[573]. Но эта система имела и оборотную сторону: накопленный опыт и желание каждого члена корпорации высказаться, при отсутствии традиции обсуждения и решения дел, часто превращались в словопрения.
Лекции по специальным предметам отделений должны были отличаться от дореформенных лекций[574]. Но понятие «специализация», хотя и употреблялось и в официальных бумагах, так и оставалось загадкой, ответ на которую предстояло искать. Попытки особой постановки отделенских предметов в большинстве своем не удались, представители молодой богословской науки в эти годы пытались выстроить оригинальные курсы, препобеждая зависимость от западного богословия, но все силы уходили именно на создание курсов[575]. Методика специальных исследований лишь начинала вырабатываться, и для введения ее в учебный процесс требовались время и опыт. Но тем не менее для многих Устав 1869 г. явился побудительным мотивом для самостоятельных разработок.
Условия, созданные Уставом 1869 г. – выделение особых кафедр для большей части предметов, стабильное пребывание преподавателя на кафедре и научная деятельность в области преподаваемой науки, – способствовали постепенной специализации членов корпораций духовных академий. Некоторые из них повысили квалификацию в отечественных и заграничных университетах, познакомились с основными источниками своего предмета в научных командировках, библиотеках, архивах. Эти опыты себя оправдали, в некоторых случаях открыли новое направление в преподавании предмета[576].
В целом система чтения лекций постепенно менялась, но при этом возникали проблемы. Научные исследования преподавателей-специалистов способствовали расширению историографических и источниковедческих обзоров и углубленному рассмотрению отдельных разделов науки, ограниченность лекционного времени не позволяла при этом последовательно излагать всю систему читаемого предмета. Попыток выделения особых разделов наук в специальные курсы практически не проводилось: штатные преподаватели были загружены основными лекциями, приват-доцентов для этой цели использовала лишь СПбДА[577]. Ситуацию могла спасти самостоятельная работа студентов с пособиями и учебниками, но не хватало удовлетворительной литературы и опыта преподавателей и студентов: первые не умели сформулировать методических указаний для руководства в самостоятельной работе, вторые традиционно занимались лишь сочинениями. Неопределенные требования Устава к специальному преподаванию заставляли каждого преподавателя осмыслять как методы своего предмета, так и его место и значение в учебном плане и в богословском образовании в целом.
Общие сложности общеобязательных наук состояли в неопределенности их положения. Принадлежа административно к одному из отделений, они не являлись его специальными предметами, лишаясь внимания студентов и своего отделения, и других. Каждый из этих предметов имел и особые учебные сложности.
В Священном Писании текстологические и исагогические исследования, проводимые библеистами духовных академий, вели к расширению этих разделов в лекционных курсах, которыми часто и ограничивалось изучение той или иной священной книги. По мере проведения историко-библейских и филолого-библейских изысканий усилились соответствующие составляющие учебных курсов. Собственно библейско-богословский комментарий проводился с сильным использованием западной научной литературы, не всегда в должной мере адаптированной православным богословским сознанием[578]. Перед библеистами стояла основная задача: освоив поток информации о методах и результатах библейской критики, дать им научно-православную оценку.
Основное богословие самими преподавателями понималось по-разному: одни считали его традиционным введением в богословие, другие – недостающей в высшем духовном образовании апологетикой.
Философские науки имели сильных преподавателей и пользовались традиционным уважением студентов, хотя развитие историко– и филолого-исследовательского движения умаляло интерес к умозрительным вопросам[579].
Особое место заняла в учебных планах педагогика, став одним из немногих общеобязательных предметов. Многочисленные нарекания на преподавание выпускников академий делали ее значимой саму по себе, возлагались на нее надежды и как на пастырский предмет, однако четкого понимания задач этой науки и вопросов, которые в ней должны обсуждаться, так и не удалось выработать. Практические занятия выпускного курса велись преподавателями-специалистами, и с курсом педагогики никак не были связаны.
