Высшая милость — страница 4 из 4

Все печати

26

Утро. Крики чаек над рыбным базаром в Биллинггейте. Телеги, грохочущие по улицам, обычные звуки города, торгового и пробуждающегося, города, патрулирующего армией Парламента, продолжающего искать Смолевку.

Марта Ренселинк принесла ей дорожное платье.

— Не спрашивай меня зачем, Смолевка, я не знаю. Эта свинья ничего мне не сказала, — Деворакс прислал дешевое грубое черное платье. Капор соответствовал платью.

Мардохей Лопез расцеловал её в обе щеки.

— Может быть, я ещё приеду на вашу свадьбу, а?

Она улыбнулась.

— Может, Тоби больше не хочет жениться на мне.

— Ты никогда не говорила, что он глупец!

Она засмеялась.

— Приезжайте на нашу свадьбу.

— Если смогу. Я ещё не знаю. Береги себя, моя милая. Печать у тебя?

Она кивнула. Она висела у неё на шее, знакомое и необычно странное чувство.

— Я отдам её Тоби на хранение.

— Хорошо, — он взял её под локоть. — Деньги с собой?

— Да.

— А Марта упаковала твою одежду на телегу и положила еды на дорогу. Всё будет хорошо! А Вавассор даст тебе спутника в дорогу, не очень приятного, но он защитит тебя.

— Спутника?

— Он хочет, чтобы это был сюрприз. Пойдем!

Во дворе, куда она приехала в первый раз и откуда вошла в дом, стояла небольшая захудалая подвода. Её окружали солдаты Деворакса. Все они были на лошадях, все вооружены и украшены Парламентскими поясами. Только Мейсон был не вооружен. Он, также как Смолевка, был одет бедно и убого, и ждал её возле места возницы. Деворакс увидел её и усмехнулся.

— Иди сюда, девушка! Встречай братца, — он указал на Мейсона.

Мейсон засмеялся.

— Привет, сестрица.

Деворакс тоже засмеялся.

— И что вы делаете, Мейсон?

— Хороним отца, сэр!

Мужчины загоготали. Деворакс, удивительно проворно для мужчины пятого десятка лет, запрыгнул на телегу и подъехал к Смолевке.

— Дай мне свою руку.

На телеге стоял длинный ящик. Деворакс поднял крышку, выпустив зловонный запах.

— Встречай папашу.

Смолевка сморщилась. В ящике находился труп старого мужчины. Иссохшее тело было завернуто в грязные тряпки. Волосы трупа были седые и редкие, щеки ввалились, губы посинели от смерти. Вавассор усмехнулся:

— Мы зовем его «Старина Том». Ты его дочь, и у тебя бумаги, указывающие, что ты везешь его в Хай Уэйкомб, чтобы похоронить. Если кто-нибудь будет спрашивать, от чего он умер, говори, что от чумы, — он посмотрел на «Старину Тома». — Он обошелся мне в десять фунтов. На всё взлетели цены в этом чёртовом городе, — он бросил крышку и посмотрел на Мейсона. — Вы будете ехать сами по себе, пока не выберемся из Лондона. Понял?

— Да, сэр.

— Открывай! — Деворакс помахал на ворота. — Пошли!

Они собирались проехать через город, чтобы избежать обширного южного объезда до следующего моста. На Лондонском мосту солдаты взобрались на телегу, но вид старика убедил их, что они не хотят обыскивать дальше вонючую телегу. То же самое было в Ладгейте и у Найт Бридж, где их остановили в третий и последний раз. Смолевка каждый раз переживала. Вавассор и солдаты ускакали далеко вперёд, их не было видно, и она боялась, что будет, если солдаты что-нибудь заподозрят. Мейсон не переживал. Он бормотал слово «чума», и солдаты спешили отъехать.

Вавассор Деворакс ждал их дальше в пяти милях. Мейсон с облегчением переоделся в воинскую одежду, пристегнув меч поверх оранжевого пояса и кожаной куртки. «Старину Тома» сняли с телеги и отнесли подальше в подлесок. Его вывалили наземь в качестве еды для птиц и зверей. Вавассор Деворакс умилился.

— Он послужил своему королю, Старина Том.

— Своему королю? — Смолевка была озадачена.

— Он одурачил врагов короля, не так ли? Ты говорила, что можешь ездить верхом.

— В дамском седле.

Они бросили телегу, лошадь взяли, чтобы везти вещи Смолевки, а её посадили на свободную оседланную лошадь. Люди Деворакса были рады очутиться за городом, избавившись от Лондона, и ещё больше обрадовались, когда пораньше остановились у гостиницы. Деворакс усмехнулся:

— Нет смысла останавливаться позднее и терять лучшие комнаты, — он крикнул мальчика из конюшни. — Пошли, девушка, внутри нас ждёт выпивка.

Она наблюдала за ним весь вечер и видела абсолютно другого Вавассора Деворакса, пьяного мужчину, который в таверне среди своих солдат расцвел, потчуя всех жуткими историями из своих битв, старых и недавних. Он пел песни, выкрикивал шутки и сторожил её ночью, завалившись пьяным и храпя на полу снаружи у двери.

На следующий день они съехали с основной дороги и поехали по изобильной сельской местности. В одном месте, ничем не отличающемся от других мест, где они останавливались, чтобы разведать впереди лежащую дорогу, Деворакс издал приказ, который встретили радостными возгласами. Всадники стянули оранжевые пояса и вытащили мятые белые, сторонников короля. Их вид напомнил Смолевке о Тоби. Она воодушевилась. Вавассор Деворакс рассказал ей, что они прошли сквозь кольцо крепостей, окружающих Оксфорд, и находились на территории роялистов.

Настроение Смолевки оставалось приподнятым весь день. Она не видела сельской местности с тех пор, как её увезли в Лондон. Зерновые почти созрели, леса и подлески были перенасыщены зеленью, и однажды, после того как Деворакс галопом поднял отряд на холм, она остановила свою лошадь и смотрела на жаворонков, которые в голубом небе свободно лили свои песни.

Вавассор Деворакс посмотрел на её счастливый вид. Насмешливо сказал:

— Старайся смотреть впереди себя.

Она послушалась его совета и заметила серебристую полоску реки, пересекающую пейзаж. Облака бросали на землю огромные тени, которые делали местность пятнистой, но возле блестящей Темзы, четкий в солнечных лучах, виделся Оксфорд, каменный город, щедрый на шпили и башни, окруженный обширными растянутыми земляными укреплениями. Крепостные валы защитили новую столицу короля от врагов, засевших в близлежащем Лондоне. Деворакс посмотрел на неё.

— Хороший видок отсюда, да?

Она кивнула.

— Да.

— Но когда ты сам внутри, он отвратителен, — он засмеялся, обнажив большие жёлтые зубы. — Поехали!

Он предъявил бумагу, и с её помощью они легко прошли через караульные посты, стоящие на дороге возле прохода в огромной земляной стене. С каменных платформ, вкопанных в стену сверху, торчали стволы орудий. Они подъехали ко второму посту на краю городской территории, и снова бумага Деворакса вызвала почтение у часовых. Офицер посмотрел на Смолевку.

— Она кто?

— Царица Савская, проклятье. Делай своё дело.

Оказавшись внутри города, Смолевка поняла, почему Деворакс сказал, что он отвратителен. Действительно, отвратительный. На улицах было полно людей, улицы гораздо оживленнее, чем в Лондоне. Это был по-прежнему университетский городок, хотя большинство колледжей, сказал Деворакс, были заняты либо королевским двором, либо армией короля. Королевский двор находился тут же со всей прислугой, придворными и прихлебателями, чинушами, которые гоняются за королями, как чайки гоняются за лодками. Городской гарнизон был огромен, многие солдаты привезли своих жён, и улицы были невероятно забиты. Также в городе находились беженцы, такие, как леди Маргарет и Тоби. Деворакс сказал о них, в его тоне чувствовалось скрытое презрение.

— Твоим друзьям повезло.

— Почему?

— Добрые горожане Оксфорда в своей любви к королю удваивали, снова удваивали и опять удваивали стоимость комнат. Тем не менее, этот лорд Таллис предоставил леди Маргарет Лазендер щедрую часть своего дома. Сюда.

Он знал дорогу и вел её уверенно по узкой улице возле центра города. Мейсон указал на дом и Деворакс остановился возле него.

— Спускай её поклажу, — он посмотрел на Смолевку. — Ну вот.

Он наклонился с седла и забарабанил в дверь.

Смолевка сильно волновалась, с трудом скрывая радость. Она ждала, когда откроется дверь. Деворакс нахмурился и снова постучал.

Дверь открылась, и служанка робко посмотрела на высокого грозного солдата.

— Сэр?..

— Ты заснула, что ли?

— Нет, сэр.

— Сэр Тоби Лазендер здесь?

— Он уехал сэр. Здесь леди Маргарет, сэр.

Деворакс кивнул на багаж Смолевки и снова заговорил со служанкой.

— Внеси это, девчонка. И побыстрее, — он посмотрел на Смолевку, стоящую возле двери. — Ну, входи что ли.

— А вы не зайдете?

— Для чего? Ты думаешь, я хочу вести любезную беседу?

Она покачала головой, снова чувствуя себя неловко.

— Я должна поблагодарить вас, сэр.

— Это правда. Печать у тебя?

— Да.

— Береги её, — он подобрал поводья и развернул лошадь. — Я дам тебе знать, когда ты мне понадобишься. Только не жди, что это произойдет скоро.

Она кивнула головой, задетая его бесцеремонностью.

— Я ничего не жду, сэр.

— Хорошая девочка! — засмеялся он. — Никогда ничего не ждёт! Тогда ты никогда не разочаруешься, — он казался довольным. — И последний совет.

— Сэр?

— Держись подальше от проклятых пуритан. Они ненавидят красоту, — с этими словами он пришпорил лошадь, копыта выбили искры на мостовой, и он исчез. Смолевка стояла изумлённая, глядя вслед исчезающей группе. Вавассор Деворакс сделал комплимент?

— Мисс? — служанка нервничала. — Мисс?

— Леди Маргарет дома?

— Да, мисс.

— Проведите меня.

Она волновалась, тысячи мыслей и эмоций роились в её голове. Она пошла за служанкой по длинному, мрачному, обитому панелями проходу и остановилась у двери, в которую постучала служанка. Властный, такой знакомый голос ответил.

— Входите!

— Мисс? — служанка открыла дверь перед Смолевкой.

Но Смолевка колебалась. Голос стал громче.

— Кто там? И как я должна узнать?..

Смолевка медленно и нерешительно вошла. Она столько раз мечтала об этой встрече, мысли о леди Маргарет и её сыне смягчали ужасы Тауэра, но она никогда не думала, что снова увидит это орлиное лицо с высоко уложенными седыми волосами или услышит властный повелительный голос. Смолевка стояла лицом к зимнему саду и улыбалась.

— Леди Маргарет?

— Дитя! — внезапно леди Маргарет обняла её, вцепилась в неё, бормоча какие-то неразборчивые слова ей на ухо, и Смолевка прижалась к пожилой женщине, пока та нежно не отодвинула её. Леди Маргарет покачала головой. — Ты плачешь, дитя! Я думала, ты будешь рада меня видеть!

— Вы знаете, что я рада.

Она плакала от полного счастья и облегчения. Они снова обнялись и заговорили, как будто у них было всего пять минут. Смолевка смеялась и плакала, рассказывала и слушала, крепко держась за руку пожилой женщины.

Леди Маргарет сняла капор с головы Смолевки и взъерошила её волосы.

— Ты выглядишь ужасно, дитя. Разве тебе никто не подстригал волосы?

— Милая леди Маргарет, они чуть не сожгли меня живьем. Мне некогда было думать о волосах.

— Да, милая, но перед смертью мы всегда должны выглядеть самым лучшим образом. Первое впечатление очень важно, Смолевка, Господь может смотреть внутрь, но он больше глупец, чем я думала, если не взглянет на внешнюю сторону, — она повернулась к столу и позвонила. — Вначале мы выпьем немного вина, милая, и потом приведем тебя в порядок перед возвращением Тоби.

Открылась дверь и вошла Энид, собственная служанка леди Маргарет.

— Леди Маргарет? — она увидела Смолевку, в изумлении схватилась руками за лицо и собралась заплакать.

— Энид! — леди Маргарет хмурилась, наслаждаясь моментом. — Ты увидела мышь?

— Это вы! — Энид подбежала в объятия Смолевки.

Смолевка обняла её.

— Энид? — она хотела снова заплакать, от гостеприимства, от радости, от чувства, что она дома.

Леди Маргарет фыркнула.

— В любом случае, не святой дух, Энид. Скажи что-нибудь умное Смолевке, — она улыбалась, пока они обнимались, ждала, пока они немного поговорят, и затем приказала принести мальвазию. — А после этого, Энид, нам надо что-то сделать с волосами Смолевки, — она нахмурилась при виде её платья. — Это очень приятно, что ты носишь траур по сэру Джорджу, милая, но думаю, что для Тоби надо надеть что-то более радостное.

Смолевка подумала, что не стоит говорить, что траур был по «Старине Тому».

— А как Тоби?

Леди Маргарет села, спина прямая, голова поднята вверх.

— Он разрывается между жуткими страданиями, когда верит, что никогда не увидит тебя, и непристойной радостью, когда решает, что увидит. Не знаю, почему. В этом городе есть несколько абсолютно красивых и исключительно знатных девушек, некоторые с достаточным бюстом. Ты похудела, милая. Есть одна девушка, которую я особенно пыталась представить ему, леди Кларисса Уорлейк, но Тоби очень упрям. Не знаю, почему.

Смолевка улыбнулась.

— Вы действительно хотите, чтобы он женился на леди Клариссе?

Энид внесла вино в комнату.

— Она убила бы его, если бы он это сделал.

— Энид! В прошлом у меня была возможность исправить тебя.

— Да, миледи, — стоя за спиной леди Маргарет Энид улыбнулась и протянула им по бокалу сладкого вина.

— Как его ранение? — спросила Смолевка.

— Он потерял два пальца, — леди Маргарет показала на два средних пальца левой руки, — и это его сильно смущает. Он носит перчатки. Плечо у него не разгибается, но в действительности это чудо, что он выжил. Я была уверена, что он умрёт по пути сюда.

— Когда он вернётся?

— Я думала, ты счастлива разговаривать со мной!

— Да, леди Маргарет, вы знаете, как я счастлива. Я так счастлива, как никогда!

— Я сомневаюсь в этом, дитя, но ты так мило это говоришь. Тоби не вернётся до вечера, поэтому у нас масса времени. Ты должна рассказать мне все. Ты можешь идти, Энид, этот стол достаточно вытерт.

Они проговорили всю вторую половину дня, и продолжали говорить, пока леди Маргарет и Энид подстригали и завивали ей волосы.

Каролина, которая могла это сделать, жила у сестры и её мужа. В Оксфорде находились только леди Маргарет, Тоби и прислуга для каждого. Леди Маргарет выбрала одно платье из тех, которые купила Смолевке Марта Ренселинк, и неохотно одобрила. Она восприняла историю про печати и Ковенант с большим одобрением.

— Так ты богата?

— Если соберу три печати.

— Для девушки очень выгодно быть богатой, — она отказалась взять вексель, сказав, что им, как глава семейства, должен распоряжаться сэр Тоби.

— Ты говоришь, что эта мерзкая маленькая жаба Кони имеет две печати?

— Да.

— И твой достаточно жуткий братец помогает ему?

Смолевка втянула живот, глядя на себя в большое зеркало.

— Вы не слышали главной новости.

— Скажи мне, дитя.

Смолевка повернулась лицом к леди Маргарет.

— Я не дочь Слайтов, — она покраснела в неуверенности, будет ли правда такой хорошей новостью для её вероятной свекрови. — Я одна из незаконнорожденных детей Кита Аретайна.

Леди Маргарет, с её склонностью к генеалогии и знающая большинство знатных семей, отреагировала на это радостно.

— Кит Аретайн! Твой отец! Я так рада, милая, я так рада! Я часто думала, как мне не хотелось бы, чтобы кровь Слайтов была в крови моих внуков, но кровь Аретайна гораздо лучше. Кровь шотландская, но тут уже ничего не поделаешь.

— Шотландская?

— Милостивый Боже, да. Мать Кита была МакКлюр с каким-то языческим именем Дирдре. Приятная женщина, полагаю, но определённо шотландка, хотя думаю, что она достаточно долго прожила в Англии, чтобы растерять худшее из своего наследия, — она презрительно фыркнула по отношению к шотландцам. — Значит, Кит твой отец!

— Да.

— И не с той стороны одеяла! Ладно, думаю, мы это просто проигнорируем. Он всегда был мерзавцем. Его заключили в Тауэр.

— За то, что он назвал короля Якова «тот шотландский чёртополох с шипом без определённого пола».

— Ты научилась в тюрьме очаровательному языку, дитя, — фыркнула леди Маргарет. — Где сейчас твой отец?

— В Америке, Мэриленде, если жив.

— Понятно, — было ясно, что упоминание об Америке не сильно впечатлило леди Маргарет.

— Он приедет тебя искать?

— Не знаю.

— Надеюсь, его язык улучшился, если он смог это сделать. Но думаю, что нет. Эти поселения наверняка заброшены.

— Я не уверена, что хочу, чтобы он приехал.

— Не будь так глупа, Смолевка. Говорили, что Кит Аретайн самый красивый и остроумный мужчина. Я всегда хотела встретиться с ним, — она отшагнула назад. — Ты выглядишь достаточно сносно. Давай, я вставлю тебе сережки. И пощиплю щеки, немного краски тебе не помешает.

Они сели в саду, под тенистыми грушами, и Смолевка выслушала историю про Лазен Касл, и как сэр Гренвиль Кони выгнал семью. Лазендеры, сказала леди Маргарет, были разрушены. Их земли забрали, и деньги, и дом. Чарльз Ферраби, мальчик с коровьими глазами, который собирался жениться на Каролине, отменил своё предложение. Никому не нужна нищая невеста. Только лорд Таллис, старый друг сэра Джорджа предложил свою помощь.

В конце сада послышался стук копыт, раздался чей-то голос, и хлопнули ворота. Леди Маргарет прислушалась.

— Это Тоби, милая. Прячься.

— Прятаться?

— Конечно. Ты должна всегда удивлять своих мужчин, это поддерживает их интерес.

Между высокими кустами была лужайка, заросшая травой, и со стороны дома её было не видно, там Смолевка прождала какие-то секунды, которые показались ей вечностью. Сердце в груди колотилось. Она волновалась, как маленький ребенок, играющий в тайную и захватывающую игру. Она слышала шаги в тяжёлых ботинках по проходу мимо сада к дому, звук двери и затем приглушенно, но отчетливо его голос. Внезапно перед её глазами встали ужасные картины Тауэра, жутких крыс, скребущихся на холодном грязном полу, но повелительный голос леди Маргарет вернул её назад в этот фиолетово тенистый сад.

— Ступай в сад, Тоби. Я хочу поговорить с тобой.

Она услышала его шаги по каменным плитам, обрамляющим лужайку. Затем тишина. Она подождала. Снова раздался голос.

— Ты идёшь, мама?

— Сейчас, Тоби. Не будь занудой. Скажи мне, который час.

Снова загрохотали ботинки, на этот раз заглушенные травой. Смолевка постаралась успокоиться, принять невозмутимый вид. Она пригладила локоны волос, и вдруг увидела его на солнце, его рыжие волосы, левую руку в перчатке, Он был в черном. Остановился у солнечных часов.

— Почти половина седьмого, мама! — он повернулся, не получив ответа, и увидел голубое платье между кустами сирени.

— Тоби?

Она больше не могла сдерживаться, не могла быть невозмутимой. На его волевом лице появилось изумление, радость и, наконец, они оказались в объятиях друг друга, изувеченной рукой он обнял её за плечи, а она лицом зарылась у него на груди.

— Тоби!

— Ты здесь, — он приподнял её за подбородок и нежно поцеловал её, изумляясь, как будто не веря своим глазам. — Смолевка?

Они поцеловались снова, в этот раз как будто втискиваясь друг в друга, чтобы никогда не оторваться, не расстаться. Она держалась за его жесткую кожаную броню, вцепившись в него как будто в саму жизнь.

Из дома раздался голос леди Маргарет.

— Тоби!

— Мама?

— Вы могли бы делать это там, где твоя мать не смогла бы этого увидеть?

Он усмехнулся матери поверх головы Смолевки и поцеловал её снова. А Смолевке было абсолютно все равно, хоть весь мир смотрел бы. Она была дома.

27

Ничего не жди, сказал Вавассор Деворакс, лишь надейся, насколько возможно, — а Смолевка вряд ли чего-то ожидала.

Лето, которое будет вечно жить в её памяти, лето, насыщенное запахами и фруктами, листвой и урожаем, лето любви.

Смолевка Аретайн, леди Маргарет настояла, чтобы её звали так, выходила замуж за сэра Тоби Лазендера через месяц.

В церкви огласили о предстоящем бракосочетании, и никто не видел возражений или просто препятствий, почему двое не могли бы соединиться в святом супружестве. С Тауэра, с дороги, ведущей к приготовленному для неё столбу, жизнь круто свернула и закрутила её в непрестанную череду вечеров, танцев, пиршеств с людьми, которые, казалось, разделяли её счастье, даже если она никогда не встречала их. Если её жизнь действительно была рекой, то тогда из темной пещеры изощренных ужасов она вынырнула на широкое, залитое солнцем пространство. Но в её мечтах небо не было ещё бескрайне голубым.

Она никогда не была в похожем на Оксфорд месте. Его башни и внутренние дворики, шпили и арки носили отпечаток любви к красоте, которую проклинал Мэтью Слайт. Но всей этой красоте грозило уничтожение. Король терпел неудачу, королевская армия пыталась обороняться, и даже внезапное счастье Смолевки не могло затмить теней, угрожающие Оксфорду. Но в это лето этот город стал для неё золотым. Она не замечала ни зловония на улицах, ни потоков людей. Она видела только красоту, которой люди благосклонно украсили и одарили этот город. Она была влюблена.

Но даже до этой земли, обширной, залитой солнцем и омывающей рекой, зеленеющей и благоухающей, щедрой на тысячи цветов дотянулась другая тень из её прошлого. Людям, пьяным от Бога, надо не только вдребезги разбить внешнюю красоту, но также уничтожить её невинность. Сухие, шершавые руки Преданного-До-Смерти испачкали её изнутри, и эта грязь все ещё была там. Она знала это, оно отравляло её, и однажды она явно ощутила это, в конце августа, Тоби освободился от своих обязанностей по гарнизону, и они одни ехали верхом за город.

В тот день война казалась очень далекой. Земля была щедрой, трава тяжелой, а урожай обильным. И река казалась насыщенной жизнью в обрамлении цветов. День был похож на такой же день год назад, когда она последний раз плавала в речной заводи в Уирлаттоне, день, когда гарнизон затуманился белой от жары дымкой, когда насекомые роились в неподвижном воздухе, день совершенной красоты, омрачавшийся только тенью внутри неё.

Река жизни вынесла её сюда, но только вода в ней была испорчена жуткими пещерами, через которые пронесла её река. Течение было быстрым, а теперь замедлилось, но Смолевка все ещё боялась. Она утаила свой ужас от Тоби, притворившись, что его нет, но она страшилась предстоящего бракосочетания, из-за яда, которым отравил её Преданный-До-Смерти Херви.

Тоби уводил её от Темзы, лошади шли легким шагом на север через обильные поля и леса к сочному лугу, окаймлявшему речку, впадающую в Темзу с юга. Он привязал лошадей к упавшему дереву и отнес корзину на лужайку рядом с рекой.

Они разговаривали, как разговаривали эти три недели, и она не уставала удивляться, как много они могут говорить и как сильно ей нравилось с ним разговаривать. Он удивлял её, учил, слушал, спорил с ней и даже малейший вопрос мог вырасти до огромного разговора, потому что им обоим был интересен этот мир.

