Я сотни раз прокручивал в голове дело об электронной почте Клинтон. Кроме ошибок в том, как я преподнёс себя во время публичного заявления перед телекамерами 5 июля, я убеждён, что если бы снова мог всё это сделать, я бы всё сделал точно так же, учитывая свою роль и то, что я знал в то время. Но ещё я думаю, что здравомыслящие люди вполне могли всё сделать по-другому.
К примеру, если бы я был демократом, служившим в предыдущих демократических администрациях, не уверен, что отстраниться от генерального прокурора для заявления 5 июля было бы целесообразным выбором. Если бы у меня была демократическая родословная, меня бы обрисовали как конфликтующего партийца, и я бы не смог достоверно отстраниться от политического руководства Минюста, чтобы независимо представить учреждение. Конечно, даже директор ФБР с демократической родословной, не сделавший бы отдельного заявления, в конце октября оказался бы перед тем же самым выбором, сказать или утаить, потому что он или она в той или иной мере проинформировали бы Конгресс, что расследование было закончено в июле.
Если бы я не служил так долго в Министерстве юстиции и не возглавлял организацию при администрации Буша, не знаю, чувствовал бы я необходимость защищать больше, чем ФБР. Я также не знаю, хватило бы у меня смелости отстраниться от генерального прокурора, если бы я не видел отрицательную сторону перекладывания — в вопросе пыток — в свои последние дни в качестве заместителя генерального прокурора в 2005 году. Мой опыт публичных выступлений также сделал возможным организовать пресс-конференцию в прямом эфире. Другой директор, с иным опытом за плечами, мог бы переложить всё на Минюст, предоставив этому учреждению разбираться со своими проблемами.
Другой директор ФБР мог бы в конце июня, после посещения Биллом Клинтоном самолёта генерального прокурора, запросить назначение специального прокурора. Я по-прежнему считаю, что это было бы нечестным по отношению к Хиллари Клинтон, но могу представить, что другой директор скорее поступил бы таким образом, чем попытался защитить институты таким образом, как это сделал я.
Другой человек мог бы решить подождать, чтобы посмотреть, что смогут найти следователи, как только получат ордер на обыск электронной почты Клинтон на компьютере Энтони Винера. Это было слишком ненадёжно, так как «Полугодовая команда» говорила, что не было способа завершить просмотр до выборов, но я могу представить, что другой директор решил бы слегка рискнуть, тайно проведя расследование за неделю до выборов. Это, конечно, после наших неловких обнимашек, входит в намерения Лоретты Линч. Если бы я не сказал чего-нибудь, какой была перспектива утечки на той неделе? Довольно высокой. Хотя «Полугодовая команда» на протяжении года расследования и зарекомендовала себя стойкой к утечкам, люди в отделе уголовных расследований ФБР в Нью-Йорке знали, что происходит что-то, имеющее отношение к Хиллари Клинтон, а ордер на обыск являлся серьёзным шагом. Круг теперь был шире, чем раньше, и включал в себя Нью-Йорк, где в предыдущие месяцы у нас уже были утечки, связанные с Клинтон. Утаивание нового расследования и последующая утечка прямо перед выборами могли оказаться ещё хуже, если можно представить себе что-то хуже. Но здравомыслящий человек мог бы так поступить.
Ещё я сотни раз спрашивал себя, следовало ли мне более оперативно принять меры, услышав что-то о лэптопе Винера где-то в начале октября. Но до 27 октября я не понимал, что это значит. Я занимался другими делами и проблемами и полагал, что если это важно, то команда доведёт это до меня. Если бы мне сказали об этом раньше, уверен, что я отреагировал бы так же, как 27 октября — нам нужно немедленно отправляться за теми электронными письмами. Следовало или могли бы мне сказать детали раньше 27 октября — это вопрос, на который я не могу ответить.
Для ФБР президентские выборы 2016 года были как никакие другие, и даже зная то, что я знаю сейчас, я бы не поступил по-другому, но могу представить на моём месте хороших и принципиальных людей, принимающих другие решения в отношении каких-то вещей. Я думаю, что другие решения привели бы к большему ущербу для институтов правосудия нашей страны, но не уверен в этом. Молюсь, чтобы ни одному будущему директору ФБР не пришлось выяснять это.
* * *
В конце ноября, после выборов, я был в Овальном кабинете на совещании по национальной безопасности с президентом и другими старшими руководителями. У меня всё ещё было то ощущение из «Шестого чувства», особенно в окружении людей, скорее всего думавших, что они продолжат свой срок в Белом доме при новом президенте-демократе. Но Президент Обама не входил в их число. Он как всегда поприветствовал меня, и был профессионален и доброжелателен.
Выдающийся эксперт языка тела, каковым он являлся, возможно Президент Обама почувствовал, что я ощущал себя не в своей тарелке, а возможно он просто почувствовал, что по целому ряду причин было важно мне что-нибудь сказать. Когда совещание закончилось, он попросил меня остаться. Я сел на диван, спиной к дедушкиным часам. Он сел в своё обычное кресло, спиной к камину. Фотограф Белого дома Пит Соуза задержался, чтобы запечатлеть этот момент, но президент выставил его за дверь. Спустя несколько секунд, остались лишь мы вдвоём.
