– Я бы не спешил с выводами. – Судоплатов почувствовал возвращение изжоги.
– Паша, ты предлагал не спешить с выводами, когда я еще в 46-м хотел ликвидировать этого ненормального. Но ты за него поручился. В итоге своими показаниями он роет нам могилу. Надо понять, как разгребать все это дерьмо. Хозяин потерял чувство реальности, стал заложником собственной старости, своих полоумных детей, идиотов и карьеристов. Напоследок он решит уничтожить нас, – слово «нас» Берия раздавил, словно клопа. – Я думаю, максимум через полгода Коба санкционирует мой арест. Возможно, дождется испытаний водородной бомбы, чтобы в случае срыва повесить его на меня. Я ни в коем случае не желаю его смерти, – Берия перешел на несвойственный ему шепот, – но я еще больше не хочу, чтобы меня, как Абакумова, били палками, превращая в сумасшедшую обезьяну. Меня! Берию! Остановившего бегство нашей доблестной армии под Москвой, меня – организатора партизанского движения! Меня – вооружившего страну атомной бомбой! Чтоб меня, как собаку! – Берия перешел на крик, пытаясь удержать пенсне на переносице, сотрясаемой нервными судорогами.
– Почти невозможно, – тихо и внятно проговорил Судоплатов. Берия замолчал и нахмурился. – У меня есть свои люди в охране Хозяина, но Косынкин им не доверяет, держит на дистанции. В информаторы они годятся, под другие задачи задействовать их невозможно.
– А подход к Косынкину можно найти?
– Исключено. Он лично предан, безупречен, живет только службой. Отдаст жизнь за Родину, за Сталина. Мы пытались с ним говорить, но он, почувствовав ход разговора, немедленно его пресек, в дальнейшем избегая всякого общения.
– Решение, нужно решение. – Лаврентий Павлович потянулся и встал с кресла.
– Есть еще одна заковырка. – Судоплатов достал очередную папиросу.
– О Поскребышеве не переживай. С ним я сам разберусь. – Маршал чуть сдвинул плотную гардину, украдкой рассматривая улицу. – Жаль, лабораторию разгромили. Там еще много всякой вкуснятины оставалось.
– Лаврентий Павлович, – Судоплатов внимательным взглядом проводил папиросное белесое облачко, – запасы нашего доктора мы успели вывезти. У Майрановского ничего не оставалось, только экспериментальные образцы.
– Значит, мы по-прежнему вооружены и опасны. – Берия отворил дверцу шкафа, и, хотя перед ним стоял им же самим распечатанный день назад его любимый коньяк, он предпочел откупорить новую бутылку, залитую сургучом.
Маршал с философским наслаждением вдохнул коньячный аромат и, подняв бокал, сдержанно кивнул гостю:
– С возвращением, Паша.
– Ваше здоровье, Лаврентий Павлович. – Генерал не сразу осушил хрусталь, почтительно дождавшись, когда это сделает шеф.
– Сколько у тебя здесь людей?
– Оперативная группа человек десять, из них четверо заслуживают полного доверия.
– Особо опасные? – Берия любил эту породу людей. – Назначь кого-нибудь вместо себя, поставь задачу и уезжай. В Москве часто появляться не рискуй, сроки не тяни.
– Связь через Саркисова? – Судоплатов недоверчиво прищурился.
– Нет. Звони по этому телефону, – Берия карандашом нацарапал на салфетке цифры. – Спросишь Катю, представишься Георгием из Киева, пригласишь в «Ударник», назначишь время. Это значит, что вечером следующего дня мы с тобой встречаемся.
Берия первым покинул квартиру.
– Куда дальше, Лаврентий Павлович? – спросил Саркисов, ожидавший маршала в машине, оставленной в переулке за квартал до конспиративного дома.
– Лялю проведаем, а потом на Ближнюю, – Берия прикрыл глаза и раз за разом стал прокручивать состоявшийся с Судоплатовым разговор.
Глава 20. Грешите и заблуждайтесь!
«Как же много машин и куда они все хотят попасть? А главное, зачем? Торгаши и паразиты! – Мозгалевский опустошенным взглядом созерцал тягучую пробку на третьем транспортном кольце через разбегающиеся по стеклу брызги дождя. – Все тлен и суета. А вот и подельнички».
Звонил Красноперов.
– Ты где? – бодрый голос генерала разогнал тягостные мысли.
– Еду по «трешке». – Мозгалевский пытался понять, рад он слышать товарища или не рад. – Точнее, не еду, а тащусь.
– Куда? – голос собеседника сквозил странным удивлением.
– Пинать верблюда, пока лежит, а то встанет – убежит, – прокряхтел Мозгалевский, решив для себя, что он не хочет ни видеть, ни слышать Красноперова, равно как и любого другого. Он даже тяготился своим водителем, донимавшим его глупыми рассказами про отпуск в Крыму, про оборзевших армян с автосервиса, где он чинит свою «Тойоту», и про сговор Египта с Америкой против России.
– Мы собрались, тебя ждем, – не обращая внимания на настроение Владимира, продолжал генерал.
– Где вы? – обреченно вздохнул Мозгалевский, понимая, что отвертеться от встречи не получится и никакие причины за уважительные ему не зачтут.
– Короче, съезжаешь к Лужникам и сразу увидишь пароход, он там один, не ошибешься. – Красноперов отключился, пресекая встречные возражения.
