Стол и половина зала были завалены бумагой. Исписанной и чистой. Пожелтевшей от времени и еще белой, недавно вынутой из пачек. Сложенной в аккуратные стопки. Смятой в комки и разорванной.
Слой макулатуры уже дошел писателям до колен, но они упорно продолжали свой сизифов труд.
Все до единого были слепыми. Жуткий калейдоскоп из кругов красной, воспаленной кожи вокруг глаз, абсолютно белых зрачков, испещренных коричневыми, извилистыми линиями белочных оболочек.
Самым колоритным в этой компании был безобразный старик, стоявший в центре зала за тумбой для выступлений. Лет восьмидесяти на вид, с огромной головой, казавшейся еще больше из-за желтой лысины, торчащими из ушей жесткими кустиками седых волос, толстыми, мокрыми от слюны губами, он был не просто слепым – разбухшие, водянистые веки приросли к нижним частям глазных впадин.
Строгий его черный костюм был покрыт пятнами розовой жижи. Она же засохла на брюках и босых ногах. Подбородок был тоже испачкан в биомассе, которая бурлила и перекатывалась в стоящем на тумбе графине.
Когда свет фонаря осветил графин, старик схватил его обеими руками, запрокинул голову, разинул рот и с причмокиванием проглотил порцию жижи.
– Уф-ф-ф! Кхе-кхе… З-з-з… Задачи, господа…
Оратор замолчал, старательно откашлялся и вдруг затараторил, как попугай:
– Задачи, которые предстоят, назревшие решения, которые нам необходимо принять, безо всякого преувеличения исторические! Они будут определять судьбу Отечества на десятилетия вперед. Перед нами напряженная работа, которая потребует участия всего российского общества, деятельного вклада каждого из нас, всех ответственных политических и гражданских сил, объединенных искренней заботой о России!
Старик собирался еще раз приложиться к графину, но вдруг замер, вытянул шею вперед и втянул ноздрями воздух.
– Кто здесь?!
Ему никто не ответил. Впечатленные пылкой речью, слепцы побросали ручки и начали аплодировать оратору. Тот яростными взмахами рук пытался остановить овацию, но никто его не слышал.
– Уходим. – Добровольский выключил фонарик. – Уходим, Томский! Быстро!
Толик вслед за Максом выскочил за дверь. В этот момент внизу громыхнул взрыв. Сработала растяжка.
Глава 9Счастья вольная птица
Макс, как оказалось, успел вынести из зала стул. Он захлопнул дверь, отломал резную ножку и заблокировал ею створки. Внутри продолжали аплодировать, хотя хлопки становились все жиже. Внизу затрещала автоматная очередь.
Спустившись, Томский увидел Вездехода. Карлик стрелял по входной двери, прикрывая отход Корнилова и Громова, которые помогали Лехе подняться на второй этаж по боковой лестнице.
Дым от взрыва уже рассеялся. Стали видны трупы психов, напоровшихся на растяжку. Однако чудиков это не остановило. Они не просто перегруппировались – в ответ на выстрелы Носова снаружи тоже кто-то выстрелил.
Добровольский бросился к двери, на ходу стреляя из пистолета. Судя по визгу, он в кого-то попал.
– Все, Коля, уходим! – крикнул Томский.
Карлик кивнул и, пригнувшись, побежал к лестнице.
Макс нагнал группу на втором этаже.
– Они вооружены автоматами и, похоже, умеют стрелять.
– Данила, куда теперь?
– В библиотеку! – ответил за Громова Макс. – Книга должна храниться там.
– Нет! Она – в рабочем кабинете президента, – ответил Данила.
– Откуда вы знаете?!
– Знаю, и все! – буркнул Громов. – Ну, был я здесь, был… Что с того?!
– Позже разберемся!
Томскому показалось, что он увидел какое-то движение со стороны лестницы. Анатолий выстрелил наугад и побежал вслед за Данилой, который, похоже, окончательно очухался и чувствовал себя во дворце, как рыба в воде. А вот с Лехой дело обстояло хуже. Чтобы не упасть, Кипяток опирался на стену и едва передвигал ноги.
Громов остановился у одного из кабинетов, толкнул двустворчатую дверь. Она не поддалась, но Данила не стал особо церемониться. Несколько ударов прикладом, удар ногой. Дверь распахнулась.
Последним в рабочий кабинет президента входил Томский. Перед тем как закрыть дверь, он взглянул в конец коридора. В темноте мелькали силуэты чудиков, продолжавших преследование. Анатолий для профилактики швырнул гранату, вошел в кабинет и прикрыл дверь. Взрыв. Бессвязные выкрики. Пару минут выиграть удалось.
Лучи фонариков скользили по деревянной обшивке стен, зашторенным окнам, креслам и паркетному полу.
Если не считать пыли, в кабинете был идеальный порядок. Казалось, что его хозяин вышел куда-то на несколько минут и вот-вот вернется.
– А ну-ка, ребята, навалимся все разом! – крикнул Макс. – Как я понимаю, уходить нам придется другим путем. Так что дверь надо бы забаррикадировать. Тащим все, что можем сдвинуть с места!
Через несколько минут от идеального порядка остались лишь воспоминания. У двери теперь высилась баррикада из кресел, круглого журнального столика, большого стола, кадки из-под цветов и часов с маятником.
