— Технических недостатков полным-полно, придется их прикрывать собственной храбростью. Команду нам, братишка, надо укомплектовать знатную.
— Укомплектуем, — ответил Денисов и взглянул на рабочих, стоявших поблизости.
Славке показалось, что Иван Михайлович смотрит именно на них, на мальчишек. Стало страшновато, приближалась напряженная минута: возьмут их или нет? Тут бы в самый раз какую-нибудь бодрую позу принять: нужны вам храбрые люди — вот они, мы!
Но Славка никакой позы не принимал, да и Петро выкатил грудь колесом чересчур поздно: никто в их сторону уже не смотрел.
Сухоруков и Денисов направились к приземистой будке, где кассир выдавал рабочим деньги и талоны на продукты и обеды. Ребята пошли вслед за ними, заняли место в очереди. На этот раз повезло: Иван Михайлович заговорил с ними, весело подмигнул, мол, держи, рабочий класс, первую получку. Главное, не хлопчиками назвал, не ребятней, а этим самым… классом!
Деньги и талоны они положили в карманы не пересчитывая. Все внимание брошено на то, чтобы не упустить из вида Сухорукова и Денисова, переговорить с ними. Но остаться с Иваном Михайловичем с глазу на глаз оказалось делом нелегким: рабочие по одному и группами подходили к нему и к командиру. С неприязнью, почти враждебно, смотрели мальчишки в эту минуту на своих старших товарищей: небось тоже в команду просятся, у них-то шансов больше…
Окруженный людьми, Иван Михайлович весело говорил:
— Еще не так давно в день получки вокруг мастерских осада была. Женщины. Каждая своего караулит. Чуть упустит — все, пиши пропало: муженек полполучки в кабаке оставит. Жена причитает, ребятишки ревут… Весело, одним словом. А сегодня, полюбуйтесь, ни одной жинки за воротами. Доверять нам стали!
— А может, водочка ноне несладкая? — рассмеялся в толпе кто-то.
— Водка всегда хороша… когда от нее подальше держишься, — отпарировал Денисов. — Ну, а ежели серьезно говорить, то скажите, товарищи, кому сейчас охота себя по кабакам растрачивать, когда революцию защищать надо, когда жизнь в стране такая прекрасная намечается! Горя и злости у нас, конечно, еще много, но их не в вине топить надо, а в схватках с врагами.
Рабочие — наверное, и те, кто не против пропустить стаканчик-другой, — одобрительно кивали головами. В словах комиссара была правда.
Потом пронзительно засвистел паровоз, скликая всех на митинг.
Несколько пустых снарядных ящиков были покрыты красной материей — и стол готов. Позади стола стояли Мартынов и Горелик. К ним присоединились Иван Михайлович, Сухоруков, еще несколько человек. Открыл митинг товарищ Мартынов.
Славка и Петро внимательно слушали выступления и в то же время, как взрослые, вытирали плотной паклей замасленные по локоть руки. Рабочие говорили о бандах, о грозящей городу опасности, о бронепоезде. Ему, предлагали они, нужно дать доброе название.
— Какие будут мнения? Как окрестим нашего богатыря? — и Мартынов оглядел всех, а потом взгляд его любовно остановился на бронепоезде.
И тут Петро, неожиданно для Славки, а может, и для самого себя, задорно выкрикнул:
— Всем гидрам — амба!
Кое-кто в толпе засмеялся, остальные молчали. Но раздался голос и в защиту:
— А что, братцы? Чи, може, не амба гидрам и контрам? Безусловно, амба.
Мальчики обернулись и увидели, что эти слова принадлежат тому верзиле, что как-то прохлаждался у водокачки в рабочее время. Петро был готов взять обратно свое предложение: ведь кто его поддерживает? Лентяй, оказывается. Да и Славка укоризненно качал головой: «Эх ты, все дело портишь!»
Впрочем, имя бронепоезду дали другое — «Витязь революции».
Это понравилось всем.
— Что ж, — сказал Мартынов. — Отныне наша стальная крепость пусть называется так.
Наконец-то удалось ребятам заговорить с Иваном Михайловичем о самом главном. Люди после митинга расходились кто куда, и Денисов внимательно выслушал Петра и Славку. Видя их волнение, он подбадривал друзей улыбкой, согласными кивками головы.
Впрочем, мальчишки до последнего не верили, что их берут на броневик — все было как во сне. И даже проще. А все потому, что в этой крепости на колесах, оказывается, кроме бойцов, потребовались и другие специалисты: путейцы, ремонтники и прочие.
— Зачислим вас в железнодорожный взвод, — сказал Иван Михайлович.
Петро как-то дернулся, хотел вступить в пререкания с Денисовым, но Славка вовремя попридержал его и, когда они все-таки, бесконечно счастливые, удалились, набросился на друга:
— Он тебе кто есть?
— Как кто? Иван Михалыч.
— Он тебе прежде всего комиссар. Изволь подчиняться, а не базар устраивать. Выслушал, сказал «есть», и — кругом! Как справдешний боец…
Славка бросил руку к уху, круто повернулся, правда, не через левое плечо, как положено, а через правое.
— Во как надо!
На Петра это подействовало не очень-то.
— Комиссар, комиссар… а чего же он нас в рабочие зачисляет, а не в бойцы? Видал, в теплушку походную кухню ставят, не вздумает ли он нас еще в повара определить?