Затем Президент Обама наклонился вперёд, опершись предплечьями о колени. Он начал с длинного вступления, пояснив, что не собирался говорить со мной о каком-либо конкретном деле или конкретном расследовании.
— Я просто хочу Вам кое-что сказать, — сказал он.
Я знал, как сильно Обама хотел, чтобы Хиллари Клинтон выиграла Белый дом. Он неустанно агитировал за неё и, по некоторым оценкам, усерднее за неё, чем любой другой президент за своего желанного преемника. Я знал, что он тяжело воспринял поражение, как и весь персонал Белого дома. Но я уважал Президента Обаму и был очень открыт ко всему, что он собирался сказать.
— Я выбрал Вас на пост директора ФБР благодаря Вашей честности и Вашим способностям, — сказал он. Затем он добавил кое-что, показавшееся мне поразительным. — Я хочу, чтобы Вы знали, что за прошедший год не случилось ничего — ничего — что бы изменило мою точку зрения.
Он не говорил, что согласен с моими решениями. Он не говорил об этих решениях. Он говорил, что понимает, откуда они исходят. Боже, это были те слова, которые мне нужно было услышать.
Я ощутил волну эмоций, практически на грани слёз. Президент Обама на подобного рода встречах не был внешне эмоциональным человеком, но всё же я заговорил с ним в необычно эмоциональных выражениях.
— Это много для меня значит, господин Президент. Я ненавижу последний год. Последнее, чего мы хотели, это оказаться вовлечёнными в выборы. Я просто стараюсь поступать правильно.
— Знаю, знаю, — ответил он.
Я сделал паузу, а затем решил кое-что добавить. Возможно, это было то, что, я полагал, чувствовала значительная часть страны.
— Господин Президент, жена убьёт меня, если я не воспользуюсь возможностью поблагодарить Вас и сказать Вам, как сильно мне будет Вас не хватать.
Хотя я не поддерживал Президента Обаму, когда он баллотировался, я проникся глубоким уважением к нему, как к руководителю и человеку, и лишь в тот момент я ощутил всю тяжесть его предстоящего ухода, и что это будет значить.
Не в силах сдержаться, я добавил: «Я страшусь следующих четырёх лет, но с другой стороны чувствую, что обязан теперь остаться».
Он ничего не сказал на это. Не было ни намёка на то, что он думает о новом президенте или будущем страны, хотя, несомненно, он многое бы мог сказать в обоих отношениях. Вместо этого, он похлопал меня по руке, затем мы встали и пожали руки, и я покинул Овальный кабинет. Вскоре в том же самом кабинете появится новый и совершенно иной обитатель.
Глава 12БАШНЯ ТРАМПА
И так как поиск истины — это то, о чём мы все говорим… возможность — даже ощущение — того, что этот поиск может быть дискредитирован, глубоко беспокоит нас, как и раньше, как и должна.
Небольшая кавалькада полностью бронированных внедорожников — с директорами национальной службы разведки, Центрального Разведывательного Управления, Агентства Национальной Безопасности и Федерального Бюро Расследований — направлялась к высокой сияющей золотом башне в центре Манхэттена. Было 6 января 2017 года, две недели до Дня инаугурации, и мы все прилетели тем утром. Полиция Нью-Йорка провела наши автомобили через баррикаду в переулок между Мэдисон и Пятой авеню Манхэттена. Мы двинулись группой в окружении нашей охраны, и вошли через боковой вход в жилую зону Башни Трампа.
Пресса в своей зоне ожидания на Пятой авеню не видела нашего приезда, как и протестующие в своих собственных зонах ожидания неподалёку. Тем не менее, это была ещё та сцена в сравнительно тихом холле жилой зоны Башни Трампа. Мы были толпой на два лифта руководителей и охранников. Из одного лифта вышла направлявшаяся на прогулку с крошечной собачкой дама. Она со своей собачкой, обе одетые в дорогие куртки для защиты от холодного дня на Пятой авеню, прошли сквозь нашу плотную группу тёмных костюмов и вооружённых людей. Руководители спецслужб, с запертыми чемоданчиками с нашими национальными секретами в руках, вежливо бормотали: «Извините».
После всех картинок в прямом эфире входящих и идущих по позолоченному холлу Пятой авеню, словно в каком-то реалити-шоу, претендентов на должности и высокопоставленных лиц, руководители крупнейших спецслужб нашей страны тайком пробирались внутрь, чтобы встретиться с избранным президентом. Мы пробирались, чтобы рассказать ему о том, что сделала Россия для того, чтобы постараться помочь ему избраться.
Это должно было быть третье и заключительное информационное совещание руководства разведывательного сообщества — называемого внутри правительства РС — чтобы рассказать о секретных выводах оценки разведывательным сообществом (ОРС) действий России во время президентских выборов. По указанию Президента Обамы аналитики из ЦРУ, АНБ и ФБР координируемые старшими аналитиками из ОДНР — Офиса Директора Национальной Разведки — потратили месяц, собирая воедино все источники информации, чтобы дать правительственным должностным лицам, наряду с новой администрацией Трампа, полную картину уровня российского вмешательства в президентскую кампанию 2016 года. Для открытой публикации была подготовлена размытая несекретная версия ОРС. Но это был мясистый материал. Речь шла о том, чтобы поделиться самой чувствительной информацией, включая источники и методы