С.В.), в квартире членов, а также в квартире его семейства; 4) производство дознания в течение нескольких дней, из которого приходилось даже прерывать заседание комитета; 5) факт выпуска на свободу Следственной комиссией арестованного казначея Чешкова; 6) внезапный обыск с оцеплением здания Хозяйственного комитета в квартире товарища Поплавского, арест последнего, а также служащего комитета Рябова, что страшно отразилось не только на самой работе, но и авторитете руководящего органа; 7) освобождение товарища Поплавского после 5-дневного заключения в Петрограде без предъявления ему определенного обвинения, причем член коллегии не мог увидеть совершенно председателя Следственной комиссии товарища Урицкого». Кроме того, среди сотрудников Архозкома ходили «упорные слухи… о новых арестах, кои могут быть произведены среди служащих». Коллегия Архозкома обсудила действия ПЧК и решила просить Наркомвоен принять «в самом экстренном порядке меры» в отношении комиссии, так как продолжать работу в условиях травли было «совершенно невозможно». Сам Лазимир настаивал на выяснении дела в 24-часовой срок[466]. Председатель Петроградского ЧК Моисей Урицкий был сторонником упразднения ПЧК, в этом его горячо поддерживали П.П. Прошьян – один из членов левоэсеровского ЦК, вошедший в состав петроградского правительства в конце апреля 1918 года[467]. Однако до М.С. Урицкого Лазимиру дойти не удалось, Прошьян только получил новое назначение и вряд ли мог помочь, а Л.Д. Троцкий заступаться за него не стал. Более того – в это же время левого эсера «прижали» и в военном ведомстве. У Лазимира появились веские причины встать в оппозицию Троцкому и его команде в военном ведомстве. 30 мая Павел Евгеньевич докладывал Троцкому, что возглавляемый последним Высший военный совет при составлении мобилизационных планов и оперативных заданий совершенно не учитывает состояние военного снабжения и обеспечения армии продовольствием и, по сути, упорно игнорирует Архозком, а Военно-хозяйственный совет (который курировала «правая рука» Троцкого – Эфраим Склянский) не только не содействует Архозкому, но часто тормозит его работу. Военно-хозяйственный совет, заявил Лазимир, «будучи оторван от высших руководящих органов, принужден выполнять возлагаемые на него задания с величайшим затруднением, руководствуясь случайными сведениями, в связи с концентрацией и передвижением армии». Лазимир настаивал на «персональном пересмотре членов и служащих» ВХС – т. е. выражал открытое недовольство Склянским – «Лазарем Карно» русской революции (выражение Л.Д. Троцкого). Лазимир, что было свойственно и большинству его «соратников» – членов коллегии Наркомвоена, не воспринимал и военного руководителя Высшего военного совета – генерал-майора М.Д. Бонч-Бруевича, подвергая сомнению его квалификацию и желание работать[468]. Окончательное преследование Архозкома, вероятно, закончилось уже в Москве 20 июня – реорганизацией Архозкома в Главное военно-хозяйственное управление (ГВХУ)[469]. Лазимир назначил военным комиссаром ГВХУ большевика А.А. Юркина, но остался на данном этапе куратором центрального аппарата снабжения армии[470].
К 1 июля было создано Центральное управление по снабжению армии (ЦУС). Во главе его встал Совет ЦУС (неформальное название – Центральный совет снабжений) в составе двух членов коллегии Наркомвоена – Лазимира и Э.М. Склянского и Главного начальника снабжений генерала от артиллерии А.А. Маниковского (последний, как военный специалист, занимался «технически хозяйственной работой по снабжениям армии»)[471]. Лазимир и Маниковский немедленно занялись выяснением взаимоотношений: у левого эсера закипала «классовая ненависть» к организатору контрреволюционного саботажа в Военном министерстве и несостоявшемуся военному диктатору[472], а Маниковский не очень-то скрывал свое презрение к красным комиссарам (наверняка, сказывалась и разница в возрасте: 27-летний комиссар должен был следить за работой 53-летнего специалиста). В тот же день Лазимир вызвал к себе начальника канцелярии ЦУС и ближайшего сотрудника Маниковского Н.Г. Мальчиковского и «в самой грубой, неподдающейся описанию форме изъявил Н.Г. Мальчиковскому свое крайнее недовольство» по поводу неисполнения одного из своих предписаний. Объяснение Мальчиковского: указанное предписание не было получено – Лазимира не удовлетворило. Аудиенция закончилась поручением Н.