— Ну нет! — твердо сказал он. — Если кому и залазить в самое пекло, то комиссару. Тем более я когда-то в горячем цехе работал на Урале.
Это прозвучало как довод. Денисов стал натягивать фуфайку. Шутил с бойцами.
— Ну, чего замолчали? Сколько в топке градусов, а, машинист? Более двухсот? Только-то? Чаек мы пьем с удовольствием, а в нем все сто. Вот и считайте, двойной чай — выдержу.
Обмотал лицо комиссар и стал влезать в топку, а руками знаки делает: мол, инструмент подавайте!
И в эту минуту несколько бойцов одновременно увидели дымок: со станции Горошино шел паровоз.
Денисова тут же вытащили из топки, он едва держался на ногах.
Бандиты, рыскавшие по степи в поисках раненых и оружия, все-таки обнаружили Славку. Как ни старался он укрыться в кустах, не вышло. Эх, еще бы несколько часов, стемнело бы, — ни за что не схватить тогда Славку!..
— Слышь, Горпищенко, покличь хорунжего, мы тут шпиена поймали, — крикнул один.
— Та не шпиона! Просто хлопец какой-то подозрительный, — крикнул второй, бородатый.
Вскоре Славка, отправленный под конвоем на Каменку, предстал перед хорунжим. Казаки доложили, что мальчик, должно быть, с бронепоезда.
— Откуда ты такой чумазый? — спросил хорунжий и, неожиданно достав из-под жупана круглое дамское зеркальце, протянул его. — На, полюбуйся, какой ты красивый.
Славка ожидал, что перед его носом начнут размахивать пистолетами и шашками, а тут ему зеркало суют. Он пожал плечами. Ну да, грязный, лицо черное, в земле и дыме, с кровоподтеками.
Вокруг него стояли вояки. Как на подбор. Один — чубатый, со шрамом через всю морду — еле держался на ногах, другой — с вислыми усами, в гуцульской сорочке — весь обвешан оружием. Что арсенал… Именно поэтому более всего поразил Славку сам хорунжий: он был похож… на человека!
— Никто тебя пальцем не тронет, говори правду, — услышал мальчик.
«Думает лаской взять… Дулю тебе!»
— Молчишь? — взвился на дыбы тот. — Обыскать сукина сына.
Славка и сам забыл, что у него в карманах. Так, случайные вещи, — ключи, оказывается, винтовочный патрон, кусок марли вместо платка. И вдруг поверх всего этого бандит положил на стол письмо.
Хорунжий сразу же потянулся к нему. А Слава весь сжался — но только на секунду. Он тут же выпрямился и даже повеселел.
— Письмо это секретное, не трожьте.
Хорунжий снова принял спокойно-издевательскую позу:
— Секретное? Что ты, мальчик, какие у тебя могут быть секреты от дяди!
Все вокруг рассмеялись. Хорунжий самодовольно огляделся.
Тогда Славка рванулся к столу и накрыл конверт ладонью.
— Это письмо лично атаману Буряку, только возьмите — он вас зарубит!
На лице хорунжего отразилось удивление. Он сказал:
— Сейчас проверю… Тем более что Григорий Степанович Буряк мой друг и однокашник. Он мне простит мое любопытство.
Хорунжий быстро пробежал глазами написанное. И сразу переменился.
— Чего ж ты, пацан, сразу не сказал?.. Иди умойся. Есть, наверное, хочешь?
— Хочу, — ответил Славка и направился в сени, умываться.
— Ну, а как живет Оксана? Я ведь и ее знаю.
— Хорошо живет, — Славка поливал из кружки, отфыркивался. — Она в театре работает. «Наталка-Полтавка», «Сватанье на Гончаривке»… знаете? Она там главные роли играет. Красиво играет.
Славка отказался от полотенца и вытерся своим куском марли. И снова отвечал на вопросы.
Он врал, врал упоенно. По дороге, когда его вели сюда, он решил говорить одно. Дескать, шел из города, а у железки как раз начался бой, рядом снаряд упал, — вот он и спрятался… Но теперь он решился даже на дерзость.
— Понимаете? Как она мне письмо вручила, так я и подумал: «Где ж мне искать Григория Степаныча? Только у банд… у самостийников, значит». Ну, прихожу на вокзал. А тут бронепоезд отправляется, против ваших отрядов, значит. Я р-раз! И вцепился в последнюю платформу.
— Так ты на бронепоезде был? — удивился хорунжий. — Не брешешь?
«Вот те на! — подумал Славка. — Первый раз за весь вечер правду сказал, а он не верит».
— Конечно был, ей-богу!.. А за Каменкой ваша пушка ка-ак дала по платформе, я и вывалился из нее.
— Это точно! — загудели бандиты. — Крепко мы саданули ему!..
Славка не отказал себе в удовольствии охладить их пыл:
— Из людей-то один я там был. А так… рельсы там, бревна.
— Ну, да, балластная платформа, — снова загудели бандиты, радуясь, что все так чудесно сошлось. Сплошная правда.
— А не знаешь ли ты, парень, сколько там пушек и пулеметов? — неожиданно спросил тот, со шрамом.
Славка развел руками.
— Чего не знаю, того не знаю. Всю дорогу на том балласте сидел.
— Ну, а сам ты кто есть?
— Просто человек. Ни за красных я, ни за белых, сам за себя.
— Ну и дурак, — разозлился хорунжий. — Ты украинец и должен быть за самостийников.
«Дулю тебе!» — снова подумал Славка, а вслух уклончиво сказал:
— Надо присмотреться.
