Сыновья генералиссимуса
Глава 1Генерал Василий Сталин
Жизнь этого человека полна былей и небылиц. И кончина его окутана плотной завесой тайны.
Впервые мне захотелось прорваться сквозь кольцо мифологем, созданных вокруг его имени, в 1985 году, когда, оказавшись по служебным делам в Казани, увидел небольшой скромный обелиск с поразившей меня надписью: «Единственному от М. Джугашвили».
На мой недоуменный взгляд приятель, показывавший достопримечательности города, утвердительно произнес:
— Сын Сталина. Василий.
На могильном холмике алел цветок. Я подошел поближе и убедился, что он свежий.
— За могилой кто-то ухаживает, — сказал приятель. — Летом цветы меняют ежедневно. Зимой — реже.
— Жена?
— Вряд ли. У него их было несколько, и все браки заканчивались разводами.
Приятель пересказал обывательские слухи, которые циркулировали в Казани вокруг бурной жизни и неожиданной смерти сосланного сюда после почти семилетней тюремной отсидки сына человека, чье имя миллионы людей на всей планете несколько десятилетий подряд произносили со священным трепетом.
Тогда-то и зародилась у меня мысль составить его жизнеописание, попытаться отделить зерна правды от плевел вымысла, непредвзято оценить масштаб личности, о которой говорили то с восхищением (гусар, гуляка, но сердцем добр, помогал всякому), то с осуждением (пьяница, бабник, отцу родному сколько горя принес, не говоря о других).
Однако, несмотря на объявленную гласность, тема по-прежнему оставалась запретной. Люди, хорошо знавшие Василия Сталина, предпочитали держать язык за зубами и спустя тридцать лет после его кончины. Михаил Александрович Морозов, бывший помощник Ворошилова, присутствовавший при беседе своего шефа с только что вышедшим из тюрьмы сыном генералиссимуса и усердно протоколировавший запись их беседы для Президиума ЦК КПСС и лично Хрущева, помнится, остудил мой пыл:
— Не время писать об этом…
Столь же настороженно отнеслись к моим визитам и другие высокопоставленные кремлевские чиновники. Что тут скажешь — школа!
Замысел пришлось временно отложить.
Вернулся я к нему совсем недавно, когда открылся доступ к ранее закрытым архивам. Не одну жаркую неделю лета пришлось провести в прохладе бывших спецхранов Кремля, но поиски стоили потраченного времени и труда — обнаружился целый ворох уникальнейших документов, проливавших свет на события. Невероятно, но появилась возможность заглянуть даже в святая святых — в личный архив самого Сталина.
Наивно было бы полагать, что обнаруженные важные документы лежали в той же последовательности, в которой они излагаются в этой книге. Нет в архивах ни толстой, ни тонкой папки с надписью: «Дело Сталина В. И.» Материалы хранятся в разных фондах, отделах и даже архивах, которые находятся в разных точках Москвы и Подмосковья. Собирать их приходилось буквально по крупицам, и нет уверенности, что обнаружены все. Не исключено, что впереди могут быть не менее потрясающие находки.
Но и собранного материала вполне достаточно, чтобы составить — не по рассказам, как правило, неполным и субъективным — правдивое жизнеописание человека, о котором, кроме досужих вымыслов и легенд, практически ничего не известно.
Выстроив добытые кропотливыми стараниями документы в хронологической последовательности и в очередной раз прочитав их, я подумал: а ведь, кроме них, больше ничего не надо. Блоки — главы. Детство, юность, война, падение с пьедестала после смерти отца. И все языком уникальнейших документов. Вот стержень, каркас, на котором каждый читатель сам волен строить свое видение происходившего, домысливать сюжетные ходы и коллизии, основанные на богатой фактуре, содержащейся в приведенных достоверных источниках.
В чем отличие литературы от истории? Беллетристика, как утверждали еще философы Древней Греции, рассказывает о том, как могло быть, то есть, допускает элемент иллюзии, вымысла. История повествует только о том, как было. И повествует прежде всего с помощью подлинников.
В наше прагматичное время, когда мозг высокообразованного читателя перенасыщен свежайшей информацией, его трудно удивить какими-то новыми открытиями, особенно из области того, как могло быть.
Иное дело, если речь идет о том, как было.
О взаимоотношениях в семье Сталина до последнего времени ничего не было известно. Отсутствие достоверной информации порождало массу слухов, сплетен, домыслов. Просочились они и в печать, которая изображала его тираном, самодуром.
Я внимательно изучил переписку Сталина с женой Надеждой Аллилуевой конца двадцатых — начала тридцатых годов. Супруги обменивались письмами во время отпусков, которые они нередко проводили не вместе. Это единственно заслуживающие доверия источники, по которым можно судить об отношении Сталина к семье и детям.
В первой трети ХХ века телефонные и другие виды связи, кроме почтовой, большого развития не получили, и даже главы государств общались с женами и членами семей посредством писем. Что, впрочем, облегчает задачу историкам и биографам. Интересно, задумываются ли над этим нынешние лидеры? Дочь крупного военачальника, скончавшегося в Москве, призналась мне: у папы ничего не осталось. Никакого архива. Ни черновиков, ни набросков.
Однако вернемся к переписке Сталина с женой. Как и уговаривались, действуем по принципу: меньше комментариев. И все же не удержусь, чтобы не отметить: грубости по отношению к супруге в письмах нет. Не удалось обнаружить и строк, на основании которых можно сделать вывод о тирании в семье. Наоборот, максимум внимания и заботы, нежные обращения, подшучивания над собой. Особенно трогательное отношение к дочери Светлане, наверное, папиной любимице.
О Василии первое упоминание в письме, направленном жене летом 1930 года. Судя по содержанию, Надежда Сергеевна в отъезде, лечится в Карлсбаде. «Татька! — обращается к ней Сталин. — Получил все три письма. Не мог сразу ответить, т. к. был очень занят. Теперь я, наконец, свободен. Съезд кончится 10–12. Буду ждать тебя, как бы ты не опоздала с приездом. Если интересы здоровья требуют, оставайся подольше.
Бываю иногда за городом. Ребята здоровы. Мне не очень нравится учительница. Она все бегает по окрестности дачи и заставляет бегать Ваську и Томика с утра до вечера. Я не сомневаюсь, что никакой учебы у нее с Васькой не выйдет. Недаром Васька не успевает с ней в немецком языке. Очень странная женщина.
Я за это время немного устал и похудел порядком. Думаю за эти дни отдохнуть и войти в норму.
Ну, до свидания.
Це-лу-ю.
Твой Иосиф».
Учительница, о которой упоминает Сталин, — это Наталья Константиновна. Она уйдет из их семьи после смерти Надежды Аллилуевой в 1932 году. В «Двадцати письмах к другу» Светлана Аллилуева высоко отзовется о своей воспитательнице, сказав, что ее уроки немецкого языка, чтения, рисования не забудет никогда. А вот отцу Наталья Константиновна почему-то не нравилась.
Васька, как вы догадались, сын Сталина. Томик — воспитывавшийся в их семье сын известного партийного и государственного деятеля Артема (Ф.А.Сергеева), погибшего в 1921 году при испытании аэропоезда.
Первое письмо сына, буквы враскорячку, с грамматическими ошибками, датировано 21 сентября 1931 года. Оно написано десятилетним ребенком по просьбе соскучившегося отца, отдыхавшего в Сочи. Сталин попросил тогда: «Пусть Сатанка напишет мне что-нибудь. И Васька тоже».
Письмо пятилетней Сатанки (Светланы) хранилось в личном архиве Сталина свыше 60 лет. Вот оно: «Здравствуй папо чка приезжай скорей домой фчера ритка такой пракас сделала уж очень она азарная целую тебя твоя Сятанка». Уцелело, несмотря на чистку архивов в хрущевские времена, и письмо десятилетнего Васи:
«Здравствуй папа!
Как поживаешь? Я живу хорошо: хожу в школу, катаюсь на велосипеде, занимаюсь по ручному труду и гуляю.
Я завел породистых рыбок — вуалехвосток и гуппи, которые вывели маленьких. Этим рыбкам нужна теплая вода.
Мама давала нам летом аппарат, которым мы сделали очень много снимков.
У нас в Москве очень плохая погода идут дожди и очень грязно и холодно. До свидания.
Вася».
