— откуда точно мы знали то, что знали — подробно разъясняя, почему мы достигли необычного состояния общего мнения с высокой степенью уверенности, что Россия активно вмешалась в американские президентские выборы.
Четыре агентства объединились в оценке, которая одновременно была ошеломляющей и простой: российский президент Владимир Путин организовал серьёзные усилия по влиянию на президентские выборы 2016 года. Эти усилия, исходившие из кибер-активности, социальных сетей и российских государственных СМИ, имели множество целей: подорвать общественное доверие к американскому демократическому процессу, опорочить Хиллари Клинтон и причинить ущерб её шансам на избрание и потенциальному президентству, и помочь избраться Дональду Трампу.
Наш первый брифинг по оценке состоялся днём ранее, 5 января 2017 года, с должностными лицами Овального кабинета. Джим Клеппер, директор национальной разведки, изложил проделанную работу, сделанные выводы и основания для этих выводов перед Президентом Обамой, вице-президентом Байденом и их старшими помощниками. Президент задал множество вопросов, как и вице-президент.
В такие моменты как эти, я подчас ловил проблеск тёплых, братских, а иногда и несносных взаимоотношений между Бараком Обамой и Джо Байденом, двумя очень разными личностями. Обычно картина бывала такой: Президент Обама проводит серию обменов мнениями, очень чётко и ясно направляя разговор в русло «А». Затем в некий момент Байден встревает с вопросом: «Господин Президент, могу я кое-что спросить?». Обама вежливо соглашается, но что-то в выражении его лица подсказывает, что он прекрасно знает, что следующие пять-десять минут мы все будем двигаться в направлении «Я». Выслушав и вежливо обождав, Президент Обама затем обратно возвращает разговор в русло.
В данном случае мы не отвлекались. После продолжительного обсуждения разведывательной оценки президент спросил о плане на следующие брифинги. Директор Клеппер пояснил, что на следующее утро мы должны были встретиться с «Бандой восьми»[35] — допущенными к разведывательным материалам высокопоставленными должностными лицами Конгресса, демократами и республиканцами — а затем немедленно отправиться в Нью-Йорк, чтобы проинформировать избранного президента и его старших сотрудников.
Клеппер пояснил Обаме, что был необычный вопрос, который требовалось довести до сведения господина Трампа: дополнительный материал — которые станут называть «досье Стила» — содержащий различные утверждения в отношении Трампа. Этот материал был собран считавшимся надёжным частным лицом, бывшим офицером союзной разведки, но не был полностью проверен. Материал содержал некоторые дикие вещи. Среди них были неподтверждённые утверждения, что избранный президент принимал участие в необычных действиях сексуального характера с проститутками в России во время поездки в Москву в 2013 году, действиях, в какой-то момент заключавшихся в том, что проститутки мочились на кровать в президентском номере отеля Ритц-Карлтон, в котором во время визита туда останавливался Обама. Другое утверждение заключалось в том, что эти действия были записаны российской разведкой с целью возможного шантажа избранного президента. Директор Клеппер пояснил, что мы считаем, что СМИ собираются сообщить о данном материале, и поэтому мы пришли к выводу, что для разведывательного сообщества было важно предупредить нового президента.
Казалось, всё это не вызвало никакой реакции Обамы — по крайней мере, с нами он ей не поделился. Ровным голосом он спросил: «Какой план этого брифинга?»
Бросив на меня кратчайший косой взгляд, Клеппер набрал воздуха и сказал: «Мы решили, что директор Коми после завершения общего брифинга ОРС один на один встретится с избранным президентом, чтобы сообщить ему об этом материале».
Президент не сказал ни слова. Вместо этого он повернул голову влево и посмотрел прямо на меня. Он подчёркнуто приподнял и опустил брови, а затем отвернулся. Полагаю, вы могли бы прочесть в этом молчаливом выражении всё, что захотите, но, по-моему, его взмах бровями Граучо Маркса[36] одновременно отражал тонкий юмор и выражение озабоченности. Он практически говорил мне: «Удачи в этом». Я начал ощущать ком в животе.
Когда совещание закончилось, мой взгляд упал на вазу с яблоками на кофейном столике Овального кабинета. Так как президент и миссис Обама были ярыми сторонниками здорового образа жизни — Первая леди организовывала кампанию в школах по замене мусорной еды на овощи и фрукты — яблоки годами были атрибутом Овального кабинета. Я не вполне был уверен, что они съедобны, но однажды видел, как руководитель аппарата Денис Макдоноу взял два за раз. Несомненно, он не стал бы есть пластиковые муляжи фруктов. Моя младшая дочь давным-давно попросила меня принести ей президентское яблоко, а это, несомненно, был последний раз, когда в Овальном кабинете вместе окажемся я и яблоко. Теперь или никогда. Стащить яблоко по завершении встречи по поводу российского вмешательства? Так пошло. Но отцовский долг перевесил пошлость. Я прихватил яблоко. Никто меня не остановил. В машине я сфотографировал его и отправил фотографию своей дочери, привезя продукт тем вечером. Она дала мне попробовать кусочек. Не пластик.
