Он как-то быстро оказался рядом, прижал к себе и сдавлено зашептал в волосы, вздрагивая то ли от волнения, то ли от возбуждения: – Иди сюда, – разворачивал к себе, – ну, не краснела бы… с ума сойти …
Потом мы долго вызывали такси, ждали, нервничали, что не пошли на метро. Но пройти даже сто метров по такой круговерти… занесло бы, превратило в два ходячих сугроба. Потом оттаяли бы, вымокли. Я перестала дергаться только в поезде – явно ведь проводятся мероприятия по борьбе со снегом, должны работать снегоочистители, а дальше по курсу следования везде леса, там пути заносит не так сильно.
Подходили к дому в тишине и по глубокому снегу. Уже возле самого дома Виктор провалился в сугроб, ругнулся и растерянно посмотрел на меня, а я засмеялась:
– Полные ботинки?
– Давно уже. По колени сырой, а тут канавка, что ли? И руки мокрые – полные перчатки. Высушусь… ничего.
Перед тем, как войти в дом, стукнула в то окно, где светилось, чтобы опять не испугать маму. На крыльце мы смели веником снег с обуви и одежды, потопали еще в прихожей, чтобы не нанести…
Вошли, и я быстро прикрыла за собой дверь, чтобы не тянуло холодом, включила свет. В распахнутых комнатных дверях стояла мама и смотрела на Усольцева. А он на нее.
– И у вас тоже, Тамара Платоновна, я прошу прощения, – напряженно прозвучал его голос.
– Заходите, – кивнула она, пристально взглянув на насторожившуюся меня: – Прохладно тут.
В комнате я поискала взглядом и спросила:
– А где же Гриша?
– Набегался и уснул. Мы почти весь день были на улице – лепили снеговика. Здесь метель часов в десять стихла. Вас сейчас кормить?
– Нет, мам, мы поели перед самым выходом, – нетерпеливо отчиталась я, – дай, пожалуйста, мужские носки, и можно мы посмотрим Гришу?
– Посмотрите… – перевела она взгляд на Усольцева и тот кивнул.
– В моей комнате… только не разбудите.
Помыв руки и немного согревшись, мы поднялись наверх. Мамина кровать стояла ровно посреди комнаты. Так что, постояв немного возле нее, мы присели около мальчика с разных сторон. Смотрели молча, стараясь даже дышать тихо, а потом я протянула руку и осторожно поправила светлую прядку, что упала ему на лоб. Он шевельнулся и прошептал, не просыпаясь:
– Ма-а…
Я отдернула руку и замерла, чувствуя, как резко сдавило в груди, а в глаза поплыли слезы. Сжала рукой горло и подхватилась, испугавшись, что разбужу мальчика, всхлипнув или шмыгнув носом. Усольцев кивнул на выход. Мы вышли за дверь, и он обнял меня. Постояли так, пережидая, пока я успокоюсь.
– Да-а… Решаемся, родная? – спросил вдруг.
– Ты же не узнал его… как хотел. Не познакомился даже, – изумилась я.
– Познакомлюсь. А тебя уже захватило без возврата – понятно же. Значит, так положено. Справимся.
На Светиных похоронах я увидела Юру Михальчика, который был отмечен в ее телефоне, как «сыщик». Кроме нас, там было еще много народа – с работы, соседи, те одноклассники, что проживали в Новой Рузе, священник, который приехал на кладбище даже после отпевания в церкви… Перенервничавший и переволновавшийся Тема (иначе я не смогла объяснить себе его вопрос), тихо спросил его:
– Света… могла быть ангелом среди людей?
– Нет, все мы люди… – серьезно ответил пожилой батюшка, – смерть ей дали легкую – понять не успела. Но вы обязательно молитесь за нее. И я помолюсь. Возьмите… возьмите… – раздавал он желающим листы с нужной молитвой, – каждый этот день… всем миром…
Многие спрашивали про Гришу, и я объясняла, что он сейчас в порядке и с моей мамой. И что мы сделаем все, что положено для него – как нужно.
В кафе «Березка», где Артем заказал поминальный обед, мы не остались – ничего в горло не лезло. Посидели чуть и собрались домой, и они с Юрой вместе с нами. Артем вел машину и всю дорогу молчал, посматривая на нас с Виктором. До этого они только разговаривали по телефону, а теперь познакомились по-настоящему.
Возле дома мы познакомились, наконец, и с Гришей – румяным от мороза и веселым. Мама передала его нам, а сама пошла доить Тасю. Потом собиралась кормить нас, пригласив и Артема с Юрой.
Когда я наклонилась отряхнуть от снега Гришкину одежду, он спросил тихим шепотом:
– Ты плакала? Много, да?
– Плакала, – виновато призналась я, только сейчас вспомнив, что глаза у меня опухшие и красные.
– Ты замерзла, – сделал вывод ребенок и, повернувшись к мужчинам, тихо, но весомо заявил: – Пошли мы домой – Зоя замерзла. До слезок.
Все проходило как-то просто и обыденно – и решение пришло, будто само собой, и общаться с Гришей получалось легко и без напряга. И Юра, который «сыщик», оказался полицейским и присоветовал нам хорошего юриста. И мама молчаливо одобрила – будто так и надо было. А Артем все больше молчал, и только когда уходил, отозвал меня поговорить. Помолчал, глядя в сторону…
– Помнишь, я говорил тебе – задумал, что у нас с тобой все будет похоже? Видно, что вы с Виктором уже вместе. Ты же решила в тот день? Когда Светы не стало, – трудно говорил он. Что там было за опознание? Я могла только догадываться. И все равно, что он врач… А Тема глубоко вдохнул и продолжил:
– У Зоэ на базе института сейчас симпозиум… она не ожидала моего приезда и остановилась в нашей квартире, и мы с ней поговорили. Меня туда тянуло, Зоя, ты помнишь? Вот просто нужно было и все тут!