Они сидели у реки и ели хлеб с холодным мясом, запивая вином. После еды она легла на спину, положив голову на седло, а Тоби лег на живот в нескольких футах поодаль. Он смотрел на неё.

— К тому времени он узнает, что ты здесь.

— Да, — к этой теме они возвращались уже не раз. Сэр Гренвиль Кони. Тоби размышлял, если ли в Оксфорде его осведомители. Вино разморило Смолевку. — Можем мы обойтись без печатей?

— Ну, если ты так хочешь… — он сорвал цветок клевера и, оборвав крошечные лепестки, тронул языком нектар. — Ты хочешь забыть про них? И выбросить эту? — На шее у Тоби висела золотая печать.

Она вздохнула.

— Они принесли так много проблем. Я их не просила. Я не хотела, чтобы все это произошло. Я не просила Эбенизера ненавидеть меня, и Кони, и мужчин наподобие Вавассора Деворакса, — она повернула голову, чтобы посмотреть на него. — И я не хотела оказаться в Тауэре. — Внутри себя она ощущала этот ужас.

Тоби перевернулся на другую сторону, поморщившись, когда на мгновение придавил поврежденное плечо.

— Ты не просила, но без печатей сейчас ты была бы замужем за кем-то наподобие Сэмюэла Скэммелла. И вероятно, у тебя уже был бы свой маленький Скэммелл со своей собственной библией и со своим крошечным хмурым видом.

Она засмеялась, подставив лицо солнцу.

— Ага, — журчание реки служило фоном её мыслей.

— Бедняжка Скэммелл.

— Бедняжка?

— Он тоже этого не просил. Он был безобидным.

— Он был жадным.

Они замолчали. Солнце ярко светило под закрытыми веками. Она слышала шевеление лошадей, шлепание рыб в воде.

— Тоби, нам нужны эти печати?

Он перекатился обратно на живот, темно-рыжие волосы затеняли благородное лицо, которое досталось ему от матери. Он не сразу ответил, и Смолевка повернула голову, чтобы посмотреть на него. Она любила его лицо. У него, размышляла она, лицо не классической красоты. Глаза больше подошли бы к такому человеку, как лорд Ателдин, но память связала их с Тоби. Его глаза встретились с её.

— Есть два ответа. Я женюсь на тебе, даже если ты будешь самой бедной девушкой в королевстве. Второй ответ. Да, они нам нужны. Лазендеры владели Лазеном с незапамятных времен. И я хотел бы выкупить его, бог знает когда, но хотелось бы до того, как умрёт мать.

Она кивнула.

Он улыбнулся ей.

— Но если ты скажешь, что ты не хочешь связываться с печатями и желаешь избавиться от сэра Гренвиля и своего брата, то я выброшу эту прямо сейчас. Я женюсь на тебе и буду думать о себе как самом везучем человеке.

— Не выбрасывай, — она улыбнулась ему. — С помощью них мы выкупим Лазен Касл.

Он улыбнулся в ответ.

— И ты станешь Смолевка Лазендер.

Она засмеялась. Это звучало так странно. Она вспомнила, как он увидел цветки смолёвки в её корзине для тростника и выбрал это имя для неё. И засмеялась снова.

— Если бы я не встретила тебя, я была бы Доркас.

— Доркас, — Тоби повторил имя с привкусом траура. — Доркас. Доркас. Доркас.

— Прекрати! Я ненавижу это имя.

— Я буду звать тебя Доркас, когда ты будешь меня расстраивать.

Она отмахнулась от мухи, кружащей над её лицом.

— Смолевка, — повторила она, как будто пробуя на вкус. — Мне нравится это имя.

— И я люблю, — он усмехнулся. — Хорошо, что в тот день, когда я тебя встретил, ты не сорвала цветок коровьей петрушки. Леди Коровья Петрушка Лазендер не очень красиво звучит.

— Или смертельно-опасный паслен.

— Или крыжовник.

— Леди Черника Лазендер, — она засмеялась. — Мне больше нравится Смолевка.

Тоби сорвал зернышки луговой овсяницы.

— Был поэт по имени Смолевка.

— Я знаю.

— Потому что я тебе рассказал про него. Он усмехнулся, приподнялся на локтях, чтобы быть поближе к ней, над ней склонилось улыбающееся лицо. Помолчав, он продекламировал:

Мы теряем свободу,

Женщинам подчиняясь

Так зачем они нам нужны,

Если они счастливы от нашего горя.

Она засмеялась.

— Это поэт Смолевка написал?

— Да.

— Не очень хорошие стихи, правда?

Он пожал плечами, пощекотав ей лицо травинкой.

— Я и не рассчитывал, что тебе они понравятся. Я думал, что ты рассердишься и назовешь меня женоненавистником.

— Мне слишком жарко, чтобы сердиться. Прочитай мне лучше ещё какие-нибудь его стихи, если мне не понравится, я не выйду за тебя замуж.

Он кивнул.

— Договорились.

Он нахмурился, притворяясь, что вспоминает, затем кивнул головой, слегка поцеловал её в губы и процитировал, глядя ей в глаза:

Царство небесное — музыка, и потому

Рождение твоей красоты — божественно

Теперь наступила очередь Смолевки думать. Она смотрела в зеленые глаза, затем кивнула.

— Я выйду за тебя замуж.

— Тебе понравилось?

— Мне понравилось.

— Я так и думал.

— И именно поэтому ты выучил их наизусть к сегодняшнему дню?

Он засмеялся.

— Как ты узнала?

— Потому что единственные стихи, которые ты знаешь, это те, которые распевал твой отец на Рождество, и потому что ты забыл книгу стихов Смолевки на садовом столике, и за ночь она отсырела.

Он усмехнулся.

— Женщине не стоит быть такой умной.

— Нам нужно быть умными, милый Тоби, учитывая, что мы выходим замуж.

— За кого выходим замуж.

— Что выходим.

Он поцеловал её снова, долго и нежно, и так как она закрыла глаза, он положил правую руку ей на живот. Прикоснувшись к ней рукой, он почувствовал, что она напряглась, понял, что она сжалась из-за него, и поднял голову.

— Смолевка?..

Она не открыла глаза и молчала. Это был тот страх, то, что не отмывалось. Испорченная вода, внутренний изъян, тень из прошлого.

— Смолевка?

Она хотела объяснить ему, сказать, что подарит ему любовь, если он подождёт, а у них через неделю была свадьба, и она боялась.

Он убрал руку с её живота, мягко дотронулся до её глаз. Синие глаза смотрели на него, но не враждебно, а испуганно. Он улыбнулся.

— Этот священник никогда больше не дотронется до тебя.

Она смотрела на него, нахмурившись.

— Ты знаешь?

Он кивнул.

— Я прочитал «Меркурий». Нетрудно догадаться.

Она думала, что он не знает, что грязь спрятана внутри неё, что она утаила это от него. Она почти всё рассказала леди Маргарет, хотя не всё, и сейчас села, отбросив волосы с лица.

— Тебе мама рассказала?

— Нет.

Но это было не полной правдой. Со своей обычной прямотой леди Маргарет уверила Тоби, что его невеста до сих пор девственница, но также сказала, что он должен обращаться с ней осторожно. Тоби поднялся и сел напротив неё.

— Расскажи мне.

Она недовольно покачала головой.

— Тут нечего рассказывать.

— Тогда не о чем беспокоится.

В её глазах промелькнул вызов, и, пожав плечами, она невыразительным, будничным голосом начала рассказывать. Она знала, что все могло быть гораздо хуже, но до сих пор ощущала на своей груди, оскверняющие её руки Херви, его дыхание у неё над ухом, когда его пальцы ощупывали её живот ниже талии. Она говорила о зрителях трибунала, рассматривающих её, пока руки священника скользили по её телу. Она до сих пор их чувствовала, мнущие и трущие, и знала, что Преданный-До-Смерти запачкал в ней то, что она хотела сохранить чистым. Пятно ничем не оттиралось.

Он ничего не сказал, когда она закончила. Рассказывая, она не смотрела на него, а он смотрел за реку. Теперь он посмотрел на неё, задумчивую и красивую, и ждал.

Она повернулась к нему, все ещё защищаясь.

— Вавассор Деворакс высказал странную для меня мысль.

— Какую? — он был мягким и деликатным, как будто ловил неуловимую форель в холодной воде.

— Он сказал, что у каждого есть ужасная тайна, страшная, он сказал, что эта тайна всегда находится в спальне. Он подразумевал это. Всё звучит так отталкивающе, как будто любовь всегда заканчивается в отвратительной грязной комнате с нечистыми простынями.

— Это не так.

Она не слышала его.

— Скэммелл хватал меня, и тот человек, которого ты убил, тоже пытался. Потом этот преподобный Херви, и солдат в Тауэре. Она остановилась, тряся головой и снова ненавидя эти печати, потому что из-за них она стала такой уязвимой ко всему этому вожделению, отравляя этот летний день возле реки.

Тоби, преодолевая её нежелание, поднял её подбородок кверху.

— И ты думаешь, что мои родители считали это отвратительным?

— Нет, они другие, — она понимала, что это ребячество.

Он улыбался ей, качая головой.

— Это необязательно должно быть отвратительным.

— Откуда ты знаешь?

— Ты будешь меня слушать?

— Леди Кларисса Уорлейк?

— Нет, — засмеялся он. — Ну, ты будешь меня слушать?

— А кто?

— Смолевка! — он напугал её внезапной суровостью. — Послушай! Как, ты полагаешь, люди находят себе жён, мужей и любимых в Лазене?

— Я не знаю.

Она была несчастна из-за тени внутри себя, инфантильной из-за невежества, испуганной из-за пятна на безукоризненном небе.

— Помнишь, мы говорили о Первомае? И об уборке хлеба? Когда молодые и не очень молодые люди уходят в лес на всю ночь. Это не ужасно! Если бы это было так, почему люди с нетерпением этого ждут? — он улыбнулся. — Это может быть некомфортно, если пойдет дождь, но не отвратительно. По меньшей мере, третья часть всех свадеб начинается таким образом, и церковь не возражает. Это называется любовью, люди празднуют это. Это не портится.

— У меня никогда не было Первомая, — она глядела на траву, а теперь обвиняюще посмотрела ему в глаза. — А у тебя был.

— Конечно, у меня был! Что же ты полагаешь, я должен делать? Сидеть дома и читать Библию, решая, кто из моих соседей грешник?

Его возмущение невольно вызвало у неё улыбку. Она покачала головой, все ещё беспокоясь.

— Мне жаль, Тоби, мне очень жаль. Ты не должен жениться на мне. Я простая пуританская девушка и ничего не знаю.

Он засмеялся и коснулся её щеки.

— Я рад, что ты пуританская девушка.

— Почему?

— Потому что никто не поймал тебя в первомайскую ночь или в собранный стог.

Она улыбнулась, все ещё несчастная.

— А ты поймал несколько, правда? И меня поймал, когда я плавала, — она покачала головой. — Если бы я знала, что ты меня видел…

— Ты бы умерла?

— Я бы смутилась.

— Бедняжка Смолевка, — он улыбнулся. — Когда ты последний раз плавала?

— В прошлом году, — она пожала плечами. — В тот день, когда тебя встретила.

Она так часто вспоминала об этом в Тауэре, о тех моментах, которые украла у реки, о солнце на своём теле, о воде, такой чистой вокруг неё.

Тоби поднялся с колен.

— Я пошёл плавать.

— Ты не можешь.

— Почему это не могу?

Она пожала плечами, промолчав. Потому, подумала она, он будет раздеваться, а ей страшно. Это страх вложил в неё Преданный-До-Смерти Херви, страх её собственного тела, других тел, и она страшилась этого приближающегося момента, свадебной ночи. Инстинктивно она понимала, что Тоби привел её сюда, чтобы изгнать из неё этот ужас.

Он усмехнулся.

— А тебе жарко.

— Нет, не жарко.

— Тебе жарко, мне жарко и я иду плавать.

Он встал, отошел в сторону и разделся. Она не смотрела на него. Она смотрела вдаль за реку, туда, где в жаре переливалось ячменное поле, и среди колосьев краснели пятнами маки. Она вела себя глупо, понимала, но не могла себя контролировать.

Тоби вбежал в воду, белые брызги очёртили его фигуру, и бросился в центр реки. Он рычал от восторга, брызгая сверкающими фонтанами воды, и затем встал в центре реки, вода доходила ему до груди, стряхиул воду с лица.

— Замечательно. Иди сюда.

— Вода слишком холодная.

— Тебе же жарко.

Она увидела темное пятно у него на плече, изуродованный сустав.

— А перчатку снял?

— Иди и проверь, — он улыбнулся ей, затем поплыл вниз по течению, пока не скрылся с глаз за огромными зарослями крапивы. Она услышала его сильный голос. — Теперь ты можешь войти. Я не вижу тебя.

— В прошлом году ты говорил тоже самое!

Он засмеялся и затих.

Ей было жарко. Платье прилипало, кожа зудела. Воздух дрожал над ячменем, солнце ярко светило на маках и васильках.

Ей хотелось поплавать. Она помнила это удовольствие, это освобождение души от темноты, и хотела ощутить, как вода омывает её тело, как будто чистая прохладная вода может смыть осквернение от рук Преданного-До-Смерти Херви. Она подождала, не скажет ли чего-нибудь Тоби, желая, чтобы он спросил её снова, но он молчал. Тогда она крикнула.

— Я здесь останусь.

— Хорошо. Все, что ты хочешь, моя любовь.

Она подождала, нахмурившись. Он больше ничего не сказал и не появился из-за зарослей крапивы. Она подождала.

— Ты где?

— Здесь.

Она встала, подошла к крапиве и увидела его в двадцати ярдах ниже по течению. Он усмехнулся.

— Видишь? Я не смогу увидеть тебя.

— Отойди подальше! — она замахала туда, где река исчезала за поворотом, заросшим крушиной и ивой.

— И зачем? Ты все равно не идёшь.

— Может, пойду, если ты уйдешь за ивы.

Он сделал покорное лицо, повернулся и отплыл на несколько взмахов.

— Достаточно?

— Ещё столько же, дальше.

Он засмеялся и отплыл за иву и в тень крушины. Она встала посмотреть, вернётся ли он, но он не возвращался, и она подошла к тому месту, где он бросил свою одежду, перевела взгляд с золотой печати, оставленной вместе с вещами, на блестевшую на солнце воду. Ей хотелось поплавать, так хотелось поплавать. Ей было жарко, она так часто об этом мечтала, но на самом деле понимала, почему ей хочется войти в воду. Эта тень должна исчезнуть.

Она вернулась к крапиве. Даже в тени дерева Тоби не было видно. Она крикнула.

— А если кто-нибудь увидит?

Ответа не было.

Она вернулась к одежде, кожаная куртка кинута поверх меча, и огляделась. Вокруг было пусто, вдали тоже никого не видно, и она убедила себя, что сможет быстренько окунуться в воду и выбраться, пока Тоби не вернётся из-за деревьев.

Одна из привязанных лошадей подняла голову и посмотрела на неё, из-за чего она почувствовала себя глупо. Снова посмотрела на горизонт, на край леса в полумиле от неё и на реку. Ей было жарко, и она нервничала.

Когда она плавала в прошлый раз, ей было страшно, но страшно из-за Мэтью Слайта и его кожаного ремня, а в этот раз, снимая обувь и чулки, расшнуровывая корсаж и платье, страшно было совсем из-за другого. Она перевела дыхание. Как обычно согнулась и снова оглянулась. Сердце, как и раньше, быстро колотилось в груди, громко отдаваясь в ушах, и она решительно стянула платье через голову и бросила его рядом с одеждой Тоби. Она нервно возилась со шнурками от нижней юбки, чувствуя, как солнце пригревает её обнажённую спину, и выпрямилась, когда нижняя юбка упала к ногам. Она была полностью голой. Смолевка побежала под защиту воды.

Ничего не изменилось. Вода была такой же чистой, такой же прохладной, такой же приятной, и добиралась до каждой клеточки её тела, наполняя её. Она почти забыла, какое это удовольствие. Она окунулась с головой и неуклюжими взмахами поплыла в центр реки, чувствуя, как течение несёт её, длинные водоросли прикасались к ногам, когда она поворачивалась в воде. Было приятно, было так приятно, вода была такой могучей, приподнимая и очищая её. Она поплыла ближе к берегу, где могла бы встать на колени, закрываясь водой по шею, и дать возможность воде скользить мимо неё.

— Разве не замечательно? — Тоби улыбался ей всего в сорока ярдах от неё. Он нырнул, вынырнул и подплыл поближе. Остановился в тридцати ярдах, и она подумала, бежать ли на берег за одеждой, но он по пояс стоял в воде, больше не двигаясь, и улыбался. — Иди, посмотри, как мужчина с восемью пальцами ловит форель.

Она покачала головой.

— Тогда я подойду.

— Тоби, оставайся там!

Он пошёл, медленно преодолевая течение.

— Когда мы поженимся, мы будем плавать каждое лето. Если мы заберем обратно Лазен, мы возведем стену вокруг рва. Хочешь?

Она кивнула, слишком напуганная, чтобы говорить.

Он усмехнулся, притворяясь, что не видит, что она ещё ниже пригнулась в воде.

— Конечно, в реке возле Лазена гораздо лучше. Полагаю, я бы даже мог припугнуть жителей смертной казнью, если они придут поглазеть на нас, но это, кажется, даже добавило бы немного экстрима, — теперь он был ещё ближе, всего в десяти ярдах от неё. — А люди будут считать нас странными, видя, что мы плаваем.

— Оставайся там, Тоби! — по её телу елозили руки Преданного-До-Смерти, на неё с вожделением смотрел Скэммелл, целое племя мужчин смеялось над её наготой. — Не приближайся ко мне! — она низко согнулась, стоя на коленях, закрыв грудь руками крест-накрест.

Тоби остановился. Он был в шести или семи ярдах от неё и улыбался.

— Смолевка? — он говорил с бесконечной нежностью, но внезапно его голос изменился.

Он вскрикнул, лицо перекосилось от боли, а правая рука метнулась к пятну на левом плече, к изуродованному суставу, крик перешел в затихающий стон и прекратился, когда он завалился на бок. Течение подхватило его. От боли голова заметалась из стороны в сторону.

— Тоби!

Река понесла его, а он тщетно стискивал зубы, стараясь не стонать от явной боли. Пытался удержаться, ища ногами опору.

Смолевка забыла о своём страхе, забыла о своей наготе. Она поднялась, кинулась к нему.

— Тоби!

Голова его болталась. Из воды показалась рука в перчатке, она бросилась к ней, не получилось, схватила правую руку, но тяжелое тело отплывало от неё. Она вскрикнула, когда рука Тоби выскользнула от неё, в отчаянии бросилась вперёд, стараясь удержать его тело, и внезапно поняла, что он держит её, что он твердо стоит на галечном дне, что правой рукой он за талию прижимает её к себе. Зеленые глаза в упор смотрели на неё.

— Тоби!

— Ш-ш-ш.

— Ты обманщик, — она не знала, смеяться или плакать, и вдруг затряслась от того, что её тело было близко к нему, и почувствовала, что правой рукой он непрерывно гладит её, а его прикосновения такие нежные, как будто она была серебристой рыбкой, спрятавшейся в тёмном тростнике.

— Тоби?

Левой рукой в перчатке он приподнял её лицо, и она поцеловала его, закрыв глаза, потому что не знала, куда смотреть, а руками обхватила за талию и потом спрятала лицо у него на плече. Ей ещё было страшно, но Тоби как будто защищал её, и она тоже чувствовала волнение. Она прижалась к нему, понимая, что именно об этом мечтала в Уирлаттоне теми ночами, когда любовь была тщетной надежой вне досягаемости.

— Тоби?

— Ш-ш-ш, — он поднял её и вынес из воды, положил на траву, и она не решалась ни говорить, ни открыть глаза. Она ждала боли, даже хотела её, гладила мускулистую спину, пока он любил её, осторожно, чтобы ей не было больно, а когда все закончилось, он отнес её снова в воду, обмыл, и только потом она смогла посмотреть на него. Ей было неловко.

Он улыбался.

— Это было ужасно?

Она покачала головой. Согнулась в воде.

— Извини.

— За что?

— За то, что глупа.

— Ты не была глупой.

Она посмотрела на него.

— Ты обманщик.

— Я знаю.

Она засмеялась и, наконец, задала важный, смущающий её вопрос.

— Тебе понравилось?

— Это я должен спросить тебя.

— Нет, я хочу знать, да или нет?

Он улыбнулся ей.

— Никогда не было лучше.

— Лучше, чем на Первомай?

— Лучше, чем я когда-либо мечтал.

Она засмеялась, покраснев от смущения.

— Ты уверен?

— Есть только один способ проверить это.

— Как?

— Посмотреть, хочу ли я этого снова.

Она брызнула на него водой, отвела взгляд и снова посмотрела на него.

— А ты хочешь?

Они снова занялись любовью, и в этот раз она не закрывала глаза и сильнее прижималась к нему, понимая, что тень исчезла. Позднее, после нового купания в прохладной чистой воде, они лежали на траве и ждали, пока солнце высушит их. Смолевка лежала обнажённая под безоблачным небом, голова на седле, а Тоби, лежа на локте возле неё, водил пальцем по её бледному стройному телу.

— Ты очень красивая.

— Твоя мама говорит, что грудь станет больше, если мы будем заниматься любовью.

Он засмеялся.

— Тогда нам нужно измерить её. Ты знаешь, как отцы измеряют рост детей зарубками на дверях? Мы сделаем тоже самое с тобой. И я буду показывать их гостям.

Она засмеялась, повернувшись к нему, ей нравилось чувствовать его пальцы у себя на животе. Она протянула руку и выдернула темно рыжий волосок у него на груди.

— Любит. Больно?

— Да.

Она выдернула ещё один, влажный.

— Не любит.

— Прекрати, я уставший мужчина.

— Не могу остановиться, — она выдернула третий. — Любит.

Он схватил её руку.

— Мы остановимся на этом.

— Если ты так хочешь, — она улыбнулась счастливая. Они поцеловались и, обнявшись, улеглись.

Печать святого Луки лежала, брошенная вместе с одеждой, забытая на этот момент и так же далеко от этого сокровенного теплого места, как и война. Она попробовала на язык его кожу.

— Будет ли так всегда?

— Если мы так захотим.

— Я хочу.

Чистыми водами под безоблачным небом текла река, и Смолевке было спокойно.

28

— Дождь, — объявила леди Маргарет, стоя у окна, — не прекратится до завтра.

Это звучало не как мнение, а больше как приказ Всемогущему, который, по мнению сонной Смолевки, лежащей в кровати, имел иные планы

Леди Маргарет встала над кроватью.

— Ты собираешься пролежать весь день?

Смолевка покачала головой.

— Нет.

— Четверть седьмого, дитя, и я уже перенесла завтрак на половину седьмого.

— Я сейчас буду готова.

Леди Маргарет посмотрела на неё сверху.

— Ты выглядишь гораздо лучше, дитя. Что бы там мой сын ни сделал с тобой неделю назад, это явно должно было произойти давным-давно.

С этими словами она умчалась из комнаты, крича Энид, чтобы та спускалась на кухню вниз, и будоража всю домашнюю прислугу, показывая, что предстоит очень напряженный день. Смолевка осталась лежать изумлённой и немного поражённой. Изумлённой, потому что леди Маргарет так открыто одобрила сына в том, что он преждевременно лишил девственности свою невесту, и поражённой, насколько сама она прозрачна. Она старалась спрятать тень своей жизни, и теперь поняла, что всё это время и мать, и сын наблюдали за ней.

Тень исчезла, и это было весьма кстати, потому что наступил день, в котором не должно быть никаких теней. Наступил день, который докажет даже самым нереальным мечтам, что и они могут осуществляться: сегодня она выходит замуж.

За завтраком леди Маргарет была менее оптимистична.

