковно-практическое направления[480]. Одновременно с утверждением нового Устава духовных академий в мае 1869 г. в «Христианском чтении» была опубликована статья о богословском факультете королевского Берлинского университета[481]. Автор статьи обращал внимание на то, что для удобства изучения богословие там разделялось на четыре направления – экзегетическое, историческое, систематическое и практическое, с выделением двух особых предметов: энциклопедии и методологии богословия[482]. Однако группировка наук в немецком варианте не подразумевала какого-либо разделения преподавателей или студентов внутри факультета или необязательность изучения какого-либо направления для части студентов[483]. Не было жесткого закрепления студентов по курсам, но изучение богословских наук должно было продолжаться не менее трех лет. Последний вариант Устава 1869 г. в целом следовал делению богословия на четыре направления, но экзегетическое было сделано общеобязательным, а три остальные составили отделения. Таким образом, в отличие от немецкой системы, Устав 1869 г. оставлял в высшем богословском образовании каждого студента лишь два направления из четырех[484]. Были заимствованы из немецкого Устава и еще некоторые элементы Устава 1869 г.[485] Таким образом, влияние немецкого университетского богословия на Устав 1869 г. несомненно.
Макарий (Булгаков), митрополит Московский и Коломенский
Более сложен вопрос о целостности окончательного варианта проекта. В процессе составления и редакции он вобрал в себя идеи многих авторов, причем нередко придерживающихся противоположных взглядов на пути развития духовных академий и русского богословия. Рожденный таким образом документ не мог представлять собой стройную систему, гармонично соединяющую все положения и элементы. Некоторые положения Устава противоречили друг другу, хотя и не прямо. Жесткая специализация должна была опираться на семинарский богословский фундамент, но при этом было дано разрешение поступать в академии выпускникам светских школ. Было заявлено специальное развитие всех наук, входящих в состав духовных академий, но ученые степени ограничены богословскими. На выпускной курс возлагались надежды, как на особую ступень, предназначенную для научных занятий, но те, кто не идет на этот курс, лишались всех прав выпускника духовной академии (кандидатской степени, права преподавания в семинарии). Многие положения Устава вызывали недоумения даже в теоретическом варианте: состав общеобязательных и отделенских наук, попытки совместить в выпускном курсе слишком много разнообразных занятий. Однако, несмотря на некоторую несогласованность, нечеткость, очевидные недоработки, единство Уставу придавала сила и новизна основных идей, которые представляли вполне определенную концепцию высшего богословского образования:
1) система специализации преподавателей академий: закрепление за предметами отдельных кафедр, стабильное пребывание преподавателя на кафедре, соответствие между должностным положением и ученой степенью, стимулирующее научный рост преподавателя в его предмете;
2) участие членов профессорско-преподавательской корпорации в решении вопросов учебного процесса и научного развития академий, повышающее профессиональную ответственность;
3) введение системы специальной подготовки профессорско-преподавательских кадров – приват-доцентуры, связанная с ней же возможность дополнительного чтения особых разделов основных наук;
4) двухэтапная специализация студентов: специальные отделения на трех первых курсах; особая подготовка к научной и педагогической деятельности на выпускном курсе, введение практических занятий, акцентирующих внимание студентов на изучении источников;
5) система научной аттестации: обязательная публикация и публичная защита диссертаций на ученые степени, преобразование магистерской богословской степени из учебной в ученую;
6) предоставление академиям прав и возможностей для распространения богословского знания и его популяризации: собственная цензура, право учреждения обществ, проведения публичных лекций, разработки и издания источников и т. д.
Остается вопрос о соответствии этой концепции проблемам академий дореформенного периода. Все положения Устава были направлены на разрешение проблем, вызвавших реформу, но предлагаемые Уставом пути решения многим показались неожиданными, не выводящими высшую духовную школу из кризиса, но заводящими ее в более глубокий кризис. Устав уже при самом его введении вызывал критические замечания: во вводимых им изменениях видели чужеродность, попытку разрешить церковные проблемы нецерковными методами, подражание светским учебным заведениям и западным богословским школам. Противники Устава опасались, что дух университетской свободы и творческой самодеятельности мало пригоден для духовно-учебной традиции, не учитывает нужды и запросы Церкви и специфику духовного образования. Ожидаемый поток абитуриентов из светских школ и систематическое привлечение к преподаванию университетских выпускников, плохо понимающих предназначение духовной школы, грозили потерей «духа академий». Высказывались мнения, что Устав не только содействует секуляризации духовной школы, но отчасти ее проводит. Не оговаривалась, как отдельная и основная цель, подготовка к пастырству[486].
Была и иная категория замечаний, более конкретных и «рабочих»: полный отказ от естественно-научного направления подрывал апологетику; церковно-практическое отделение было слабо нацелено на подготовку к практической церковной деятельности – пастырской, проповеднической, миссионерской; ограничение ученых степеней богословскими отнимало надежду на научное развитие в академиях небогословских наук. Адекватность и обоснованность всех этих замечаний, как и положений самого Устава, должна была проверить практика.