* * *
Позже в тот день мне позвонил министр национальной безопасности Джей Джонсон, являвшийся моим другом со времён, когда мы вместе были федеральными прокурорами на Манхэттене в 1980-х. Он тем утром был на брифинге в Белом доме. Я понятия не имею, звонил ли он мне по просьбе Президента Обамы, и обсуждали ли они эту тему вдвоём, но он озвучил то, как я воспринял взмах бровями в Овальном кабинете.
— Джим, меня беспокоит этот план, чтобы ты неофициально проинформировал избранного президента, — сказал он.
— Меня тоже, — ответил я.
— Ты когда-нибудь встречался с Дональдом Трампом? — спросил он.
— Нет.
— Джим, пожалуйста, будь осторожен. Будь очень осторожен. Всё может пойти не очень хорошо.
Я поблагодарил Джея за заботу и за звонок. Это не заставляло меня чувствовать себя лучше.
Тем не менее, я не видел выхода. ФБР было известно об этом материале. Двое сенаторов Соединённых Штатов по отдельности связались со мной, чтобы предупредить о его существовании и о том факте, что у многих в Вашингтоне оно либо есть, либо они знали о нём. CNN проинформировали пресс-службу ФБР, что собираются им воспользоваться сразу же на следующий день. Правда это или нет, важный элемент обезвреживания любых попыток принуждения официального должностного лица — это рассказать данному должностному лицу, что могут сделать или сказать враги. ФБР называет это «оборонительным брифингом».
Как, чёрт возьми, можно было проинформировать человека о российских усилиях, и не рассказать о данном документе? Но это было настолько непристойно и постыдно, что не было смысла говорить ему об этом при группе, особенно при группе под руководством назначенцев Обамы, уходящих в отставку в тот момент, когда Трамп стал президентом. Я оставался директором ФБР, мы знали эту информацию, и этому человеку нужно было всё рассказать. Было абсолютно логично, чтобы это сделал я. План был разумным, если это слово применимо в контексте разговора с новым президентом о проститутках в Москве. И всё же, этот план вызывал у меня глубокий дискомфорт.
Дискомфорт вызывало не только это: давным-давно я понял, что люди склонны полагать, что вы действуете и думаете так же, как они бы в схожей ситуации. Они проецируют своё мировоззрение на вас, даже если вы смотрите на мир совершенно по-другому. Существовал реальный шанс, что Дональд Трамп, политик и жёсткий торговец, решит, что я машу у него перед носом этой темой с проститутками, чтобы прижать его, получить рычаг. Он вполне мог предположить, что я вытаскивал Дж. Эдгара Гувера, потому что Гувер именно так поступил бы на моём месте. Взмах бровей не вполне отражал ситуацию; на самом деле это был полный отстой.
Та часть про «вытаскивал Дж. Эдгара Гувера» заставила меня стремиться иметь в сумке какой-нибудь инструмент, чтобы успокоить нового президента. Мне нужно было быть готовым сказать что-то, если это в принципе возможно, что снизило бы накал. После обстоятельного обсуждения со своей командой я решил, что мог бы заверить избранного президента, что ФБР в настоящий момент не проводит в отношении него расследования. Это было буквально правдой. У нас не было открытого на него контрразведывательного дела. До тех пор, пока русские не попытаются каким-либо образом воздействовать на него, нас в самом деле не волновало, забавлялся ли он в Москве с проститутками.
Главный юрисконсульт ФБР Джим Бейкер энергично спорил, что такое заверение, пусть и являвшееся правдой, может быть ошибочно узким: другое поведение избранного президента было, или наверняка станет, объектом тщательного расследования, не координировалась ли его кампания с Россией. Также выражалась озабоченность по поводу того, что ФБР впоследствии может оказаться обязанным сообщить Президенту Трампу, если мы откроем в отношении него расследование. Я видел логику этой позиции, но ещё я видел большую опасность, что известный своей импульсивностью новый президент развяжет войну с ФБР. А я был полон решимости соответственно сделать всё, что мог, чтобы успешно работать с новым президентом. Так что я отверг чуткий совет Джима Бейкера, и отправился в Башню Трампа с «мы не расследуем вас» в заднем кармане. Снова мы оказались в беспрецедентной ситуации.
К началу 2017 года, после всех дебатов вокруг дела Клинтон, я стал относительно узнаваемым публичным лицом. Даже если я хотел скрыться из поля зрения, мой рост делал это ещё сложнее. Было понятно, что какое-то число республиканцев разделяли точку зрения Хиллари Клинтон, что я повлиял на результаты выборов в пользу Трампа. Насколько сторонники Клинтон ощущали гнев — а в некоторых случаях даже ненависть — ко мне, в Мире Трампа я был чем-то вроде знаменитости. Отчего моё прибытие в Башню Трампа становилось очень неловким. Я не хотел, чтобы на меня смотрели иначе, чем на других делающих свою работу руководителей спецслужб.