— Может, он не объявится в церкви, милая. Вчера вечером я выставила его из дома, и у меня большие сомнения по поводу его трезвости сегодня утром. Он, вероятно, влюбился в дочку буфетчика и скрылся. У меня была кузина, которая однажды влюбилась в главного конюха своего отца.

— Была?

— Я просто так сказала, — римский нос фыркнул при виде березового чая, но посчитал его сносным для питья. — Её выдали замуж за невероятно скучного священника в Фенсе. Подозреваю, они надеялись, что она утонет, но она родила девять детей и стала бельмом на богатом глазу епископа Элайского. Ешь, дитя.

Свадебное платье было самое великолепное, какое только могли сшить в Оксфорде. Нижняя юбка из белого шёлка, расшитая бледно-голубой шёлковой нитью мелкими цветами. Энид под руководством леди Маргарет туго зашнуровала нижнюю юбку и взяла свадебное платье с кровати.

Большая часть платья была из белого атласа, слепяще белого, задняя часть юбки была подобрана складками, открывая спереди нижнюю юбку, а две складки были украшены голубыми шёлковыми розами. На платье не было ни крючков, ни шнурков. Вместо них Энид затянула платье, вдев в отверстия на спине голубые ленты, завязывая каждую ленту большим бантом. Рукава платья также прикреплялись к лифу бантами, каждый бант завязывался один раз. Воротник платья, тяжёлый и тугой, был из шёлковой парчи, белой и кремовой, с дорогим и красивым узором.

Это было не всё. Туфли, которые дерзко выглядывали из-под нижней юбки при каждом шаге, были обшиты серебристым атласом, и каждый носок украшен голубым цветком. Сапфировые сережки, лента на волосах серебристого цвета, и к ней было прикреплено кружево длиной в семь ярдов, которое леди Маргарет надевала на собственную свадьбу. Леди Маргарет расправила кружево.

— Осталось ещё одно.

— Ещё?..

— Старайся быть терпеливой, дитя, — леди Маргарет подошла к шкатулке с рукоделием. — Вот.

В руках леди Маргарет держала кружевные перчатки, украшенные по краю жемчугом. Смолевка смотрела на них и вспоминала ту ночь, когда она нашла их в тайнике огромного сундука Мэтью Слайта, теперь она знала, что это перчатки её матери. Несомненно, Кит Аретайн подарил их своему «ангелу», а она, возможно, надеялась, невзирая ни на что, что наденет их на свою собственную свадьбу. Их передали в Уирлаттон, единственная собственность Агаты Прескотт, которая до сих пор уцелела. Леди Маргарет фыркнула.

— Я забрала их с собой из Лазена, когда этот ненавистный коротышка выселил меня. Не понимаю, дитя, почему ты плачешь.

— Леди Маргарет! — Смолевка подумала, может ли мать видеть её сейчас с небес. Она натянула перчатки, тонкие и прекрасные. — Как он наденет мне кольцо?

— Ты все ещё полагаешь, что он придёт? Ему придётся просто убраться подальше, не так ли? Не хочешь же ты облегчить для мужчин жизнь, милая. А теперь дай мне взглянуть на тебя.

Леди Маргарет, гордая, что её сын нашёл и женится на такой красивой девушке, и даже более гордая от того, что Смолевка спокойно относится к своей красоте и не пользуется ею как оружием, отшагнула назад и критически осмотрела её с ног до головы.

— Конечно, ты можешь ещё передумать.

— Передумать?

Энид засмеялась.

— Через два часа мне придётся называть вас леди Лазендер, мисс.

— Энид!

— Конечно, будешь! — леди Маргарет принялась поправлять абсолютно идеально задрапированное платье. — Ты входишь в аристократическое общество, дитя, и будешь получать подобающее учтивое уважение в качестве небольшой компенсации за свою ответственность, — она отшагнула назад снова, вполне довольная результатом. — Ты выглядишь необыкновенно красиво, Смолевка. Удивительно, как хорошая портниха может преобразить девушку. Спускайся и встречай своего джентльмена.

— Моего джентльмена?

— Неужели ты думала, что пойдешь к алтарю одна?

Смолевка думала об этом. Она знала, что Мардохей Лопез не сможет приехать в Оксфорд, письмо пришло два дня назад, и у неё не было родственников, чтобы повести её. Она застывала при мысли, что к Тоби она подойдет одна.

— Кто это?

— Вряд ли вежливо называть его «это». Он прошёл через невероятное количество проблем, чтобы оказать тебе эту услугу, и не сомневаюсь, что для него это станет испытанием. Самое малое, что ты можешь сделать — это спуститься вниз и быть с ним любезной.

Под сарказмом леди Маргарет как обычно пряталась теплота, но Смолевка подозревала, что в этот раз пожилая женщина скрывала больше эмоций, чем обычно.

Джентльмен ждал, одной рукой приглаживая небольшие усы, при звуке шагов на лестнице на его лице появился интерес.

— Кто здесь?

— Полковник Вашингтон!

Он просиял, такой гордый и счастливый, как будто она была его собственной дочерью. У него на глазах, не скрывая всего ужасного шрама, была бархатная повязка. Он был абсолютно слеп.

Она поцеловала его.

— Полковник!

— Вы помните меня, моя милая! — он, гордый собой, выпрямился во весь рост, на дюйм ниже Смолевки. Он взял её за руки и улыбнулся. — Ещё не поздно передумать, моя милая. Я в полном вашем распоряжении, — он улыбался. — Уверен, что вы выглядите прекрасно, как всегда. И, надеюсь, я вас не опозорю.

— Вы выглядите прекрасно, полковник, — Вашингтон был в коричневом бархатном костюме, на ткани были прорези, показывающие красный низ, вокруг талии королевский пояс. В одной руке он держал огромную шляпу с плюмажем и сбоку для украшения висел меч.

Леди Маргарет спустилась по лестнице.

— А! Сэр Эндрю!

— Сэр Эндрю? — переспросила Смолевка.

Вашингтон кивнул.

— Король наградил меня за слепоту. Пенсия была бы более полезной, но в эти дни титулы дешевле, — он повернулся лицом в сторону леди Маргарет. — Карета ожидает, ваша светлость. Она вернётся за нами.

— Но не слишком быстро, Эндрю. У Тоби все слишком легко. Пора заставить его немного подождать и понервничать, — леди Маргарет сказала так, как будто Тоби не ждал и не нервничал, пока его невеста была в руках врагов, но не это насторожило Смолевку. В её голосе она уловила намёк на большую привязанность, чем она полагала. Она перевела взгляд с пожилой женщины на невысокого мужчину и улыбнулась. Леди Маргарет увидела улыбку и фыркнула. — Тебе просто надо надеяться, что мой сын трезвенник, дитя, в чем я сильно сомневаюсь. Он наверняка валяется пьяный в погребе какой-нибудь таверны.

Сэр Эндрю Вашингтон добавил к этому пророчеству:

— Надеюсь, дождь не начнется.

Леди Маргарет усмехнулась.

— Дождя не будет! Пойдем Энид!

Когда леди Маргарет ушла, Смолевка посмотрела на полковника.

— Вы очень добры ко мне.

— Милая, ничего особенного. Я очень горд, очень. Мне только жаль, что нет никого более близкого вам.

— Милый сэр Эндрю, я не могу представить никого лучше вас.

Ответ ему понравился.

— Тогда вам придётся показывать мне дорогу к алтарю, моя милая. Я ещё не привык к этой темноте.

— Как вы справляетесь?

— Ничего, — он улыбнулся. — У меня небольшой домик в Уилтшире, и добрые слуги. Они мне читают, и я неплохо работаю в саду. Я обнаружил, что разговоры доставляют мне больше удовольствия, чем я думал. Я больше слушаю, — бархатная повязка повернулась к ней. — Леди Маргарет сильно беспокоилась о вас. Я находился в Оксфорде во время вашего заключения, жаль, что я не мог вам помочь.

— Я выжила, сэр Эндрю.

— Мы молились, чтобы вы смогли, правда. У меня колени до сих пор болят! Ну, все готовы для процессии? Осталось что-нибудь ещё, что надо сделать, прежде чем мы уйдем?

Церковь Святой Марии находилась недалеко, и Смолевка, покраснев от смущения, видя восхищение толпы, собравшейся посмотреть, как полковник Вашингтон ведёт её к карете, подумала о стезе, которая привела её сюда. Начавшись с одной печати, святого Матфея, уводила от скучных грубых, черных одежд пуритан, от их требовательных, жестоких завистливых правил и привела к этому утру, состоящему из шёлка и атласа, к этому великолепию и к этой свадьбе. Одна случайная встреча у реки привела её к этому алтарю, и она подумала о том, что не изменилось ни на каплю на протяжении всех этих месяцев. Несмотря на войну и огонь, несмотря на тюрьму и ранение, она и Тоби ни разу не усомнились в своей любви.

Эта свадьба стала популярной в Оксфорде. Когда летняя кампания подошла к концу, роялисты смогли оглянуться и увидеть, что весна и лето показали крушение и поражение. Их враги стали сильнее, сторонники короля слабее, но Смолевка стала символом вызова врагам. Её пытали как роялистку, как ведьму и ей удалось убежать в столицу короля, где она воскресла как героиня. Вокруг церкви Святой Марии собралась огромная толпа, и когда Джеймс Райт открыл дверь, она заколебалась. Джеймс ободряюще улыбнулся ей. Он приехал в Оксфорд в качестве адъютанта Тоби и дополнительно охранял Смолевку, когда она выходила куда-нибудь без Тоби.

Полковник сэр Эндрю Вашингтон взял её под локоть.

— Смелее, моя милая!

Она не думала, что в церкви будет столько народу. Не успела она предупредить сэра Эндрю о ступеньке при входе, как заиграла музыка, торжественная музыка, заполнившая всю церковь, музыка летела от органа и хора, и Смолевке казалось, что она тонет в звуках и образах перед ней. Вся конгрегация пришла во всем блеске, приличествующем королевскому двору: кружево, серебро, бархат, атлас, шёлк и драгоценности, всё сверкало в свете свечей, купленных на деньги Мардохея Лопеза. Она помогла полковнику Вашингтону свернуть к основному проходу, чувствуя, как вся дрожит внутри, смущенно улыбаясь всем лицам, смотрящим на неё, и тут она увидела Тоби.

На ступеньках хора он казался ещё выше. Он был одет в серебристый бархатный костюм, через прорези в рукавах и бриджах виднелся золотистый атлас. На нем были высокие серые ботинки с большими отворотами у колен, показывающие алую подкладку. Он шутливо усмехался ей, и на секунду она подумала, что сейчас рассмеется от этой радости внутри неё, но радость смешивалась с нервным волнением. Она сомневалась, сможет ли она совладать с голосом, чтобы ответить на вопрос епископа, блистательного в расшитом облачении, который наблюдал за её приближением к алтарю.

Бракосочетание проводил епископ. Смолевка была удивлена, как уверенно звучал её голос, даже когда она произносила слова, смешавшие реальную жизнь с мечтами:

— Я, Смолевка Доркас Слайт Аретайн…

Сэр Тоби, нервничающий так же, как и его невеста, надел кольцо поверх кружевной перчатки. Слова службы с трудом проникали через её волнение, хотя она чувствовала, как сердце у неё прыгало, когда Тоби повторял брачный обет.

— «Телом поклоняюсь тебе».

Все было не так, как у Мэтью Слайта, не так, как у пуритан, поскольку считали, что в человеческом теле нет ничего, чему можно поклоняться. Они могли назвать его «храмом Святого Духа», но Смолевка с детства поняла, что для них этот храм был источником нечистот, мешком полным плотских искушений, ношей, содержащей для души только грех, и сбрасываемой только с наступлением смерти. Мэтью Слайт обожал текст, где говорилось, что на небесах не дают мужей и не берут в жены, но Смолевка была уверена, что там обязательно должны быть и чистые реки, и луга, где любящие могли бы любить друг друга.

Преподобный Симон Перилли дал своё благословение, лицо его светилось от радости, епископ прочитал короткую милосердную проповедь, прежде чем орган загремел снова, и потом Смолевка под руку с мужем спустилась в проход. Теперь она была Смолевка Лазендер. И никогда больше не будет Доркас Слайт. Как все любящие, она определила свою судьбу.

Первый солнечный свет дня приветствовал их, как только они вышли из церкви. Солнечные лучи отражались на церемониальных копьях королевских алебардщиков, чьи алые униформы образовали коридор от церкви. У ног, поверх разбросанных лепестков, вытянулись острые тени копий.

Перезвон городских колоколов сопровождал их всю дорогу до Мертон Колледжа, который до недавнего времени был резиденцией королевы Генриетты Марии в Оксфорде. И даже во время её отсутствия он оставался временным дворцом королевы, а Тоби получил разрешение провести в его огромном зале свадебный пир. Он сомневался, стоит ли тратить так много денег на свадьбу, но Смолевка хотела церемонии, достойной Лазендеров, хотела бросить вызов своим врагам, которые пытались сделать её новую семью нищей. Они должны, настаивала она, сделать свадьбу запоминающейся, и поэтому настояла, чтобы потратить часть денег, которые дал ей Лопез.

Леди Маргарет в этот день сняла траур. Она снова сияла в алом, господствуя в зале, где играла музыка, и куда друзья и незнакомцы пришли ради еды и вина. Люди с восхищением рассматривали невесту и интересовались у леди Маргарет, откуда появилась эта девушка.

— Она — отпрыск Аретайна. Вы должны помнить эту фамилию. Достаточно отличный капитал. И присутствует порода МакКлюров, но англизированных.

Смолевку представили гораздо большему количеству человек, чем она надеялась запомнить, а её руку целовали несчетное количество раз и даже недостаток танцевальных умений не имел значение, поскольку только немного людей оставались достаточно трезвыми, чтобы хорошо танцевать. Они танцевали старые английские танцы: «Весело и оживленно», «Монах и монахиня», а когда день перешел в вечер и стал более буйным, мужчины настояли на проведении «Все хвосты вверх», а Смолевку вынудили быть ведущей в женской игре «Взмах юбки». Каролина, которая приехала в Оксфорд на свадьбу, выкрикивала Смолевке указания:

— Тяни её выше! Выше!

В сумерках прокапал недолгий дождик, лишь придавший мостовым и стенам, аркам и кустам блеск, в котором отражался свет факелов, сопровождающие Тоби и Смолевку до дома. Их провожали близкие друзья Тоби, в данный момент буйные, счастливые и ожидающие продолжения. Это было частью традиционной свадьбы, которую Смолевка не предвидела. Она улыбнулась в дверях дома лорда Таллиса.

— Мы должны?..

— Конечно. Это всегда делается! — он засмеялся.

Именно для этого момента платье завязывалось только на ленты. Девушки, которые проводили Смолевку до дома, теснили её вверх по лестнице, стараясь дотянуться до бантов и сорвать ленту. Они наполовину несли её, а мужчины, наблюдающие за этим из зала снизу, подбадривали, когда очередная бледно голубая лента отбрасывалась на перила. Первой оголилась правая рука, затем левая и мужчины, столпившись на лестнице, требовали большего. Платье свалилось на пол, когда её втолкнули в спальню, и, уложив на кровать, потянули за шнурки нижней юбки.

Теперь поблизости слышались мужские крики, стягивающие ленты с бридж и куртки Тоби. Каролина стянула со Смолевки нижнюю юбку, оставив её полностью голой, и Смолевка, смеясь, пыталась захватить тяжёлые простыни и одеяла, чтобы укрыться.

Смех девушек перешел в визг, когда в дверь втолкнули Тоби. Он был абсолютно голый, не считая перчатки на изувеченной руке, и он, усмехнувшись девушкам, поклонился, пока парни подталкивали его к кровати. Каролина помогла Смолевке загородиться простынями, когда укладывали Тоби на кровать рядом с ней. Сэр Тоби, под прикрытием своей невесты завопил:

— Вы сделали своё дело! Уходите!

Большинство решило остаться, устроившись с бутылками вина и ухмылявшись голой паре под простынями. Это вряд ли напоминало пуританскую свадьбу, но это была традиционная английская свадьба, и Смолевка покраснела, когда гости сказали, что, может быть, уйдут, если она поцелует Тоби. Она поцеловала.

— Ещё! Ещё!

Они ушли спустя двадцать минут, медленно и неохотно, подгоняемые голым Тоби, подскочившим запереть за ними дверь, и когда они остались одни, он повернулся к ней, усмехаясь.

— Было неплохо, да?

Она улыбнулась.

— Да.

— А они останутся ждать нас внизу. Слушай, — он встал на колени на пол и громко и ритмично застучал по доскам. Снизу раздались громкие веселые крики. Он усмехнулся ей. — Что на тебе есть?

— Ничего!

— Покажи мне.

— Тоби!

Он сел на кровать рядом с ней.

— Привет, леди Лазендер.

— Привет, сэр Тоби.

— Пора пожениться в глазах Господа.

— Я думала, что мы это сделали.

— Это было для практики.

Он стянул с неё простыню, наклонился поцеловать её, и Смолевка, наконец, по-настоящему вышла замуж.

—«» — «» — «»—

В конце октября Оксфорд был невыносим. Вернулась армия короля и вместе с ней король Карл, город был переполнен сверх меры. Леди Маргарет терпеть не могла переполненные зловонные улицы. Было решено, что они все переедут на север в Вудсток, ближе к столице, и со своим собственным маленьким гарнизоном из роялисткой армии. Тоби никогда не забывал о той опасности, которая грозила Смолевке. Если сэр Гренвиль сможет организовать смерть Смолевки, то Ковенант будет его навечно, поэтому Тоби верил, что в маленькой охраняемой деревушке Смолевка будет в большей безопасности, чем на переполненных анонимностью городских улицах.

Но перед отъездом у них осталось одно обязательство. Их вызвали на аудиенцию при дворе, и они трое провели ветреный сырой день на переполненном четырёхугольном дворе колледжа Крайс Черч. Толпа была в плохом настроении, солдаты, которым приходилось следить за порядком, были разочарованы, и Тоби с трудом провёл своих жену и мать через огромный холл в конец длинной, перемещающейся очереди людей, вызванных поприветствовать короля.

Смолевке было больше любопытно, чем волнительно. Гомон голосов и открытое раздражение придворных превратило эту общественную аудиенцию во что-то недостойное и совсем не вызывало благоговения, но когда она первый раз увидела короля, она удивилась своему внезапному страху. В конце концов, он был король, Божий помазанник, в отличие от обычной толпы людей, которые поднимали шумиху в прессе о нем.

Король Карл был гораздо ниже, чем она думала, несмотря на туфли с высокими каблуками и шляпу с плюмажем. У него была аккуратная бородка, и он стоял странно тихо и робко в центре шумной толпы. Его брови были подняты, казалось, в вечном выражении недоуменного удивления, и, если бы он не был королём, Смолевка могла бы представить его одним из университетских докторов, которые до сих пор прохаживаются по улицам Оксфорда и притворяются, что их сообщество не нарушилось вторжением королевского двора и армии.

Мужчина, держащий высокий жезл с золотой верхушкой, подозвал Лазендеров. Сэр Тоби поклонился, а леди Маргарет и Смолевка сделали реверанс. Король чопорно кивнул, явно равнодушно, и затем придворный, которые вызвал их вперёд, показал жестом, что они могут отойти от августейшей персоны.

Королевская рука в перчатке поднялась. Смолевка увидела, что на перчатке у короля были надеты кольца с драгоценными камнями. Он посмотрел на Смолевку и звонким и четким голосом спросил.

— Вы дочь Кристофера Аретайна?

— Да, ваше величество.

Он дважды моргнул, и она подумала, что он больше ничего не будет говорить. Но звонкий манерный голос позвучал снова.

— Мы рады, что вы более верноподданы, чем он.

Для ответа момент мало подходил, тем более что скучающие королевские глаза уже смотрели мимо Смолевки на других людей, которых выдвинули вперёд. Смолевка отшагнула назад, не поняв, что это было — комплимент или оскорбление.

У леди Маргарет не было никаких сомнений.

— Мы выдержали эту ужасную толкотню, чтобы отдать дань уважения, и этот человек настолько груб! Если бы он не был помазанником Божьим, я уверена, его не пригласили бы никуда. Этот человек нисколько не может поддерживать разговор, никакой! Кроме как с очень тоскливыми священниками. И, конечно же, он шотландец, — она надменно фыркнула, не заботясь, что её могут услышать. — Конечно же, он явно улучшенная копия своего отца. Король Яков пускал слюни и абсолютно не умел вести себя за столом. Я верю, что мои внуки будут уметь вести себя за столом. На свете есть немного вещей более печальных, чем видеть, как ребенок играет с едой. Ваш муж играл с едой, милая, но, к счастью, я не часто ела с ним за одним столом. А вот и лорд Спирз! Он говорил, что у него есть новый способ прививки фруктовых деревьев. Этот мужчина глуп, но, может, он прав. Я найду вас! — с этими словами она нырнула в толпу.

Тоби усмехнулся.

— И какое у тебя мнение о нашем премудром монархе?

— Я не так его себе представляла, — она посмотрела на маленького мужчину с бородкой, который слабо кивнул огромному толстому человеку, с трудом кланявшемуся.

— Я подумал, что ты размокнешь.

— Тоби! Вот как!

Их прервал голос, грубый голос сзади них

— Ты должна меня представить, леди Лазендер, — казалось, имя прозвучало насмешливо.

Она повернулась. Глядя на неё, мрачно улыбался Вавассор Деворакс. Его новая борода была почти в дюйм длиной. Одежда, как обычно, грязная, все та же замусоленная кожаная куртка. Седые волосы были коротко подстрижены, почти как у круглоголовых, и это придавало его жестокому лицу со шрамом ещё более зверский вид. Она улыбнулась, сразу занервничав.

— Полковник Деворакс, это сэр Тоби.

Холодные серые глаза оценивающе смотрели на Тоби. Он еле заметно кивнул.

Тоби улыбнулся.

— Я должен поблагодарить вас, сэр, за спасение моей жены.

— Правильно, — бесцеремонным тоном заявил Деворакс.

Тоби продолжил:

— Можно пригласить вас поужинать с нами?

— Пригласить-то можете, но я откажусь. Леди Лазендер знает, что мои предпочтения лежат на уровень ниже, чем обед в учтивой компании.

Серые глаза посмотрели на Смолевку.

— Печать у тебя?

— Да, — печать была спрятана на шее у Тоби.

— Ты в том же доме?

Она нервничала, задетая его грубыми манерами. Она взглянула на Тоби и ответила:

— Мы переезжаем в Вудсток, сэр.

Он усмехнулся

— Нет.

Между ними попытался протиснуться епископ, выискивая место поближе к королю, но Деворакс рыкнул на него, напомнив Смолевке, что Лопез назвал солдата волкодавом. Епископ, изумлённый и испуганный, неуклюже попятился назад, бормоча извинения.

Грубость Деворакса задела Тоби. Холодно он спросил:

— Почему вы сказали «нет»?

— Потому что через несколько дней вы должны ехать в Амстердам.

— Дней? — Смолевка думала, что ждать придётся гораздо дольше.

— С тремя печатями. Если, конечно, вы все ещё хотите получить ваше состояние.

Смолевка молчала, не замечая шума толпы вокруг неё.

Тоби нахмурился.

— Как вы это сделаете, сэр?

— Убивая людей. Обычно это самый быстрый способ.

— Сэра Гренвиля?

— Печати у него, — скучным голосом сказал Деворакс. — Я приду за вами. Если не приду сам, то пришлю Мейсона. Приготовьтесь к поездке, вы поедете на восточное побережье. И ради бога, поменьше багажа. Вы же не хотите выглядеть, как свита лорда Мейора, — кивнул он и отошел.

Смолевке показалось это ужасно несерьёзным. Она ожидала большей драмы, большего волнения от новостей, что, наконец, печати будут собраны.

— Полковник?

— Да? Он обернулся, удивлённый.

Она поняла, что ей нечего сказать. — Вы уверены по поводу ужина?

— Уверен, — и исчез.

Тоби покачал головой.