— Ты, Петь, не волнуйся, — успокаивал Славка. — Ну, поработаем с ремонтниками, а потом, ей-ей, в пулеметную команду нас возьмут. Вот побачишь. Точно!
Теперь уже и Петро поверил в свое боевое будущее. Да и как не поверить, ведь вот он — бронепоезд! Можно подойти и рукой похлопать по его стальным бокам, пройтись вдоль него от паровоза до самого последнего вагона. И они уже не Славка и Петька, а бойцы железнодорожного взвода Тимчук и Завгородный. Железнодорожного — лишь для начала.
А там видно будет!..
Сегодняшний день отдан на сборы. Завтра с утра все должны прибыть сюда в полной готовности: в любой час может прозвучать боевой приказ.
Вместе со взрослыми мальчики вышли за ворота мастерских. Куда теперь? И Петро предложил сбегать на речку, хоть разок искупаться. Что ж, подумал Славка, теплых дней осталось не так уж много, да и события впереди могут быть всякие: как втянется бронепоезд в бои — не до купания.
Но и сейчас они уже не могли беспечно бултыхаться, как раньше. Славка нырнул раз-другой, потом постирал рубашку. Да так и натянул ее, почти сырую.
— Ты бы хоть отжал ее, — сказал Петро.
Славка сдернул ее с плеч, стал сильно выкручивать; мутно-красные капли падали на траву. А затем он перекинул все еще влажную линялую рубашку через плечо.
Дома их ожидала радость — наконец-то вернулся из больницы дед. Худой, серый, с колючей щетиной на лице, но веселый.
— Ну, пацаны, здорово! Значит, воевать уходите. А что, ежли я вас сейчас ремнем за это, а?
— Да мы же не воевать, — возразил Петро, — просто работать будем на бронепоезде.
А Славка был настолько рад, что даже возражать не стал: он теперь одинаково охотно принял бы и ласковое слово деда, и ремень, тем более, что не было еще такого, только грозится всегда дед. Славка смотрел на его исхудалое лицо и думал, что слабый, с трудом переставляющий ноги дед все же успел поговорить с кем-то, успел узнать о зачислении ребят в железнодорожный взвод. «Беспокоится он, переживает, только с виду веселый».
В душе шевельнулось теплое чувство, аж слезы навернулись.
А слов не было, не нашлось. И от этого Славка растерянно моргал глазами, а потом положил на стол перед старым Никифором бумажки.
— Тут талоны на продукты, все тебе, дедусь, не потеряй.
И Петро тут же присоединил свои.
Запершило в горле у Никифора, он прокашлялся и мазнул пальцами по глазам. Деланно-строгим голосом сказал Петру и Славке:
— Вы что же, шалопаи, думаете, что сами на бронепоезде уйдете, а я буду дома прохлаждаться? Дудки с маслом. Отлежусь денька два-три, окрепну и — к вам. Иначе и не отпустил бы!
Мальчишки замахали руками, зашумели, всячески показывая, как они рады этому. Но, если говорить честно, где-то рядом с радостью в их души поселилась и досада: до каких же пор будут опекать нас? Никак не дают развернуться.
Бойцы находились в теплушках бронепоезда уже несколько дней, но приказ на выступление все еще не приходил.
Наконец утречком подлетел к железнодорожным мастерским запыленный всадник и передал Сухорукову пакет.
Вся команда сразу зашевелилась, поднялась, а через час тихо, без гудков, «Витязь революции» покинул мастерские и, набирая скорость, миновал здание вокзала.
Мешочники, сутками осаждавшие эти места в надежде попасть на какой-нибудь эшелон, во все глаза глядели на невиданный состав, шептались: «А шо цэ воно такэ?»
Петро, мельком оглядев их лица, сказал другу:
— А может быть, среди них шпионы есть.
— Ну и что? Много ли они узнают. Вышел бронепоезд, а куда? Даже нам с тобой неизвестно.
— Все равно, — не сдавался Петро, — я бы на месте командира всех этих мешочников в шею. А отправление дал бы ночью, в темноте.
Разговор их услышал командир пулеметчиков Чернобрив.
Он похлопал по плечу одного и другого, сказал внушительно:
— Командованию виднее, когда давать отправку, а от людей на вокзалах избавиться невозможно, не все же там спекулянты.
Это знакомство с Чернобривом Петро решил использовать.
Дождался удобного момента и попросил безо всякого:
— Дядя Саша, возьмите меня и Славку к пулеметчикам. Мы сумеем! У нас глаза крепкие, не то что у очкастых.
Чернобрив не ответил прямо, помолчал минуту, спросил:
— Ты про каких очкастых? Тех двух? — кивнул головой на бойцов. — Лучшие стрелки.
Отошел в сторону Чернобрив, не добавил ни слова.
Кто-то из пулеметчиков засмеялся: «Ишь, чего захотели мальцы!» А один старичок, тоже из этого взвода, прошамкал:
— У тебя, командир, племяннички жавелись, так и чешуть: «Дядь Шаша, дядь Шаша…»
Тут уже и Славка не выдержал. Что же получается: смеются над ними?
Как обращаться к командиру, они с Петром, между прочим, знают. Но если ты не в строю, можно и по-обычному говорить, не обязательно «товарищ комроты»…
За день «Витязь революции» трижды занимал огневые позиции, вел орудийный и пулеметный огонь.