Следующее письмо Василий подписывает шутливым псевдонимом Васька Красный. Отправлено оно из Сочи, где в августе 1933 года проводили отдых дети под присмотром няни. Матери, Надежды Сергеевны, уже год как не было в живых.
«Здравствуй, папа! — пишет тринадцатилетний сын. — Твое письмо получил. Спасибо. Ты пишешь, что мы можем, если хотим, уезжать в Москву? Мы решили выехать 12.VIII.
Папа, я лично просил коменданта, чтобы он устроил жену учителя, но он отказался. Учитель устроил ее в рабочем бараке.
Папа, шлю тебе 3 камушка, на которых я сам рисовал.
Мы живы и здоровы, я занимаюсь.
До скорого свидания.
Васька Красный
5. VIII. 33 г.»
Сталина тревожит участь малолетних сына и дочери, оставшихся без матери. Его тревога объяснима: дети лишены материнского присмотра. Он прекрасно понимает, что никакая, даже самая заботливая няня, не заменит родную мать. Не заменит и отец. И он пишет записку коменданту дачи в Зубалове С.А.Ефимову собственноручно, не прибегая к помощи стенографистки или секретаря:
«Тов. Ефимов!
Няня и Светлана вернулись в Москву. Светлану надо немедля (последнее слово подчеркивает, выделяя его значимость. — Н. З.) определить в школу, иначе она одичает вконец. Прошу Вас и Паукера (Паукер К. В. — в 1933–1937 гг. работник Оперативного отдела Главного управления государственной безопасности НКВД СССР, один из личных охранников И.В.Сталина. — Н. З.) устроить ее в школу. Посоветуйтесь оба с няней и Каролиной Васильевной (Тиль К. В. — домоправительница в семье Сталина. — Н. З.) и определите, в какую школу устроить.
С приездом няни Каролина Васильевна должна взять отпуск. Скажите ей, что она должна взять отпуск, — иначе она надорвется вовсе. Если она захочет провести отпуск в Сочи, устройте ее в Зубалове и предоставьте ей все необходимое. Она — человек хороший и заслуживает всяческого понимания. Если она захочет взять в Зубалово свою сестру, я не возражаю против этого.
За время отпуска Каролины Васильевны в доме в Москве останется няня. Следите хорошенько, чтобы Вася не безобразничал. Не давайте волю Васе и будьте с ним строги. Если Вася не будет слушаться няни или будет ее обижать, возьмите его в шоры.
Жду от Вас ответа.
Привет!
Р. S. Держите Васю подальше от Анны Сергеевны (Аллилуева А. С. — старшая сестра жены Сталина, была замужем за чекистом Реденсом — Н. З.): она развращает его вредными и опасными уступками.
12. IХ. 33 г.
И. Ст.»
У Сталина были основания для беспокойства за детей. По его мнению, их портили чрезмерным вниманием, жалея как «сиротинушек». Жена Сталина, Надежда Сергеевна Аллилуева, покончила жизнь самоубийством в ночь на 9 ноября 1932 года. Все желания детей выполнялись мгновенно. Постепенно желания превращались в капризы. Вася стал привыкать к тому, что все в доме и даже учителя в школе ему потакали. Отец видел, что это к добру не приведет: мальчику трудно будет найти общий язык со сверстниками за пределами того узкого круга, в котором он вращался.
Одним из тех, кто разделял, понимал и близко к сердцу принимал тревогу отца, был Паукер. Уже на другой день после получения записки Сталина, адресованной коменданту Зубаловской дачи Ефимову, Паукер, личный охранник вождя, докладывал хозяину:
«Т. Сталин!
Письмо Ваше получил 14.IХ. Сегодня были с Ефимовым на квартире. Каролина Васильевна никуда ехать пока не может — она занята лечением в Москве; принимает в Кремлевской больнице углекислые ванны и массаж. После лечения думает в начале октября отдохнуть пару недель в Зубалове. Это вполне ее устраивает. У няни в дороге была повторная ангина с температурой. Теперь уже поправляется, думаю, через пару недель будет совсем здорова.
С Васей и учителем (с каждым отдельно) при Каролине Васильевне я имел серьезный разговор. Напомнил Васе все его грехи, пригрозил. Он обещал мне с сегодняшнего дня вести себя хорошо. Учителю предложил не замазывать Васины проказы и не советоваться ему с Анной Сергеевной и бабушкой, а говорить обо всем Каролине Васильевне или звонить мне.
Хорошо бы Васю перевести в другую школу. В 20-й школе очень много развинченных ребят — у меня намечена 25-я школа на Пименском пер. (Тверская). Там очень строго, большая дисциплина. В какую его группу зачислят — четвертую или пятую — покажут испытания. В эту же школу можно поместить и Светланку. Было бы хорошо взять ей учительницу. Я сегодня одну нашел. Знает немецкий, французский языки. Член партии с 19 г. Одинока, ей 41 год — хороший педагог. Она бы могла и Васе преподавать языки.
По всем вопросам прошу Вашего согласия и ответа.
Паукер».
Сталин в отпуске в Сочи. По каким-то причинам он не ответил Паукеру. Обеспокоенный охранник направляет шифровку Н.С.Власику — начальнику охраны Сталина, находящемуся вместе с ним на отдыхе:
«Из Москвы 23. IХ — 33 г.
Шифровка
Тов. Власику
Нужно срочно спросить ответ на мое письмо по следующим вопросам: первое — о переводе Васи в другую школу; второе — о приеме учительницы и устройстве Светланы в школу.
На все это я спросил в письме согласия. Ответа нет. Время идет. Мне надо телеграфное или письменное согласие на все мои предложения. Не могу сам решить эти дела. Вообще срочный перевод Васи в другую школу необходим по ряду соображений. Спросите, может быть, ждать приезда.
23. IХ Паукер».
На шифровке размашистая резолюция: «Согласен на все Ваши предложения о Васе и Светлане. Сталин».
Васю перевели в другую, 25-ю школу, и уже 1 октября он сообщает отцу в Сочи:
«Здравствуй, папа!
Я живу средне и занимаюсь в новой школе очень хорошей и думаю, что я стану тоже хорошим Васькой Красным.
Папа, напиши, как ты живешь и отдыхаешь. Светлана живет хорошо и тоже занимается в школе.
Привет тебе от нашего трудового коллектива.
1. Х — 33 г. Васька Красный».
Июнь и июль 1934 года Василий и Светлана проводят на Кавказе. В личном архиве Сталина два письма Васи, адресованные Паукеру в Москву.
Первое, без даты, но не позднее 16 июня 1934 года (цитирую по первоисточнику, с ошибками в оригинале):
«Здравствуйте товарищ Паукер!
Я живу хорошо. С Томом мы не деремся. Ем я много и хорошо. Если вы не очень заняты то приезжайте к нам в гости.
Тов. Паукер я Вас очень прошу прислать мне флакон чернил для вечной ручки.
С приветомВася».
И второе, имеющее точную дату — 16 июня 1934 года:
«Здравствуйте т. Паукер.
Письмо и чернила я получил, большое спасибо. Т. Паукер Вы писали, что я довел купка до слез (значение слова «купок» неясно. — Н. З.), но я этого не делал и со стороны Власика считаю не правильным обвинять меня в этом. Т. Ефимов передал Вам о том, что я прошу прислать мне дробовик, но дробовика я не получил. Может быть Вы забыли об этом так пожалуйста пришлите.
Вася».
В сентябре начались занятия в школе. Сталин в это время на отдыхе в Сочи. 14-го сентября Вася пишет отцу:
«Здравствуй, папа.
Я живу хорошо. Твое письмо получил, спасибо. Персики очень сладкие и я их уже почти все съел.
В школе у меня все в порядке и в смысле учебы и в смысле физкультуры. Я играю в 2 сборной школы по футболу и волейболу так что все в порядке.
С приветом. 14.IХ Васька Красный».
И еще одно письмо, от 26 сентября:
«Здравствуй, папа!
Я живу ничего, хожу в школу и вообще жизнь идет весело. Я играю в первой школьной команде по футболу. Но, каждый раз, когда я хожу играть, бывают по этому вопросу разговоры, что, мол, без папиного разрешения нельзя и вообще.
Ты мне напиши, могу я играть или нет, как ты скажешь, так и будет. Светлана послала тебе письмо с Ефимовым, а я не успел и посылаю с Зинаидой Гавриловной (жена Г.К.Орджоникидзе. — Н. З.). У меня маленькая просьба, чтобы ты прислал немного персиков.