— Он всегда такой несговорчивый?

— Это он был исключительно вежлив.

Ещё шёл дождь, когда они покинули Крайст Черч, дождь, обещающий непроходимую слякоть, которая замедлит движение, пока осень не перейдёт в зиму. Смолевка внезапно испугалась. Она чувствовала себя в Оксфорде в безопасности, спокойно, в доме, где её любил и охранял муж, а теперь совсем внезапно ей предстояло новое путешествие. Она крепко вцепилась в руку Тоби. Они должны ехать на восток, через море, и могли быть ещё смерти, прежде чем она заявит свои права на наследство Кита Аретайна.

Тоби улыбнулся, глядя на неё сверху вниз.

— Ты напугалась.

— Да.

— Может, мне поехать одному?

Она покачала головой. Её путь начался от одной печати в пуританском доме. А теперь она могла увидеть конец путешествия, несмотря на все страхи, несмотря на болота крови, через которые пролегал путь. И она возьмет печать святого Луки с собой.

29

Объявление Эбенизера Слайта о награде за любую информацию о побеге ведьмы из Тауэра, ничего не принесло, кроме обычного урожая из дураков, которые думали, что смогут проложить себе легкий путь к двум сотням фунтов.

Но в сентябре в роялисткой газете «Придворный Меркурий» спокойно напечатали новости. «Ведьма», которая обхитрила Парламентариев, в Оксфорде вышла замуж. И теперь её зовут леди Смолевка Лазендер, и писатель не смог удержаться, чтобы не упомянуть, что, будучи Доркас Скэммелл, она выставила на посмешище хвастливый лондонский гарнизон. Эбенизер улыбнулся. Неужели она думает, что изменив имя на «Смолевку», она сможет убежать от своих врагов?

Сэр Гренвиль был менее оптимистичен, узнав о новостях.

— Итак, она в Оксфорде, и что здесь хорошего? Ты думаешь, её не охраняют? Господь Бог на небесах! Она в гуще королевской армии и замужем! — он нахмурился. — Нам придётся убить их обоих, по закону её собственность теперь принадлежит ему.

Но три недели спустя уже казалось, что проповедники Лондона говорили правду. Эра чудес вернулась на землю, пришла в Англию, где пуритане сражались за власть, и Эбенизер стал свидетелем такого чуда. Он усердно молился Господу, чтобы он дал ему печати, и вот в понедельник дождливым холодным утром, кажется, его молитвы были услышаны.

К нему провели мужчину, лысый мужчина, видимо, совсем не страшился места, куда стража Эбенизера доставила его. Мужчина взглянул на жаровню, на весь в пятнах стол с прикреплёнными к толстой поверхности оковами, и на инструменты, аккуратно развешанные на стенах. Посмотрел на Эбенизера.

— Мистер Слайт?

— Вы кто?

— Имя Мейсон, сэр. Джон Мейсон.

— И вы хотите двести фунтов, Мейсон? — Эбенизер был одет в длинный, отороченный мехом чёрный плащ. Эти подвалы всегда холодные, если в них не кипит работа.

— Нет, сэр, — Мейсон говорил отрывисто и самоуверенно как солдат. Он и одет был как солдат, хотя стража забрала у него меч.

— Не хотите? — Эбенизер скрыл своё удивление, но добавил в голос угрозы.

— Мой полковник хочет, сэр. Он меня прислал.

Эбенизер нахмурился. Он не привык к такой уверенности от мужчин и женщин в этой комнате. Посмотрел на стражу, стоящую настороже позади Мейсона и снова на Мейсона.

— И кто ваш полковник?

— Имя Деворакс, сэр.

Эбенизеру имя ничего не говорило. Он провёл рукой по блестящим длинным волосам, зачесанным назад, открывающим бледный лоб.

— Мейсон, у меня были десятки людей, заявлявших, что они заслуживают мои деньги. Последнего пришлось наказать. Я просверлил ему дырку в языке, чтобы отучить его от вранья.

— Что вы говорите, сэр, — весело ответил Мейсон, не пошевелившись.

— Нет! Не что я говорю, а что вы говорите. Вы пришли по поводу ведьмы?

— Так, сэр.

— Ну? Я уже знаю, где она находится, так что не думаю, что вы заслуживаете награды.

— Да, сэр. Я здесь только для того, чтобы передать послание, сэр, и маленький знак о добрых намерениях полковника Деворакса, — Мейсон говорил, как будто докладывал о состоянии кавалерийских лошадей командиру отряда.

Эбенизер, хромая, подошел к Мейсону. Он побрился только час назад, но подбородок уже успел потемнеть.

— Знак?

— Да, сэр.

— Ну?

Мейсон развязал меленький кожаный мешочек, который был прикреплен к поясу. Достал маленький, завернутый в бумагу сверток.

— Вот, сэр!

Эбенизер взял сверток, развернул и обомлел. На его ладони лежала половинка восковой печати. Оттиск был аккуратно разрезан ножом, но половинка круга четко показывала переднюю половину крылатого быка, под которым было одно слово «Лука».

— Где вы это взяли? — Эбенизер не смог спрятать волнение.

— Полковник Деворакс, сэр.

— Откуда он взял это, дурак!

— Не знаю, сэр. Нет таких полномочий, сэр!

— Кто этот дьявол, полковник Деворакс?

— Человек, который хочет с вами встретиться, сэр. Таковы указания, сэр.

— Ну, давай же, говори! Говори!

Мейсон мгновенно закрыл глаза, как будто вспоминая, и резким голосом повторил указания.

— В три часа сегодня, сэр, под виселицей на Тайберн, сэр, полковник Деворакс сказал, чтобы вы не приводили с собой больше четырёх человек, сэр. Он будет только с двумя, сэр. Это все, сэр.

Эбенизер посмотрел на половинку печати святого Луки. Милостивый Господи! Это печать Лопеза! В уме промелькнула мысль о возможной ловушке, но он отбросил её. Тайберн был излюбленным местом встреч. Место казни находилось на единственном пересечении дорог вне Лондона, посередине открытого пустого пространства, и для каждой из сторон невозможно незаметно привести туда больше народу. Вдобавок Деворакс проявил поразительную храбрость, легко предложив Эбенизеру превосходящее количество человек, как будто незнакомец не боялся неравенства. Эбенизер быстро ответил:

— Я буду там.

— Очень хорошо, сэр.

Мейсон повернулся, протянул руку к мечу. Эбенизер кивнул одному из стражников и наблюдал, как странный солдат поднимался по ступенькам из подвала.

— Ступайте за ним!

Мейсон не обращал внимания на провожатого. Он дошёл до Прайви Стэйерз и на сыром холодном ветру подождал лодку. Оба человека, ремесло которых заключалось в странном конвое, доехали до Ламбет Стэйерз. На грязной улице маленькой деревушки Мейсон извиняюще усмехнулся человеку Слайта. Он сел на коня, которого подвел к нему мальчик, и ускакал, оставив стражу Эбенизера в растерянности.

— «» — «» — «»—

Виселица на Тайберн была огромным треугольным сооружением, поддерживаемым по бокам высокими подпорками, на трёх огромных перекладинах которой могло болтаться более двух десятков жертв.

Днём, когда Эбенизер скакал к этому пересечению дорог, он увидел трёх всадников, ожидающих внутри треугольника. С перекладин свисали два гнилых трупа парней, оставленных для предупреждения грабежей на дорогах. На плече одного повешенного примостилась ворона, выклевывая плоть, другая сидела на углу огромной виселицы.

Было холодно. Дождь жалко моросил с запада, пропитывая жалкий кустарник и траву. Оксфорд Стрит, дорога, ведущая к виселице, была вязкой от грязи. По обеим сторонам дороги коровы подставляли спины дождю и уныло смотрели на восток, где огромная пелена дыма из труб смешивалась с низкими облаками над Лондоном.

Эбенизер остановился в десяти ярдах от виселицы. Он был зол из-за холода, пронизывающего его под огромным черным плащом. Под плащ, опасаясь предательства, поверх кожаной крутки он надел латы, в перемётной сумке находились два заряженных пистолета.

Но даже не обремененный дождём, ветер не мог очистить это место от зловония. Вода капала с болтающихся голых ног преступников.

Один из трёх всадников подъехал к Эбенизеру. Злость исчезла, не смену ей пришли изумление и интерес, у подъехавшего всадника была седая борода, а половину лица, несмотря на шлем, закрывала тонкая кожаная повязка. Он кивнул Эбенизеру.

— Мистер Слайт?

Эбенизер узнал человека по описанию людей. Целая армия охотилась за этим человеком.

— Это вы вывезли ведьму из башни!

Мужчина усмехнулся. — Виновен, — он сдвинул шлем назад, затем снял совсем, а потом содрал маску. Два серых глаза смотрели на Эбенизера. — Мое имя Деворакс. Вавассор Деворакс.

По спине Эбенизера пробежал холодок страха. Он отбросил мысль о ловушке, но внезапно допустил, что его легко можно схватить.

— Что вы хотите?

— Поговорить, мистер Слайт, просто немного поговорить, — третья ворона тяжело пролетела над головой, хрипло каркая, протестуя против присутствия всадников. Села на одну из перекладин и уставилась на них. Деворакс усмехнулся. — Бывало, отец говорил, что вороны Тайберна пекут особенно вкусный пирог. Давайте отъедем, мистер Слайт. Пусть они пообедают спокойно.

Эбенизер кивнул и последовал за человеком с лицом дьявола по блестящей грязи, где собирались зеваки, чтобы наблюдать за казнью. Было предложение заполнить это место рядами сидений для публики, но ничего не было сделано.

Деворакс снова надел шлем и, когда он повернулся, стальные решетки пересекали его покрытое дождевыми каплями лицо.

— Достаточно.

Другие всадники ехали следом. Она держались в десяти ярдах от них.

Деворакс был учтив.

— Спасибо, что приехали, мистер Слайт. Я подумал, что мы могли бы провернуть одно дельце.

Эбенизер был всё ещё растерян, продолжая страшиться, хотя немного успокоился, не видя злобы в голосе и позе Деворакса.

— Дельце?

— Да, мистер Слайт. Понимаете, я решил оставить профессию солдата и уйти в отставку, — Деворакс усмехнулся. — И мне нужны деньги.

Внезапный порыв дождя хлестнул по щеке Эбенизера. Он раздраженно вытер её, продолжая хмуро смотреть на Деворакса.

— Кто вы?

— Я говорил вам, Вавассор Деворакс, — военный наклонился вперёд, руками держась за луку седла. — Большую часть жизни я служил человеку по имени Мардохей Лопез. Вы его знаете?

— Знаю. Служили?

— Да, — Вавассор Деворакс снова снял шлем и повесил его за ремень на рукоятку пистолета в кобуре у седла. Он медленно двигался, не вызывая опасений, и перемётной сумки не касался. Вытащил бутылку, откупорил её и отпил глоток. — Хотите, мистер Слайт? Это Рамбаллион из Индии.

Эбенизер покачал головой, заставляя себя ясно мыслить. Он забыл о холоде, о сырости, и нарочито равнодушным голосом спросил Деворакса, как долго тот служил у Мардохея Лопеза. Деворакс охотно отвечал, описывая даже, как вытаскивал Смолевку из Тауэра. Он не утаивал ничего, даже сообщил адрес дома Лопеза

— Вы можете съездить туда, мистер Слайт. Предполагается, что домом в Лондоне он не владеет, поэтому вы можете забрать то, что там есть. А доход разделить со мной, — он усмехнулся.

Но Эбенизер все ещё не мог успокоиться.

— Почему вы предаете Лопеза?

— Предаю? — Деворакс засмеялся. — Нельзя предать еврея, мистер Слайт. Они убили Спасителя, помните? Можно сколько угодно обманывать негодяев, и это не будет грехом.

Для Эбенизера это звучало разумно, но он все ещё колебался.

— Почему вы служили ему так долго?

— Плата, мистер Слайт, плата. Он платил мне, — Деворакс приложился к бутылке и Эбенизер увидел струйку темной жидкости на короткой седой бороде. Деворакс положил бутылку на седло и уставился на виселицу, где на ветру медленно крутились два тела. — Я становлюсь стар, мистер Слайт, и мне не нужна больше плата. Я хочу иметь ферму, хочу умереть в собственной постели, и хочу достаточно денег, чтобы напиваться каждый вечер, и чтобы жена будила меня на завтрак, — казалось, он мрачнел все больше. — Я устал от проклятого еврея, мистер Слайт. Он гладил меня по голове как комнатную собачонку. Время от времени бросал мне кость, а я больше никому не хочу быть проклятой собакой. Вы понимаете, мистер Слайт? Я не чья-то собака!

Эбенизер удивился такому внезапному свирепому гневу.

— Понимаю.

— Надеюсь, что понимаете, мистер Слайт, надеюсь. Я выполнял грязную работу для еврея по всей Европе. Он давал деньги для армий в Англии, Нидерландах, Швеции, Италии, Франции и Испании, и я был вынужден быть там ради него. Делай это, делай то и за всё проклятое поглаживание по голове. Чёрт побери! Я думал, однажды он даст мне все: ферму, дом, дело, но нет, ничего. Затем появляется незаконнорожденная дочь Аретайна, и что она получает? Денег, достаточно, чтобы купить дюжину вонючих евреев. А ей не нужны эти чёртовы деньги, мистер Слайт! Она замужем, пусть муж её обеспечивает.

Эбенизер старался оставаться спокойным.

— Вы сказали, что еврей спас вам жизнь.

— Христос на кресте! — Деворакс сплюнул в грязь. — Он вытащил меня с галер, и всё. Я не был приколочен к проклятому дереву, разрывающему мои легкие. Он просто спас меня от медленной смерти на галерах. И что? А вы знаете, сколько человеческих жизней спас я, мистер Слайт? Я настоящий солдат, не то, что эти симпатичные ребята, гарцующие по лугам и визжащие «Король Карл! Король Карл!». Господи! Я видел поля сражений, настолько залитые кровью, что на них были лужи! В моей руке к концу дня меч покрывался коркой от крови, и спал я на открытом воздухе, так что к утру мои волосы примерзали к этим лужам крови. Господи Иисусе! Я спасал человеческие жизни, но я не ждал всю жизнь от них благодарности. Выпивка, одна, другая, может быть, но не вечное поклонение, — он взял снова бутылку, седло под ним заскрипело, когда он пошевелился. Повисла тишина. Когда он заговорил снова, в его голосе звучало недовольство. — Я не говорю, мистер Слайт, что он обходился со мной несправедливо, но я не могу мириться с этим вечно. Вы знаете, сколько еврей заплатил мне за то, что я вытащил девчонку из Тауэра? — Эбенизер покачал головой. Деворакс засмеялся. — Пятнадцать золотых на всех нас! А вы знаете, как трудно вытащить кого-то из Тауэра? — он задумчиво покачал своей свирепой головой. — Я ожидал большего, я заслужил больше.

Эбенизер улыбнулся. Чем-то Вавассор Деворакс задел его внутри. Возможно, подумал он, исключительно животной солдатской силой, силой, которой никогда не будет у Эбенизера. Или историями о разящем мече в руке, о полях крови, историями, которые всегда будоражили Эбенизера.

— Что же вы предлагаете, Деворакс?

Деворакс улыбнулся. Дождь прилизал его коротко остриженные волосы, придав ему злобный, даже более жестокий вид.

— Я отдам вам печать святого Луки, и девчонку в придачу. Я полагаю, вы не хотите, чтобы она дожила до двадцати пяти, — он глотнул ещё рома, подождал. — Конечно, вы можете забрать и её проклятого мужа, если он вам нужен.

Эбенизер кивнул.

— Вы привезете печать из Амстердама?

— Нет! Она в Оксфорде, — Деворакс засмеялся. — Я украл у неё оттиск. Еврей настоял, чтобы печать была у неё в память об отце, — он засмеялся при этой мысли.

Эбенизер заелозил от волнения. Если печать святого Луки в Оксфорде, тогда все становится проще. Он придал своему голосу четкость и безразличие.

— А что хотите вы?

Вавассор Деворакс взглянул на бутылку, затем бросил на Эбенизера хитрый надменный взгляд.

— У меня двенадцать человек. Я не могу их бросить. По сотне фунтов на каждого. А для меня… — казалось, он раздумывает. — Две тысячи, — он поднял руку, как будто предупреждая возражения. — Я знаю, это много, но я также знаю, сколько стоит Ковенант.

Эбенизер держал голову прямо. Требование было чрезмерным, но это было ничто по сравнению с тем, что давал Ковенант.

— Почему вы обратились ко мне, Деворакс, а не к сэру Гренвилю Кони?

Деворакс издал короткий и жестокий смешок.

— Вы доверяете юристам, мистер Слайт? Господи Иисусе! Он все переиначит и обманет вас тут же! За пятьдесят лет, мистер Слайт, я выучил одну или две вещи. Я могу опустошить седло быстрее любого солдата, я могу разорвать любое горло голыми руками, и я выучил никогда, никогда не доверять проклятым юристам. А вы доверяете ему?

Эбенизер пожал плечами.

— Возможно.

— Вы получите деньги от Ковенанта, да? — Деворакс подождал, пока Эбенизер кивнул головой. Солдат очень внимательно наблюдал за молодым человеком. — Сколько он даст вам? Пять тысяч в год? Шесть? Семь? — Деворакс улыбнулся. — И всё. Максимум семь.

— И что?

Деворакс опрокинул бутылку с ромом, глотнул, затем усмехнулся Эбенизеру.

— Мардохей Лопез подсчитал, что Ковенант должен стоить около двадцати тысяч в год. Так насколько этот жирный скотина-юрист обманывает вас? Думаете, ему можно доверять? Как вы думаете, что он будет делать, когда получит все три печати? Отдаст нам нашу долю? — Деворакс покачал головой. — Нет, мистер Слайт, будет два быстрых удара ножом ночью и две мелкие могилы. Нет, я не буду иметь дело с сэром Гренвиллом Кони.

Эбенизер вытянул левую хромую ногу.

— А откуда я могу знать, что вам можно доверять?

— Милостивый Боже! Неужели я выгляжу, как будто мне нужны двадцать тысяч в год? Господи! Я не хочу, чтобы меня вечно преследовали проклятые тунеядцы. Нет! Вы дадите мне достаточную сумму, чтобы я купил себе любимый бордель, мистер Слайт, и я гарантирую вам свою неизменную преданность. И, конечно же, безвозмездное служение.

— Я думал, вы хотите ферму, — Эбенизер улыбнулся.

— Сукину ферму, — Деворакс засмеялся.

Эбенизер почувствовал себя польщенным, что этот человек подстраивается под него, но его оборона ещё не пала.

— Откуда вы знаете, что мне можно доверять?

Деворакс усмехнулся. Он закрыл бутылку из-под рома, запихнул её в перемётную сумку и натянул шлем на голову.

— Смотрите на меня, мистер Слайт.

Лошадь Деворакс развернулась, по-видимому, под давлением колена всадника, и затем перешла в рысь. Раздался скрежещущий свист, это Деворакс выхватил длинный прямой меч и закричал на лошадь, которая перешла в энергичный галоп. Грязь летела из-под копыт.

Тревожно взлетели вороны. Деворакс встал в седле, приблизившись к одному из повешенных, и вдруг рука с мечом мелькнула с ужасающей скоростью. Ударом сверху вниз он прошелся по плечу трупа, отрубая мертвую руку и тем же движением меч, описав дугу, рухнул на второе плечо. Не успела первая рука шлепнуться в грязь, как вторая уже падала.

— Но! Но! — кричал Деворакс.

Эбенизер слышал про обученных кавалерийских лошадей, но никогда не видел их в действии. Лошадь развернулась, встав на дыбы во время разворота, копытами набросившись на врагов, и тут же Деворакс снова направил лошадь к качающемуся трупу.

— Вперед! Вперед! Вперед!

Меч был поднят впереди, в свирепом огромном взмахе, ведомый всей силой мужчины в шлеме. Он четко разрезал прогнившее тело вдоль позвоночника, вываливая жидкости и разлагающиеся внутренности из живота, и заново меч махнул в быстром блестящем ударе, когда лошадь встала на дыбы снова, лезвие проворно раскромсало раздутую шею. Голова выпала из пустой петли, упав рядом с изуродованным трупом.

Это было замечательное представление искусства верховой езды и оружия. Деворакс снял шлем, прикрепил к седлу и усмехнулся. Голос его был такой же холодный, как ветер.

— Представьте, что я могу сделать с живым телом, мистер Слайт.

Деворкас счистил зловонную грязь с лезвия, проведя его между большим и указательным пальцем, вытер руку о гриву лошади и с грохотом вогнал меч в ножны. Два его человека усмехались. Стража Эбенизера, как и их хозяин, уставились на абсурдный кошмар, который так внезапно покромсали в грязь. Вонь стояла невыносимая. Деворакс подъехал к Эбенизеру. Деворакс не запыхался, он был таким же спокойным и невозмутимым, как и перед омерзительным представлением. Вынул бутылку из перемётной сумы.

— Ну, могу я доверять вам, мистер Слайт?

Эбенизер Слайт поступил просто: он рассмеялся. Он перевёл взгляд с падали, лежащей на земле, на огромного уродливого солдата.

— Вы можете доверять мне, Деворакс, — он снова взглянул на труп. Вороны уже разрывали легкую наживу, предложенную им мечом Деворакса. — Как вы предлагаете доставить ко мне девчонку и печать святого Луки?

Деворакс приложился к бутылке, закрыв глаза, затем отшвырнул пустую бутыль.

— Здесь нет проблем. Если девчонка не придёт, у меня есть другие оттиски печати. Мы можем прикрепить их к бумагам. Но она придёт, — он усмехнулся. — Она не любит меня, но доверяет. Она думает, что я собираю печати для неё. Главная трудность, мистер Слайт, не ваша сестра, а сэр Гренвиль. Я полагаю, обе печати у него?

— И он охраняет их очень хорошо, — Эбенизер пылко наклонился вперёд, но мысль о том, как разлучить сэра Гренвиля с двумя печатями, охладила его пыл. Он пожал плечами. — Даже я не могу приблизиться к ним.

— Сможете, — Деворакса, казалось, не заботила мрачность Эбенизера. Он вытащил новую бутылку из сумки и откупорил её. — Я арендую корабль, мистер Слайт. И предлагаю, чтобы вы и я встретились с сэром Гренвилллом и девчонкой в уединенном месте на берегу, где мы заставим их расстаться с печатями и уплывем в Амстердам. Все просто, — он усмехнулся.

Эбенизер покачал головой.

— Сэр Гренвиль не выйдет из дома с печатями. Я говорю вам, он охраняет их очень хорошо.

Деворакс не ответил. Дождь барабанил по его кожаной куртке, стекал с ботинок, мочил волос.

Он улыбнулся.

— Чего он боится?

Эбенизер посмотрел на серые облака.

— Что кто-нибудь ещё соберёт печати.

Деворакс был терпелив, как учитель с учеником.

— У Доркас есть уже печать святого Луки?

— Это вы так сказали.

— И несколько месяцев назад у неё была печать святого Матфея. Положим, вы сообщите сэру Гренвилю, что в течение этих месяцев она сделала несколько оттисков печати святого Матфея. Тогда у неё есть две печати, да?

Эбенизер кивнул.

— И помните, мистер Слайт, существует ещё четвертая печать. Положим, сэр Гренвиль подумает, что Аретайн жив, что Аретайн встретит её в Амстердаме, — Деворакс вытянул левую руку и поднял один за другим три пальца. — Мэтью, Лука и Иоанн, — он усмехнулся. — Думаете, сэр Гренвиль ничего не сделает, чтобы остановить её? И сам поедет, мистер Слайт. Он не будет рисковать, чтобы кто-то ещё взял у неё печати.

Эбенизер улыбнулся. Он увидел, что предложение продумано, но также видел и трудности.

— Разве девчонка сделала оттиски Матфея?

Серые глаза, не мигая, смотрели на него.