Богословское отделение было единственным, в котором богословские науки держали несомненный перевес, при этом во всех четырех академиях к этому отделению принадлежали ректоры. Но повышенный интерес к церковно-историческим наукам и стремление к реальной работе с источниками вели к тому, что сильные студенты часто миновали богословское отделение[580].
Догматическое богословие читалось в начале периода во всех академиях, кроме МДА, в историческом варианте. Но такое изложение не удовлетворяло всем предъявляемым к курсу требованиям, и во второй половине 1870-х гг. проводились попытки синтетического изложения: систематический курс, затем исторические экскурсы[581].
Катанский Александр Львович, профессор СПбДА
Одним из наиболее проблемных и критикуемых предметов было нравственное богословие. Традиционные систематические курсы, построенные по классическо-схоластической форме, хотя и содержали обширный библейский и святоотеческий материал, не могли удовлетворить новых запросов к богословскому образованию. Предлагалось даже соединить нравственное богословие с гомилетикой, но его самостоятельность была защищена традицией, практикой современной католической науки, значением для богословской науки и христианской жизни. Тем не менее вопрос о научной постановке нравственного богословия так и не был решен удовлетворительно[582].
Беляев Александр Дмитриевич, профессор МДА
Сравнительное богословие, вопреки предреформенным требованиям, получило характер не практический, а историко-исследовательский[583].
Патристика в эти годы определяла свою научную самостоятельность: с одной стороны, вырабатывала собственные методы работы с источниками, отличные от методов догматического богословия и гомилетики, с другой стороны, осмысляла свое отличие от церковной истории. Процесс был довольно успешен: к концу периода вопрос о законности самостоятельного места патристики в богословском образовании не вызывал сомнений[584].
Библейская археология и еврейский язык, соединенные в одну кафедру, не входили в семинарские программы и в группы специализации выпускного курса, поэтому привлекали меньшее внимание Учебного комитета и даже Советов академий. Методы преподавания и содержание лекционных курсов определялись личным отношением преподавателя к новым веяниям и его собственной ревностью к научным занятиям: в МДА и КазДА сохранялась дореформенная традиция, хотя старые методы нередко вызывали неудовлетворенность студентов и критику коллег-преподавателей, в СПбДА и КДА в учебные курсы более активно вводились современные методы преподавания и последние научные достижения[585].
Горский-Платонов Павел Иванович, профессор МДА
Терновский Сергей Алексеевич, профессор КазДА
Церковно-историческое отделение было наиболее гармоничным по составу предметов и сильным по составу преподавателей-специалистов и студентов во всех академиях. Его успешной учебной деятельности значительно способствовало развитие церковно-исторических наук, расширение источниковой базы, контакты со светской исторической наукой. Выделение двух кафедр для общей церковной истории дало возможность поставить полноценное преподавание истории Греко-Восточной Церкви после разделения Церквей, что способствовало научному и учебному становлению церковной истории Византии и православного Востока[586]. История Русской Церкви, совершенствуя научные методы в процессе разработки новых источников, отрабатывает постепенно и учебную методологию. Расширение круга новых источников, церковно-практическая востребованность специалистов приводят к «переполнению» курсов истории Русской Церкви, и проблемой становится их перенасыщенность[587].
Определенную проблему представлял предмет истории и обличения русского раскола. Общая научная настроенность отделения, лекционная система приводили к историко-исследовательской его постановке, но церковная необходимость подразумевала и подготовку специалистов, знакомых с практической стороной дела. Деятельность самих преподавателей-специалистов, хотя и была достаточно активной, проблемы не разрешала[588].
Единственной богословской наукой церковно-исторического отделения, не получившей нового учебного развития, была библейская история: ее неестественная оторванность от Священного Писания и библейской археологии была данью дореформенному порядку[589].
Гражданская история, общая и русская, гармонично вошла в состав отделения: сами преподаватели гражданской истории были в подавляющем большинстве выпускниками академий, используемые ими методы были не привнесены извне, но рождены в процессе их самостоятельных занятий. В этом была и проблема: синтез исторических и богословских методов, на который возлагались надежды при составлении Устава, осуществлялся очень медленно