Внезапно он вспомнил о Петре. «Увидел бы, какой спектакль я тут им устраиваю!»
Славка ел хлеб с салом и решал: как стемнеет — дам деру. Они всерьез поверили мне, охранять не станут.
Но плану этому помешало появление Буряка.
Как только о нем доложили хорунжему, тот приказал:
— Пригласите сюда немедленно.
Буряк вошел в хату усталый, покрытый пылью. Пожал руку хорунжему, сел и пододвинул к себе стакан.
— Приятный сюрприз, — сказал хорунжий, показывая на Славку. — Письмецо тебе, Григорий…
И снова начались расспросы, теперь уже Буряка.
— Ты где Оксану видел? Когда?
И опять Славка, подогрев себя, фантазировал:
— Я в театре каждый день бываю. Ну, почти каждый… Нас туда зовут, когда надо толпу изображать. Вот и говорит мне теть Ксана: так и так. А за это тебе — золотую пятерку! — и, боясь, что Буряк захочет посмотреть монету, быстро добавил: — Я ее на жратву променял, на колбасу и хлеб.
— Узнаю Оксанину щедрость, — улыбнулся хорунжий. — Что будешь делать, Григорий, поедешь?
— Не до этого сейчас, — сказал Буряк.
— Я бы на твоем месте подумал. Тут есть одно обстоятельство… А ну, хлопец, выйди, погуляй пока…
Славка вышел из хаты. Со стороны станции слышались голоса, лязг оружия, конское ржание. А с другой стороны хаты резко начиналась степь, и, погруженная в темноту, она была спокойной, бестревожной; уйти в эту сторону можно, наверное, довольно легко.
И захотелось тут же сделать это.
Но что-то остановило Славку. «Они какой-то план надумали, гады, надо бы пронюхать!» — он подполз к открытому окну и стал вслушиваться.
Атаман Буряк молчал, говорил один хорунжий.
— Да пойми же ты наконец, — горячился он. — Надо организовать выступление и в самом городе, так сказать, взорвать изнутри. А тут такой случай…
— А отряд на кого брошу? Начштаба у меня, сам знаешь, ни к черту.
— Найдем другого, не беспокойся. Когда вернешься, опять возглавишь. Впрочем, если операция пройдет удачно, то неминуемо в гору пойдешь — и чин, и должность. Жаль, Палия нет. Он бы тебе то же самое сказал: упускать такой случай просто грех.
Славка отполз в сторону.
Вот оно что! В город хотят проникнуть… Побродив еще немного, он стукнул в дверь.
— Заходи, заходи, поедешь с Григорием Степановичем на подводе в город, — сказал хорунжий.
Сам Буряк, уронив голову на темные от загара руки, дремал тут же за столом. Похоже, плачет. Или так, нетрезвый… Он поднял тяжелые веки.
— Где проживает Оксана, знаешь?
— По Столыпинской, большой угловой дом.
— Н-да-с, давно я не был в городе, — Буряк снова клюнул тяжелой головой.
— Пойду документы тебе готовить, — хорунжий тронул за плечо сонного атамана.
Буряк продолжал дремать, и Славка не знал, что ему делать.
Все же он спросил:
— А когда поедем, утром?
— Нет, нынче. К утру на месте будем, а может, и заночуем где… Дорогу-то хорошо знаешь?
— Совсем не знаю. Я ведь на поезде…
Буряк с силой потер ладонями лицо.
— Придется проводника брать.
«Эх, не сообразил я, — сокрушался Славка, — от одного, в случае чего, и удрать легче. А сейчас их двое будет…»
Проводника дал хорунжий, и вскоре подвода покатила по дороге, поднимая клубы пыли. В темноте пылинок не видно, да вот скрипят, проклятые, в зубах. Один раз на горке подвода подпрыгнула так, что спящий атаман чуть не вывалился.
— Эй, Горпищенко, — крикнул он, — не гони так, ты мне увесь сон прогнал!
А Славке не спалось. Едут, а что дальше? Ну, нич-чего, он им устроит ловушку, сразу же сообщит Мартынову и Горелику. Чекисты ведь сами хотели, чтобы Буряк получил письмо. Вот он и получил.
Через час Горпищенко остановил лошадь и сказал:
— Тут село рядом, Выселки. Заночевать бы?
— Ладно, поворачивай…
При въезде в село их встретили вооруженные люди. Окружили подводу:
— Слазь, хто такие? Документы давай.
Славка с любопытством ждал, что же будет дальше. Конечно, Буряку теперь никто не страшен: его снабдили документами и для красных, и для белых. Однако он не торопился их показывать.
— А сами вы кто?
— Я Иван Божко, председатель комитета незаможников. Держим самооборону от бандитов.
— Ты не беспокойся, товарищ, мы свои, — и атаман показал бумагу. — Нам бы остановиться, переночевать.
— Можно. Пошли ко мне, устрою…
Когда Буряк и Горпищенко захрапели, Славка на цыпочках вышел из хаты.
Луна скатывалась к дальнему лесу, было светло, но Славка не знал, куда идти — вправо, влево?… Поблизости голоса людей.
Славка метнулся на них.
— Мне председателя комнезама! — еще издали крикнул Славка, а подойдя, увидел, что и он, оказывается, здесь.
Тут, при людях, Славка и рассказал, кто же в действительности его спутники.
— А чем докажешь, что не поклеп это?
Славка потупился.
— Доказать не могу. Смогу только в городе. Не верите — вяжите и меня.
— Добре, — согласился председатель. И, поручив Славку одному из своих, бросился с остальными к своей хате.