— Нет, мистер Слайт, но она сказала мне, что после неё печать была у вас, — Деворакс усмехнулся. — Были ли вы так беспристрастны с ней?

Эбенизер засмеялся снова и кивнул.

— У меня есть оттиски.

— Хорошо. Поэтому расскажите сэру Гренвилю обо мне. Отдайте половину печати Луки и целый оттиск Матфея. Расскажите ему, что вы купили меня, что я предал Лопеза, расскажите ему всю правду, кроме одной.

— Что вы убьете его?

— Что мы убьём его, — Деворакс засмеялся. — Отдайте ему печати, мистер Слайт, и расскажите о доме Лопеза. Он поверит вам.

Дождь капал с полей шляпы Эбенизера. Плащ промок насквозь и отяжелел.

— Как я смогу убедить его, что Аретайн жив?

— А вам и не придётся. Это сделаю я, — Деворакс улыбнулся. — Два дня назад, мистер Слайт, в доке пришвартовался последний корабль этого сезона из Мэриленд. За два дня я предоставлю сэру Гренвилю доказательства, что Аретайн в городе.

Эбенизер улыбнулся.

— Он запаникует.

— Хорошо. Он услышит об этом в четверг утром. Поэтому приготовьтесь к путешествию, мистер Слайт, приготовьтесь поехать с ним.

— Где?

Если ловушка существует, размышлял Эбенизер, то Вавассор Деворакс не захочет раскрывать место встречи на восточном побережье, где, наконец, будут собраны все печати. Если Эбенизер заранее будет знать место встречи, то сможет загодя отправить туда людей, чтобы проверили и очистили место от возможной засады, но Вавассор Деворакс охотно назвал дом и деревню, где он планировал ободрать сэра Гренвиля и где планировал забрать печать святого Луки.

Эбенизер запоминал инструкции.

— Я могу взять туда стражу?

— Вы будете идиотом, если не возьмете. У сэра Гренвиля она, несомненно, будет.

— И когда мы встречаемся?

Деворакс пожал плечами.

— Скоро, мистер Слайт, очень скоро, — он кивнул в сторону мужчин, неподвижно ожидавших на лошадях. — Я пришлю к вам Мейсона. Не удивляйтесь, если он приедет в середине ночи. Где Мейсон сможет найти вас?

Эбенизер спросил:

— Скоро — это как скоро, Деворакс?

Ухмыльнувшись безобразным лицом, Деворакс подобрал поводья.

— В течение недели, мистер Слайт, в течение недели, — он развернул лошадь.

Эбенизер с неохотой дал ему уйти. Ему понравилось чувствовать силу этого человека, и он уже размышлял, как бы втянуть Деворакса в его собственные планы, если Ковенант будет его.

— Деворакс! Один последний вопрос.

— Только один? — усмехнулся Деворакс.

— Как вы собираетесь убедить сэра Гренвиля, что Аретайн жив?

Усмешка Деворакса стала шире. Он запихнул бутылку с ромом в мешок и натянул шлем на голову.

— Это моя тайна! Наберитесь терпения. Вам понравится!

Он подстегнул лошадь.

— Деворакс?

Солдат повернулся.

— Что, мистер Слайт?

— У меня ваши двести фунтов!

— Сберегите их для меня. Я заберу их в течение недели, мистер Слайт. В течение недели.

Последние слова донеслись от скачущей лошади, которая, подстегиваемая каблуками Деворакса, перешла в быстрый галоп, распугивая ворон от разрубленных потрохов. Люди Деворакса последовали за своим вожаком, промчавшись под затемнённой дождём виселицей и исчезая во мраке на западе.

Эбенизер проследил взглядом за их галопом, и не спеша поехал под огромными перекладинами виселецы, разглядывая ужасное месиво, которое сотворил Деворакс. В потрохах возились черви. Он поднял глаза на второго повешенного, медленно крутившегося на ветру, дождь капал с почерневших мертвых ступней в лужу под ними. Ему захотелось попытаться разрубить мечом тело пополам, но знал, что у него недостаточно для этого сил. Неважно. Скоро у него будет сила тысяч. Скоро Ковенант будет его.

Он улыбнулся, дёрнул поводья и пришпорил лошадь, крикнув своим людям ехать за ним. Они поскакали на юг в сторону Уайтхолла. Процесс сбора печатей начался.

30

Убедить сэра Гренвиля было не так просто, как полагали Деворакс и Эбенизер. Сэр Гренвиль был не глуп, он слишком долго выживал в беспокойном политическом мире, чтобы легко верить любой возможности. Он был скептиком.

— Я старый, старый человек, Эбенизер. Ты пьешь амброзию, а я чую яд.

— Вы не верите Девораксу?

— Я не встречался с ним, — сэр Гренвиль посмотрел на реку. Дождь молотил по воде. Он повернулся к столу. — Печати стали достаточно реальными. Почему он пришёл к тебе? Почему не ко мне?

— Мое имя написано на предложении о награде.

— Это так, — неохотно признал сэр Гренвиль. — Но у Лопеза репутация очень щедрого человека. Я не понимаю жалоб этого Деворакса.

Эбенизер пожал плечами.

— Лопез был щедрым к Девораксу. Он спас ему жизнь, с тех пор Деворакс служит ему. Не думаю, что еврей виноват, это вина Деворакса. Он слишком жадный.

Сэр Гренвиль кивнул. Выпученные глаза тускло смотрели на Эбенизера.

— Мы убьём его?

— Он хочет немного. Назначим ему пенсию.

Затем пришли известия, что солдаты, которых отправили в дом на Саусворк, всё благополучно проверили. Сэр Гренвиль боялся засады, но вместо этого обнаружилось, что дом Лопеза не охраняется, а вся мебель, книги, ковры и украшения вывезены. Сэр Гренвиль остался доволен.

— Удар! Эбенизер! Удар по еврею! — он засмеялся. — Если это только не простая мелкая приманка, чтобы подпустить нас поближе к крючку, — он встал, протиснул свой огромный живот мимо стола. — Ты сказал, что Деворакс отвезет эту потаскуху в Амстердам. Почему? У неё только отпечатки двух печатей.

Эбенизер разыграл свою лучшую карту.

— Деворакс сказал, что Аретайн жив. Что Аретайн добавит печать святого Иоанна в Амстердаме.

Лицо сэра Гренвиля потеряло всю свою оживленность. Он повернулся, ошеломлённый.

— Жив?

Эбенизер пожал плечами.

— Так он говорит. Возможно, он подразумевает, что у Лопеза есть четвертая печать. Я не знаю, — он указал на два комка красного воска, лежащих на столе сэра Гренвиля. — Вы знаете, что у девчонки есть эти две. Я не могу думать, что будет, если Аретайн окажется жив.

— Не можешь думать! Ты даже не встречал этого ублюдка! Господи! Ты говоришь, Деворакс вывезет её из страны в месте под названием Брадвелл?

Эбенизер кивнул.

— Когда?

— Он сказал, что сообщит мне, — Эбенизер действовал по обстановке, но был доволен паникой, которая возникла при упоминании Кита Аретайна.

Сэр Гренвиль крикнул секретаря.

— Морз! Морз!

— Сэр? — дверь открылась.

— Вызови Барнегата, немедленно! Скажи ему, что я плачу вдвойне, и приведи его сюда!

— Хорошо, сэр.

— Подожди! — сэр Гренвиль посмотрел на Эбенизера. — Ты думаешь, это произойдет скоро?

— В течение недели.

— Я хочу, чтобы в деревню под названием Брадвелл отправили дюжину мужчин, Морз. Эбенизер скажет, где это. Они должны изучить место и ждать там. И ещё, Морз!

— Сэр?

Сэр Гренвиль провёл рукой по белым кудрям.

— Проверь, чтобы дорожная коляска была готова. Она мне потребуется в течение недели.

— Недели? — Морз нахмурился. — Но у вас встреча с французским послом на этой…

— Убирайся! — рыкнул на него Кони. — Убирайся! Делай, как я сказал!

Сэр Гренвиль повернулся и посмотрел мимо Эбенизера на огромную картину, висевшую над камином. Аретайн, самый красивый мужчина, которого Кони когда-либо видел. Точно ли он жив? Или эта красота вернулась, чтобы снова преследовать и унижать его? Юрист подошел к камину и закрыл ставни поверх обнажённого тела.

— Лучше бы ты ошибался, Эбенизер. Моли Господа, чтобы ты ошибался.

— «» — «» — «»—

В следующую ночь, в среду, Вавассор Деворакс вернулся в столицу. Смолевка его бы не узнала. Грязная, засаленная одежда исчезла. Он помылся, подстриг волосы и бороду, а седые волосы смазал ламповой сажей. При свете свечей он выглядел на десять лет моложе. Оделся в строгую, аккуратную, чистую одежду. На голове была широкополая пуританская шляпа, в руке потрёпанная Библия, а единственным оружием был длинный острый кинжал.

Его цель была рядом с Тауэр Хилл на Сисинг Лейн, где он постучал в дверь мрачного дома. Было достаточно поздно, хотя ещё многие жители не спали. Ему пришлось постучать дважды, прежде чем дверь со скрежетом открылась.

— Кто там?

— Мое имя Господь-Будь-Славен Барлоу, священник Палаты Общин.

Хозяйка Бэггилай нахмурилась.

— Сэр, уже поздно.

— Разве для Божьей работы бывает поздно?

Неохотно она открыла дверь шире.

— Вы пришли увидеться с преподобным Херви?

— С божьей помощью, да, — Деворакс шагнул внутрь, вынудив Хозяйку отступить назад.

— Неужели преподобный Херви уже в постели?

— Он занят, сэр, — Хозяйка была поражена напором высокого священника из Палаты Общин. Она собиралась уже ложиться спать, платье было поспешно надето поверх ночной сорочки, а голову покрывал муслин.

Деворакс ей жутко улыбнулся.

— Своими молитвами, сестра?

— У него посетители, — Хозяйка нервничала. Преподобный Барлоу был большим мужчиной, и ей не нравилось противоречить его желаниям. Она нахмурилась. — Лучше бы вам прийти утром, сэр.

Деворакс нахмурился тоже.

— Я не принимаю никаких отказов от женщин. Где он?

Он пристально посмотрел в её маленькие глазки.

— Он сказал, чтобы его не беспокоили, сэр.

— Его желает побеспокоить Палата Общин! А теперь веди меня к нему, женщина! Веди!

— Вы не подождёте здесь, сэр? — с надеждой сказала Хозяйка, но высокий священник настоял, чтобы идти за ней по начищенной лестнице. Хозяйка остановилась на лестничной площадке и попыталась оттеснить Деворакса вниз. — Если вы подождёте в гостиной, я разожгу камин.

— Веди меня, женщина! Мое дело не может ждать.

Сверху раздался голос, приглушенный дверью.

— Что там? Хозяйка?..

— Хозяин, — она пожала плечами, — он рассердится.

— Давай, женщина!

Она повела его по широкому, натертому воском коридору. Дверь чуть приоткрылась, и в щель появилось лицо.

— Хозяйка?

Деворакс оттолкнул её. Злобно взглянул на лицо в дверной щели.

— Преподобный Херви?

— Да, сэр.

— Я пришёл, сэр, из Палаты Общин с хорошими новостями.

Преданный-До-Смерти, у которого было время только накинуть на голые плечи халат, нахмурился.

— Я через секунду выйду, сэр.

Деворакс внушительно процитировал из псалмов:

— Не мешкай! — он толчком широко распахнул дверь, вынудив Херви отступить, и остановился. — Моя дорогая госпожа Херви, моя дорогая леди, мои извинения.

В кровати, лицом к нему, вцепившись в простыню поверх явно голого тела, лежала темноволосая хорошенькая женщина. Деворакс взглянул на Херви.

— Я понятия не имел, что у вас есть жена, — он посмотрел на женщину, низко поклонился и снял шляпу. — Дорогая леди, у меня срочное дело к вашему мужу, вы простите меня?

Женщина в ужасе кивнула. Её муж служил лейтенантом в Парламентской северной армии, а она пришла в этот дом получить сертификат, гарантирующий, что её тело свободно от ведьминских знаков. Преданный-До-Смерти Херви так стремился угодить ей, что потребовал нескольких визитов, чтобы убедиться. Иногда его стремление к изучению её тела продолжалось целую ночь. Деворакс осмотрел комнату в поисках халата, чтобы дать ей. Но кроме её одежды на стуле ничего не увидел. Он подобрал её плащ и кинул ей.

— Подождите внизу, мадам, моё дело не затянется надолго.

Он повернулся к ней спиной, пока она накидывала на плечи плащ. Испуганно взглянула на остальную одежду, но решила, что осторожность — лучшая часть мужества. И прошмыгнула мимо них, собираясь дождаться ухода незнакомца.

Хозяйка хотела пойти за ней, но Деворакс захлопнул дверь. Ему нужен был свидетель. Если бы женщина в кровати не была так хороша, он взял бы её вторым свидетелем, но и одного было достаточно.

— Ты останься, женщина.

Преподобный Преданный-До-Смерти Херви в смущении наблюдал за происходящим. Он держался за края своего халата, не выказывая никаких признаков сопротивления, но нахмурился, увидев, что огромный мужчина закрыл дверь на ключ и положил ключ к себе в карман.

— Сэр! Вы сказали, что у вас хорошие новости из Парламента.

— Я сказал? — Деворакс кивнул. — Действительно, сказал, — он скинул одежду отсутствующей женщины со стула и указал на него Хозяйке. — Садись.

Хозяйка нахмурилась, глядя на Преданного-До-Смерти Херви, но послушно села. Деворакс улыбнулся.

— Могу я предложить вам сесть тоже, преподобный?

Комната была удобной и имела все признаки значительного успеха Херви. Напротив закрытых ставнями и занавешенных окон вся стена была полностью заставлена книгами, а прочный стол и стул стояли на толстом ковре перед ярко горящим камином. Стол был явно рабочим Преданного-До-Смерти, заваленный высокой грудой книг и бумаг и уставленный тремя огромными серебряными подсвечниками. Ещё несколько свечей горело на каминной полке и на двух низеньких прикроватных столиках. Розыск ведьминских знаков требовал яркой иллюминации.

Для Деворакса наступил самый трудный момент. В его левом рукаве была спрятан кусок веревки, которую теперь, пока Херви отвернулся, он выхватил и обмотал ею Хозяйку. Она вскрикнула.

— Закрой свой рот, или я вырву из тебя потроха.

— Сэр! — Преданный-До-Смерти повернулся. Он уставился на здоровяка, который туго затягивал веревку вокруг его экономки. Рычание Деворакса напугало Хозяйку, но солдат понимал, что она может начать сопротивляться в любой момент.

— Ты станешь мертвым куском мяса, если произнесешь хоть один звук.

— Сэр! — Херви все ещё держался за края халата, накинутого поверх голого тела. Он нерешительно топтался на месте, растерянный и шокированный.

Голос Деворакса был непреклонен. Он наклонился связать лодыжки Хозяйки, затем привязал запястья к подлокотникам стула.

— Дело Палаты Общин странное, сэр, но я сейчас все объясню.

Он выпрямился, зашел за спину Хозяйки и вытащил носовой платок из кармана. Он связал её туже, чем цыпленка для жарки, но для уверенности вставил ей ещё и кляп. Все прошло легче, чем он думал. Из-за его угроз она не шевелилась, и теперь её маленькие покрасневшие глазки в испуге смотрели на него. Он подошел к Херви с улыбкой на лице.

— Я пришёл за знаниями, брат.

— Знаниями? — Херви попятился назад.

— Ну да, — Деворакс улыбнулся, протянул руку и потянул за халат Преданного-До-Смерти. Херви вцепился в него, но Деворакс с силой резко дёрнул и отшвырнул его, засмеявшись при виде голого бледного священника. — Садись, мерзавец.

Херви сцепил руки поверх своего мужского достоинства.

— Объяснитесь, сэр!

Нож Деворакса со свистом вылетел из ножен, описав круг в свете свечей, и уткнулся в грудь Херви.

— Садись.

Херви сел. Скрестил тонкие ноги и сложил руки поверх промежности.

Деворакс засмеялся.

— Ты бреешь грудь, Херви?

— Сэр?

Деворакс сел на край стола. Хозяйка наблюдала за происходящим широко раскрытыми от испуга глазами. Здоровяк опять улыбнулся.

— Ты не женат, правда?

Херви промолчал. Он наблюдал за ножом, с которым игрался Деворакс. Внезапно лезвие ножа повернулось к нему.

— Я спросил, женат ли ты.

— Нет, сэр, нет!

— Искал молитвы в чужой библии?

Херви был в явном ужасе. Он не мог отвести взгляда от направленной на него страшной стали. Деворакс веселился.

— Потаскуха, правда? В её цену входят не только губы?

— Нет!

— А! Доброволец. Чистильщик, — Деворакс смеялся. — Однажды они станут развалинами отличной профессии.

Херви собрал все своё мужество. Он сжал руки, подтянул колени и нахмурился.

— Что вы хотите, сэр?

— Что хочу? Хочу поговорить с тобой, — Деворакс встал и начал прохаживаться по комнате, вглядываясь в книги, украшения и посматривая на Хозяйку, привязанную к стулу. Он не мог придумать лучшего способа доказать предположительное присутствие Аретайна в Европе, чем это публичное наказание признанного врага дочери Аретайна. Ему нужен был свидетель, чтобы донести до сэра Гренвиля Кони то, что он скажет. Он остановился, повернулся к испуганному голому священнику и возвысил голос.

— Я пришёл поговорить с тобой о Доркас Слайт.

В глазах Преданного-До-Смерти он увидел жуткий страх.

— Ты помнишь её, Херви?

Преданный-До-Смерти кивнул.

— Я не слышу тебя, преподобный.

— Да.

Деворакс продолжал говорить громким голосом, но теперь медленно.

— Меня зовут, преподобный, не Барлоу. И я не работаю в этой крысиной норе, которую вы называете Парламентом. Мое имя Кристофер Аретайн. Оно значит что-нибудь для тебя, преподобный? Кристофер Аретайн?..

Херви покачал побелевшим лицом. Кадык ходил вверх вниз.

— Нет.

Деворакс быстро повернулся к Хозяйке, наставив кинжал на неё.

— Кристофер Аретайн! Ты знаешь это имя?

Она покачала головой и, не отрывая глаз, следила за ним. Он знал, что она слышала. Деворакс вернулся к столу и взгромоздился на его угол. Лезвием ножа он тыкал свою ладонь.

— И где же у неё ведьминский знак, преподобный?

Преданый-до-конца Херви смотрел на беспощадное лицо. Он не понимал, что происходит, но ужасный запах опасности витал вокруг него.

— У неё на животе, сэр.

— На животе, — нож продолжал стучать по ладони. Лезвие было длиной восемнадцать дюймов.

— Покажи на своём теле, преподобный.

— Сэр?

— Покажи мне! — лезвие метнулось с быстротой змеи, внезапно очутившись перед глазами Херви. Правая рука Херви медленно двинулась к животу. Он указал на солнечное сплетение.

— Здесь, сэр.

— Немного выше на её животе, преподобный. Ты рассматривал её грудь?

От страха Херви дрожал. Он не был смелым.

— Я спрашиваю тебя, преподобный, ты рассматривал её грудь?

— Сэр?

— Если ты мне не ответишь, подонок, я насажу твой глаз на этот нож.

— Я рассматривал, сэр! Да, сэр!

— Зачем?

— Это нормально, сэр, нормально!

— Объясни мне! — Деворакс убрал нож от его лица, в ожидании ответа. Он задал вопрос будничным, почти спокойным тоном. Преданный-До-Смерти сглотнул. Кадык дёрнулся вверх-вниз, рука снова опустилась на промежность.

— Ведьминский знак, сэр, похож на сосок. Предполагают, что этот сосок находится в районе груди, — он решительно мотнул головой, как будто подтверждая истинность своего утверждения.

Деворакс улыбнулся ему. Он подбросил нож в воздух, лезвие перевернулось, сверкнув в свете свечей. Правой рукой точно поймал нож за рукоять. Он неотрывно смотрел на Херви.

— Как меня зовут?

— Аретайн, сэр. Кристофер Аретайн.

— Хорошо, хорошо. Тебе понравилось рассматривать грудь Доркас Слайт?

— Сэр? — страх снова нахлынул на Херви. На мгновение он подумал, что разговор перешел в разумное русло, но пытка началась снова.

— Я спросил тебя, понравилось ли тебе рассматривать грудь Доркас Слайт?

— Нет, сэр!

Лезвие ножа начало описывать смутные круги и восьмерки перед глазами Херви.

— Я думаю, что ты меня обманываешь, преподобный. Она очень красива. Так тебе понравилось?

— Нет! Я делал необходимую работу, сэр. Я искал Божьих врагов, сэр, а не удовольствия!

— Рассказывай это потаскухе внизу. Ты трогал руками грудь Доркас Слайт?

— Нет!

Лезвие ножа оказалось в дюйме от правого глаза Херви. Преданный-До-Смерти отпрянул, в глаз бил свет свечей, отражающийся от блестящего лезвия. Деворакс продолжил очень мягким голосом:

— Я даю тебе ещё один шанс, подонок. Ты трогал руками её грудь?

— Я касался их, сэр, касался!

Деворакс усмехнулся.

— А ты лжец, Херви. Ты, вероятно, взмок, пока трогал их, — он протянул лезвие вперёд, пока сталь не коснулась кожи под глазом Херви. — Попрощайся со своим глазом, подонок.

— Нет! — Херви завыл и потерял контроль. От жуткого страха его внутренности расслабились, и комнату заполнила омерзительная вонь.

Деворакс засмеялся, отодвинулся, не запачкав лезвия, и покачал головой.

— Я видел более приятные вещи, чем то, что ты вываливаешь, свинья. Не двигайся, преподобный, я расскажу тебе историю.

Он выпрямился. В комнате воняло, но Херви боялся пошевелиться. Он следил, как огромный солдат вышагивал между закрытыми окнами и книжными полками. Хозяйка тоже наблюдала, жадно вслушиваясь в каждое слово солдата.

— Много лет назад, преподобный, я был поэтом в этом прекрасном городе. Это было до того, как такие мерзавцы, как ты превратили его в выгребную яму. У меня была дочь, и, ты знаешь, с того времени я больше её не видел. Но я знаю её имя, преподобный, как и ты, — он усмехнулся Херви. — Ты понимаешь, о чем я?

Херви промолчал. Деворакс усмехнулся Хозяйке:

— А ты понимаешь о ком я, правда?

Она знала. Недавно Эбенизер рассказал ей, что Доркас не приходится ему сестрой, но до настоящего момента она не знала, кто отец девушки. Слайты, сдерживая обещание, которое они дали родителям Марты Слайт, хранили незаконнорожденность в секрете всю свою жизнь. Испуганная Хозяйка наблюдала, как черноволосый солдат повернулся к Преданному-До-Смерти Херви.

— Её имя, преподобный, Доркас Слайт. Или было таким. Она вышла замуж. Теперь она леди.

Херви затряс головой.

— Нет! Нет!

— Я убью тебя, преподобный, и каждый узнает, что Кристофер Аретайн вернулся, чтобы отомстить тебе, — он усмехнулся. Херви дрожал в собственных нечистотах. Деворакс возвысил голос, чтобы Хозяйка слышала каждое слово. — И не только тебя, преподобный. Завтра я уеду в Амстердам, но через две недели вернусь, и тогда придёт очередь сэра Гренвиля Кони. Ты хочешь знать, как я убью его?

Херви собрал остатки своего мужества, которых было не сильно много. Он понимал, что пришла его смерть, и отчаянно старался отсрочить её хотя бы с помощью слов.

— Вы сумасшедший, сэр! Подумайте, что вы делаете?

— Я думаю, преподобный, думаю, — Деворакс медленно пошёл к Херви. — А ты думай, пока будешь умирать, почему ты умираешь. Ты умрешь из-за того, что ты сделал с моей дочерью. Понял?

— Нет! Нет!

