— На берегу пустынных волн
Стоял он…
Затем посмотрел назад. Свежие срубы, клетки бараков и кубы заготовленного леса развернулись вправо и влево по берегам. Жалостно надрываясь, свистел паровозик узкоколейки.
— Здесь будет город заложен…
прочитал Митин, глубоко вздохнул и почувствовал, что запах тесаного леса и стружек опьяняет его как старый мед. Затем он встал и пошел на стройку. Дальше были будни: похвалы, брань, прямой провод, телеграммы и телефон.
Пятьдесят верст до широкой колеи он сделал в шесть часов на иноходце. Затем поймал уходящий на север «Максим» и через четырнадцать часов вышел на Каланчевскую площадь в Москве.
Было одиннадцать часов утра, когда он позвонил у дверей Мерца. Ему открыла Ксана. Она посмотрела на болотные сапоги, вымазанные известкой и глиной, вдохнула еще не выветрившейся запах болотных трав и стружек. Митин и Ксана посмотрели друг на друга с некоторым смущением, затем она покачала головой и пошла в комнаты. Мерц лежал на диване в верблюжьей куртке с забинтованным горлом. В комнате был слабый запах компресса и лекарств.
— Как здоровье? — спросил Митин. — Грипп?
— Грипп.
Митин сел, посмотрел на Мерца, подумал, почему Мерц выглядит старше, чем всегда, и решил, что это от седой щетины на подбородке. Мерц сидел в профиль. Митин видел его желтое, восковое ухо и шею над компрессом. Конечно, это старость… Но почему это начинается так внезапно, почему со стороны этого долго не замечаешь, а когда заметишь, то ясно, что перед тобой старик. Он поднял глаза, встретил взгляд Ксаны и понял, что у них обоих одни и те же мысли.
— Ну? — нетерпеливо сказал Мерц.
— С транспортом все благополучно, — по военной привычке, точно рапортуя начал Митин, — вопрос о закладке пока остается открытым. Дело в том, что до официальной закладки придется устроить выезд на места. И выезд надо обставить как следует. Чтобы не как в прошлый раз по узкоколейке переть пятьдесят верст чуть ли не четыре часа. Люди занятые — члены правительства.
— Что ж, можно на дрезинах, на новых авто-дрезинах, — подумав сказал Мерц.
— На дрезинах куда лучше. Вроде прогулки. Воздух, как на даче… Давайте, вот что — я пойду переоденусь, потом в баню и опять к вам.
— Как хотите.
— Так-то лучше. Притом вы больны.
— Думаю, к четвергу поправлюсь.
— А вы не торопитесь. Чего вам….. Д-да не очень запущены. Справимся. Все как будто хорошо. И о переменах затихли. А вы горячку пороли. Чудак человек!
— Да. Затихли. До поры до времени… В конце концов меня слопают. Почитайте «Кельнише цайтунг».
— А что? — спросил Митин и опять сел.
— Вы почитайте. Там черным по белому написано о моем уходе.
— Ну что ж что написали. Не очень вас слопаешь. Вы колючий.
— На теннисе сегодня будете? — спросила Ксана.
— Куда там. Времени не хватает.
— Раньше, небось, хватало, — сказала она, упирая на «раньше».
— Мало ли что раньше.
Ксана ушла к себе, внимательно взглянув на Митина. Митин встал и встряхнулся. В комнате его разбирал сон.
— Кстати, был у вас этот… Ну, как его… Ну, тот белый… шофер?
— Печерский? Не был.
— И хорошо, что не был. Тип, я вам скажу. Гоните вы его…
— Почему? Жалкий человек…
— Все они жалкие, пока под конем. Ну нате, — он протянул руку Мерцу. — Через часок забегу.
— Заходите.
— А вы куда? — спросил Митин, замечая, что Мерц встает с дивана. — Вам бы лежать.
— Пойду почитаю журналы.
Мерц ушел в кабинет, слегка шаркая туфлями. Митин постоял мгновение в раздумьи и нерешительности, покачал головой, вздохнул, и пошел в комнату Ксаны. Между тем в кабинете зазвонил телефон. Мерц взял трубку и внятно и тихо сказал:
— Вас слушают.
— Говорит Ричард Клемм, корреспондент «Пресс-корпорейшен».
— А, — сказал Мерц. — Мне звонили из управления относительно вашей просьбы. Раньше четверга, к сожалению, невозможно.
Но господин Клемм вежливо настаивал на том, чтобы его приняли именно сегодня, хотя бы на квартире. Шестьдесят газет с тиражом в шесть миллионов экземпляров не могут ждать до четверга.
— Хорошо, — сказал Мерц, — приезжайте. — Положил трубку на рычаг, подумал и медленно пошел в столовую. В столовой он поправил диванные подушки, взял подмышку плэд и увидел на стуле портфель и кэпи Митина. «Хорошо», вслух подумал Мерц и пошел в комнату Ксаны. Если бы человек со стороны наблюдал Мерца, его удивило бы странное поведение Николая Васильевича. Николай Васильевич взялся за ручку двери, но вдруг отпустил ее и отступил на шаг от дверей. Лицо Мерца выразило некоторое недоумение, даже смущение. Однако он опять взялся за ручку, на этот раз прислушался и опять отступил. В эту минуту дверь открылась и навстречу Мерцу вышли Ксана и Митин. И в лице Митина тоже было некоторое замешательство.
— А я вот… — не совсем ловко начал он и поискал глазами портфель и кэпи.
