Кофемашина, прожевав зерна, нацедила чашку пахучего эспрессо. Сделав пару глотков, Мозгалевский мысленно окинул сети, которыми Берия оплел руководство страны и все силовые структуры. Мозгалевскому льстил этот размах. Ему стало грустно, что сон оборвется в марте, что, выйдя победителем из жерновов дьявольской советской мясорубки, он не сможет насладиться собственным триумфом. Звонок Блудова уже не казался ему странным, Мозгалевский догадывался, что ему предстоит услышать вечером.
На фоне смертельных опасностей, коварства, интриг, безграничной власти и масштабности фигуры Берии собственное настоящее представлялось Мозгалевскому бледным и жалким. Каждое пробуждение словно возвращало его с поля роскошной эпической баталии в грязное дурацкое прозябание. Его пустотелая душа жаждала страстей в восторгах или трагедиях. Именно в трагедиях, поскольку Мозгалевский относился к тем любителям пострадать, кого боль душевная, а порой и физическая, наполняла только им понятным высшим смыслом. Не созрев до членовредительства, Мозгалевский свою обязательную порцию мучений обретал в отношениях с женщинами. Он влюблялся в одних лишь дам с клеймом шлюх и невротичек, в чужих жен и фей, отягощенных детьми и наследственными недугами. Каждая его пассия оставляла уродливые рубцы на вялых нервах, на которые он не без гордости жаловался всем своим друзьям при всяком пьяном угаре. Отношения Мозгалевского с женщинами являли собой демоническую страсть. Он не мог любить без ненависти и ревности, без слез и истерик. В скандалах он обретал мрачное могущество одиночества и гордыни, с угрюмым блаженством наслаждаясь, как женский крик медленно захлебывается грудным плачем, переходящим в слезный бессвязный шепот. В такие моменты дикая одержимая улыбка палача разрывала его лицо, глаза бешено горели, а в обессиленную и раздавленную девушку летели оскорбления и проклятия.
С Полиной они познакомились на юбилее одного замминистра, куда девушка пришла в сопровождении знакомого девелопера, осваивавшего подряды Минобороны. У Антона Бельского были блестящие ногти, пестрый галстук, крокодильи пальцы и щенячьи глаза. Господин Бельский постоянно пребывал на кокаиновом шкуроходе, с мессианским восторгом рассказывал бородатые анекдоты и прокисшие слухи, называя всех на «ты». Полина явно тяготилась поведением спутника, оценивающе озирая присутствующих мужчин, совершенно не обращая внимания на косые взгляды жен и любовниц. Ее изящное тело облегали длинные узкие брюки с атласными лампасами, белая без рукавов блузка с расстегнутыми до соблазнительной ложбинки пуговицами, остроносые лаковые туфли на неприлично тонкой высокой шпильке. Несмотря на ярко вызывающий образ, Полина словно генерировала электрическое поле, обжигая до костей всех, кто имел смелость к ней приблизиться. В тот вечер Бельский прилип к Мозгалевскому, забрасывая его дурными прожектами, несусветной чушью и, на всякий случай, раболепным восхищением президентом. И Мозгалевский быстро бы избавился от назойливого чудака, если бы не Полина, сердечно заинтересовавшая Владимира.
– Чего у тебя не отнять, так это вкуса к женщинам, – Мозгалевский подлил коньяка в бокал уже пьяненького Бельского.
– Да! – Девелопер с панибратским шармом собственного превосходства обхватил за плечи Мозгалевского. – Полинка классная, но кровь мне сворачивает, как ни одна моя телка. – И, опрокинув в себя бокал, он, задумавшись, погрустнел. – Странная она, все время болеет, курит красные «Мальборо» и говорит: «Антон, вы – дурак!»
– А ты? – Мозгалевский восторжествовал, всеми силами пытаясь скрыть это от собеседника.
– Что я? – поперхнулся Бельский.
– Не дурак? – нежно улыбнулся Владимир, взглядом отыскав Полину.
– Да пошел ты, Вова! – Бельский, наконец, почувствовал подвох.
– Пошутил я, Антон Львович, – отмахнулся Мозгалевский, прикидывая в уме, как правильно распорядиться трофеем.
Но Полина уже готовила побег от постылого кавалера, и, дождавшись момента, когда Бельского отличали от животного лишь костюм, часы и галстук, она объявила ему, что он мерзок, и спешно покинула ресторан.
Девушка стояла на крыльце, курила, пытаясь вызвать такси. Мозгалевский, аккуратно последовавший за ней, предложил своего водителя и обменялся с ней телефонами. Так и начался их роман. Полине – двадцать пять, но к этому еще юному возрасту она успела обзавестись двумя детьми – мальчиками-погодками, с которыми проживала в просторной квартире на Пресне, доставшейся от нелюбимого оставленного супруга, а переезд к мужчинам, которые задерживались в ее жизни, считала крайне безнравственным. Она обожала мильфей, смородиновую водку и картины Тулуза Лотрека – «гениального карлика», восхищавшегося уродливыми проститутками. Она считала себя верующей, была знакома с иерархами, но в церковь не ходила и дома икон не держала.
В голове-кастрюльке под очаровательной крышечкой пшеничных кудрей варилась патока с гудроном. Все странное и отталкивающее в девушке почему-то становилось приманкой для мужчин, жаждущих женских неразгаданностей и эпатажной таинственности. Мозгалевский, в родную семью приходивший два-три раза в неделю, с головой погрузился в Полину, периодически заныривая в хладный омут блуда.