Васька Красный».
Но до отца, наверное, доходят сведения о неискренности сына в отношении его мнимых успехов в учебе. Огорченный Сталин пишет Светлане 8 октября из Сочи:
«Хозяюшка! Получил твое письмо и открытку. Это хорошо, что папку не забываешь. Посылаю тебе немножко гранатовых яблок. Через несколько дней пошлю мандарины. Ешь, веселись… Васе ничего не посылаю, так как он стал плохо учиться…»
Прошел еще один год. Четырнадцатилетний Вася пишет отцу на Холодную речку:
«Здравствуй, папа!
Как ты живешь? Я живу пока хорошо. Вот уже третий день хожу в школу. Нам с этого года выдали всем дневники, в которых нам будут ставить отметки за каждый вопрос и поведение в классе.
А о новых отметках нам никто ничего не говорил. Живем мы с Томом дружно. Он сначала стеснялся, а потом пошел в общую колею. До скорого свидания.
2. ХI-35 Твой Вася».
И снова Вася лукавит перед отцом. Комендант Зубаловской дачи Ефимов докладывает своему начальнику Н.С.Власику, находящемуся вместе со Сталиным в отпуске:
«Здравствуйте, т. Власик!
Сообщаю Вам о наших делах. Во-первых, Светлана и Вася здоровы и чувствуют себя хорошо.
Светлана учится хорошо. Вася занимается плохо — ленится, три раза Каролине Васильевне звонила заведующая школой — говорила, что Вася один день не стал в классе заниматься по химии, через несколько дней так отказался от географии, мотивируя отказ, что не подготовился. В тетрадях по письму пишет разными чернилами, то черными, то синими, то красными, что в школе не разрешается. Бывают случаи — в школу забывает взять то тетрадь, то вечную ручку, а другой ручкой он писать не может и отказывается. 7.IХ в школу не пошел совсем, говоря, что у него болит горло, но показать горло врачу отказался, температура у него была нормальная, а перед выходным днем и в выходной день он уроков не делал и по-моему в школу не пошел, не потому, что у него болело горло, а потому, что не сделал уроков и болезнь горла придумал, чтобы не идти в школу.
Вася имеет большое пристрастие к игре в футбол, так что через день после уроков в школе идет сыграть в футбол и домой приходит вместо 3 часов в 6–7 вечера, конечно, усталый, и учить уроки ему трудновато, тем более, что учителя у него нет. Я его отпустил по распоряжению «тов. С.», а с учительницей Вася занимается только по немецкому языку, а по остальным предметам он за помощью к ней не идет, говоря, что он справляется сам.
19. IХ по двум предметам в школе получил отметку «плохо», так что у него есть уже 5–6 отметок на «плохо».
Несколько дней тому назад у Васи в кармане Каролина Васильевна обнаружила 10 рублей, на вопрос, откуда у него деньги, он вперед ей ответил, что не твое дело, а потом сказал, что он продал альбом с почтовыми марками, альбом этот ему был кем-то подарен.
19. IХ он на листе бумаги писал все свое имя и фамилию, а в конце написал «Вася Ст…» (написано полностью) родился 1921 года марта месяца умер в 1935 году. 20.IХ мне об этом сказала Каролина Васильевна. Записки я сам не видел, так как она ее уничтожила, эта надпись производит нехорошее впечатление. Уж не задумал ли он что?
Отношения у меня с ним бывают хорошие, а бывают и такие, когда он капризничает.
В Кремле с ним вместе живет Том, с которым он и проводит время. Каждый выходной день «дети» проводят в Зубалове.
Вообще Вася чувствует себя взрослым и настойчиво требует исполнения его желаний, иногда глупых. Почему у нас и происходят с ним разногласия, которые почти сейчас же аннулируются благодаря моим доводам и уговорам.
22. IХ.35
Привет всем, Ефимов».
Далее идет трехлетний перерыв. Никаких документов вплоть до 1938 года. Возможно, они и сущестуют, но пока не обнаружены.
Итак, Васе 17 лет. 8 июня 1938 года Сталин пишет учителю сына В.В.Мартышину, который вынужден был обратиться со слезной жалобой на Васю непосредственно к его отцу. К сожалению, это письмо не обнаружено, поэтому о проделках Васьки Красного конкретных сведений нет.
«Преподавателю т. Мартышину, — пишет Сталин. — Ваше письмо о художествах Василия Сталина получил. Спасибо за письмо. Отвечаю с большим опозданием ввиду перегруженности работой.
Прошу извинения».
Каково, а? «Прошу извинения…», «Спасибо за письмо…» И это в тридцать восьмом, в самый разгар репрессий, когда жизнь человека ничего не стоила. И к кому? К рядовому школьному учителю! Штрих, не вписывающийся в драконовский образ вождя всех народов.
Однако вернемся к письму. Отец самокритичен: «Василий — избалованный юноша средних способностей, дикаренок (тип скифа!), не всегда правдив, любит шантажировать слабеньких (руководителей), нередко нахал, со слабой, или вернее — неорганизованной волей.
Его избаловали всякие «кумы» и «кумушки», то и дело подчеркивающие, что он «сын Сталина».
Я рад, что в Вашем лице нашелся хоть один уважающий себя преподаватель, который поступает с Василием, как со всеми, и требует от нахала подчинения общему режиму в школе. Василия портят директора, вроде упомянутого Вами, люди-тряпки, которым не место в школе, и если наглец Василий не успел еще погубить себя, то это потому, что существуют в нашей стране кое-какие преподаватели, которые не дают спуску капризному барчуку.
Мой совет: требовать построже (подчеркнуто тремя линиями. — Н. З.) от Василия и не бояться фальшивых, шантажистских угроз капризника насчет «самоубийства». Будете иметь в этом мою поддержку.
К сожалению, сам я не имею возможности возиться с Василием. Но обещаю время от времени брать его за шиворот.
Привет!
И. Сталин».
Вот она, разгадка: Вася шантажировал учителей угрозой самоубийства, зная, какими последствиями это для них обернется. Единственный, кто не вытерпел и обратился к Сталину, был учитель Мартышин.
В который раз перечитываю это письмо и всегда думаю об одном и том же. Был ли в Советском Союзе и есть ли в нынешних странах Содружества лидер государства, который бы столь объективно и беспощадно в первую очередь к себе самому отозвался о собственном сыне? Поражает и другое: глубина и точность оценок. «Избалованный юноша средних способностей… Не всегда правдив… Нередко нахал… Со слабой, или вернее — неорганизованной волей…» Кто из нынешних властителей способен на подобные характеристики в адрес своих закормленных любимых чадунюшек, которые с раннего детства убеждены, что они самые-самые? Жаль, что многочисленные авторы разоблачительных публикаций о Сталине, его современные биографы-ниспровергатели не читали этих документов.
Поступок школьного учителя Мартышина имел неожиданные последствия. 15 июня 1938 года помощник директора школы по учебной части Н.В.Макеев обращается с письмом на имя Сталина.
«Дорогой Иосиф Виссарионович!
Приказом наркома просвещения я снят с работы пом. директора по учебной части. Основной причиной, по сути дела, является вопрос о воспитании и обучении Вашего сына Васи. Письмо к Вам тов. Мартышина В. В. и Ваш ответ ему сыграли решающую роль. Зам. наркома просвещения тов. Лихачев, не заслушав отчета о моей работе и не произведя никакого обследования, сделал скороспелое заключение, не вскрывающее действительных причин неудовлетворительной работы школы и воспитания и обучения Васи.
В воспитании Васи, пришедшего из 175-й школы, были многие неправильности — подхалимство, о котором Вася, не стесняясь, рассказывал окружающим. Решено было Сталина Васю, Микояна Степана, Фрунзе Тимура и др. подчинить общешкольному режиму, беречь и любить их, но «не нянчиться» с ними. Вначале все было благополучно, а отдельные отклонения от общего режима быстро ликвидировались; напр. — застаю Васю во время кросса в комнате комсорга, делаю ему замечание и Вася немедленно идет в класс, или — получив сведения о плохом поведении Фрунзе Тимура, добиваюсь разговора по телефону с т. Ворошиловой (Екатерина Давыдовна Ворошилова — жена К.Е.Ворошилова, в семье которых воспитывался Тимур Фрунзе. — Н. З.), что оказало влияние на Тимура.
