– Прекрати, пожалуйста, – Сванидзе нервно коснулся руки супруги, впившейся откровенно злым взглядом в Енукидзе. Мария одернула руку, схватившись за бокал.
– Какие же вы все трусы, – шепотом процедила мужу Мария, но сидящие рядом сестра Надежды Анна Сергеевна со своим мужем Станиславом Реденсом не могли этого не услышать. – Или он и под тебя девочек подкладывает?
– Я прошу тебя – замолчи, – Сванидзе больно сжал руку жены.
– Как ты можешь сидеть за одним столом с этим животным? Ему же девочек десятилетних приводят несчастные матери, чтобы от голода не сдохнуть в вашем коммунистическом раю. А вы перед ним все лебезите, он ведь и за орденок похлопочет, и за домик, и за должностишку со спецпайком для родственничка. Ненавижу! – Мария наконец высвободила руку из мужней хватки.
Сталин, услышав ссору, через стол окатил тяжелым взглядом чету Сванидзе.
– Что поделаешь, Алеша, красивая жена – всегда строптивая баба. Говорил, не женитесь на красивых, женитесь на мудрых. Ведь правду я говорю, Авель? – Сталин кивнул старому товарищу.
За столом повисла нервная тишина, которую через мгновение ловко перебил Реденс, породистый сорокалетний поляк в лычках комиссара госбезопасности:
– Я предлагаю поднять тост за хозяйку этого дома. За верную соратницу нашего дорогого и любимого товарища Сталина – очаровательную Надежду Сергеевну.
– Как возразишь этому грозному чекисту, да к тому же моему свояку. Он-то в Аллилуевых лучше меня разбирается, – согласился Хозяин.
Воздух наполнился звоном бокалов и обрывками плоских комплиментов хозяйке. Дальше о чем-то малозанимательном страстно рассуждал Николай Бухарин, плешивый партийный бонза с усами и лохматым подбородком. Его горящие глаза, в отличие от метавшегося рта, двигались резко, но редко, от точки к точке.
Рядом с Бухариным подавленно сидела его малопривлекательная жена Эсфирь Гурвич с их дочкой Светланой, которая хотела спать, а оттого капризничала и хныкала. Бухарин со своей нынешней супругой был давно в разладе, но Эсфирь дружила с Надеждой, а Света Сталина привязалась к своей маленькой бухаринской тезке. Поэтому Николай Иванович, которому с таким трудом удалось вырваться из опалы, вернув себе расположение Сталина, терпел жену и дочь.
По другую руку от глашатая Бухарина восседал холеный мужчина лет тридцати пяти, одетый явно не по советской моде. Он улыбался скользкой и глупой улыбкой. То был брат Надежды – Павел Аллилуев, в последнее время работавший в Германии на контроле за качеством закупаемой по секретным контрактам у немцев авиационной техники. Он имел смутное представление о самолетах, двигателях и международной торговле, но, облагодетельствованный высоким родством, счастливо довольствовался теплым местечком. Свою супругу, два дня назад прибывшую с ним из Берлина, Павел называл Женечкой, она была бабой крупной, властной, в безвкусном лиловом платье, неудачно подчеркивающим обвислые бока и рыхлые бесформенные ноги. Женечка, не замечавшая мужниных стеснений, большими кусками глотала ягненка, запивая его водкой. В гастрономических перерывах она о чем-то хихикала на ушко изящно-молоденькой, но нестерпимо порочной новой жене Буденного Ольге. Мадам Буденная вся была пропитана милой глупостью и бесконечным весельем. Глаза круглы, летучий и бестолковый взгляд переполнен желаниями, но лишен всякой мысли. Узкие губы неустанно дрожат улыбкой, обнажая ровные, но мелкие зубы. Нос грубоват и слегка вздернут, – но эта маленькая несуразность лишь добавляла Ольге шарма, милой беспечности и беззащитного очарования.
– Скажи тост, дорогой Серго, – Сталин обратился к моложавому грузину с большими смоляными усами, сидевшему по правую руку от вождя.
Зампреда Советского правительства Григория Орджоникидзе все друзья и близкие к нему люди обычно звали партийной кличкой «Серго». С Кобой они дружили больше двадцати лет, познакомившись в 1907 году в бакинской тюрьме, куда по обвинению в бандитизме посадили Серго. Орджоникидзе, как один из самых близких соратников Сталина, общался с ним на «ты» и обладал редким правом критиковать вождя. Дождавшись, когда сам Сталин нальет в его бокал рубиновый маджари, Серго оправил сюртук, откашлялся и повел тост. Он говорил о подпольной работе, о тюрьме, о революции и победах в гражданской войне, о том, как все смертельные испытания партия под прозорливым руководством Иосифа Виссарионовича героически преодолевала. Набившие оскомину, заплесневевшие истории Орджоникидзе так искусно оборачивал в ораторский пламень, что даже Ольга Буденная, завороженная страстью товарища Серго, впившись глазами в смоляные усы, кроме него, уже никого не видела и не слышала.