Эти отношения вполне устраивали Мозгалевского. Но ее дети, которые ему совершенно безразличны, стали межевыми столбами, за которые девушке было не перейти. Она любила сыновей, но прекрасно понимала, что Мозгалевский с ними несовместим. И это понимание накрывало Полину несчастьем и чувственной бессмысленностью. И оттого они порой становились одержимы друг к другу безудержной злобой, и каждому казалось, что это конец, страница перевернута и свежий вольный воздух вновь расправит сдавленную тоской и болью грудь. Но, увы, каждое столкновение неизбежно заканчивалось страстным примирением.
Даже когда Мозгалевский был уверен, что, кроме ненависти, к Полине больше ничего не осталось, он продолжал ее любить и за это тоже. Он ненавидел в ней крик и молчание, резкое «нет» и резкое «да», ревнивые обиды, тупые и длинные, самолюбивую вредность и всех ее бывших мужчин, как ему казалось, истрепавших любовь к нему. Решив, что она обиделась, Полина могла по нескольку дней не отвечать на телефон. В дни опалы Мозгалевский забывался в компаниях старых любовниц и малознакомых влюбленностей и, расплескав себя до дна, словно в лихорадке принимался писать Полине, мешая ложь, притворство, боль и бред. Вот и сейчас, после нескольких попыток дозвониться, он сочинял ей послание: «Я последнее время не могу себя найти. Бессоница. – Мозгалевский, улыбнувшись, подмигнул кофемашине. – Дышу, но не живу. Съехал с колеи. – Ему почему-то пришла в голову гоголевская птица-тройка. – Все глупо и пусто. Жутко тебя не хватает, даже просто твоего голоса в трубке. Не оставляй меня!» Крякнув от удовольствия, он отправил сообщение.
Примерно через полчаса пришел ответ: «Ладно, я немного отошла и напишу тебе кратко. Ты хороший человек, Мозгалевский, мне было очень хорошо с тобой (несмотря на все сложности), и надеюсь, что мы будем помнить друг о друге только хорошее. Может, даже дружить когда-нибудь. У тебя странный комплекс, не отрицай: ты хочешь держать на коротком поводке всех своих бывших, но я все равно думаю, что ты хорошо ко мне относишься. У меня прошли к тебе чувства, я разучилась любить мужчин, которые не любят меня, хотя еще недели три назад я тебя любила. Всякая другая будет спать с тобой и не париться, а я не могу. Мне потом плохо и противно, от себя противно. К тому же беда в том, а может, и счастье, что я не принадлежу себе. Я несу ответственность за детей. Когда мальчики просят найти им хорошего папу, я вдруг понимаю, что даже если такой и есть, то я его не вижу. Я не вижу других мужчин, когда я принадлежу другому. – Мозгалевский с ухмылкой припомнил ее блуждающий от Бельского жгучий взгляд. – Я не хочу пресловутого тихого семейного счастья. Я понимаю, что мой мужчина будет ненормальным на всю голову. Я буду от него уходить, прыгать в окно, ломиться в дверь, нырять в форточку, но он будет знать, что я его и никуда не денусь. А я буду знать, что он за меня отвечает перед людьми и перед Богом. И мы будем двигаться вперед духовно, интеллектуально, физически. Это нужно мне и мальчикам. Если в твоем сердце осталось что-то живое, прошу, оставь меня в покое. Мне нужно продышаться, пережить, отпустить. Пожалуйста, может, я и не найду своего мужчину, но сделаю все, чтоб даже без отца мальчики выросли настоящими мужиками. Чтобы они умели любить, отдавать, заботиться, ценить женщину. Прости, коротко не получилось. Надеюсь, ты поймешь».
– Вот же дура! – Мозгалевский почесал переносицу, но отправляться на юбилей к Красноперову с постылой женой ему совершенно не улыбалось. Поломав голову, чем зацепить Полину, Мозгалевский ответил: «Наши отношения, как героиновая зависимость, мы можем не общаться неделю, месяц, два – а потом снова срыв! Сначала ломка, потом пустота, и вот уже, кажется, забрезжило… и снова срыв! Так зачем же доводить друг друга, когда можно просто быть вместе. Если идет карта, зачем вставать из-за стола». – Последняя фраза показалась Мозгалевскому напыщенной и глупой, но он решил, что она и запутает Полину, и лишний раз намекнет на необязательность их связи.
Промариновав Мозгалевского в томительном ожидании, девушка ответила: «Ты сам знаешь, что не получится. Боже, я не играю в карты. Я все время винила в чем-то тебя, то ты не прав, то ты вел себя не так. Но сейчас это не важно. Героин – это я! Ты больше никогда не почувствуешь того, что чувствовал со мной. Тебе с этим жить. Ты случайно вляпался и, надеюсь, соскочишь. Я не хочу тебя держать и не буду. Ты сильный, тебе чужда зависимость!»
Глава 27. Глотатели пустот
Свои рождения генерал любил отмечать с размахом, и вовсе не в силу властного тщеславия, которым он не выделялся среди прочих в чинах и звездах, просто Красноперов был хлебосольным мужиком, любил друзей, праздники и масштабы. Техническим устроителем банкета выступила Вика, старавшаяся не отставать от ресторанной моды. В заведение «Соленое море» гостей пускали строго по списку, провожали и усаживали в зале на предначертанные им места. Вика, подойдя к организации события ответственно и строго, в письменных приглашениях требовала от гостей следовать дресс-коду Black Tie. Однако смокинги с бабочками надели коммерсанты и чиновники не выше чьих-то помощников и мелких замов.