Результаты работы в первом полугодии были плодотворны. Во втором полугодии начались осложнения. Надо указать, что работа в школе протекала исключительно в трудных условиях: отсутствие положения о спецшколе, инертность Наркомпроса в этом вопросе, крайне бедная материальная база, недостаток и текучесть педагогических кадров. Все это усугублялось разобщенностью школы с семьей большого контингента учащихся — детей крупных ответственных работников, в частности детей членов Политбюро ЦК ВКП(б).
На отсутствие связи школы с семьей я и обращаю особое внимание, считая его кардинальным вопросом.
Вася опаздывает на уроки, не выполняет домашние задания. Вызываем его для беседы, выясняем причины и оказывается, что он просыпает, проводит много времени в манеже и т. п. Школа не может оказать в данном случае воздействия, так как она разобщена с семьей. Вместе с тем передают Ваш приказ завести для Васи второй дневник для подробной записи дисциплины и успеваемости Васи, который об этом ничего не должен знать. Сотрудники НКВД утверждали, что Вы просматриваете дневник, подчеркивая синим и красным карандашом. Но такая система связи школы с семьей себя не оправдала.
Не наладилась связь школы с семьей и Т.Фрунзе. Запросов никогда не поступало, а вызвать представителей семьи на родительские собрания директор не разрешал. Когда у Васи начала снижаться успеваемость, мною лично с ним, при участии классного руководителя, было составлено расписание дополнительных занятий, но Вася от них уклонился и выяснить причину уклонения точно не удалось, так как в это время были отозваны сотрудники НКВД и прекращено ведение второго дневника.
Постепенно Вася все больше начал отходить от общешкольного режима, сознавая бессилие школы воздействовать на него. Комсорг и директор утверждали, что Вася требует особого подхода, что он может придти в такое состояние, когда ни за что нельзя ручаться. В конце учебного года дошло до резких выходок по отношению особенно преподавателя истории В.В.Мартышина. Инцидент с отметкой по истории за IV четверть Вам уже известен. Об этом было сообщено инспектору гороно т. Крюкову. Мною было назначено Васе весеннее испытание по истории, что директором было отменено. Затем Вася стал манкировать некоторые испытания. Вызванный мною на испытания по русскому языку к 2 ч. дня, он по приезде был отпущен директором.
8 или 9 июня я с комсоргом просили принять нас зам. наркома просвещения т. Лихачева. Тов. Лихачев назначил прием на 11.VI, но прием отпал, так как в этот день появилась заметка в «Учительской газете» — «Директор-очковтиратель», подробности которой не были тщательно рассмотрены.
Оргвыводы сделаны, но основной вопрос, вопрос воспитания и обучения Васи, Тимура, Степана и др. остается неразрешенным, пока не установится настоящая тесная связь школы и семьи и отсюда правильная ориентировка и осведомленность семьи и школы.
Только тогда, несомненно, Вася закончит школу в числе лучших учеников (он способен, но неустойчив), а учитель будет чувствовать под собой твердую почву и будет исключена возможность подвергаться взысканию наркома, сводящего на нет двадцатилетнюю педагогическую работу.
С глубоким уважением к Вам
Н. В. Макеев».
Венчает эту тему новое письмо В.В.Мартышина на имя Сталина, написанное, как считают сотрудники архива Президента Российской Федерации, где сейчас хранятся эти документы, после 5 июля 1938 года.
«Дорогой Иосиф Виссарионович!
Пользуюсь случаем выразить Вам глубочайшее удовлетворение, перешедшее в радость, которое доставило мне Ваше ответное письмо.
Я не знаю Вас лично, но знал, что Вы ответите и ждал ответа.
Ваш ответ — выражение непосредственности и простоты, свойственной гению, — оставил неизгладимое впечатление. Теперь я могу сказать, что знаю Вас лично. Простите за нескладные обороты, т. к. пишу экспромтом.
Ваше письмо подняло на новую высоту мою ненависть к обывательщине вообще и к обывателям из среды моих коллег, в частности, которые на мои неоднократные предложения поставить Вас в известность о работе Василия, твердили: «В лучшем случае бесполезно, а в худшем — опасно!» или: «Молчи. Молчание украшает юность».
Цель настоящего письма — доложить Вам о впечатлении от работы Василия по истории и о его настроении после Вашего вмешательства.
Василий занимался дополнительно под моим руководством с 13.VI по 5 июля с. г. и сдавал мне зачеты по частям курса, что стимулировало его на дальнейшую работу, а мне давало возможность составить твердое представление о степени его подготовленности. Продолжительность зачетов 1 час и более.
В результате могу сообщить, что достигнутые им знания сугубо относительны, не покоятся на прочном фундаменте, поверхностны, страдают многими пробелами и недостатками, в частности, схематизмом и социологизмом. Но и то, что он сумел одолеть в такой короткий срок и, что меня особенно удовлетворяет, совершенно сознательно, дает мне право выставить ему за год посредственную оценку.
Прошу извинить за навязчивость, но я не могу скрыть от Вас одного наблюдения, а именно: Василий болезненно переживает ту неприятность, которую он Вам причинил, Вам, которого он искренне любит и к которому его влечет.
Однажды, в разговоре со мной о его самочувствии, Василий заявил мне, что готов сделать все, чтобы восстановить Ваше доверие, чтобы быть ближе к Вам.
Мне понятны его потребности. Мое мнение: если Василию предоставить известную свободу в смысле сокращения до минимума опеки над ним, иногда оскорбляющей его и в то же время обеспечить систематический, но незаметный для него контроль за тем, как он оправдывает оказанное ему доверие, Василий будет тем, чем он должен быть.
В заключение должен довести до Вашего сведения, что я по всей вероятности не смогу оправдать той доли доверия, которую Вы мне оказали, когда писали, что руководством работой Василия и его поведением я могу рассчитывать на Вашу поддержку, т. к. я не числюсь в списке преподавателей спец. школы № 2 на 1938 — 39 г.
Тысяча извинений.
Привет!
Ваш В.Мартышин».
С трудом одолевшего премудрости средней школы Василия Сталина направляют на учебу в Качинскую авиашколу. О серьезном вузе думать не приходилось — у юноши не было ни задатков, ни, что самое главное, желания получить высшее образование. Перед войной он окончит курсы авиаучилища, в 1943 году поступит в академию, но терпения не хватит даже на один курс, и он покинет ее стены.
В Каче готовили рядовых военных летчиков. Поступление в авиашколу сына Сталина, конечно же, стало главной сенсацией в жизни тихого поселка под Севастополем. Отец, зная характер Василия, с первых же дней пребывания в Каче потребовал полнейшую информацию о его поведении, подозревая, что, оказавшись вне поля зрения родных и охранников, сын даст волю своему необузданному нраву. И, что хуже всего, командование школы будет потакать его капризам, лебезить перед ним и тем самым окончательно развратит.
Сталин не ошибся в своих предчувствиях.
Передо мною подлинник докладной записки на его имя за подписью Л.Берии.
«Товарищу Сталину.
Мною был направлен с письмом к начальнику Качинской авиашколы комбригу т. Иванову сотрудник, который на месте выяснил, что, узнав о приезде Васи, командование школы сделало для него исключение, с нарушением общих условий, существующих для курсантов.
По прибытии Васи в г. Севастополь на вокзале его встретили комиссар школы полковой комиссар т. Семенов и работник особого отдела. По дороге в школу Вася сказал т. Семенову: «В этом году в Севастополь должен приехать папа отдыхать и, вероятно, заедет на Качу».
Поместили Васю не в общежитии для курсантов, а в отдельный дом для приезжих, в так называемую гостиницу-школу.
Первые дни питание ему готовили отдельно в комсоставской столовой. Был случай, когда Вася заказал восточное блюдо, изготовление которого не было известно местным поварам и специально был послан человек в Севастополь, чтобы узнать, как готовится это блюдо.
Три-четыре раза на машине, предоставляемой командованием школы, Вася ездил в Севастополь и Мухалатку, звонил по телефону ВЧ в Москву т. Поскребышеву и в 1-й отдел ГУГБ НКВД.
24 ноября с. г. Вася с начальником штаба школы Герасименко на территории школы катались на мотоциклах. Вася упал, получил легкие царапины на лице и руках. По просьбе Васи этот факт Герасименко скрывал от командования несколько дней.
