[796]. В комментарии к Уставу обер-прокурор К.П. Победоносцев приводил главную, на его взгляд, причину такого изменения: «Академия есть учреждение, устроенное не исключительно для одного богословского образования, но и для нравственного воспитания в известном, соответствующем интересам Церкви, настроении или направлении»[797]. К тому же такой способ приобретения ученых богословских степеней был признан ненужным и не несущим пользы ни для Церкви, ни для богословской науки: для этого вполне достаточно контингента собственно воспитанников духовных академий[798]. Таким образом, за академиями закреплялся статус единственных «рассадников» богословия, признаваемого научным. Но право окончательного свидетельства о достойности лица, ищущего ученой степени, принадлежало высшему органу церковного управления – Святейшему Синоду.
Институт приват-доцентуры упразднялся, но учреждался институт профессорских стипендиатов: академии могли оставлять на годичный срок лучших студентов, для усовершенствования в знаниях. Никаких должностей они не должны были занимать, но все время посвящать изучению избранной науки, источников и пособий, вырабатывая верный взгляд относительно ее преподавания, под руководством профессоров, наиболее близких к этой науке[799].
Своекоштные студенты допускались теперь лишь в качестве пансионеров и должны были жить в зданиях академий: исключение делалось лишь для тех, кто жил у родителей (§ 113)[800]. Вольнослушатели допускались, но лишь по усмотрению епархиального преосвященного: лица, известные своей благонамеренностью, доброй нравственностью и ревностью к духовному просвещению (§ 115)[801]. Утверждались общие разрядные списки студентов (§ 132, 133), несмотря на возражение части Комитета. В параграфах, посвященных вопросам учебных занятий студентов, было обращено особое внимание на фундаментальные библиотеки духовных академий[802]. Кроме того, студентам разрешалось иметь студенческую библиотеку, отдельную от фундаментальной, но поставленную под контроль начальства (§ 127–129)[803]. Новый Устав делал акцент на усилении воспитательной функции академий (§ 32–43).
Значительно была изменена административная часть Устава[804]. Совет академии теперь составляли инспектор и все ординарные и экстраординарные профессора, в случае необходимости ректор мог приглашать на заседания Совета доцентов и прочих преподавателей, с правом совещательного голоса (§ 79). Заседания Совета уже не делились на общие и частные, но все вопросы, подлежащие ведению Совета, обсуждались и решались полным составом. Часть дел, которыми занимался ранее Совет академии – экономические, административные, воспитательные и некоторые учебные, – передавалась в ведение Правления (§ 81 и 94)[805]. Правление составлялось из ректора, инспектора, трех членов из ординарных профессоров, предлагаемых Советом и утверждаемых епархиальным преосвященным (§ 92). Вместе с отделениями упразднялись, естественно, и какие-либо обсуждения учебных и научных вопросов преподавателями-специалистами: все вопросы рассматривались в Совете или в Правлении. В комментариях к Уставу подчеркивалось принципиальное значение этого изменения как отражения единства богословия: академия является не университетом, имеющим несколько факультетов по различным областям знаний, но специальным учебным заведением, дающим высшее образование в одной только области ведения, в которой нет места обособлению того или другого круга наук и не может быть нескольких специальностей в строгом смысле этого слова[806]. Для предварительного рассмотрения того или иного вопроса Совету дозволялось назначать особые комиссии из своих членов и прочих преподавателей-специалистов (§ 80). Таким образом, главными принципами административных изменений, которые должны были определенным образом сказаться и на учебном строе, были централизация и личная ответственность начальствующих.
