Дальнейшая судьба была более благосклонна к старшему брату – Моисею Плотникову. До конца 1920—начала 1921 года он находился преимущественно в Копенгагене в связи с руководством двумя вышеуказанными фирмами, а далее участвовал в попытке создания русского Merchant and Discount Bank в Лондоне (совместно с Московским купеческим банком). Но попытка оказалась неудачной, и по данным П.А. Бурышкина – из-за политических разногласий руководства: группа бывшего премьер-министра Г.Е. Львова считала возможным банковское обслуживание большевиков, а М.С. Плотников и члены правления от Купеческого банка отказывались по общим политическим соображениям[1245]. Тогда же М.С. Плотников обосновался с семьей в Париже, где стал одним из организаторов и деятелей Русского торгово-промышленного и финансового союза[1246]. В 1930 году М.С. Плотников с семьей переехал в Варшаву – новым его предприятием были какие-то две бумажные фабрики (возможно также – в связи с семьей дочери Натальи, в замужестве Scwarecztajn – в датской транскрипции, но явно с польской). Умер М.С. Плотников в 1940 году в оккупированной Варшаве, там же в 1942 году умерла его жена, погибли в апреле 1945 года в Обергенсбурге (Бавария) Георгий Михайлович, Наталья Васильевна, Леля и Миша Плотниковы. Выжившая дочь хлопотала в июле 1946 года о наследстве в Дании, далее собиралась отбыть на постоянное жительство в Италию[1247]. Младший брат, Исаак Плотников, можно сказать, «бежал от приговора» в Красную Армию (согласно учетной карте числился там с 15 июня 1919 г. – т. е. в острый момент мятежа фортов Красная горка и Серая лошадь, подавлением которых руководил Иосиф Сталин). После Гражданской войны (с 1922 г.) И.С. Плотников – преподаватель Военно-политической академии им. Н.Г. Толмачева (основное место работы), Военно-хозяйственной и Военно-медицинской академий; в середине 1920-х – лектор Коммунистического университета им. Г.Е. Зиновьева, сотрудник экономического отделения НИИ при нем, преподаватель политэкономии в ЛГУ, член правления Географо-экономического исследовательского института при его географическом факультете, преподаватель диамата в ЛГПИ и социально-политических наук в Военно-медицинской академии, заведующий экономической секцией научного общества марксистов[1248]. Согласно учетной карточке командно-административного состава Красной Армии середины 1920-х годов – беспартийный. Автор ряда работ по политэкономии и истории экономических учений (наиболее значительная – монография о меркантилизме). Бригадный комиссар, старший руководитель кафедры политэкономии Военно-политической академии им. Н.Г. Толмачева, приговорен 19 декабря 1936 года к ВМН (партийность не указана)…[1249]
Заключение
Ленин, прекрасно зная историю буржуазных революций, страшно боялся военной диктатуры. Сразу после прихода к власти он провел через II Всероссийский съезд Советов, легитимный только для большевиков, назначения в новое правительство таким образом, что все министерства (теперь – народные комиссариаты) возглавлялись одним человеком (наркомом), и лишь во главе единственного ведомства, – коллективное руководство, в котором признанный абсурд, поставил комитет в составе трех человек. Членами этого комитета он назначил людей самых завистливых, политически несамостоятельных и недалеких. С одной целью – максимально ослабить военную верхушку. Генеральская оппозиция в этот период гнездилась в Могилеве (Ставка Верховного главнокомандующего) и Военмине (Петроград). Крыленко героически подавил очаг контрреволюции в Ставке, а пришедший к власти в военном ведомстве заместитель наркома Подвойский даже не смог понять, куда ему ехать: Военное министерство располагалось в Петрограде более по 15 адресам. Результатом стало недовольство членов Совнаркома высшим военным руководством, и персонально Подвойским, уже в ноябре 1917 года. Наиболее активным в критике оказался Лев Троцкий, который уже тогда рвался в военное ведомство, хотя он впоследствии бессовестно врал в своих «воспоминаниях»: встать во главе Наркомвоена его-де уговорили Ленин и Свердлов.
В феврале 1918 года были налицо результаты, достигнутые руководством Наркомвоена и ее лидера Подвойского: реальной армии нет, сколько-нибудь реальной вооруженной силы – тоже нет. Зато на стол основателя и лидера партии большевиков регулярно ложились «докладные записки» высших военных руководителей с жалобами друг на друга. Вероятно, Ленин, если бы мог, собрал бы их всех в СНК, опоздал, приоткрыл дверь и кинул «лимонку». (Но с кем тогда бы остался? С Александром Васильевичем Колчаком? С Антоном Ивановичем Деникиным?) Но тогда следовало заодно перебить половину Совнаркома: фантастический прожект Подвойского по реорганизации аппарата военного управления в составную часть ВСНХ, предвосхитивший идею Совета труда и обороны, как это ни парадоксально, находился в русле общей политики Совнаркома, ряд членов которого после прихода к власти начали от великого ума реализовывать на практике теоретические выкладки Ленина из его работы «Государство и революция». К счастью для Ильича, его коллеги по Совнаркому быстро учились у старых спецов, особенно в результате знакомства с финансовой документацией: как доказала политическая практика, чутье у них было отменное.