До укомплектования группы Вася занимается с преподавателями индивидуально по теории полетов, изучения материальной части самолета «У-2» и мотора «М-11», а также по уставу.
В письме, посланном в адрес начальника Качинской авиашколы т. Иванова и начальника НКВД Крымской АССР т. Якушева, мною были даны следующие указания:
а) снять гласную охрану, как неприемлемую и организовать агентурную охрану с тем, однако, чтобы была гарантирована сохранность жизни и здоровья Васи.
б) внимание и заботу в отношении него проявлять не в смысле создания каких-либо особых условий, нарушающих установленный режим и внутренний распорядок авиашколы, а оказание помощи в деле хорошего усвоения программы школы и соблюдения учебной и бытовой дисциплины.
8 декабря 1938 г. Л.Берия».
А вот и первое письмо семнадцатилетнего курсанта Василия Сталина из Качи отцу в Москву:
«Здравствуй, дорогой папа!
Большое спасибо за письмо. Я живу хорошо. Занимаюсь много и пока успешно.
Товарища себе уже нашел, некоего Мишу Лепина, очень хорошего и умного парня.
Думаю подать заявление в партию. Придется много готовиться, но ничего, думаю, что примут.
Вообще живем очень хорошо и весело. Приехало новое пополнение курсантов и все из Москвы. Пятнадцать человек.
Погода у нас испортилась. Дуют очень сильные северные ветры, но пока погода летная, и я летаю.
До свидания, папа.
15.12.38 Твой Вася Сталин».
Следующий документ слегка озадачивает. Это копия «Летно-строевой характеристики на курсанта Василия Иосифовича Сталина» от 17 февраля 1939 года. Представлена в ЦК ВКП(б) Поскребышеву Управлением ВВС РККА за подписью командарма 2-го ранга Локтионова. Видно, поведение сына беспокоило Сталина не на шутку.
Характеристика начинается с политических качеств: «Политически грамотен. Предан делу партии Ленина — Сталина и нашей Родине. Живо интересуется и хорошо разбирается в вопросах международного и внутреннего положения. Хороший общественник, активно участвует в общественно-комсомольской организации звена. Самокритичный, несколько резковат в быту с курсантами. Вообще с курсантами уживчив и пользуется хорошим авторитетом».
Об освоении летного дела: «Теоретически успеваемость хорошая. Может учиться отлично, мало оценивает теоретическую учебу, особенно систематическое изучение предмета. Любит учить «залпом» — сразу, не усидчивый. Летным делом интересуется. Летать любит. Усвоение отличное, закрепление хорошее, недооценивает «мелочей» в технике пилотирования, вследствие чего допускает отклонения в полете, которые после серьезного, решительного замечания изживает и не допускает в последующих полетах».
О дисциплине: «Воинская дисциплина хорошая, имел ряд нарушений в начале обучения: опаздывание в учебно-летное отделение, выход на полеты небритым, пререкания со старшиной группы, стремился оправдать их объективными причинами. В последнее время резко улучшилась дисциплина, откровенно признает и охотно изживает недостатки».
Опустим описание техники пилотирования, перенасыщенной специальными терминами и разбором наиболее типичных ошибок. Эти детали нам неинтересны, отметим только, что взлет курсант Сталин производил отлично, набор высоты — тоже отлично, а вот построение маршрута — хорошо. Все остальные элементы техники пилотирования, включая посадку, — отлично.
«Пилотаж любит и чувствует себя на нем хорошо, — говорится в заключении. — Осмотрительность в полете отличная. Пилотирует энергично, свободно. В полете инициативный, решительный. На контрольных полетах несколько волнуется.
На неудачи в полете реагирует болезненно, внутренняя досада на себя, особенно в элементах полета, которые уже делал хорошо.
Считаю, что курсант т. Сталин к самостоятельному вылету готов.
Имеет на 3-е февраля 1939 года налет: вывозных — 54 п. 19 ч. 07 м. Контрольных — 12 п. 4 ч. 20 м.
Всего — 66 полетов 23 часа 27 минут.
п. п. Инструктор-летчик — ст. лейтенант (К.Маренков)
4. 2. 39 г.
С летно-строевой характеристикой согласен. Курсант т. Сталин к самостоятельному вылету подготовлен. За время обучения имел приступ аппендицита, требует соответствующего наблюдения.
Из элементов полета с трудом усваивает расчет на посадку.
п. п. Командир 3-й эскадрильи майор (Тарасенко)
Верно: начальник УВУЗ ВВС РККА комдив (Левин)
17 февраля 1939 года».
20 февраля 1939 года начальник Качинской авиашколы телеграфирует в Управление военных учебных заведений ВВС РККА:
«Москва, Упрвоенвоздухсил РККА комдиву Левину
Серия «г» Качи Крыма 02320-2 13 32
Курсант Сталин Василий сегодня выпущен самостоятельно самолете У-два оценкой отлично
Комбриг Иванов».
Копию этой телеграммы, заверенную комдивом Левиным, начальник ВВС РККА командарм 2-го ранга Локтионов в тот же день направляет в ЦК ВКП(б) Поскребышеву. Неизвестно, по инициативе самого Поскребышева, что маловероятно, или с санкции Сталина, но в тот же день, 20 февраля, по получении этой телеграммы из управления ВВС РККА на имя командования Качинской авиашколы была отправлена телеграмма следующего содержания:
«Севастополь Кача авиашкола Иванову Семенову
Лично проверьте, не допускались ли перескакивания в летном обучении при проведении вывозных полетов курсанта Василия С.
Впредь лично и тщательно за этим следите и этого не допускать, не торопиться. Продолжать дальнейшее обучение выдержкой не переутомлять тщательным контролем и отшлифовкой с инструктором всех элементов полета особо расчета на посадку удлинить тренировку с инструктором.
Исполнение донести
Локтионов».
Сталин, зная подхалимскую натуру окружающих, подозревал, наверное, что сына плохо натаскивают в летном деле, ограждают от необходимых тренировок. То же самое, что и в средней школе. Но здесь Василий рисковал жизнью. Небо — это не Кремль и не Зубалово.
Правда, время от времени Василий пытался закалять волю, что не могло не радовать отца. Например, вот это письмо:
«Здравствуй, дорогой отец!
Как твое здоровье?
Я здоров. Настроение хорошее. Занимаюсь и летаю хорошо.
Оказывается, я не понял того твоего письма. Светлушка перепутала и сказала тебе, что я хочу к праздникам приехать в Москву, а ты разрешил приехать.
Папа! Я не приеду больше до тех пор, пока не кончу школу, хотя очень соскучился по тебе. Осталось недолго, и я решил выдержать, потому что, я думаю, тебе будет приятней встретиться со мной уже окончившим школу, да и мне это будет во много раз приятней. Я думаю, что поймешь меня и согласишься со мной. Вот обо мне как будто все.
Погода у нас хорошая, но понемножку уже начинает портиться. Так что летать приходится меньше, но пока достаточно.
Вот обо мне и о Каче как будто все.
Большой, большой привет из Крыма.
Надеюсь, до скорого свидания.
13.11. 1939 г. Кача
Твой Вася».
Авиашколу Василий закончил ранней весной 1940 года. В личном архиве Сталина хранится копия выпускной аттестации сына от 21 марта, запрошенная неутомимым Поскребышевым.
«Выпускная аттестация
на курсанта Качинской Краснознаменной Военной Авиационной Школы имени А.Ф.Мясникова
СТАЛИНА Василия Иосифовича
1921 года рождения. Грузин. Учащийся. Кандидат ВКП(б) с 1939 г. Образование общ. — средн. В РККА с 1938 г. декабря мес.
Политически грамотный; предан делу партии Ленина — Сталина и социалистической родине. Политически и морально устойчивый. Может хранить военную тайну. Хорошо разбирается и живо интересуется вопросами международного и внутреннего положения страны. Общее развитие хорошее. Пользуется хорошим, деловым и политическим авторитетом среди товарищей, активно участвует в общественной жизни части. Энергичный, инициативный, настойчивый, принятое решение доводит до конца, требовательный к подчиненным, как старшина отряда, внимательный к запросам подчиненных, резковат в обращении, иногда в разговорах с вышестоящими командирами. Лично дисциплинированный, может служить примером для других, охотно делится с товарищами своими знаниями. Теоретическая успеваемость отличная. Больше интересуется практическими занятиями по всем предметам, недооценивает теоретическую часть их. Хорошо усвоил полеты в закрытой кабине и штурманские, отлично выполнял полеты на высоту с кислородом, отлично летает строем. Летать любит, но недостаточно тщательно готовится к полетам, необходим контроль за подготовкой к полетам. Физически развит хорошо. Строевая подготовка отличная.