Сохранялось требование Устава 1869 г. относительно ученых степеней преподавателей: непременно магистерская степень для доцента, докторская степень – для ординарного профессора богословских кафедр. Относительно подобного же требования к преподавателям светских предметов, которое выдвигал Устав 1869 г., возникли сомнения[807]. Опыт выявил серьезную проблему, связанную со спецификой положения небогословских наук в высшей духовной школе: кто их должен преподавать – выпускник высшей духовной школы или соответствующий специалист с университетским образованием, и какую ученую степень он должен для этого иметь. Традиция духовной школы приучила обходиться, за редким исключением, своими выпускниками, развитие наук университетского круга ставило эту традицию под сомнение. Но если претендент на небогословскую кафедру в академии искал степени в университете, то он должен был прежде сдать устное испытание университетским преподавателям по соответствующей небогословской науке или ходатайствовать пред Министерством народного просвещения о допущении к диспуту без экзамена. Для выпускника духовной академии это представляло немалую сложность. Если же он пытался получить богословскую докторскую степень в академии, то вынужден был писать работу не по своей специальности: это привело при действии Устава 1869 г. к ряду докторских работ, незначительных по объему и не имеющих научной ценности. Новый Устав, учитывая эту проблему, полагал возможным замещать небогословские ординарные кафедры магистрами богословия, со званием «исполняющий должность ординарного профессора», но со всеми правами и преимуществами должности ординарного профессора (§ 45 с прим.)
Штаты академий существенно не изменялись, лишь передавалась лишняя единица из разряда ординарных профессоров в разряд доцентов: 8 ординарных и 9 экстраординарных профессоров, 9 доцентов и 3 лектора новых языков, а для КазДА дополнительно, для преподавания миссионерских предметов, – 2 ординарных и 1 экстраординарных профессора, 1 доцент и 2 практиканта[808]. Но ординатуры распределялись по соединенным группам предметов[809] (§ 44, 105–107). Оговаривалась и возможность увеличения числа доцентов, если на вакантную ординатуру не найдется претендента с докторской степенью. Таким образом пытались решить проблему вакантных ординарных кафедр, возникшую при действии Устава 1869 г.
Отменялось ограничение срока службы для преподавателя духовной академии тридцатью пятью годами и обязательная перебаллотировка после двадцати пяти лет на каждый пятилетний срок. Это было признано неудобным в учебном отношении: как недоверие к наиболее опытным и достигшим высокой квалификации наставникам, как угроза потери традиций и доброго духа преданий, как препятствие созданию научных школ[810].
Произошли некоторые изменения в составе кафедр духовных академий. Введение в круг богословских наук, учрежденное вместо основного богословия, было более определенным и естественным началом богословского образования. Священное Писание было соединено в одну кафедру с библейской историей. Всю общую церковную историю до разделения Церквей и историю ПравославноВосточной Церкви теперь должен был преподавать один специалист. Пастырское богословие соединялось в одну кафедру с педагогикой, гомилетика и нравственное богословие получили отдельные кафедры[811]. Кафедра истории и разбора западных исповеданий, учрежденная вместо сравнительного богословия, была отнесена к исторической группе. Кафедра русского языка и славянских наречий была упразднена, но учреждена кафедра русского и церковно-славянского языков с палеографией и истории русской литературы.
Расширение общеобязательного богословского курса привело к сокращению часов, выделенных на изучение языков. Устав 1884 г. подтвердил начальное установление Устава с 1869 г., отвергнув изменения 1879 г.: студенты должны изучать 1 из древних и 1 из новых языков (§ 101). При этом для древних языков было назначено по одному преподавателю на каждый язык, вместо двух.
В окончательном варианте Устава было заявлено о частичном возобновлении связей между академиями и семинариями, в учебнометодическом отношении. Вновь вводилось понятие «академических округов», при этом Советы духовных академий должны были назначать из среды профессоров ревизоров по учебно-воспитательной части в семинарии своего округа, рассматривать отчеты о ревизиях и предлагать меры к повышению уровня семинарского образования (§ 81, лит. В, п. 8). Никаких конкретных указаний о периодичности ревизий в Уставе не было, как и о сношениях по «семинарским» проблемам с Учебным комитетом и его членами-ревизорами: в качестве высшей инстанции был указан Святейший Синод[812].
Обер-прокурор Святейшего Синода К.П. Победоносцев, представляя окончательную редакцию Устава императору, постарался выделить основные его отличия от Устава 1869 г. и объяснить преимущества этих отличий[813]. Главными преимуществами обер-прокурор считал: более определенную постановку управления академиями, усиление воспитательной и инспекторской части, полноту и целостность богословского учебного курса, более разумные принципы формирования состава преподавательской корпорации