– Вы поговорили… – напомнила я ему.
– Был у нее… мужик. Еще до того, как я решился появиться. Так получилось... и она решила оставить ребенка даже когда уже поняла, что они не пара – возраст уже и ждать непонятно чего не имело смысла. А теперь слушай, – блеснули его глаза, – вы миритесь в этот день и у вас Гриша. Я в этот день говорю с Зоэ и… у нас точно есть шанс. Теперь я понимаю это – после того, как вы решили с Гришей. Я хочу, значит – смогу. И вы – тоже. Но лучше бы она жила! Да, Зоя?
– Лучше бы жила, это точно, – согласилась я, вытирая слезы.
– Но тогда все было бы иначе… или позже, или… вообще никак. Я в мистику не верю и поп сказал… Но Светка точно была, как ангел – ничего никогда за ней такого... Вот только ребенок не вписывается, но это ее осознанное решение – с горя. И я почему-то уверен, что и там зла не было. И не с женатым она – точно. Гриша – Александрович?
– И она, и мама ее. Отчество красивое – по бабке.
– Да… я не верующий, хоть и крещеный. А за нее молиться буду – как положено, по этому листочку.
– И я тоже, Тема, – пообещала я.
– Да. Похороны за ваш счет, а памятник или крест… крепкий, дубовый, я сам по весне ставлю. И маме ее тоже.
– Хорошо, Тема, как скажешь. Ты оставайся ночевать у нас. Выпей сейчас рюмочку и ложись – тут есть где.
– А давай… – устало согласился он. И остался.
Обнимаясь ночью с Усольцевым, мы тихо бубнили в темноте:
– Я, Зоя, в это не верю. Хотя все и правда выглядит странно. Не помню его тогда – в юности, даже случая этого не помню, нашего с ним разговора… Но сейчас совпадение и не совпадение совсем, а наше с тобой решение. И его – тоже. Если это что-то для него значит, то пускай – каждый ищет помощь, где может.
– Завтра – в опеку… потом Юрин юрист…
– Будем собирать, и отсылать ему нужные документы…
– Через месяц у меня отпуск, в мае – контракт…
– Разрешат пока Гришу оставить с мамой? Я буду ездить каждый выходной. Не могу подвести людей. Потом уволюсь.
– Зачем? – удивился Виктор, – не нужно. Наши мальчишки ходили в садик, и он тоже пойдет. Выберем самый путевый, если нужно будет – частный. Человек должен расти в социуме.
– Начнет болеть, могут обижать, – жалела я.
– Прекрати, – шептал мне на ухо Усольцев, – это иммунитет, это характер и опыт. Не дам делать из него бабу. Наши и дрались и болели.
– Ты учил их… это ужасно.
– Не бить, а защищаться – не путай. У Гриши есть характер, как он скомандовал – пошли в дом, Зоя замерзла, а? – восхищался Усольцев, – и говорит для своего возраста просто отлично.
– Бабушка когда-то была учительницей младших классов.
– А мама?
– А сейчас поступить на бюджет почти нереально… Она бы училась. Но Света талантище… я покажу завтра – еще сохранилось. Ох, Витя...
Мы проговорили почти до утра. И эта ночь в обнимку – планы шепотом, обсуждение сложностей и путей их решения, сближала больше, чем самый жаркий секс и наши признания в любви. Мы опять были одна семья – с заботами и ответственностью, и даже хм-м… со своеобразной гарантией. Все крепче прижимая меня к себе, Усольцев шептал:
– Если ты сомневаешься… боишься, что опять что-то такое… и ты останешься одна с ребенком... других женщин просто нет, Зоя. Для меня их нет.
– И как это понять, Усольцев – ты вдруг ослеп или тепло в паху отменяется? – горько хмыкнула я.
– Понять, как факт, – спокойно отвечал он, – это мои ощущения. И все меня устраивает.
***
– Я представляла себе не совсем так, – с легким разочарованием отметила Лиля, окинув взглядом опустевшее помещение Клуба. Уже выключены были телевизионные панели, и не плескалось больше за фальш-окнами Карибское море. Исчезал запах сигар, вытесненный морозным воздухом из форточек, открытых для проветривания. Двое кухонных рабочих быстро убирали со столов.
– Зоя сразу озвучила концепцию джентльменского мужского клуба по интересам, – хохотнул довольный вечером Савойский, – а ты хотела ресторан, Лиля – с цыганскими… кубинскими плясками и потными репетициями онлайн. Я потому и держал тебя на расстоянии. Невозможно обсуждать дела и полноценно отдыхать, если рядом прыгают и пыхтят чужие бабы, еще и претендующие на внимание – это нереально! Но вот что я тебе скажу – вторая половина этажа твоя – женская. И делайте там, что хотите.
– Можно будет приглашать мужчин к себе и наоборот. Устраивать приемы, – предложила я.
– А еще членские взносы будут платить и муж и жена, – хохотал Савойский.
Лиля задумалась, накручивая на палец локон… улыбнулась.
– Зоя, так вы на их стороне? Вот не ожидала.