— Да, — лезвие ножа снова нацелилось на Херви, а голос Деворакса был неумолим как зимний ветер. — Она моя дочь, мразь, и ты дотрагивался до неё. Ты забавлялся с ней.

Хозяйка наблюдала. Преподобный Херви, не осмеливаясь ни пошевелиться, ни тем более бороться, запрокинул голову назад подальше от лезвия. Кадык не двигался, глаза широко раскрыты, жидкие, соломенного цвета волосы касались поверхности стола. Деворакс держал нож вертикально у запрокинутого лица священника.

— Я ненавижу тебя, преподобный, и я увижу тебя в аду, — он начал опускать нож.

— Нет! — закричал Херви, но лезвие прошло между губ, он попытался сжать его зубами, но гигант засмеялся, нажал и последний крик Преданного-До-Смерти захлебнулся, как только лезвие вонзилось ему в глотку, прошло глубже, ещё глубже, пока Деворакс не пригвоздил голову к столу.

— Скоро ты будешь мертв, мразь.

Он оставил Херви, голое тело изогнулось на вонючем стуле, рукой попытавшись схватиться за лезвие. Вопли были ужасные, но Деворакс не обратил на них внимания. Он подошел к Хозяйке, чьи глаза смотрели на него с таким же ужасом как умирающий священник. Он загородил ей вид.

— А ты обращалась с моей дочерью жестоко?

Она яростно затрясла головой.

— Надеюсь, что нет, но я уверен, она расскажет мне, а через две недели я вернусь. Передай это сэру Гренвилю.

Она кивнула.

Вопли прекратились. Стол был залит кровью, капающей на ковёр. Деворакс подошел к мертвецу и выдернул нож. Он царапнул по зубам. Жидкие волосы, теперь уже в крови, колыхнулись, когда голова дёрнулась вверх, и Деворакс оттолкнул её. Вытер лезвие о занавески, вложил в ножны и снова повернулся к Хозяйке.

— Передай сэру Гренвилю от меня привет. Скажи ему, что Кристофер Аретайн ничего не забыл.

Он сгреб одежду женщины, отпер дверь и спустился вниз. Нашел женщину в гостиной, дрожащей под своим плащом и ещё одним, который она взяла из прихожей. Деворакс усмехнулся ей.

— Я бы не ходил наверх, любовь моя.

Она боязливо посмотрела на него.

Он улыбнулся.

— Как тебя зовут?

Она сказала, затем сказала свой адрес. Деворакс бросил одежду к её ногам.

— Твой муж в армии?

Она кивнула.

Он усмехнулся.

— Ты бы не хотела, чтобы он узнал об этом, правда?

Она снова кивнула:

— Да, пожалуйста!

Он приложил палец к губам.

— Никто не будет знать, кроме тебя и меня. И скоро я тебя найду, — он наклонился вперёд и зашептал ей на ухо. Она засмеялась. Деворакс поцеловал её в щеку. — И помни, что я тебе сказал. Не ходи наверх. Обещаешь?

Она кивнула.

— Обещаю.

Он оставил её, думая, какую выгоду она получала от ночи со злом, и затем поспешил по тёмным переулкам, пока не увидел Мейсона, ожидающего его с лошадьми у ворот Олдгейт. Деворакс засмеялся, запрыгнув в седло. Мейсон усмехнулся в ответ.

— Полковник?..

— Да ничего, — он засмеялся снова. — Идешь убивать мужчину, а находишь женщину, неплохо, а? Выпьем?

Мейсон засмеялся, передав бутылку, которую Деворакс тут же прижал к губам. Он выпил много и почувствовал, как жар от бренди спускается вниз к животу.

— Господи, как хорошо. Одежда?..

Деворакс содрал черную куртку, пинком снял ботинки с квадратными носами и натянул кожаный камзол, высокие ботинки и в заключение пристегнул сбоку меч. Засмеялся снова.

— Сэр?

— Ничего, Джон, — он подумал, как утром испугается сэр Гренвиль, когда Хозяйка принесёт ему новости, и жирный юрист убедится, что Аретайн вернулся. Он выпил ещё бренди и повернулся к Мейсону. — Ты должен съездить к мистеру Слайту, Джон.

— Сейчас?

— Да. Передай ему, чтобы он ждал нас на побережье в понедельник вечером. Самое позднее, в семь часов.

Мейсон повторил.

— И скажи ему, что если завтра до десяти утра он не получит известий об Аретайне, пусть отправит патруль к дому преподобного Херви. Он знает, где это.

— Сэр?..

— А мы с тобой встретимся у дома девушки в Оксфорде завтра ночью.

Казалось, Мейсону было все равно, что за такое короткое время надо проделать такой путь.

— Оксфорд, завтра ночью, сэр.

Деволракс засмеялся.

— Кошка в голубятне, Джон. Зубы и когти! Давай, отчаливай!

Он наблюдал, как Мейсон разворачивал лошадь, послушал стук копыт по Леденхолл Стрит и подстегнул свою лошадь вперёд. В переулке оставил туфли и куртку и с угрозами проложил себе путь через Олдгейт. Закричал стражникам поторопиться, обозвал капитана сукиным сыном и мерзким отродьем и направил лошадь в короткий каменный туннель.

При выезде из туннеля он повернул налево, планируя обогнуть Лондон с севера, прежде чем выйти на Оксфорд Стрит у святого Эгидия. После убийства самое лучшее выбраться за пределы города.

В окрестностях Мурфилдз лошадь перешла в галоп. В ночном ветре он чувствовал запах дождя, но ему было все равно. Он откинул голову назад и засмеялся закрытой облаками луне.

— Кит Аретайн! Ты мерзавец! Ты должен гордиться мной! Гордиться!

Он отсмеялся и в ночи направил лошадь на запад.

31

Сэр Тоби Лазендер устал. Он провёл безуспешный день, руководя сотней всадников далеко за пределами Уолингфорда. Говорили, что круглоголовые совершили набег на деревню, обокрали амбары с зимним зерном, но оказалось, что это ложная информация. Он вернулся в Оксфорд уставшим, мокрым и раздраженным, но его ждали новые проблемы. В холле его встретила мать.

— Тоби!

— Мама?..

— У нас странный мужчина. Мой милый мальчик, ты промок. Он настоял, чтобы разговаривать со Смолевкой наедине. Мне он не нравится. И он был достаточно груб со мной. Ты должен выяснить, что происходит.

Тоби снял меч, куртку и ботинки. Взглянул на неё со своего места на сундуке, пока Джеймс Райт убирал вещи.

— Кто он, мама?

— Деворакс, — леди Маргарет фыркнула. — Я знаю, он спас ей жизнь, Тоби, но это не повод для пьяной грубости. Он решительно выставил меня из комнаты! Не могу представить, что он имеет отношение к такому приятному сэру Хорейсу Девораксу. Ты помнишь его, Тоби? У него было отличные гончие в Сомерсете.

Тоби покачал головой.

— Не помню. Где они?

— Все ещё в Сомерсете, я думаю. Если только наши враги не объявили войну на гончих.

Тоби улыбнулся.

— Где Смолевка и Деворакс?

— В зимнем саду. Подозреваю, что вы уедете от нас, Тоби.

А Тоби подозревал, что мать подслушивала из сада. Головой прислонился к панелям, которыми был обшит холл.

— Амстердам?

— Да. По-видимому, печати собираются, — она посмотрела на него сверху вниз. — Я не останусь в Оксфорде, Тоби.

Он улыбнулся.

— Я знаю, — в Уилтшире нашёлся маленький, но хорошенький домик, который они смогут арендовать на деньги Лопеза. Но Тоби знал, что у матери появилось желание поехать в Уилтшир из-за маленького доброго незрячего человека. — Не думаю, что мы надолго задержимся в Голландии, мама.

Она фыркнула.

— Деворакс говорит, что там есть дела, которые надо устроить, не знаю, про что он говорит. Было бы приятно иметь деньги снова, — она остановилась, смотря на сына. — Я не доверяю ему, Тоби. И не уверена, что вам нужно ехать.

Он встал, улыбнулся и поцеловал мать в лоб.

— Позволь мне поговорить с ним. И не подслушивай за окном. Ты простудишься.

— Я не слышу и половины того, чего он говорит, — сказала леди Маргарет высокомерно. — Он бормочет и рычит. Ты мне расскажешь. Ступай! Я хочу знать, что происходит!

Согласно общепринятым манерам Вавассор Деворакс должен был встать, когда сэр Тоби, хозяин семейства, вошёл в комнату, но солдат остался сидеть в глубоком и удобном, лучшем в комнате кресле, серые глаза смотрели на вошедшего. Тоби не обратил никакого внимания на невежливость.

— Полковник? Добро пожаловать.

Обезображенное лицо кивнуло. Его борода и волосы, заметил Тоби, были исчерчены странными чёрными полосами. Возле него стояла наполовину пустая бутылка.

Смолевка подошла к Тоби, запрокинула голову, чтобы поцеловать его, и в её глазах он увидел облегчение, что он пришёл. Он улыбнулся.

— Привет, жена.

Стоя спиной к Девораксу. беззвучно одними губами она произнесла.

— Он пьян.

Тоби взглянул на Деворакса.

— Сэр, принести еды?

Лицо закачалось.

— Нет. Ты хочешь знать, что происходит?

Тоби сел на скамью рядом со Смолевкой. Свечи мерцали, освещая комнату. Вавассор Деворакс застонал, с трудом сел прямо и уставился на Тоби.

— Я все рассказал вашей жене. Кони мертв, у нас его печати и вы должны отвезти их в Голландию.

Смолевка посмотрела на Тоби, Тоби — на мрачного солдата, который присосался опять к бутылке.

— Кони мертв?

— Кони ушёл встречаться со своим создателем, — Деворакс опустил бутылку. — Думаю, создатель не очень обрадуется встрече с тем, кого он сотворил, — он пьяно засмеялся.

— Как?

— Как? — Деворакс снова засмеялся. — А как ты думаешь? Убил и все. Этим.

Он похлопал по рукоятке меча. Тоби с трудом переваривал новости. Он покачал головой.

— Неужели у него не было охраны?

— Конечно же, у него была охрана, — казалось, Деворакс рассердился от такого вопроса, но затем вздохнул, откинулся в кресле и безучастным скучающим тоном рассказал выдуманную историю. — Прошлой ночью в Лондоне было убийство. Преподобный-До-Смерти Херви также отправился к своему создателю. Я постарался. Затем я поехал вокруг Лондона к дому сэра Гренвиля Кони со своими людьми и под благовидным предлогом, что мы патруль и желаем поговорить с человеком, который знал преподобного Херви, потребовал войти в переднюю, а внутри мы и сделали своё дело, — он улыбнулся. — Этот жирный маленький юрист удивительно сильно сопротивлялся, и я испортил его кровью отличный ковёр. Нам пришлось взорвать его металлический сейф, и внутри было две печати: Матфея и Марка.

Смолевка держалась за руку Тоби, схватив культю пальца под тонкой кожаной перчаткой. Тоби уставился на Деворакса.

— Печати у вас?

— Не со мной, — он сочувственно улыбнулся Тоби. — Вы действительно думаете, что я буду ездить по Англии с половиной состояния в сумке? Конечно же, я их с собой не ношу. Они у моих людей. Их привезут на корабль Лопеза, туда, где он будет ждать вас, — он отсалютовал им бутылкой. — Все кончено, дети, Вавассор Деворакс обеспечил вам будущее.

Тоби возмутился.

— Меня зовут сэр Тоби, мою жену — леди Лазендер, и я требую от вас проявлять к нам уважение в этом доме.

Серые глаза, оказавшиеся абсолютно трезвыми, уставились на Тоби. Казалось, что Деворакс разорвет Тоби пополам, но неожиданно бородач рассмеялся.

— Сэр Тоби и леди Смолевка, Вавассор Деворакс обеспечил вам будущее. Скажите мне спасибо.

Никто не сказал ни слова. Деворакс смеялся. Он посмотрел на бутылку, решая, что, вероятно, стоит допить, и прижал её к губам. Когда дело было сделано, он вытер губы, размазав ещё больше черноту в своей бороде.

— Встречаемся в понедельник вечером. Вам придётся поехать на восток, через Эппинг, где вы найдёте деревню под названием Брадвелл, — он фыркнул. — Сборище лачуг на побережье Эссекса. Пройдёте через деревню, держась левой стороны реки, запоминаете?

Тоби кивнул.

— Да.

— Только идите по берегу. Вы придёте к амбару. Не ошибетёсь, возле него разрушенная башня, как будто церковь. Наверху башни маяк. Вот там я и буду. В восемь часов вечера в следующий понедельник. Понятно?

Тоби снова кивнул.

— Да.

— Ближайший город — Мэлдон, но будьте осторожны. Там полно проклятых пуритан. Они с радостью сожгут вас обоих на костре. И ещё одно, — он насмешливо и жалостливо улыбнулся. — Захватите с собой печать святого Луки.

— Хорошо.

Смолевка отпустила руку Тоби. Нахмурилась.

— Почему вы это делаете, если вы так нас не любите?

Деворакс пожал плечами.

— Разве я должен вас любить? Мне приказано сделать это, помните? Лопезом.

Она посмотрела на суровое лицо, наполовину освещаемое огнем из камина, наполовину свечами.

— Почему вы слушаетесь Лопеза?

— А почему нет? — он опустил руку вниз возле кресла и вытащил вторую бутылку вина. — Нам всем приходится слушаться кого-то, если только ты не король, в этом случае мы ждем, что другие люди вытащат нас из неразберихи, которую сами натворили, — он вытащил пробку и посмотрел на Тоби. — Не возражаете, если я выпью, сэр Тоби? — насмешливо произнес он титул.

— Если вы нальете мне в стакан. Я устал.

— Забавлялись с солдатами? — фыркнул Деворакс. — Солдаты, с которыми я сражался, никогда не пили вино стаканами. Они пили сразу из бутылки, — он налил вино в стакан, который протянул ему Тоби. Деворакс снова откинулся назад. — Те были настоящие солдаты, не то что эти, напыщенно скачущие с причудливыми поясами и выкрикивающие молитвы.

— Люди все равно умирают, — сказал Тоби.

— Войны без смертей не бывает, — ответил Деворакс. Он закрыл глаза. — Появляется ненависть. Жестокость, — открыл глаза. — Вы знаете, что король проиграет?

— Разве?

— Да. На востоке поднимается новая армия, — он снова принял насмешливый тон. — Новая образцовая армия. Пуритане с мечами, сэр Тоби. Они очень опасны. Человек скорее убьёт ради своего бога, чем ради своего короля. И они намерены выиграть эту войну, — он выпил. — Ради Англии, надеюсь, это не будет как в Германии.

— Вы сражались там? — спросил Тоби. Он чувствовал, что Деворакс расслабился, гнев утих.

Деворакс кивнул.

— Сражался.

Смолевка спросила.

— Вы там узнали моего отца?

— Да.

Наступила тишина. Смолевка надеялась на большее. Деворакс пил. Тоби посмотрел на огонь, затем снова на солдата.

— Моя мать говорит, что Кит Аретайн был самым красивым мужчиной в Европе, и самым остроумным.

Деворакс выдал невеселый смешок.

— Вполне вероятно, — он как будто не собирался продолжать, но вдруг наклонился вперёд, сморщившись от скованности в суставах. — Хотя он изменился.

Смолевка напряглась.

— Изменился?

— Постарел. Много повидал. Бывало, он говорил, что остроумие — это иллюзия, но невозможно сохранять иллюзии, когда вы топчетесь в крови, — Деворакс пожал плечами. — Слишком умен для собственной кровавой пользы.

Тоби подождал, но Деворакс молчал.

— Вы хорошо его знали?

Серые глаза посмотрели на него. Кивнул головой.

— Я хорошо его знал. Несчастный ублюдок, — он засмеялся сам себе.

Смолевка попыталась расшевелить его.

— Он вам нравился?

Деворакс, казалось, задумался, а потом кивнул.

— Он мне нравился. Кит каждому нравился. Он не мог не нравиться. Он был из тех, кто мог рассмешить полную комнату людей, — казалось, эти слова развязали солдату язык. — Он даже мог это делать на шведском. История за историей, мы сидели вокруг лагерного костра и, казалось, ничего плохого не могло произойти, если там был Кит. Вы могли замерзать, голодать как дьявол, иметь врагов всего в полудне марша от вас и он всегда знал, как вас рассмешить, — он пожал плечами. — Не у всех есть этот дар. Но он изменился.

— Как? — Смолевка все подалась вперёд, губы приоткрылись. Тоби в свете камина посмотрел на её профиль и почувствовал знакомую острую боль при виде её красоты

Грязным рукавом кожаной куртки Деворакс вытер губы. Секунду или две Тоби думал, что он не ответит, но он снова пожал плечами.

— Он влюбился. Он часто влюблялся. Но в тот раз, — он покачал головой, — все было по-другому. Он сказал мне, что она была второй женщиной, которую он когда-либо по-настоящему любил. Первой была твоя мать. Он кивнул Смолевке. — Она была шведкой. Красавицей. Господи, такой красивой! У него все женщины были красивы, но эту Бог сотворил в свои лучшие дни. Он усмехнулся. — У неё были волосы как у тебя, леди Смолевка, только короткие. Видите ли, она поехала за Китом, а длинные волосы очень неудобны, если ты спишь без всяких удобств в армии. Она поехала с нами в Германию, — казалось, Деворакс находился очень далеко, как будто пытаясь возродить дни великих шведских атак на северных католиков. — Кит говорил, что это будет его последней битвой. Что женится на ней, будет жить в Стокгольме, но так этого и не сделал. Она умерла, — он поднял бутылку. — И поэтому он никогда не будет прежним.

Смолевка тихо простонала:

— Как ужасно.

Деворакс засмеялся.

— Хуже, чем ужасно. Я помню, — он усмехнулся, — мы находились в маленьком городке и думали, что проклятые католики далеко. Но мы ошибались. Я думаю, мы были пьяны, как это часто бывало, и ублюдки в ту ночь вошли в город. Факелы, мечи, пистолеты, и одна половина города представляла собой горящую солому, а другая — умирающих протестантов и скачущих на лошадях над ними католиков. Господи! Какой был хаос! Той ночью убили сотню людей и половину наших лошадей.

Смолевка нахмурилась.

— Они убили её?

— Нет? — jн снова приложился к бутылке, закрыв глаза. На улице был слышен стук копыт, в каком-то доме скрипнула дверь. — Кит сражался с подонками. Он наверняка убил полдюжины. Той ночью, куда ни посмотри, везде были враги. Они выползали из переулков, из домов, а он был на улице, рыча и рубя их мечом. Он был без лошади, но они не могли добраться до него. Все почти закончилось, когда это случилось. Все было неожиданно. Она вышла из дома в тёмном плаще, а он подумал про её волосы, что это шлем. Она появилась внезапно в дверном проёме, и он выстрелил в неё. Бабах. Прямо в её беременный живот, — он покачал головой. — Он сказал, что до того момента он не помнил о пистолете. Она прожила полночи. Это не было приятно, — он снова присосался к бутылке, затем вытер рот. — Вот история твоего отца, леди Смолевка, и если ты хочешь моего совета, хотя уверен, что он тебе не нужен, то лучше бы тебе с ним никогда не встречаться. Он больше не будет прежним. Он больше не тот человек, которого любила твоя мать.

Рука Смолевки обвилась вокруг руки Тоби. Лицо выражало ужасную печаль от рассказа. Деворакс взглянул на неё и усмехнулся.

— Ты просила. Я рассказал.

Она покачала головой, голос её дрожал.

— Это так страшно.

— Если он не может отличить девушку от солдата, а волосы — от шлема, то ему не стоит носить оружие на поясе, — он пожал плечами. — Я полагаю, мы были пьяны, — он встал. — Я ухожу.

Смолевка тоже встала. Она была поражена историей, черствостью Деворакса, пока он рассказывал, но она хотела больше узнать о своём отце.

— Может, вы останетесь поужинать с нами?

— Нет, — Деворакс подтянул меч. — У меня на постоялом дворе другие условия, — он усмехнулся. — Вы будете в Брадвелл?

Тоби кивнул, вставая.

— Мы поедем с вами?

— Нет. Я поеду один. Но я буду ждать вас. Восемь часов, понедельник, вечер.

Он ушёл от них, выйдя на улицу, блестящей от мелкого моросящего дождя. Бутылку унес с собой.

Смолевка смотрела, как он уходит, видела, что он встретился с всадником, держащим свободную лошадь. Они исчезли в направлении Карфакса, а она осталась, потрясенная от рассказанной истории. Она была напугана и боялась ехать на восток страны, в сердцевину пуританства, где должны быть собраны все печати. Она подумала о Лазене, о его возвращении семейству, которое приняло её, полюбило, и членом которого она теперь являлась. Она прижалась к Тоби, потрясенная всеми горестями божьего мира. Она поедет на восток ради Тоби и его матери.

В двухстах ярдах от места, возле которого огромный пожар недавно сжёг часть Оксфорда, Вавассор Деворакс отшвырнул пустую бутылку в развалины, ещё пахнущие дымом. Он глянул на Мейсона.

— Ну?

— Сэр Гренвиль Кони отправил дюжину людей в Брадвелл, сэр.

Деворакс кивнул.

— А мистер Слайт?

— Он будет там, сэр. В семь часов. Он сказал, что сэр Гренвиль поедет с ним.

— Хорошо, — Деворакс усмехнулся. — Сколько людей берёт Слайт?

— Он сказал, шесть.

— Хорошо, хорошо. Мы сможем позаботиться о двенадцати сэра Гренвиля.

Мейсон зевнул.

— Сэр Гренвиль обязательно приведет с собой ещё.

Деворакс не переживал. Со своими людьми и людьми Слайта у него достаточно сил, чтобы уничтожить стражу сэра Гренвиля, и достаточно, чтобы разместить в деревне Брадвелл маленькую группу, которая будет сопровождать Тоби и Смолевку до амбара, отрезая им отход. Мейсон глянул на полковника.

— Девушка приедет, сэр?

— Да, — Деворакс улыбнулся. — Она и её муж. Оба.

— Они не переживают?

Деворакс покачал головой.

— Они думают, что Кони мертв, — он засмеялся. — Она будет здесь, Джон, ради своего отца, — он засмеялся снова. Он наблюдал за девушкой, рассказывая историю шведской жены Кита Аретайна. Он видел на её лице жалость и страдание. — Она романтик, — он насмешливо произнес эти слова и усмехнулся Мейсону.

— Пошли, Джон. Я найду тебе потаскуху. После понедельника ты отплатишь мне, — он громко рассмеялся, довольный собой, поскольку Вавассор Деворакс разработал то, что для многих считалось немыслимым. Мэтью, Марк и Лука соберутся на краю моря, и именно Деворакс, солдат и пьяница, сделает это. Печати будут собраны.

32

Тоби и Смолевка оставили Оксфорд на следующий день, они поехали вдвоем. Джеймс Райт очень просил поехать с ними, но Тоби приказал ему остаться с леди Маргарет.

Леди Маргарет обняла их обоих.

— Я не доверяю этому Девораксу. И не думаю, что вы должны ехать.

Смолевка улыбнулась.

— Что бы вы сделали на моём месте?

Леди Маргарет фыркнула.

— Я бы поехала, конечно, дитя.

Они не знали, когда вернутся. Деворакс сказал Смолевке, что Лопез ждёт их в Амстердаме, но вначале они должны привезти печати в банк и потом под руководством еврея принять состояние Ковенанта под собственное управление. Это будет, сказал Деворакс, длинной и трудной задачей. Тоби поцеловал мать, взобрался на лошадь и улыбнулся ей, сидя в седле.

— Возможно, мы вернемся к Рождеству.

— А может быстрее, — добавила Смолевка.

— Я решила посадить яблони, — сообщила невпопад леди Маргарет. — Эндрю сказал, что в Уилтшире хорошо приживаются яблони.

Смолевка поцеловала её.

— Мы будем скучать без вас.