На месте остался только письменный стол. Томский подошел к нему, положил фонарик рядом с вырезанным из малахита, украшенным золотым орлом письменным прибором. Книга, во имя которой и заварилась вся каша, лежала между стопкой чистых листов и ножницами.
Красная обложка. Серебряный герб. Тисненые золотые буквы. Конституция Российской Федерации.
– Этот экземпляр называли еще инаугурационным, – тихо произнес Громов.
– А все-таки, почему вы знали, что книга здесь?
– Потому что другом и подельником Коли Блаватского был я сам, – признался Данила. – Я видел книгу во время своего последнего визита сюда. Но какое это теперь имеет значение?
– Точно никакого!
Макс сорвал с окна шторы и занавески, достал из кармана складной нож.
– Юра, Коля, пока я попробую открыть окно, соорудите из всего этого веревку!
За дверью послышалась шум.
– Они здесь! Здесь они!
Знакомый каркающий голос. Дед, ораторствовавший в Екатерининском зале, похоже, командовал чудиками. Дверь содрогнулась от ударов, но баррикада выдержала.
Добровольскому удалось открыть окно. В кабинет ворвался поток ветра. В этот момент из коридора начали стрелять. В двери появились дыры, в разные стороны полетели щепки. Томский завернул драгоценную книгу в несколько листов бумаги и спрятал под комбинезоном. Добровольский привязал импровизированную веревку к ножке письменного стола.
– Уходим. Вездеход, спускайся первым. Примешь Леху.
Окно президентского кабинета выходило на здание Арсенала, однако любоваться его архитектурными изысками времени не было.
Ночь насквозь пронизывал багровый свет кремлевских звезд. Они не просто горели, а полыхали. Яростно. Раздраженно. Возможно, это была всего лишь очередная фаза их активности. Возможно, Кремль что-то почувствовал и не хотел отдавать одно из своих сокровищ.
Шестера выпрыгнула из окна, изящно приземлилась на плиты и вскинула мордочку, наблюдая, как спускается ее друг.
Оказавшись внизу, Вездеход натянул веревку.
– Давайте Леху!
Кипяток совсем раскис. Он с трудом перевалился через подоконник и, спускаясь, пару раз был в шаге от того, чтобы сорваться. Ступив на плиты, Леха сделал несколько шагов, качаясь, как пьяный, и упал ничком.
Томский и Громов попытались привести Кипятка в чувство, но на этот раз все усилия оказались тщетными.
Последним соскользнул вниз Добровольский. Он поднял голову, глядя на окно. Раздался грохот рухнувшей под напором психов баррикады. А через секунду мощный взрыв выбросил из окна обломки президентского письменного стола, щепки и куски стекла. Вместе с клубами черного дыма по воздуху поплыли листы бумаги.
– Три гранаты, – хмыкнул Макс. – Последние. Но для друзей ничего не жалко.
Под багровым светом звезд в разных уголках Кремля бродили его коренные обитатели. Похоже было на то, что слепцы утратили контроль над чудиками, и те просто слоняются без всякой цели, однако сталкиваться пусть даже и с дезориентированными психами Томскому не хотелось. Он взвалил обмякшее тело Лехи себе на плечо.
– Громов, как быстрее добраться до Первой Безымянной?
– Туда. Через Тайницкий сад… Евтите беси… Да иду я уже, иду! Беси…
Добровольский схватил Данилу за плечо и сильно встряхнул.
– Тайницкий так Тайницкий. Пошли. Хватит пялиться на звезды! Эй, Громов!
Данила посмотрел на Макса.
– Да. Пялиться не стоит… Уже не стоит…
Данила без видимой охоты, по-стариковски шаркая ногами, направился в указанном им самим направлении.
На пути к саду мимо прошли два психа. Они, задрав головы, смотрели на звезды и были так увлечены этим занятием, что не заметили бы группу Томского, однако Громов вдруг бросился им наперерез.
– Нон ултра аудеас серпенс каллидисиме десипере! Нон ултра…
Данила упал. Подножку ему ловко и очень вовремя подставил Макс.
– Нон ултра, – захныкал Данила, протягивая руки к уходящим чудикам. – Каллидисиме…
Макс отобрал у него «калаш», помог подняться и, толкая в спину, погнал перед собой.
Тайницкий сад мог соперничать по высоте кустарников и выросших без помощи человека деревьев с хорошим лесом. Тропинки с трудом угадывались из-за проросшей в щелях между плитками травы.
Но вскоре чаща неожиданно расступилась, и все увидели фонтан. Опутанный стеблями ползучих растений бронзовый павлин словно пытался вырваться из пут.
Томский положил Леху на землю, а сам сел на парапет фонтана, чтобы передохнуть. Громов присел рядом.
– Счастья вольная птица. Говорили, если положить монету под раковину, на которой стоит эта птица, потереть лежащую возле нее ветку и загадать желание, оно обязательно сбудется. У вас есть заветное желание, Томский?
– Есть. Выбраться отсюда. Только вот монетки у меня нет.
– Монетки…
Данила вдруг вскочил, сорвал противогаз, уперся руками в парапет. Его стошнило прямо в фонтан бурой жижей. Отплевываясь и отфыркиваясь, он быстро заговорил:
– Желания. Желания. Они сбудутся… Все. Мое, по крайней мере, точно…