В феврале – марте 1918 года в связи с угрозой оккупации Советской России германскими войсками высшее большевистское руководство – В.И. Ленин, Я.М. Свердлов, Л.Д. Троцкий – пересмотрело собственные представления о военной политике и окончательно приняло «новый курс» (выражение М.А. Молодцыгина) – курс на строительство массовой регулярной Красной Армии.
В условиях, когда в феврале к созданию собственных вооруженных формирований приступили левые эсеры, руководство Наркомвоена должно было строить свою – «пробольшевистски настроенную» Красную Армию. Дальнейшее бездействие высшего военного руководства, и прежде всего и.д. наркома Н.И. Подвойского, стало нетерпимо. Однако мнения высших большевистских лидеров о том, кто должен возглавить формирование новой вооруженной силы, разделились. Первый удачный (по замыслу) шаг в этом направлении сделал Я.М. Свердлов, разработавший план создания первого в советской истории военно-политического и оперативно-стратегического центра – Комитета революционной обороны страны. Однако планы Свердлова не были реализованы в полном объеме: созданный в итоге Комитет революционной обороны Петрограда не отвечал задачам, поставленным перед ним председателем Президиума ВЦИК.
3 марта из кадровых военных был создан (по инициативе В.И. Ленина) Высший военный совет, во главе которого была поставлена коллегия из военного специалиста и политических комиссаров правящих партий – большевиков и левых эсеров. Высший военный совет вобрал в себя черты и партийного центра, и профессионального органа из кадровых военных. Совет фактически встал над коллегией Наркомвоена для проведения курса на строительство массовой регулярной Красной Армии. Большинство членов коллегии приняло решение в интересах дела продолжать исполнение своих обязанностей; лидеры коллегии Н.В. Крыленко и Н.И. Подвойский демонстративно подали в отставку и получили ее. Высший военный совет в историографии ошибочно трактовался как оперативно-стратегический орган, на деле же это был непосредственный предшественник Реввоенсовета Республики, отличающийся от РВСР только компетенцией (последняя не выходила за рамки военного ведомства) и соотношением партийных организаторов и военных специалистов. Как ни противился председатель Совнаркома приходу в военное ведомство Троцкого, Ленин все же был вынужден пустить козла в огород: назначил Льва Давидовича наркомом и председателем Высшего военного совета. Но при этом Ленин продолжил гнуть свою линию: обставил одного из «лучших пролетарских вождей» своими сторонниками в Высшем военном совете, поставив перед ними одну-единственную цель – следить за Давидовичем. В параллель Троцкому и его Наркомвоену Ленин образовал Революционный военный совет Восточного фронта, вторым Главкомом назначил Вацетиса – по двум причинам: во-первых, бывший полковник выручил его во время левоэсеровского выступления в июле, во-вторых, в Николаевской академии Генштаба был по успеваемости троечником, латыш, и потому без связей в старом генералитете. К тому же наивный в политике. Словом, подходил полностью.
Обстановка весны 1918 года была удручающей: мало того что после заключения «позорного» мира в Бресте фактически началась интервенция бывших союзников, не унимались и немцы: нарушали демаркационную линию и даже, на всякий случай, готовили переворот под прикрытием Королевской Шведской миссии. Если бы не своевременные донесения остатков петроградской контрразведки, сработавшей преимущественно силами филеров, большевистскому руководству города, а последнего – военному руководителю Высшего военного совета, разведывательно-подрывная деятельность Германии в случае возобновления наступления могло бы иметь катастрофические последствия.
Известно, что в большевистским руководстве были сторонники создания массовой регулярной армии (меньшинство), полупартизанской армии и вооруженных сил «на началах всеобщей социалистической милиции и всеобщего вооружения рабочих и крестьян». Как выясняется из стенограмм заседаний II съезда Партии левых эсеров (апрель 1918 г.), примерно так же раскалывалось левоэсеровское руководство, расписанное в литературе тупыми сторонниками «революционной войны». Более того, становятся понятны протесты левых эсеров против Брестского мира – если выплатим контрибуцию Германии, мы не найдем денег на социализацию земли. Эти «революционные романтики» оказались… прекрасными экономистами. Параллельно пробольшевистской Красной Армии в феврале 1918 года левые эсеры стали создавать собственные вооруженные формирования. В мае Центральный комитет ПЛСР окончательно признал необходимость создания массовой регулярной Красной Армии. Вот тут-то левых эсеров и закопали, ловко выведя из Высшего военного совета единственного представителя левоэсеровского руководства – Прошьяна. Однако в составе подконтрольной теперь Высшему военному совету коллегии Наркомвоена осталась «белая ворона» – бывший председатель бюро Военно-революционного комитета Лазимир. Во время июльских событий он был арестован членом коллегии НКВД Эйдуком. Для решения судьбы Лазимира специально собралась коллегия Наркомвоена. Установила его невиновность, оставила в составе высшего военного руководства: вплоть до расформирования в 1930-х годах Общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев и Всесоюзного общества старых большевиков нормы революционной этики не позволяли разделаться с одним из временных «попутчиков во власти» без достаточных на то оснований. Тем более что Лазимир имел авторитет в среде большевистских комиссаров Центрального управления по снабжению армии и вызывал раздражение у бывшего главы контрреволюции в Военном министерстве генерала Маниковского, что позволяло Троцкому играть по отношению к руководству довольствующего аппарата РККА роль третейского судьи.