По личным и летным качествам может быть использован в истребительной части, как летчик-истребитель и достоин присвоения военного звания «лейтенанта», т. к. все предметы и технику пилотирования сдал на отлично.
Инструктор летчик-капитан (Маренков)
Заключение старших начальников:
С аттестацией согласен.
Заключение аттестационной комиссии:
Школу закончил по теоретической и летной успеваемости с круглой оценкой «отлично».
Достоин присвоения звания «лейтенант» и назначения летчиком в истребительную часть на И-15.
Командир 2 эскадрильи
майор Коробко
Комиссар 2 эскадрильи
Заключение начальника и военкома школы:
Летным делом интересуется. Летает отлично и любит летать. Теоретические предметы, пройденные, усвоил отлично. Достоин выпуска младшим летчиком в истребительную авиацию с присвоением военного звания «лейтенант».
Врид н-ка школы полковник Рябченко
Военком школы полковой комиссар Семенов
25. III. 40 г.
С подлинным верно:
В отличие от старшего сына Сталина, Якова, который долго не вступал в партию, несмотря на уговоры отца, младший, Василий, вступил в кандидаты, когда ему едва исполнилось восемнадцать лет. В личном архиве Сталина лежит копия партийной характеристики на кандидата ВКП(б) с 1939 года Сталина Василия Иосифовича, выданная при окончании Качинской авиашколы:
«Политически развит хорошо. В вопросах международных событий, внутренней жизни страны разбирается правильно. Краткий курс истории ВКП(б) на госзачетах сдал на «отлично». Идеологически выдержанный, морально устойчив. В партийной жизни активен. Предан делу Ленина — Сталина и социалистической родине.
Награжден грамотой Военсовета ХВО и ЦК ЛКСМУ.
Утверждена на общем собрании первичной парторганизации 2 АЭ протокол № 6 от 23. III. 40 г.
Секретарь партбюро Булыгин
С подлинным верно: начальник 1 отдела 3 управления ВВС Красной Армии полковник (Садовников)
29 марта 1940 г.»
После окончания авиашколы Василий начал службу в апреле 1940 года в должности младшего летчика. Об этом периоде его жизни красноречиво свидетельствует спецзаписка, адресованная начальнику особого отдела НКВД Московского военного округа майору государственной безопасности Базилевичу.
«В обслуживаемый особым отделением 57-й авиабригады 16-й истребительный авиаполк, — говорится в этом документе, — для прохождения дальнейшей службы прибыл лейтенант Сталин Василий Иосифович.
Учитывая авторитет отца Сталина В. И. — тов. Сталина — политкомандование 57-й авиабригады в лице комиссара авиабригады — полкового комиссара Воеводина и нач. политотдела авиабригады — батальонного комиссара Соловьева, ставят лейтенанта Сталина в такие условия, которые могут привести к антагонизму между ним и другими военнослужащими авиаполка.
Лейтенант Сталин командованием авиабригады поселен в квартире-общежитии летного состава 16-го АП в отдельной комнате нового 8-го дома гарнизона, который еще не радиофицирован. По распоряжению нач. политотдела бригады Соловьева с занятием комнаты л-том Сталиным был сделан специальный ввод радиоточки в комнату л-та Сталина, даже несмотря на то, что в квартире было 4 комнаты и остальные 3 комнаты остались нерадиофицированными.
Комиссар авиабригады — полковой комиссар Воеводин на один из последних концертов в ДКА привел с собой л-та Сталина, причем раздел его не в общей раздевалке, а в кабинете начальника ДКА, где всегда раздевается и сам, посадил вместе с собой на 1-й ряд, отведенный для руководящего состава авиабригады.
После концерта среди военнослужащих было много разговоров, сводившихся к тому, что вот достаточно л-ту Сталину иметь отца, занимающего высокое положение в стране, так сразу же к нему совершенно другое отношение, даже со стороны комиссара авиабригады».
Спецзаписку подписал начальник особого отделения НКВД 57-й авиабригады сержант государственной безопасности Титов.
Третьего июля 1940 года на бланке «НКВД СССР. Особый отдел Московского военного округа» и с грифом «Совершенно секретно» за подписью начальника особого отдела НКВД МВО майора госбезопасности Базилевича направляется донесение на имя начальника особого отдела Главного управления государственной безопасности НКВД СССР комиссара госбезопасности 3-го ранга Бочкова. В документе говорится:
«28 июня 1940 года на Люберецком аэродроме во время тренировочных полетов командир эскадрильи 16 АП 57-й авиабригады Герой Советского Союза старший лейтенант Пьянков Александр Петрович, кандидат ВКП(б), пилотируя самолет И-153 № 8209, произвел посадку самолета с невыпущенным шасси, на фюзеляж.
Герой Советского Союза ст. лейтенант Пьянков невредим.
Посадка самолета с невыпущенным шасси на фюзеляж была произведена вследствие невыпуска при посадке правой ноги шасси.
Причиной невыпуска правой ноги шасси явилось заклинение задней кромки подвижного щитка между лопухом и амортизационной стойкой шасси из-за изгиба задней кромки подвижного щитка в силу недостаточной его жесткости, что является производственным дефектом серии самолетов И-153.
В связи с выявленным производственным дефектом на самолетах И-153 командованием 57 АБ задержаны полеты самолетов И-153, имеющих штампованные подвижные щитки. Полеты на данном типе самолетов будут возобновлены после усиления подвижных щитков.
По справке командования 57 АБ, самолет И-153 № 8209 был специально заказан для летчика 16 АП Сталина В. И. заводу № 1 ВВС Красной Армии начальником Главного управления авиационного снабжения Алексеевым через военинженера 2-го ранга Францева.
Францев, после получения наряда на самолет И-153, дал указание начальнику летно-испытательной станции з-да № 1 военинженеру 3-го ранга Кутицыну, который инженеру Петрову, принимавшему самолеты И-153 для 57-й авиабригады, самолет № 8209 сдал как самолет, готовившийся по спец. указанию.
При поступлении самолета И-153 № 8209 в авиабригаду, командир 57-й авиабригады полковник Сбытов приказал командиру эскадрильи 16 АП Герою Советского Союза Пьянкову самолета И-153 № 8209 лейтенанту Сталину не передавать до тех пор, пока на самолете не будет произведен общий налет не менее 10 часов с опробованием самолета как на пилотаже, так и при стрельбе и бомбометании».
Отслужив несколько месяцев после окончания авиашколы в войсках, лейтенант Василий Сталин получил отпуск и провел его в Красной Поляне, в районе Сочи. Об этом свидетельствует письмо Светланы отцу от 5 августа 1940 года: «30 июля Вася поехал на Красную Поляну, охотиться; а я — на Миссеру, на ревизию… 3-го августа с Миссеры я поехала на Холодную речку. Там тоже очень хорошо, прохладно, дом одноэтажный — наверху балкон на всю крышу. 4-го августа днем я поехала на Красную Поляну, к Васе… На Красной Поляне ничего особенного нет, кроме беспрестанных дождей и туманов. Мы (то есть я) просидели там 1 день, и так и уехали не дождавшись Васю; он все охотится. Теперь он, вероятно, уже вернулся с охоты и проклинает меня за то, что я не подождала его…»
На размышления наводит письмо Василия отцу, датированное 4 марта 1941 года:
«Здравствуй, дорогой отец!
Как твое здоровье? Как ты себя чувствуешь?
Я недавно (22, 23-го и половина 24-го) был в Москве, по вызову Рычагова (в ту пору начальник Главного управления ВВС, генерал-лейтенант авиации. — Н. З.), очень хотел тебя видеть, но мне сказали, что ты занят и не можешь.
Начальник Главного управления ВВС Рычагов вызывал меня по поводу учебы. Летать тут мне опять не дают. Боятся, как бы чего не вышло. Он меня вызывал и очень сильно отругал за то, что я начал вместо того, чтобы заниматься теорией, ходить и доказывать начальству о том, что необходимо летать. И приказал об этом выводе и разговоре доложить тебе, но я тебя не видел.