— Конечно, будете.

Они поехали на лошадях, так как на повозке они не успевали за четыре имеющихся у них дня добраться до Эссекса, где была назначена встреча. Дни становились короче, путешественников было немного, дороги были мокрые и вязкие. Большую часть они ехали по широкой обочине дороги, покрытой травой, следуя направлению, которое вело их точно на север Лондона.

В субботу они были глубоко внутри пуританской восточной Англии. В деревушках Эссекса оии снова и снова слышали сердитые призывы к свержению короля, к усмирению знати, к равенству людей. Война больше не может идти ради налогов и прав Парламента, это должен быть религиозный крестовый поход для свержения старого порядка. Слышался древний призыв крестьянского бунта: «Когда Адам пашет, а Ева прядет, кто тогда же Джентльмен?»

Тоби не выглядел как джентльмен. Он ехал как солдат, меч пристегнут к поясу поверх кожаной куртки, пистолет в поясе и шлем подвешен сбоку от седла. Он выглядел точно так же, как другие солдаты, возвращающиеся после годовой кампании, навьюченная лошадь шла позади него, а его жена ехала на третьей лошади. Смолевка была одета как пуританка. Она купила себе пару плоских жестких кожаных ботинок, а под длинный чёрный плащ надела пуританское платье с широким белым воротником и накрахмаленным фартуком. Волосы были скромно убраны под капор. Другая одежда, более подходящая для леди Лазендер, также была у неё с собой, но была спрятана в тюках, висевших на лошади.

Если одежда у неё была сдержанная, а манеры скромные, то надежды были высокие. Мардохей Лопез сделал, как обещал, он организовал сбор печатей, и она ехала осуществлять странное предназначение своего отца. Она немного сожалела о смерти сэра Гренвиля Кони, нисколько — о кончине Преданного-До-Смерти Херви, и верила, что убийства закончились. Печати извлекли свою цену крови; теперь настала пора пожинать урожай из богатства, с помощью которого она восстановит семью своего мужа. Она с воодушевлением ехала вперёд, не обращая внимания на холодные ветра и дожди осени, на озноб, появляющийся в предвкушении морозов, от которых застынут изрезанные колеями дороги и превратятся в борозды с острыми краями.

Они пересекли лес возле Эппинг, два одиноких путника среди огромных деревьев. Листья кружились, сдуваемые ветром, создавая ковёр под ногами, и иногда далеко в золотой тени Смолевка видела неподвижного оленя, наблюдающего за ними. Однажды они миновали лагерь добытчиков древесного угля, их временные лачуги из торфа были почти незаметны, пока лошади не подошли поближе. Среди деревьев дымились голубым покрытые торфом печи. Древесноугольщики продали им мясо ежей, зажаренное в глиняной печи. Они ничего не знали о войне, кроме того, что их уголь из-за пороха подскочил в цене.

Тоби и Смолевка не могли ехать в воскресенье, так как они находились на пуританской стороне, где господний день был священным. Они проехали лес и теперь были в сельской холмистой местности с плодородной землей и большими покрытыми тесом амбарами. В таверне они взяли одну комнату, стены которой были обклеены новостями о парламентских победах, им дали чистую солому, на которую они улеглись спать.

Они сходили в церковь, поскольку их отсутствие на трёх дневных службах могло вызвать подозрение и расспросы. Тоби, не способный устоять, чтобы не изобразить кого-либо, назвался Капитаном Праведно-Торжествующим Гунном, и сказал, что они путешествуют до Мэлдона, где живет семья его жены. Священник, честный молодой человек, который молился, чтобы роялисты были «скошены так сильно, чтобы их кровь удобрила землю пуритан», посмотрел на Смолевку. Они стояли снаружи церкви, окруженные жителями деревни среди древних могильных надгробий.

— И где живет ваша семья в Мэлдоне, госпожа Гунн? У меня там живет мать.

Смолевка, не ожидая вопроса, посмотрела в изумлении.

Тоби положил руку ей на ладонь и мягко заговорил со священником.

— Милостивый Господь счел сделать мою дорогую жену слабоумной, сэр. Вы должны быть снисходительны к ней.

Женщины, которые сидели рядом со Смолевкой на женской половине церкви сочувственно закудахтали. Проповедник печально закачал головой.

— Я буду молиться за неё на вечернем богослужении, капитан Гунн.

Позднее, когда они ужинали холодным мясом в таверне, Смолевка яростно зашипела на Тоби.

— Ты назвал меня слабоумной!

Он усмехнулся.

— Шш. Закапаешь свою еду.

— Тоби!

— И, ради Бога, перестань смотреть, как будто ты наслаждаешься. Если мы будем выглядеть счастливыми, они поймут, что мы самозванцы.

Она отрезала ему сыра.

— Я не знаю, почему я люблю тебя, Тоби Лазендер.

— Потому что ты слабоумная, моя любовь, — он улыбнулся ей.

На следующий день они рано выехали, пересекая поля, урожайные и хорошо политые. Крылья мельниц все ещё оставались повернутыми после сбора урожая. Многие дома были побелены, стены украшали рельефные изображения пшеничных снопов или фруктовых гирлянд. Ветер дул им в спины, неся высокие облака на восток и покрывая рябью поверхность широкой реки, что текла к Северному морю. Сегодня вечером, думала Смолевка, она в первый раз увидит море, она поднимется на большой корабль и уплывет в другую страну. Она испытывала беспокойство от неизвестности, к которой тянули её печати.

Это был последний день их путешествия. Земля выровнялась. К полудню казалось, что над ними распростерлось небо, бескрайнее которого она никогда не видала. Горизонт был абсолютно ровный, разбиваясь только несколькими согнувшимися деревьями и очертаниями фермы или амбара. В воздухе ощущался привкус соли, обещание близости морского берега, и первые одинокие крики чаек говорили им, что их путешествие скоро подойдет к концу.

Теперь дома были беднее, и их было меньше. Домики, почти такие же низкие как самая высокая трава соляных болот, казалось, были потрёпаны дождём и ветром. Амбары были покрыты просмоленными обшивочными досками. Высоко над головой Смолевка увидела гусей, летящих своим строгим порядком, крылья несли их к морю и неизвестности.

Ближе к вечеру они сделали остановку и купили хлеб и сыр у грязной сгорбленной женщины, которая посмотрела на них с подозрением.

— Куда вы направляетесь?

— В Брадвелл, — ответил Тоби.

Женщина пожала плечами.

— Ничего там нет, в этом Брадвелле.

Она разглядывала монету, которую дал ей Тоби, и затем резко мотнула головой. Не её дело, если чужестранцы хотят платить хорошей монетой за старый сыр.

Они остановились поесть там, где дорога упиралась в болото. В сотне ярдов вдали лежали прогнившие доски от лодок, словно чёрные ребра глинистого берега залива. Вода в болоте была солёной, растения Смолевке незнакомые. Среди взморника росли солянки и морская мшанка, но для неё они были такие же чужие, как и само путешествие, признаки того, что она приехала в неизвестность.

Смолевка увидела море первый раз в своей жизни за маленькой деревушкой Брадвелл. И оно разочаровало её. Она не знала, что её ожидает, но из стихов она рисовала себе картины огромных водных пространств, тонны жидкости бьющейся о чёрные скалы. Похожее ожидание у неё было из Ветхого Завета, — о Левиафане, о глубине, о чем-то массивном, движущемся и грозном.

Море было вдалеке. Прибой подёрнулся рябью, неглубокий на краю обширного разлившегося устья реки, а между нею и морем была миля скользкого волнистого ила. Море казалось серой линией, тихой и унылой, обрамлённой всполохами белого, где небольшие волны разбивались о глянцевую грязь. Тоби, который уже видел море, представлял себе воды, набегающие на ровный илистый берег, восточным ветром подхватываемые в свирепый поглощающий поток, который утопил бы эту ровную землю, где устье реки терялось среди топи.

Смолевка затянула потуже на шее плащ.

— Мы туда? — она кивнула в сторону низенького строения, чей высокий фронтон четко вырисовывался на темнеющем небе.

Тоби кивнул.

— Да.

За ним, почти незаметно, потому что корпус скрывала земля, на которой стояло строение, он видел корабль, его мачты вырисовывались крошечной царапиной на небесном пространстве.

Конец путешествия по Англии.

— Тоби! — Смолевка повернулась, уставившись на дорогу, по которой они ехали. Голос у неё был испуганный. — Тоби!

Он повернулся. В полумиле от них он увидел четырёх всадников. Лошади стояли неподвижно. Западный ветер раздувал плащ одного из них. Они были в шлемах, заходящее солнце отражалось красным на зарешеченной стали. По бокам висели мечи. Смолевка посмотрела на Тоби.

— Они едут за нами!

Тоби осмотрелся. Дорога вела только к амбару на горизонте. Это был единственный путь. Он улыбнулся жене.

— Поехали. Все будет в порядке.

Он дотронулся до рукоятки меча, бросил взгляд на всадников позади них и повёл Смолевку вдоль топи к месту, где должны быть собраны печати, строению, такому же безжизненному, как и побережье, на котором оно стояло, строению, которое уже тысячу лет смотрело на серое море.

Первыми на этом месте были римляне. Они построили крепость, чтобы сражаться с саксонскими пиратами, чьи весельные корабли появлялись из туманного рассвета в устье Блэкуот. Здесь римляне поклонялись своим древним богам, пуская кровь умирающих быков на головы новобранцам, стоящим в мокрой яме — обряд Митры — молясь, чтобы боги сохранили им жизни в серых водах и туманных рассветах.

Римляне ушли, и саксы, пираты, превратились в поселенцев, принесли своих собственных диких богов, прежде чем обратиться в христианство. Они построили церковь, взяв камни из римских стен, и церковь, одна из первых на земле саксов, была местом паломничества. Затем пришли новые язычники, мечи и топоры которых были более страшны, чем видывала любая земля. Викинги смели христиан с ровной топкой земли. Церковь осталась, но почитатели Тора и Одина не знали бога, и поэтому древняя церковь стала амбаром. С тех пор она так и стояла, неудобный амбар, чужеродная постройка на краю земли, место, где в ненастную ночь могли переночевать овцы. Там была и башня, теперь обваливающаяся и поддерживающая высокую железную корзину, в которой можно зажечь огонь, чтобы предупредить мореплавателей от смертельного пространства грязи, на котором ветер и море могли опрокинуть и разорвать любой корабль на части.

К этой забытой церкви, в место, где над безжизненным берегом кричали чайки, Вавассор Деворакс и Эбенизер Слайт привели своих людей. И также сюда приехал сэр Гренвиль Кони, заверенный людьми, которых он послал вперёд, что все безопасно и спокойно. Его повозка не могла доехать дальше, чем до близлежащей фермы и оттуда сэр Гренвиль шёл пешком. Он пересёк низкий торфяной гребень, — всё, что осталось от римских укреплений, и увидел, что его солдаты мертвы или захвачены в плен. На него смотрели вооружённые люди с мушкетонами наперевес, он в ярости обернулся и увидел, что позади него скачут всадники. Сэра Гренвиля схватили, его людям связали руки и ноги и повели в ветхое строение.

Вавассор Деворакс с даром к драматургии все приготовил к сбору печатей в амбаре. Земляной пол очистили от обломков, перегородки, которые огораживали овец, придвинули к стенам и из деревни принесли стол. Вокруг стола поставили пять стульев, один во главе и по два с каждой стороны, на стол поставили два подсвечника. Эбенизер, прискакавший с фермы верхом на лошади, сидел за столом, улыбаясь своему предательству. Пистолет лежал перед ним.

Вавассор Деворакс вышел вперёд.

— Сэр Гренвиль! Добрый сэр Гренвиль!

— Вы что за дьявол? — выпученные глаза сэра Гренвиля бегло осмотрели комнату. Охранники, наблюдавшие за ним, усмехнулись.

— Меня зовут Вавассор Деворакс, — на нем был зарешеченный шлем, и во мраке амбара сэр Гренвиль видел только небольшую часть лица со шрамом. Хотя видел, что высокий бородатый солдат улыбается. — Я человек, который убил Преданного-До-Смерти Херви. Конечно, я взял другое имя, но я знаю, вы простите меня за это. Иначе мы были бы лишены удовольствия иметь вашу толстую компанию. Садитесь, сэр Гренвиль, рядом с мистером Слайтом.

Мир сэра Гренвиля, так долго поддерживаемый печатями, рухнул перед ним. Нет Аретайна! Нет победы. Его обвели, обманули, но его лицо не выражало ни тревоги, ни гнева. Он думал. Он проигнорировал Эбенизера, высокомерно улыбающегося за столом, и посмотрел на высокого, спокойно говорящего солдата.

— Нам надо поговорить, Деворакс. Я человек дела. Мы можем достигнуть соглашения.

Спокойно говорящий солдат внезапно рыкнул, став злым.

— Если ты не усадишь свой жирный зад на стул, Кони, я вырву тебе хребет голыми руками. Пошевеливайся!

Сэр Гренвиль сел рядом с Эбенизером. Они молчали. Деворакс улыбнулся снова, его голос стал опять шёлковым и вежливым.

— А теперь подождем.

Сэр Гренвиль, всё ещё размышляя, как выбраться из этой ловушки, нахмурился.

— Чего подождем?

— Святого Луку, сэр Гренвиль. Чего же ещё? Святого Луку.

— «» — «» — «»—

Тоби и Смолевке не удалось убежать. Всадники с зарешеченными шлемами лицами догнали их, окружили и в сумраке разоружили Тоби, отняв у него пистолет и меч. Тоби сопротивлялся, ударив одного кулаком, но его схватили и держали, меч уткнулся ему в горло, и Смолевка закричала ему прекратить сопротивляться.

— Как трогательно, девочка, — в дверях появился Вавассор Деворакс.

Тоби вывернул руки, которые держали его.

— Ты ублюдок!

— Тихо, щенок, — Деворакс, казалось, забавлялся. — Я не хочу чистить свой меч просто потому, что ты хочешь геройствовать, — он кивнул своим людям. — Введите их внутрь.

Смолевка посмотрела на Джона Мейсона, одного из людей, который спас её и сопровождал из Лондона в безопасный Оксфорд.

— Почему? Почему?

Мейсон пожал плечами.

— Делайте, как он велел, мисс. Вы же знаете, ему лучше не перечить, — он показал ей на дверь.

Внутри амбара, освещённого зажжёнными свечами, она увидела своего брата и рядом с ним — сэра Гренвиля Кони. Живого. Она вскрикнула, но Деворакс толкнул её к стулу.

— Сядь напротив своего дорого братца, девочка, — он посмотрел на Тоби и вздохнул. — Если ты будешь сопротивляться, щенок, я просто привяжу тебя к стулу. Будь разумным. Садись.

Они сели. Стражники стояли близко возле Тоби и Смолевки. Деворакс сел на стул, стоящий во главе стола, на стол перед собой положил квадратный дорожный сундук и сладко улыбнулся через решетки своего шлема.

— Я думаю, можно начинать.

Эбенизер улыбнулся Смолевке. Теперь её поймали. Дневной свет давно померк в окнах по обеим сторонам амбара. Снаружи, где Блэкуот встречался с морем, корабль стоял на якоре и ждал, пока прилив поднимет воду над илистым берегом. Река Смолевки вынесла её к безжизненному месту, где холодное небо, земля и море: конец.

33

Через разбитые крышу и окна доносились одинокие крики чаек. Ветер вздыхал, сгибая взморник к востоку. Море ворчало, разламываясь о край берега. Вавассор Деворакс и Эбенизер Слайт улыбались. Сэр Гренвиль хмурился. Тоби под столом держал Смолевку за руку.

Деворакс вытащил пистолет из-за пояса и положил рядом с дорожным сундуком.

— Нежно любимая братия, мы собрались здесь сегодня вместе, чтобы двое из нас стали богаты, — он засмеялся.

На Эбенизере был надет чёрный отороченный мехом плащ. Под правой рукой лежал его собственный пистолет с посеребрённой рукояткой. Он улыбнулся Смолевке.

— Добро пожаловать, сестра. Ты меня не представила.

Смолевка промолчала. Деворакс засмеялся.

— Кажется, у леди Лазендер отнялся язык. Разрешите мне выполнять обязанности хозяина. Мистер Слайт? Разрешите представить сэра Тоби Лазендера. Сэр Тоби? — Деворакс насмешливо поклонился, сидя на стуле. — Я не поверю, что вы не имели чести встречаться с сэром Гренвиллом Кони. Этот жирный толстяк, сидящий напротив вас. Как и вы, он мой пленник.

За спиной сэра Гренвиля встал стражник, так же как за Тоби и Смолевкой. Смолевка недоумевала, полагая, что сэр Гренвиль её враг, и Деворакс увидел её замешательство. Он засмеялся.

— Печати собираем я и твой брат, девочка, — солдат посмотрел на сэра Гренвиля. Казалось, Деворакс абсолютно расслабился, свободно рассевшись на стуле. — Леди Лазендер думает, что ты мертв, сэр Гренвиль, факт, который вселил ей веру в меня. Её уверенность была преждевременна, но не намного.

Сэр Гренвиль промолчал. Он просто наблюдал за Девораксом, скрывая мысли и эмоции. Деворакс повернулся к Смолевке. Глаза блестели из-под стальных решеток шлема.

— Сэр Гренвиль приехал, девочка, потому что боится, что Кит Аретайн найдет его в Лондоне. Ты обязана меня поблагодарить, девочка. С именем твоего отца я убил преподобного Преданного-До-Смерти Херви, — Деворакс тихо засмеялся. — Он умер исключительно вонючей страшной смертью. Кит Аретайн мог бы гордиться мной.

— Как жаль, что его нет здесь, — с горечью сказала Смолевка.

Деворакс засмеялся.

— Не доверяй неудачам, девочка.

— Мою жену зовут леди Лазендер.

Деворакс посмотрел на Тоби как на надоедливого ребенка. Скучающим голосом он сказал:

— Если ты не замолчишь, щенок, я отрежу тебе язык.

Люди Деворакса, рассеянные между стражей Эбенизера, молча, с изумлением наблюдали. Мечи висели сбоку, мушкетоны или пистолеты держали в руках. Деворакс был абсолютно трезв, и его спокойная надменная уверенность с легкостью господствовала в странном каменном амбаре. Через проломы в крыше он посмотрел на темное небо.

— У нас есть время, пока прилив не станет достаточно высоким. Я подумал, что скоротать время поможет небольшая дискуссия. Вы даже можете меня немного позабавить, умоляя сохранить вам жизни, — он медленно перевёл взгляд с сэра Гренвиля на Тоби, с Тоби на Смолевку. — Но мы начнем с печатей. Я уверен, что святой Лука у тебя, девочка. Положи её на стол.

Смолевка не пошевелилась. В амбаре было холодно. Она почувствовала, как солдаты наклонились вперёд, чтобы посмотреть на неё.

Деворакс вздохнул.

— Либо ты положишь печать на стол, девочка, либо один из моих солдат тебя обыщет. Выбирай.

Тоби убрал руку от Смолевки. Его движение заставило Эбенизера поднять тяжёлый пистолет, но Деворакс протянул огромную руку и прижал ствол.

— Думаю, что то, что нам нужно, находится у щенка, мистер Слайт.

Тоби залез под воротник, потянул, и золотая печать блеснула в свете свечей. Он протянул цепочку через темно-рыжие кудри и положил на грубые доски печать святого Луки. Эбенизер, улыбаясь самому себе, длинными белыми пальцами подтянул печать к себе.

Деворакс посмотрел на сэра Гренвиля.

— Я не верю, что вы пришли с пустыми руками, сэр Гренвиль. Ваши две, пожалуйста.

Стул под сэром Гренвиллом скрипнул. Смолевка слышала, как нескончаемо плещется море о слякотный берег. Конвоир позади сэра Гренвиля усмехнулся и оттянул кремниевый замок пистолета, так что в тишине каменной комнаты он громко щелкнул.

Сэр Гренвиль медленно моргнул и неохотно полез в карман. Пистолет Деворакса смотрел на него. Толстяк сморщился, ощупывая тугой карман, потянул, и внезапно печати оказались на свободе. Он тяжело бросил их на стол.

Конвоир отступил назад. Эбенизер дотронулся до них, с любопытной деликатностью взял их, и вот три печати оказались вместе.

Мэтью, Марк и Лука собрались вместе, чего не было ещё никогда. Золотые цепочки перемешались на столе, пояски с драгоценными камнями блестели как крошечные искры. Это было целое состояние.

Тёмными, как грех, глазами пристально смотрел на них Эбенизер. Мысли унесли его далеко вперёд к славе и могуществу.

Бледными выпуклыми глазами пристально смотрел на них сэр Гренвиль. Он отчаянно думал, зная, что ничего не может быть потеряно, пока вокруг стола стоят стулья, а мужчины разговаривают, а не убивают.

Пристально смотрела на них Смолевка. Она думала обо всех горестях и смертях, которые они вызвали, об ужасах, которые они принесли ей. Она взялась за руку Тоби, рука была теплой.

Вавассор Деворакс посмотрел на лица вокруг стола, лица, освещённые высокими свечами, и на его лице проявилось выражение удовлетворения.

— Возможно, мы безмолвно можем прочесть благодарную молитву нашему отсутствующему другу. Святому Иоанну.

В голосе Смолевки прозвучало презрение.

— А может следует поблагодарить вашего отсутствующего друга, Мардохея Лопеза?

Вавассор Деворакс тихо засмеялся, глубокий грохочущий звук бесконечного развлечения.

— Девочка хочет, чтобы я чувствовал себя виноватым. Мой «друг» Лопез, — он посмотрел на неё с непривычной шутливостью. — Мой друг Лопез — еврей, и он слишком долго платил мне. Он думает, что меня достаточно похлопать по голове. Нет! В своей жизни я хочу большего, чем кожаная куртка и меч, девочка. Пришло время и мне тоже становиться богатым. Он разгорячился, почти разозлился, что, думала Смолевка, больше подходило этому человеку. Наклонившись вперёд, он сгреб три печати. — Это моя награда за долгую службу, девочка, это! — он затряс ими, все цепочки зазвенели.

Сэр Гренвиль заговорил в первый раз.

— Если вы враг Лопеза, Деворакс, тогда вы мой друг.

Деворакс засмеялся. Он положил печати, их цепочки протянулись по инкрустированному стволу пистолета Эбенизера.

— Внезапно слово «друг» стало очень популярным в этот вечер. Я стану богат, и каждый станет моим другом. Мне не нужны друзья.

— Тогда что вам нужно? — сэр Гренвиль нахмурился, не понимая.

Деворакс пристально смотрел на него несколько секунд.

— Мне точно нужен бордель в Падуи, сэр Гренвиль. Это сохранит мне на старости лет тот образ жизни, к которому я привык.

Наконец сэр Гренвиль начал диалог с этим солдатом. Он с улыбкой кивнул на три золотые печати.

— На эти деньги вы сможете иметь бордели в половине Европы, Деворакс, — сэр Гренвиль говорил терпеливо, спокойно, как один разумный человек с другим. — А без друзей вам придётся туго от врагов, которые появятся вокруг вас.

— Врагов? — язвительно произнес это слово Деворакс. — Каких врагов? Вы, сэр Гренвиль? Ваш труп будет удобрять это болото сегодня вечером, — он наблюдал, как в этих выпученных тусклых глазах появляется страх. — Лопез? Еврей — старик, и он знает, на что способен мой меч. Он не будет искать возмездия.

Смолевка вцепилась в руку Тоби. Она не хотела показывать своего страха.

— Мой отец.

— Твой отец? Бородатое лицо повернулось к ней. — Кит Аретайн бросил тебя, девочка, почему же ты думаешь, что он прибежит сейчас, если бы даже смог? И если так, почему ты думаешь, что он предпочтет дочь, которую никогда не видел, богатству борделя в Падуи? — Деворакс засмеялся. — Ты забыла, что я знал твоего отца. Я знаю его вкусы, — он наблюдал за её лицом. — Конечно, если ты хочешь спасти свою жизнь, ты можешь работать на меня.