Но больше всех Серго внимал брат Надежды Аллилуевой Федор. Его странное и нежно-детское лицо, явно не соответствовавшее тридцати годам, свела восторженная судорога. Каждой фразе тостующего он твердо кивал и о чем-то шевелил губами. В семье Аллилуевых Феде прочили самое блестящее будущее. С детства он отличался незаурядными способностями в точных науках. Гимназию окончил с золотой медалью и пошел в гардемарины. Но революция рекрутировала Федю в ряды большевиков, и он оказался в отряде легендарного Камо, бандита, террориста и «художника революции», как называл его Горький. Камо любил устраивать своим бойцам проверки на преданность. Когда очередь дошла до Федора Аллилуева, он был «захвачен в плен», вокруг «кровь» и «убитые» товарищи. Оказавшись между предательством и смертью, Федор поплыл рассудком, он сам себе улыбался и сам с собою разговаривал. Блаженного Федю Сталин взял на секретарское довольствие. В придворном юродивом Иосиф Виссарионович видел что-то благородное и царственное, хотя, надо отдать должное, Федя довольно неплохо справлялся с бумажными обязанностями.
Восхитительную патетику Орджоникидзе прервало появление нового гостя. Остановившись на пороге веранды, вновь прибывший хотел дождаться завершения тоста, но был шумно встречен приветствием хозяина:
– А вот и товарищ Киров! Опаздываешь, Сергей Миронович. Хозяйку расстраиваешь. – Сталин поднялся с места, поспешив обнять друга.
– Иосиф Виссарионович, поезд из Ленинграда, как всегда, подвел. Мало мы в гражданскую железнодорожников расстреливали.
Освободившись из объятий вождя, Киров нежно пожал протянутую руку Надежды.
– Спешил, как мог, Надежда Сергеевна, простите меня сердечно.
– Штрафную ему! – засмеялся Сталин. – Как раз под тост Серго.
Пока Кирову наливали водку, Орджоникидзе быстро смял тост, и все, наконец выпили. Дорогого гостя Сталин усадил меж собой и Авелем Енукидзе. Сергей Миронович Киров, возглавлявший партийную организацию Ленинграда, считался самым близким другом Хозяина и вторым человеком в Советском государстве. За столом на фоне прочих лиц он смотрелся на особицу благодаря своей русской мужицкой породе и душевному здоровью. Киров много шутил, балагурил, словно не замечая подлых улыбок, плохо скрывавших зависть и ненависть к сталинскому любимчику.
– Что станем делать с Закавказьем, Серго? – Сталин обратился к Орджоникидзе, вполоборота повернувшись к Кирову. – Почему этот ваш феодализм такой непрошибаемый? Почему ни Микоян, ни ты сделать ничего не смогли? Здесь в России все можете, а у себя порядок навести – кишка тонка. Все малодушничаете с земляками, это вам не русскими ваньками командовать, – Коба подмигнул Сергею Мироновичу.
– Иосиф Виссарионович, мне кажется… – Орджоникидзе расстегнул верхнюю пуговицу.
– Не оправдывайся, Серго. Не надо. С врагами нужно биться, а не соглашаться. Закавказье – это наш стратегический плацдарм, поэтому там социализм должен быть построен в первую очередь. И малодушие здесь хуже, чем предательство, поскольку малодушие не только попускает и порождает измену, но и делает ее безнаказанной. Мы решили, что гражданская война закончилась, стали снисходительны и мягкотелы, а тем временем враг только и ждет, чтобы воткнуть нож в спину революции. Контрреволюционные силы смыкают ряды, окапываются в нашей партии. И нам не хватает сегодня таких бескомпромиссных товарищей, как Дзержинский, особенно на Закавказском направлении.
– Иосиф, – сладко воскликнул пьяненький Бухарин. – Советский народ устал от борьбы, он хочет мирной передышки.
– От кого я это слышу, – рассмеялся Сталин. – Не от того ли, кто вместе с Троцким призывал разжечь пожар мировой революции?
– Я всегда был самым последовательным противником Троцкого и безустанно обличал троцкистов как врагов советской власти. – Бухарин глотал воздух кривозубым ртом и дрожал козьей бородкой.
– Пошутил я, Николай. – Коба самодовольно пригладил усы. – Не нервничай так и не суетись. Кто суетился, те давно на кладбище. А вот ради революции утопить любимую жену в умывальном ведре, медленно и мучительно, помнится, ты Горькому обещал. Он мне сам твои письма показывал.
Гости, дождавшись, пока Сталин, выдержав паузу, заскрипит сухим смехом, дружно осыпали хохотом обескураженного Бухарина.
– Но хочу вернуться к нашему вопросу, – Хозяин кивнул Оржоникидзе. – Мне Менжинский и Микоян очень рекомендовали Берию. Молодой парень, тридцати еще нет, но как чекист и председатель ГПУ Грузии ведет себя жестко и принципиально.
– Главное, Иосиф, не путать принципиальность с беспринципностью. – хмельной и развязный Авель Сафронович, развалясь в кресле, закурил папиросу.
– Главное, товарищ Енукидзе, не путать революцию с поллюцией, чем многие товарищи периодически грешат. – Сталин взглядом охолонул крестного своей супруги.
– Ходят слухи, что этот Берия сотрудничал с мусаватистской разведкой, – аккуратно вставил Орджоникидзе. – К тому же он не имеет твердой политической позиции, идеологически неблагонадежен и неразборчив в методах.
– Во-первых, Серго, все это ложь и провокация. Ходили слухи, что добрая половина нашей партии, включая нас с тобой, сотрудничала с охранкой, хочу напомнить. Во-вторых, твердая политическая позиция нужна вождям, а не палачам. Чекисты должны безропотно исполнять приказы партии, а не соотносить их с коммунистическими догмами. К тому же отсутствие политической веры – отсутствие политических амбиций. Политик может стать справным чекистом, но чекисту не под силу сделаться успешным политиком. Что думаешь, Сергей Миронович? – Коба стал потрошить в трубку «Герцеговину Флор».