Все же Рычагов приказал давать мне летать столько же, сколько летают и остальные. Это для меня самое главное, так как я уже 2 месяца не летал и если бы так пошло бы и дальше, то пришлось бы учиться сначала летать.
Вообще от курсов ожидали все слушатели большего.
В Люберцах и многих других частях летают на новых машинах МиГ, Як, ЛаГ, а у нас на курсах командиры эскадрилий летают на таком старье, что страшно глядеть. Летают в большинстве на И-15.
Непонятно, кем мы будем командовать. Ведь к июню м-цу большинство частей будет снабжено новыми машинами, а мы, будущие командиры эскадрилий, не имеем понятия о этих новых машинах, а летаем на старье. Проходим в классах И-16 и мотор М-63 и М-62. По-моему, лучше было бы нас учить мотору 105 и 35 и самолету Як и МиГ, потому что тот командир, который не знает новой материальной части, не может командовать летчиками, летающими на ней.
Слушатели получают письма от товарищей из частей и правду говоря жалеют о том, что не находятся в части, летают на старых машинах без охоты, а лишь для того, чтобы выполнить задание. Да это вполне понятно. Люди тут собрались по 1000 и 2000 часов летавшие, почти все орденоносцы. У них очень большой практический опыт. И вполне понятно, что им надоело летать на старье, когда есть новые хорошие машины. Это мне все равно на чем летать, так как у меня этого практического опыта мало. А им, конечно, хочется нового.
К тому же были случаи, когда эти старые самолеты не гарантировали благополучного исхода полета. Например, отлетали фонари, отлетали щитки крепления крыльевых пулеметов. А такие случаи очень редко кончаются благополучно. В данном случае все обошлось хорошо только благодаря тому, что на этих самолетах были старые и очень опытные летчики.
Вот, отец, обо мне и курсах пока все.
Отец, если будет время, то напиши хоть пару слов, это для меня большая радость, потому что без тебя ужасно соскучился.
4. III. 41 г.
Твой Вася».
Сыграло ли это письмо роковую роль в судьбе Рычагова? 9 апреля 1941 года было принято постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР «Об авариях и катастрофах в авиации Красной Армии». Этим постановлением Рычагов был снят со всех постов «как недисциплинированный и не справляющийся с обязанностями руководитель ВВС», а вскоре арестован и расстрелян.
Если письмо сына действительно повлияло на решение Сталина, то дорого обошелся Рычагову вызов Василия и разговор с ним на повышенных тонах. С другой стороны, являвшийся с августа 1940 года начальником Главного управления ВВС Красной Армии, Рычагов 8 марта 1941 года был назначен заместителем наркома обороны СССР. То есть через четыре дня после того, как Василий обратился с письмом к Сталину. Тот не успел прочесть его до 8 марта?
Есть смысл привести здесь агентурное донесение за неразборчивой подписью капитана госбезопасности в 3-е управление Наркомата обороны Союза ССР от 14 июня 1941 года. В нем говорится:
«Начальнику 3-го (истребительного) отдела 1 Управления ГУ ВВС полковнику тов. Гращенкову поручено выпустить на самолетах «ЛаГ-3» и «Як-3» сына тов. Сталина, ст. л-та тов. Сталина.
Ст. л-т т. Сталин ежедневно приезжает к полковнику Гращенкову в 16–17 часов, и едут на аэродром на полеты. Перед полетами ст. л-т т. Сталин много ездит на автомашине, тренируется на скаковой лошади, и к концу дня едет на аэродром летать уже достаточно усталым.
По рассказам полковника Гращенкова (со слов ст. л-та Сталина), ст. л-т т. Сталин почти ежедневно порядочно напивается со своими друзьями, сыном Микояна и др., пользуясь тем, что живет отдельно от отца, и утром похмеляется, чтобы чувствовать себя лучше.
9 июня с. г. ст. л-т т. Сталин взял с собой сына т. Микояна, переодел его в свою форму и попросил полковника т. Гращенкова провезти его на самолетах.
Полковник т. Гращенков, потворствуя весьма опасным забавам, взял его на самолет УТИ-4 и произвел полет.
Ст. л-т т. Сталин просил полковника Гращенкова «покрутить» т. Микояна в полете так, чтобы вызвать у него рвоту.
Т. Гращенков, правда, не разрешил себе этого, и ст. л-т т. Сталин сказал: «Вот когда полечу самостоятельно, тогда я его покручу».
Ст. л-т т. Сталин очень молодой, горячий, не встречал соответствующего руководства, а наоборот, поощряемый т. Гращенковым, может в один из дней, никого не ставя в известность, взять в полет кого-нибудь из приятелей, и думая удивить их, может позволить себе то, что приведет к катастрофе, а это вызовет непоправимые последствия в здоровье т. Сталина.
Необходимо установить надзор за поведением ст. л-та т. Сталина и исключить возможность попыток к полетам вне программы его подготовки».
Оба сына Сталина в начале войны ушли на фронт.
Старшему не повезло с первых же дней боевых действий. Старший лейтенант Яков Джугашвили служил в 14-м гаубичном полку, приданном 14-й танковой дивизии. Она была разбита немцами 7 июля, а ее остатки окружены в районе деревни Лесново Витебской области. Яков попал в плен и погиб в конце 1943 года в одном из фашистских концлагерей.
Военная судьба Василия складывалась иначе.
Сохранился подлинник записки, направленной секретариатом Разведуправления Генерального штаба на запрос отдела кадров ЦК ВКП(б) о выезде на фронт Василия Сталина. Документ датирован 21 августа 1941 года:
«Заведующему отделом кадров ЦК ВКП(б)
Тов. Силину (лично)
Сообщаю — после Вашего телефонного запроса о том, имеется ли согласие отца на выезд в командировку тов. Иванова В. И. (так зашифрована фамилия Сталина В. И. — Н. З.), то я позвонил зам. нач. штаба ГУ ВВС Кр. Армии полковнику тов. Беляеву, который мне сообщил, что согласие отца имеется, о чем ему якобы сказал сам т. Иванов и это ему подтвердил тов. Жигарев (в 1941–1942 гг. командующий ВВС Красной Армии. — Н. З.). Это сообщение мною и было Вам передано.
Во время моего телефонного разговора с полковником т. Беляевым присутствовал лейтенант тов. Ефименко, который работает со мной в одной комнате.
26 августа 1941 года
Панов».
На документе примечание: «Батальонный комиссар т. Панов служит начальником секретариата Разведуправления Красной Армии».
Мудр и многоопытен был кадровый начальник из ЦК! Действительно, не спросишь же у Самого: давал ли он согласие на отправку сына на фронт? А знать цековскому кадровику надо многое. На всякий случай. А вдруг спросят: почему Василий на войне? Кто приказал? С кем согласовано?
Не позавидуешь такой работе. Но есть люди, и их немало, которые видят в ней смысл жизни, обслуживание семей власть предержащих возвышает их в собственных глазах, придает значимость, приобщает к кругу избранных.
И снова агентурное донесение, совершенно секретное, в Управление особых отделов Наркомата обороны СССР. Дата — 9 сентября 1941 года:
«8 сентября 1941 года т. Василий в 15.00 прилетел с завода № 301 с механиком т. Тарановым и приказал подготовить самолет через 30 минут, в 18.00 подъезжает на автомашине с двумя девушками, авиатехник т. Ефимов запускает мотор и выруливает на старт. Дает приказание т. Таранову сесть в автомашину и привезти девушек на старт, чтобы видеть, как он будет летать. Во время полета он делал резкие виражи и проходил на большой скорости бреющим полетом, делая затем горки. После полета самолет поставил в ангар и уехал. В ночь с 8 на 9 сентября 1941 года, во время воздушной тревоги т. Василий приехал на аэродром, вместе с ним приехала молодая девушка, он въехал на своей автомашине в ангар. Приказал автомеханику т. Таранову запустить мотор и стал требовать, чтобы его выпустили в воздух. Время было 0.15, причем он был в нетрезвом состоянии. Когда его убедили, что вылет невозможен, он согласился и сказал: «Я пойду лягу спать, а когда будут бомбить, то вы меня разбудите».
Ему отвели кабинет полковника Грачева, и он вместе с девушкой остался там до утра.
Данный факт является серьезным и опасным тем, что он своим приказом может разрешить себе вылет.