Деворакс откинул голову, смеясь. Эбенизер улыбнулся. Два охранника схватили за плечи Тоби, прижимая его к стулу.

Деворакс подождал, пока Тоби успокоится. Он взглянул на Эбенизера.

— Что нам делать с ними, мистер Слайт?

Эбенизер пожал плечами.

— Убить их.

Деворакс притворно удивился.

— Но сэр Гренвиль был добр с тобой! Ты не будешь умолять о его жизни?

Сэр Гренвиль с ненавистью посмотрел на Эбенизера. Эбенизер медленно растянул губы в улыбке своему прежнему покровителю. Со смертью сэра Гренвиля он наследует все его богатство.

— Убить его.

— А свою сестру? — Деворакс сделал вид, что вопрос невинный. — Ты не спасешь жизнь сестры?

Эбенизер посмотрел на неё.

— Она не моя сестра. Она дочь Аретайна и его потаскухи.

Деворакс улыбнулся.

— Ты хочешь, чтобы она умерла?

Эбенизер кивнул.

Деворакс улыбнулся Тоби.

— И, несомненно, ты бы хотел быть похоронен рядом со своей женой, а, щенок?

— Иди к чёрту.

— В своё время, щенок, в своё время, — Деворакс улыбнулся сидящим за столом. — Какой приятный вечер! Усиливающийся прилив, ожидающий корабль, три печати и друзья. Мистер Слайт и я разделим Ковенант, а остальные умрут, — он оставил слова висеть в воздухе холодного каменного амбара. Ветер усилился в разбитых балках, затем стих. Волны стали ближе, шум не прекращался.

Смолевка смотрела на высокого солдата и старалась сохранять спокойствие насколько могла.

— Тоби ничего не сделал. Он не просил его. Отпустите его.

— Смолевка!

— Нет! Нет! Тихо! — Деворакс улыбался. — Это любовь?

Смолевка вздёрнула подбородок.

— Я люблю его.

— О! Как трогательно! И как сильно ты его любишь? — он наклонился вперёд. — Как сильно?

— Я его люблю.

— Достаточно, чтобы отказаться от Ковенанта? — Деворакс усмехнулся. — Назначишь цену? Мы договоримся с тобой. Щенок будет жить, если ты напишешь завещание на все своё богатство.

Он в любом случае украл их, Смолевка кивнула.

Это была уловка. Она поняла, как только он открыл квадратный кожаный сундук, этот Деворакс все распланировал; он знал, что она будет умолять и что он сможет запросить свою цену.

Он вытащил из сундука лист бумаги, чернильницу, перо и кусок сургуча. Положил бумагу, ручку и чернила перед ней. Подпиши это, девочка, и щенок будет жить.

Бумага была короткой. В ней она отрекалась от владения Ковенантом при достижении ею двадцати пяти лет, приказывая центральному банку Амстердама отклонить инструкции о том, что печати должны быть у неё. Она обмакнула перо в чернила, острие заскрипело, и Деворакс улыбнулся.

— Теперь все законно. Вот сэр Гренвиль скажет тебе, лучше чтобы все было законно. Разве не так, сэр Гренвиль?

Сэр Гренвиль ничего не сказал. Он наблюдал, как Деворакс встаёт, берёт бумагу и капает сургуч на низ бумаги. Деворакс взял печати.

— Святой Мэтью, святой Марк, святой Лука. Так! — он поднял бумагу вверх. Три сургучные печати в свете свечей блестели как кровь. — Впервые Ковенант изменил свои условия. Леди Смолевка Лазендер нищая. Вы, сэр Тоби, будете жить.

Тоби посмотрел на бумагу, на три печати, забравшие состояние Смолевки и посмотрел на солдата.

— Она больше не представляет для вас опасности. Отпустите её.

Деворакс положил бумагу на стол.

— Ты хочешь, чтобы она жила, молокосос?

Тоби кивнул.

Деворакс посмотрел на него, притворившись, что размышляет

— Ради тебя она отказалась от всего, щенок, а что ты дашь ей?

Тоби подавил бессильный гнев. В этой комнате он был западне, с сильно превосходящим количеством безжалостных врагов. Он понимал, что Вавассор тянет время, пока поднимается прилив, развлекаясь, но Тоби не видел другого пути, как играть в игру солдата.

— Я отдам все, что хотите.

— Свою жизнь, молокосос?

— Нет, — запротестовала Смолевка.

Тоби, нахмурившись, посмотрел на Деворакса.

— Она будет жить?

— Она будет жить, — Деворакс кивнул людям, стоявшим за Тоби, и по обговорённому заранее сигналу они схватили его. Это были здоровые мужчины, легко превосходящие его в силе, и он мог только смотреть, как другие два солдата Деворакса удерживали Смолевку. Они поставили её к каменной стене амбара и остались стоять возле неё, прижав её спиной к камням, пока Вавассор Деворакс с пистолетом в руке приближался к ней. Он взглянул на Тоби. — Я считаю до трёх, щенок, и стреляю в твою жену. Если ты хочешь встать перед ней, то мои люди помогут тебе, — он поднял огромный пистолет, дуло зияло, черная дыра в пяти шагах от Смолевки. Он взвел кремниевый замок. — Ты помнишь, сэр Тоби, что твоя жена нищая? У неё нет ничего. Ты можешь позволить ей умереть и уйти отсюда. Ты ещё найдешь себе богатую невесту. Сейчас в Англии полно молодых вдов.

Смолевка смотрела на ужасное черное дуло. Она подняла глаза посмотреть в высокое окно амбара. Одинокая звезда сверкала ей.

Голос Деворакса был неумолим.

— Раз!

Тоби закричал. С огромной силой он вывернулся от мужчин, держащих его, но они были к этому готовы, они были сильны, и он не смог освободиться, чтобы напасть на Деворакса. Эбенизер усмехнулся.

— Нет, Тоби, нет! — Смолевка покачала головой. Тоби притянул держащих его тюремщиков поближе к ней.

— Да, — он улыбнулся ей. Наклонился вперёд и поцеловал её. Её щека была холодной. Он поцеловал её снова в холодные мягкие губы. — Я люблю тебя.

— Два!

Солдаты, держащие Тоби и Смолевку, образовали между собой коридор для пули пистолета. Деворакс, возможно, боясь, что пуля может попасть в его собственного человека, подошел на два шага ближе. Охрана усмехнулась. Раздражено Деворакс сказал:

— Ты можешь идти, сэр Тоби. Тебе не нужна нищая жена.

Тоби проигнорировал язвительное замечание. Он не мог обнять Смолевку, потому что солдаты держали его руки. Он наклонился вперёд и прижался своей щекой к её щеке. — Я люблю тебя.

— Три!

Деворакс выстрелил. Из дула брызнуло пламя, распустившись противным дымом. Взрыв эхом отдался в амбаре, звук отскочил назад и вперёд между каменными стенами. Тоби, стоящий спиной к оружию, почувствовал удар в центр спины.

Выстрел был сигналом. Усмехаясь, стража Эбенизера наблюдала за происходящим, но как только в ушах прогремел выстрел, их схватили люди Деворакса. Рукоятки мечей ударили по шлемам, стволы пистолетов обрушились на животы, и шесть человек Эбенизера были побеждены, разоружены, избиты и брошены на земляной пол.

Рука в кожаной перчатке легла на плечо Эбенизера, руку с пистолетом сжали, а лезвие ножа уткнулось в горло Эбенизера. Солдат Деворакса улыбался.

— Не двигайтесь, мистер Слайт.

Деворакс повернулся к Эбенизеру. Опустил дымящийся пистолет.

— Почему я должен делиться Ковенантом с кем-то ещё, мистер Слайт?

Охранники отпустили Смолевку, она вцепилась в Тоби, ощупывая его спину.

— Тоби!

— Он не ранен, — голос Деворакса перекрыл звенящее эхо от выстрела. — Пистолет был заряжен порохом и пыжем. Больше ничего. Отпустите его.

Стража отпустила Тоби, отшагнула в сторону, и он повернулся, Смолевка все ещё держалась за него. Тоби взглянул на надменного солдата в шлеме.

— Что вы делаете?

Деворакс засмеялся. Отбросил пистолет на пол.

— Смотрю, заслуживаешь ли ты Ковенант, сэр Тоби, — он снял шлем и снова засмеялся, глядя на их выражение лиц. — Я человек Лопеза. Я всегда им был и, полагаю, всегда буду.

Сэр Гренвиль слушал с ужасом, Эбенизер широко раскрытыми глазами уставился на Деворакса. Пистолет у него отобрали.

Деворакс подошел к столу.

— Существовал только один способ собрать печати, и только через предательство, но, сознаюсь, я любопытен, — он держал лист бумаги с тремя печатями. — Ты не представляешь себе, насколько ты будешь богат, сэр Тоби, поэтому мне было интересно, ты любишь её деньги или её саму. Не думаю, что Киту Аретайну понравилось бы, если бы его состояние досталось жадному человеку, — он поднес бумагу к огню. Она загорелась, внезапно ярко осветив комнату, которая была затуманена дымом от выстрела. Деворакс наблюдал, как бумага горела. — Если бы ты не встал перед моим пистолетом, сэр Тоби, я бы не отправил тебя в Голландию вместе с леди Смолевкой. А теперь, — он бросил горящую бумагу на пол, — вы едете оба, — он втер тлеющий пепел и тающие печати в пол и усмехнулся Смолевке. — Ты снова богата. Поздравляю. А также любима, что, я полагаю, гораздо важнее.

Деворакс открыл кожаную коробку и вытащил бутылку и два стакана. Протянул один стакан Тоби и усмехнулся.

— Я помню твои изысканные привычки. Присоединишься ко мне?

Тоби и Смолевка все ещё стояли, держась друг за друга, и ничего не понимали. Выстрел пистолета все ещё звучал в ушах Смолевки.

— Вы человек Лопеза?

— Конечно! — Деворакс был весел. Он налил вино в два стакана. — Когда у тебя есть добрый друг, ты не бросишь его, поверь мне, Мардохей хороший человек. Он потерял дом в Лондоне, чтобы собрать эти печати, но посчитал это небольшой платой за ваше счастье. Ну, подходите и забирайте печати, леди Смолевка, и выпейте со мной в честь этого события.

Джон Мейсон, широко ухмыляясь, протянул все ещё ошеломлённому Тоби меч и пистолет. Тоби пристегнул пояс с мечом, впихнул пистолет на место, взял Смолевку за локоть и подвел её к столу. Его стул был перевернут, когда его схватили люди Деворакса, и он наклонился, чтобы поставить его ровно. Посмотрел на стражу Эбенизера, каждый под дулом пистолета, и повернулся обратно к Девораксу.

— Я думал, что вы собираетесь убить её.

— Они тоже так думали, — весело кивнул Деворакс на сэра Гренвиля и Эбенизера. — Иначе бы они не приехали. Подумай об этом, сэр Тоби. Подумай, как ещё я смог бы это провернуть, — он поднял бутылку. — Я согласен, для вас это было не очень приятно, но думаю, у меня все получилось талантливо, не так ли? — он тихо засмеялся и посмотрел на Смолевку.

— Леди Смолевка, пожалуйста, заберите печати. Из-за них у меня была куча проблем, и сейчас мне надо напиться.

Смолевка села. Деворакс поставил перед ней стакан вина, другой протянул Тоби, когда он сел рядом с ней. Деворакс поднял бутылку.

— Я заменяю вам отсутствующего друга, заменяю Кристофера Аретайна.

Смолевка улыбнулась, и поняла, что ужасно хочет пить. Она осушила стакан.

Вавассор грустно улыбнулся.

— Он бы гордился вами.

Она посмотрела на него.

— Гордился бы?

— Вами обоими, — он кивнул на Тоби. — Обоими, — Деворакс подтянул печати к себе, положил на крышку коробки и потом одну за другой поставил перед Смолевкой. — Мне только жаль, что последней печати нет здесь.

Она уставилась на три золотых цилиндра.

— И мне.

— Бери их, леди Смолевка, они твои.

Она смотрела на них и не шевелилась.

Деворакс вздохнул.

— Сэр Тоби? Прикажите вашей жене взять их. Я, правда, не смог бы проделать это снова, я становлюсь слишком старым.

Смолевка дотронулась до них. Осторожно, как будто они могли обжечь её, и затем решительно взяла состояние отца в руки. Матфей, Марк и Лука. Топор, крылатый лев и крылатый бык. Она надела цепочки на шею через капор, и драгоценности ярко легли поверх её плаща. Наблюдал Эбенизер, наблюдал сэр Гренвиль.

Звук волн, разбивающихся в ночи, стал ближе. Смолевка прислушалась, вспоминая стихи, которые утешали её в Тауэре. Она подумала, а не этот ли звук считается пением русалок.

Вавассор Деворакс тоже слышал прибой и улыбнулся.

— Вы скоро отплываете, мы просто ждем, когда лодка сможет приблизиться к берегу.

Смолевка посмотрела на жестокое со шрамом лицо.

— А вы не плывете с нами?

— Нет, — он готов был рассмеяться. Посмотрел на сэра Гренвиля и Эбенизера. — Осталась ещё грязь, которую надо убрать.

Смолевка посмотрела на брата, но вопрос задала Девораксу.

— Вы же не собираетесь его убить?

— Собираюсь!

Она покачал головой.

— Не надо.

— Не надо? — Деворакс по-настоящему удивился.

Он был её братом, несмотря на то, что сделал, и в своём поражении снова выглядел мальчиком. Измена Деворакса стерла с его лица высокомерную улыбку, стерла новоприобретённую самоуверенность, он стал таким, каким помнила его Смолевка в Уирлаттоне: застенчивым неловким мальчиком, которого она так сильно старалась любить, защитить от мира, в котором трудно жить здоровому человеку, не говоря уже о хромом.

— Не надо. Он мой брат.

Деворакс посмотрел на неё, пожал плечами.

— Глупо.

Он кивнул.

— Я оставлю его в живых, но с памятью обо мне, — он не дал ей спросить. — Я сказал, я оставлю его в живых.

К двери подошел солдат.

— Полковник! Лодка плывет.

— Так быстро? — Деворакс поставил бутылку. Кивнул Смолевке. — Пошли, вы плывете в Голландию. Попрощайся с сэром Гренвиллом, вы больше никогда не увидитесь.

Смолевка промолчала. Она встала, Тоби взял её за локоть, но она задержалась на секунду.

— До свидания, Эб.

Тёмные глаза посмотрели на неё с ненавистью.

Она продолжала улыбаться.

— Однажды мы станем друзьями.

Он презрительно улыбнулся. — Гори в аду, Доркас.

Она оставила своего брата под охраной людей Деворакса и вышла следом за высоким солдатом в освещённую луной ночь. Два солдата сняли их вещи с лошади и отнесли на берег. Теперь волны стали громче. Смолевка видела небольшой прилив в виде белой линии, протянувшейся в ночи, линии, которая качалась, ломалась, утолщалась, двигалась непрерывно. Она убрала печати под плащ.

Деворакс встал на небольшой гребень дёрна, который когда-то был римской стеной. Он всматривался в темноту моря.

— Мы часто пользуемся этим местом.

Смолевка поняла, что он говорит о шпионах короля, которые ездили в Голландию и обратно. Деворакс что-то увидел.

— Пошли.

Он повёл их по берегу, ботинки хрустели на горбатых раковинах, которые отмечали линию прилива. Сильно пахло морскими водорослями

Теперь Смолевка видела большой корабль, слабый свет на корме, пока гребцы в маленькой лодке работали вёслами, приближаясь к берегу. Вода пенилась под вёслами, окунающимися в волны. Деворакс указал на корабль.

— Это «Странник». Корабль Мардохея. Вся команда его люди. Можете доверять им.

— Так же, как мы доверяли вам? — улыбнулся Тоби.

Деворакс засмеялся.

— Так же, как вы доверяли мне.

Смолевка посмотрела на мрачное лицо. Луна серебрила его волосы, бороду, широкую пряжку кожаного пояса для меча.

— Спасибо.

— Ты, наверное, утомилась благодарить меня, — он засмеялся. — Простите меня, сэр Тоби, — ответа он не ждал, руками сгреб Смолевку в охапку и шагнул в воду, в мелкий беспокойный прибой к ждущей маленькой лодке. Что-то на незнакомом языке крикнул, получил весёлый ответ, лодка развернулась кормой к Смолевке и Деворакс опустил её внутрь. Положили мешки, Тоби перелез через транец лодки. С эссекских болот дул холодный ветер. Волны поднимали лодку, бросали её, недовольно хлопали по бортам лодки.

Деворакс посмотрел на Смолевку.

— Передай Лопезу, что я убил Кони.

Она кивнула.

— И расскажи, что ещё я сделал.

— Хорошо.

Деворакс открыл свою сумку и бросил квадратный сверток Тоби.

— Это для Мардохея Лопеза. Не намочите и сохраните.

— Я сделаю.

Деворакс взял руку Смолевки подтянул к себе и поцеловал.

— Замечательная ночка для отплытия, — он отпустил её руку. Его люди уже уехали обратно к амбару. — С Богом!

Голландские моряки опустили весла в воду. Брызги разбивались о бак лодки и, рассыпавшись, стекали назад.

Смолевка повернулась. Деворакс все ещё стоял в воде.

— Мы ещё увидимся, полковник?

— Кто знает? — его голос снова звучал грубо. Лодку относило. За лодкой Смолевка уже видела пузырящийся полосатый след. Весла скрипели в уключинах.

Тоби держал её. На воде было ужасно холодно. Слева от лодки он видел, как поверхность моря разбивалась небольшими смыкающимися волнами, откатывающими от огромного илистого берега.

Он крепко обнял жену за плечи.

— Я рад, что он нам не враг.

— И я.

Под плащом чувствовались печати. Теперь они были в безопасности. Она увозила их от своих врагов, от войны, к будущему, которое отец желал ей задолго до этого момента. Она покидала Англию.

Она снова обернулась, но берега было почти не видно. На фоне ночного неба можно было различить только острый выступ старого амбара, и она не видела Вавассора Деворакса. Она странно хихикнула.

— Он поцеловал мне руку.

— Возможно, в конце концов, ты ему понравилась.

Лодка пришвартовалась к борту «Странника». У средней части корабля матросы подняли Смолевку вверх, сильные руки подхватили и вытянули её в безопасность палубы. Корабль пах смолой и солью. Ветер трепал веревки в снастях.

Капитан, бородатый и улыбающийся, провёл их в большую каюту на корме. Она была освещена защищёнными фонарями, мягкие сиденья делали её уютной. Он дал им корабельные плащи, чтобы они могли согреться, пообещал им суп и попросил извинить его за отсутствие, пока он будет готовить корабль к отплытию. Смолевка посмотрела на Тоби. Она нервничала и была взволнована, думая о плавании по морю. Они были одни. Они могли посмотреть назад, обдумать события этой ночи, вспомнить все страхи, поцелуи под дулом пистолета и странный момент, когда Деворакс раскрыл, что он всё же человек Лопеза. Смолевка улыбнулась.

— Я люблю тебя.

По палубе над их головами пробежали чьи-то босые ноги. Тоби улыбнулся.

— Я люблю тебя, — он положил сверток для Лопеза на стол в каюте и замер.

На бумаге чернилами было выведено имя: Леди Смолевка Лазендер.

— Это твое.

Мгновение она смотрела на него, затем холодными пальцами разорвала завязку и бумагу. Внутри оказалась полированная деревянная квадратная коробочка. Пять дюймов в глубину, шесть в ширину, с искусно сделанной металлической защелкой.

Она не почувствовала крена корабля, когда вытаскивали якорь из ила. Она не почувствовала, что корабль наклонился от ветра с берега.

Открывая крышку, она уже понимала, что она найдет.

Внутри коробочка имела впадины под формы, обтянутые красным бархатом. Четыре ямки для четырёх печатей, и три были пусты.

В четвертой ямке, с цепочкой, обмотанной вокруг выступающего резного металла, находилась золотая печать святого Иоанна.

Она открыла окно каюты и крикнула в темноту. Она крикнула как чайка на безлюдном побережье. Она крикнула болоту, солончакам, темной полосе холодной земли:

— Отец!

Кристофер Аретайн не услышал её. Он стоял на берегу и смотрел, как корабль уносит его дочь вдаль, увозит в безопасность, увозит с той любовью, которую он так отчаянно желал для неё. Он стоял и смотрел, пока темное очертание корабля не растаяло в ночи.

Она была похожа на свою мать. Глядя на Смолевку, он вспоминал девушку того давнего времени, возвращая Аретайну боль надежды и смеха, любви и наслаждения, воспоминания. Сотни раз он хотел рассказать Смолевке правду и сотни раз отступал. Но теперь она знает и сможет найти его, если пожелает. Она знает.

Он повернулся, хрустя по раковинам, и взобрался на горбатый торфяной гребень. Он завидовал её любви.

Аретайн вошёл обратно в амбар, глаза пустые, как море. Взял бутылку вина, выпил и посмотрел на сэра Гренвиля.

— Пришло твое время, Кони.

Сэр Гренвиль нахмурился. У него болел живот, но он все ещё надеялся.

— Мы можем поговорить, Деворакс?

Огромный солдат рассмеялся.

— Деворакс! Ты не помнишь меня, да? Ты помнишь меня только молодым, когда ты хотел меня на вонючих простынях, когда ты пририсовал мой портрет к Нарциссу, — Деворакс смеялся над трясущейся плотью перед ним. — У тебя все ещё есть эта картина, Кони? Ты ещё смотришь на неё и испытываешь вожделение?

Кони задрожал от страха.

Кит Аретайн улыбнулся.

— Я вернулся из Мерилэнд, когда началась война, Кони. Я молился, чтобы ты был моим врагом.

— Нет! — казалось, крик разорвал юриста, как будто из него вырвали крюк.

— Да.

Аретайн повернулся к Эбенизеру, и его голос был холоднее, чем ветер, который унес Смолевку.

— Мое имя Кристофер Аретайн. Твоя сестра просила сохранить тебе жизнь. Оставить тебя в живых?

Эбенизер не ответил. Его внутренности превратились в жижу. Он только помнил, как этот человек рубил труп у Тайберна, с жутким мастерством разрезая мертвое тело.

Аретайн отвернулся от них. Его дочь просила сохранить жизнь Эбенизеру, но он не был настроен соглашаться с ней. Он посмотрел на своих людей и махнул рукой.

— Всех убить.

Он вышел из старого каменного строения, которое когда-то было церковью, и услышал крики о помиловании, визги сэра Гренвиля Кони. Он слышал старый, старый звук стальных клинков, забивающих людей. Он не обратил внимания на их смерти. Он пошёл к торфяному гребню и неподвижно, долго смотрел в пустое, пустое небо, думая о своей дочери, выросшей такой правильной, и чувствовал жалость к самому себе. Он был пьян.

— «» — «» — «»—

Смолевка плакала.

— Это мой отец!

Тоби в изумлении смотрел на четыре печати, все вместе лежащие на столе, и качал головой.

— Похоже, он хотел, чтобы ты не узнала до последнего момента.

На внутренней поверхности полированной крышки чернилами было написано: «Смолевке, с тем, что, я полагаю, называется Любовью. Твой отец, Деворакс, Аретайн, Кит». Смолевка тряхнула головой.

— Я не понимаю!

Она взяла четвертую, последнюю печать, печать святого Иоанна. На ней была изображена потира с ядом, с помощью которой император Домициан пытался убить святого, а вокруг ножки потиры обвивалась змея, уносящая яд.

Внутри святого Матфея для Мэтью Слайта находилось распятие, внутри святого Марка для сэра Гренвиля Кони находилась обнажённая женщина, внутри святого Луки был серебряный поросенок. Она раскрутила последнюю печать.

Внутри, зажатый крошечными серебряными коготками, лежал страх её отца.

Маленькое, посеребренное зеркало, в котором он видел себя.

Корабль плыл в ночи, и его грузом была любовь.