— Хорошо, что не ушли. — Совсем спокойно сказал Мерц. — Сейчас звонил мне Клемм, — корреспондент «Пресс-корпорейшен». В управлении я могу его принять не раньше четверга. Он звонил и просил принять его здесь, дома. Мне кажется — не совсем удобно. С другой стороны иностранный корреспондент, представитель крупного агентства. Было бы очень полезно. Это, вероятно по поводу заграничных заметок.
— А вы примите. Разумеется полезно. Примите.
— Я так и сделал. Он зайдет сегодня.
— Ну, всего, — сказал Митин, взял портфель и кэпи и, стараясь не слишком торопиться, ушел.
Ксана стояла у дверей и рассеянно смотрела на свет. Мерц боком, как то мимо Ксаны, пошел в кабинет и мимоходом сказал:
— Однако, у вас дружба.
— Что?
— У вас дружба, — повторил Мерц.
— Ну, что ж… Он хороший парень.
— Как меняются мнения. Раньше ты как будто…
— А в чем, собственно, дело? Тебе не нравится? — повышая голос, спросил Ксана.
— Мне пожалуй, все равно, — устало сказал Мерц. — Но целоваться даже у себя, в своей комнате, следует с оглядкой.
Несколько мгновений оба молчали.
— Я не из тех мужей, которые придают этому особенное значение, однако… — и он сделал движение в сторону двери кабинета.
— Нет, погоди, почему ты не договариваешь?
— Мне не до этого, — с раздражением сказал Мерц.
— «Не до этого». Мило. Мимоходом сказал гадость.
— Конечно, делать гадости лучше. Я прекрасно понимаю, мой возраст, разница в летах… Да что там…
— Николай Васильевич! — звонким, звенящим голосом окликнула Мерца Ксана. Он остановился на пороге, но не повернулся к ней. — Николай Васильевич, помнишь — разговор ночью на набережной? Ты сказал: «Ксана, я все понимаю и предвижу, но люблю вас и выдержу…»
— Я еще сказал что-то о честности, надо быть честной и искренной.
— Верно. Честной и искренной. Хорошо. Тогда, если хочешь знать…
Но резкий и короткий звонок прервал ее.
— Я открою, — сказала Ксана и вышла. Английский замок туго открывался, руки Ксаны слегка дрожали. Она все же открыла дверь. На пороге стоял Печерский.
XI
— Николай Васильевич, я собственно, вот по какому делу. Сколько помнится вы изволили обещать мне любезное содействие… — начал Печерский.
— Да, да… Но вот этот грипп. Ну как у вас? Обжились в Москве?
— Все благополучно. Вот только насчет работы… Средства кончаются, надо подумать о заработке.
— В самом деле, ты забыл, — осторожно вмешалась Ксана.
— Я записал у себя. Не так уж трудно найти работу квалифицированному шоферу. Но, конечно, придется поискать.
— Трудно ждать, Николай Васильевич, очень трудно. И не в смысле одного заработка, а вообще…
— То есть, как вообще? — спросила Ксана. — Сейчас только она рассмотрела Печерского. Раньше он держался независимее и наглее. Сейчас он был, видимо, смущен. Затем он похудел. Еще резче обозначились скулы и четырехугольный подбородок.
— Надо, так сказать, легализоваться. Я человек с волчьим билетом. И вот такой человек ходит по Москве, не работает, живет на неопределенные средства… Мало ли какие могут быть осложнения…
Мерц улыбнулся и пожал плечами.
— Позвольте, поскольку вас сюда пустили, поскольку вы легально приехали, какие же могут быть осложнения?
— В этом смысле у вас все в порядке? — спросила Ксана.
— Точно так, разумеется. Но Николай Васильевич… я издергался. У меня чуть ли не галлюцинация, что-то вроде мании преследования. Вот потому я и беспокою вас. Человек на работе, устроившийся, так сказать, сомнений не вызывает. А я без определенных занятий… Надо легализоваться.
— Кто вас преследует? Кому вы нужны? — резко спросила Ксана и Мерц неодобрительно оглянулся на нее и наклонился к Печерскому.
— Я понимаю, в первое время это естественно, боролись, активно боролись, затем вернулись сюда. Вы видите прежних противников лицом к лицу. Естественно, некоторое, не имеющее под собой почвы, беспокойство. Но не преувеличивайте; и не распускайте нервы. Я сделаю, что смогу… Может быть… — Мерц покраснел.
Печерский понял, что сейчас Мерц предложит ему денег. Он встал и тоже покраснел, но как раз в эту минуту раздался звонок. Ксана ушла открывать.
— Содействие, так сказать, рекомендация, вот все, что требуется от вас, Николай Васильевич.
— Что касается меня…
— Это к тебе, — сказала Ксана и протянула Мерцу визитную карточку.
— Простите, ко мне по делу. — Мерц встал и протянул Печерскому руку. — Позвоните мне сюда или в четверг на службу.
— Обязательно. Имею честь кланяться.
Печерский взял руку Ксаны, и она почувствовала, как дрогнула его холодноватая, длинная рука. Она подняла голову и увидела глаза Печерского пустые, прозрачные, стеклянные глаза, обращенные к двери из коридора. Это был испуг и отчаянье. На пороге стоял очень высокий, худой, лысый до того, что трудно было рассмотреть где лицо переходит в лысину, человек. Человек держал в руках шляпу и желтые перчатки и смотрел мимо Ксаны и Печерского в сторону Мерца.