Г. Мальчиковскому передать «этому Маниковскому» категорическое требование Лазимира неукоснительно исполнять все его приказания[473]. Лазимир не мог понять элементарных принципов аппаратной логики[474] и в каждом случае, когда Маниковский и его сотрудники не исполняли его приказаний (кстати, незаконных, отдавать приказания должен был Маниковский, Лазимир – контролировать их соответствие советской политике), противоречащих решениям вышестоящих инстанций, грозил увольнением с последующим «преданием революционному суду»[475]. Причем Лазимир ополчился не только на руководство ЦУС, но и на руководство подчиненных ему главных довольствующих управлений. 2 июля Маниковский получил ходатайство об ограждении служащих Наркомвоена от незаслуженных замечаний, оскорблений и угроз П.Е. Лазимира от ГВХУ. Примечательно, что докладную записку подписали не только начальник, но и комиссар (!) управления[476]. При этом не было дыма без огня: центральный военный аппарат действительно работал крайне медленно, что было следствием, в том числе и нежелания военных специалистов служить большевистскому режиму. Сам Лазимир со времени эвакуации в Москву своего ведомства буквально разрывался между коллегией Наркомвоена, курируемыми им органами комиссариата и разъездами «по местам расположения довольствующих учреждений и заведений, а также советских частей» (на местах Лазимир занимался сбором сведений и организацией оперативно-мобилизационного отдела по снабжению)[477]. Но активная, самоотверженная работа Лазимира, неоднократно отмеченная современниками[478], не помогла. После так называемого «мятежа» левых эсеров 6–7 июля 1918 года П.Е. Лазимира решили проверить на лояльность к большевикам. Об этом свидетельствуют два документа. Первый из них – рапорт члена коллегии НКВД А.В. Эйдука Л.Д. Троцкому об осмотре портфеля, квартиры и первого рабочего кабинета П.Е. Лазимира (кабинет Лазимира в наркомате, на Лесной, Эйдук не обыскивал)[479]. Второй документ – обращение самого Лазимира к Троцкому, связанное с приказом последнего об обыске квартиры своего «коллеги»[480]. Обращение было написано во время обыска на квартире Лазимира и передано им с Эйдуком наркому по военным делам. Парадоксально: Лазимира обыскивал член той самой коллегии, в которую Лазимир едва не попал в ноябре 1917 года.
Основанием для обыска стало обвинение П.Е. Лазимира его недоброжелателем Э.М. Склянским в неявке на службу «в течение нескольких дней» – как раз после июльских событий[481]. В портфеле Лазимира и у него на квартире заслуживающих внимания вещей Эйдук не обнаружил, а вот в рабочем помещении – нашел два документа: письмо Лазимиру из Петрограда и найденный на столе у наркома список «винтовок и фамилий лиц, коим, по-видимому, эти винтовки были выданы»[482].
Несмотря на то, что оба документа приложили (вместе с обращением П.Е. Лазимира) к рапорту А.В. Эйдука, в деле они не отложились. Из этого следует, что найденные Эйдуком бумаги были, вероятно, возвращены Лазимиру как не имеющие отношения к предъявленному ему обвинению.
Лазимир в своем обращении заверил коллегию Наркомвоен, что «каких-либо действий в интересах наступавших [левых эсеров] не предпринимал»; назвал обвинение [Склянского] в неисполнении служебных обязанностей клеветой[483]. Л.Д. Троцкий подчеркнул на объяснительной записке П.Е. Лазимира заявление о неучастии Лазимира в левоэсеровском мятеже[484]. Заключительная часть документа крайне интересна: «В связи с произведенным осмотром распоряжением Л.Д. Троцкого по месту моего жительства… будут даны подробные объяснения в Народном комиссариате по военным делам 13 сего июля»[485]. На состоявшемся 13 июля заседании коллегии Наркомвоена П.Е. Лазимир осудил действия ЦК ПЛСР. Пользуясь случаем, Лазимир заявил о выходе из коллегии и сложении с себя председательства в Архозкоме[486]. Отставку не приняли, но предложили выступить от имени коллегии Наркомвоена на Всероссийском съезде военных комиссаров (вероятно, хотели публичного покаяния Лазимира). 12 июля Павел Евгеньевич направил члену коллегии и председателю Всероссийского бюро военных комиссаров И.И. Юреневу и в копии Троцкому ответ с отказом «по политическим соображениям» и ввиду несогласия с принципами работы военных комиссаров, не имеющих права вмешиваться в оперативное решение вопросов[487].
Разбирательство по делу Лазимира имело свои последствия: во-первых, куратора ЦУС урезали в правах; во-вторых, у Павла Евгеньевича стали сдавать нервы. 18 июля Лазимир сетовал Л.Д. Троцкому: «Ко мне продолжают поступать текущие доклады, требующие разрешения в безотлагательном порядке. Каждое промедление грозит бедствиями при создавшемся положении. Я лично