Мозгалевский развернул водителя и направился к Лужникам, недоумевая, какого черта там может делать пароход. Но, спустившись с эстакады на Лужнецкую набережную, «БМВ» Мозгалевского действительно уперся в пришвартованное трехпалубное колесное судно.
– Паратовщина какая-то, – пробормотал Мозгалевский. – Цыгане пляшут.
– Владимир Романович, вы что-то сказали? – на размышления вслух отозвался водитель.
– Дай сигарету.
– Вы же вроде как бросили? – водитель в костюме и широких темных очках (это был обязательный дресс-код обслуги Мозгалевского) протянул пачку красного «Мальборо».
– Уже начал, – прочеканил Владимир, прислушиваясь к собственной интонации и потирая переносицу.
Несмотря на запрещающие знаки и дежурившую машину ДПС, вдоль парохода стояли дорогие авто. Владимир узнал мускулистый «Лексус» Красноперова, нежное голубое купе Вики, бронированный «S-класс» Блудова. Под парами стояли чей-то «Майбах» без брони, но с охраной, мажорный «Икс-6» c парочкой ему подобных колесниц и белый, похожий на сказочный батискаф, «Бентли Мульсан».
Не выходя из машины, разглядывая гостевую парковку, Мозгалевский курил, морально приготовляясь к дежурной фальши делового общения.
– Все одно цыгане. – Владимир пригладил волосы и приоткрыл дверь, словно раздумывая, лезть ему под дождь или обождать, пока утихнет.
– Что вы сказали, Владимир Романович? – снова дернулся чуткий водитель.
– Говорю, жди меня здесь.
– Это конечно.
Пароход на поверку оказался моторной яхтой с большим полукруглым окном, задекорированным под колесную арку, внизу которой потускневшим хромом блестело название судна: «Былина». Возле трапа стоял суровый господин в целлофановой накидке.
– Вы к кому? – изобразил службу целлофановый привратник, оценивающим взглядом еще раз окинул машину Мозгалевского и добавил: – Здравствуйте!
– К Красноперову, – недовольный тем, что его заставляют мокнуть, цикнул Мозгалевский.
– Прошу вас, – охранник отступил, пропуская гостя.
В предбаннике первой палубы, куда заскочил Мозгалевский, стояли двое, о чем-то оживленно беседуя. Один высокий, в дешевом сером костюме, в некогда белой рубашке с поломанным воротником и узким в крапинку галстуке, завязанным тонким узлом на массивной шее. Словно стесняясь своего роста перед собеседником, он вжимал голову в плечи, для большей почтительности прикусывал нижнюю губу и тянул острый подбородок к яремной ямке. Напротив услужливого крепыша стояла его полная противоположность. Господин казался приложением к бутафорскому пароходу. Холен, опрятен, невысок. Не длинная и не короткая искусно стриженная борода, аккуратная подлаченная укладка с твердым пробором, открывавшая почти прямоугольный лоб. Господин обладал солидным пузцом, под стать бороде, не большим, не малым, но аккуратным. Ко всем внешним достоинствам господина, вскользь отмеченным Мозгалевским, добавлялись противоестественно красивые зубы и распорядительная физиономия приказчика. На господине был небрежно повязан галстук, разукрашенный под имперское знамя. Пухлые запястья обхватывались накрахмаленными манжетами с вычурными запонками, а на лацкане пиджака сиял какой-то монархический значок. Мозгалевский слабо разбирался в геральдике, но почему-то был уверен, что значок именно монархический, при этом ему показалось странным, что за всю жизнь он ни разу не мечтал о собственном дворецком.
«Умеренность и аккуратность, – Мозгалевский вспомнил грибоедовского Молчалина и своего услужливого водителя. – Вот бы Ваську так нарядить».
Прикидывая в уме, сколько может стоить костюм на господине и не дороговат ли он для шофера, Владимир хотел пройти дальше, но аккуратный монархист, оборвав свои наставления длинному, деловито протянул руку новому гостю.
– Добрый день. Вы, наверное, к Виктору Георгиевичу? – В рукопожатии и голосе господина сквозил еле заметный шарм собственного превосходства, в ответ на которое Мозгалевский зевнул и сунул в протянутую руку с обручальным кольцом и до безобразия, как решил про себя Владимир, ухоженными пальцами, свою вялую кисть.
Господин напряг лицевой мускул, пытаясь сдержать заерзавший от обиды подбородок, испытал взглядом длинного, не раскрыл ли тот сей неприятной сцены, и процедил: «Проходите, он в гостиной».
В ответ Владимир лишь снова победоносно зевнул.
«С такой рожей и такие эффекты!» – усмехнулся про себя Мозгалевский и прошел в зал.
Гостиная «Былины» была отделана деревом дорогих пород. На центральной стене в свете электрических канделябров в золотом окладе переливалась икона Николая Угодника, справа от которой в скромной раме висела картина Павла Рыженко «Прощание с конвоем». Вдоль полукруглого окна накрыт банкетный стол, ломившийся от яств и изысканной выпивки, которой энергично причащались немногочисленные гости.
– А вот и он! – Владимира заключил в объятия словно выросший из палубы Блудов.
– Опоздавшему поросенку и сосок у жопы! Ты пешком, что ли, ехал? – тут же приобнял Мозгалевского за плечо Красноперов. – Устали тебя ждать, – укоризненно, но довольно изрек генерал, тут же переключившись на вошедшего господина в имперском галстуке. – Хочу тебя познакомить с хозяином нашего торжества – самим Вениамином Валерьевичем Козявиным!