Вылет же ночью очень опасен тем, что он ночью на этом типе самолета не летал, и кроме этого, была сильная стрельба из зенитных орудий».
Главным хранителем дворцовых тайн был, конечно же, Власик. Начальник личной охраны Сталина не пропускал ни одной мелочи, от его бдительного внимания не укрывалось ни одно происшествие.
4-го апреля 1943 года на его имя поступает такой вот документ под грифом «Секретно»:
«Зам. начальника 1-го Отдела НКВД СССР комиссару госбезопасности 3-го ранга
тов. ВЛАСИКУ Н. С.
Заключение о состоянии здоровья полковника Сталина
Василия Иосифовича
Т. Сталин В. И. доставлен в Кремлевскую больницу 4.IV.43 г. в 11 часов по поводу ранений осколком снаряда.
Ранение левой щеки с наличием в ней мелкого металлического осколка и ранение левой стопы с повреждением костей ее и наличием крупного металлического осколка.
В 14 часов 4.IV.43 г. под общим наркозом проф. А.Д.Очкиным произведена операция иссечения поврежденных тканей и удаления осколков.
Ранение стопы относится к разряду серьезных.
В связи с загрязнением ран введены противостолбнячная и противогангренозная сыворотки.
Общее состояние раненого вполне удовлетворительное.
Начальник Лечсанупра Кремля
Бусалов».
Первое, что приходит на ум при чтении этого документа, — полковник был ранен на фронте. Увы, документы свидетельствуют об иных обстоятельствах ранения. Его адъютант на допросе 23 апреля 1953 года показал следующее:
«В 1943 году я, будучи адъютантом авиаэскадрильи, принимал участие в рыбной ловле, которая была организована Василием Сталиным на реке в районе гор. Осташково, Калининской области. Эта рыбная ловля кончилась тем, что один из авиаснарядов «РС», которыми мы глушили рыбу, взорвался в руках участвовавшего в ней полкового инженера. Взрывом этот инженер был убит, а летчик Котов и Василий Сталин ранены».
26 мая 1943 года нарком обороны СССР И.В.Сталин подписал приказ командующему ВВС Красной Армии маршалу авиации Новикову:
«Приказываю:
1) Немедленно снять с должности командира авиационного полка Сталина В. И. (комполка всего 22 года! — Н. З.) и не давать ему каких-либо командных постов до моего распоряжения.
2) Полку и бывшему командиру полка полковнику Сталину объявить, что полковник Сталин снимается с должности командира полка за пьянство и разгул и за то, что он портит и развращает полк.
3) Исполнение донести.
Народный Комиссар Обороны И. Сталин
26 мая 1943 года».
Отстраненный от командования полком Василий Сталин некоторое время находился не у дел, а потом был назначен на должность инспектора истребительного авиакорпуса. Однако продержался недолго: за очередные «художества» приказом Верховного Главнокомандующего был снят и с этой должности и в течение восьми месяцев отсиживался на даче во Внуково.
Тем не менее, войну полковник Сталин закончил в должности командира 286-й истребительной авиационной Нежинской Краснознаменной ордена Суворова дивизии. Было ему тогда всего 24 года от роду. Об этом свидетельствует аттестация по состоянию на 10 июня 1945 года:
«1920 года рождения, грузин, член ВКП(б) с 1940 г. Образование: общее — 10 кл., военное — Качинская ВАШП в 1940 г., 1-й курс при ВВА не окончил в 1943 году, политического образования не имеет. В КА и ВВС с 1938 г. На фронтах Отечественной войны 3 г. 9 м. Офицер кадра с 1938 г. Первичное офицерское звание присвоено в 1940 г. Состояние здоровья слабое: болезнь ноги, позвоночника, особенно на перегрузке, переутомление и расстройство нервной системы. До начала Отечественной войны занимал должность инспектора-летчика по технике пилотирования Управления ВВС КА. Награжден: орденом Красного Знамени в 1942 г., орденом Александра Невского в 1943 г., орденом Красного Знамени в 1944 г., орденом Суворова 2-й степени в 1945 г., медалью «За оборону Сталинграда» в 1942 г., ранений и контузий не имеет. В занимаемой должности с февраля 1945 года.
Летает на самолетах: ПО-2, УТ-1, И-15, И-5, И-153, ЛИ-2, И-4, МИГГ-3, ЛАГГ-3, ЯК-1, ЯК-7, ЯК-9, Харрикейн, ИЛ-2, Бостон-3, ДС-3, ЛА-5, ЛА-7, общий налет — 3145 ч. 45 мин. За время участия в Отечественной войне произвел 27 боевых вылетов, в проведенных воздушных боях сбил 2 самолета противника.
Участвуя на фронтах Отечественной войны с 22.6.41 г., занимал должности — пом. нач. отдела истребительной авиации ВВС КА, командира истребительного авиаполка. За успешное выполнение боевых заданий полк под командованием тов. Сталина неоднократно отмечался благодарностями в приказах Верховного Главнокомандующего.
С января по май 1944 г. работал инспектором-летчиком по технике пилотирования 1 ГИАК (гвардейского истребительного авиакорпуса. — Н. З.), после чего командиром 3-й гвардейской ИАД.
Дивизия под командованием тов. Сталина принимала участие в боевых действиях по освобождению городов: Минск, Вильно, Лида, Гродно, Паневежис, Шауляй и Елгава, где произведен 1781 боевой самолетовылет, проведено 30 воздушных боев, в ходе которых сбито 16 самолетов противника.
Наряду с боевой работой вводился в строй молодой летный состав, не имеющий боевого опыта. С этой задачей дивизия справилась хорошо.
В феврале 1945 года тов. Сталин назначен командиром 286 ИАД. В период подготовки к Берлинской операции в части поступило 50 самолетов ЛА-7, за счет которых перевооружен целый полк.
За время переучивания на новую матчасть лично тов. Сталин произвел 11 учебно-тренировочных полетов, успешно справился с переучиванием и подготовил в целом весь полк для ведения боевой работы на самолетах ЛА-7.
За период проведения Берлинской операции частями дивизии произведен 961 успешный боевой самолетовылет, проведено 15 воздушных боев, в ходе которых сбито 17 самолетов противника, из них только в первый день Берлинской операции сбито 11 самолетов, при своих потерях 1 экипаж.
Сам тов. Сталин обладает хорошими организаторскими способностями, как летчик подготовлен, свой боевой опыт может передать подчиненным.
В работе энергичный, инициативный, требовательный, этих же качеств добивается от подчиненных. В выполнении приказов точен.
Командующий 16-й воздушной армии генерал-полковник авиации РУДЕНКО
20 июля 1945 г.
Верно: начальник отдела кадров ВВС МВО
подполковник (Куцыро)».
«Лично!
Товарищу Сталину Иосифу Виссарионовичу.
Считаю своей обязанностью доложить Вам о состоянии здоровья Василия Иосифовича.
Василий Иосифович страдает истощением нервной системы, хроническим катаром желудка и малокровием. Причиной указанных заболеваний является чрезмерное злоупотребление алкоголем.
16 ноября с.г. у Василия Иосифовича внезапно (дома около часу ночи во время просмотра кинокартины) развился эпилептический припадок — полная потеря сознания, общие судороги мышц тела, прикус языка и выделение из полости рта пенистой жидкости.
На другой же день Василий Иосифович был помещен в санаторий «Барвиха», где удалось задержать его только лишь до 26 ноября. Однако и за этот короткий срок наступило в состоянии здоровья Василия Иосифовича явное улучшение — он прибавил в весе до 5,5 кг, наладился аппетит, улучшился сон и значительно уменьшилась возбудимость нервной системы.
К сожалению, за последние 7 — 10 дней Василий Иосифович вновь стал много пить и в связи с этим снова появились симптомы резкой интоксикации (отвращение к пище, похудение, повышенная раздражительность, плохой сон).
Убеждения и требования врачей прекратить употребление спиртных напитков ни к чему не привели.
Прошу Вашего содействия.
Со своей стороны полагаю целесообразным поместить Василия Иосифовича на более длительный (не менее чем на 2 месяца) срок в санаторий «Барвиха», где всегда удавалось быстро восстановить его здоровье, которое, к сожалению, после выписки скоро расшатывалось и только потому, что Василий Иосифович резко нарушал общий режим, возобновляя злоупотребление алкоголем.
Начальник Лечебно-санаторного управления Кремля П.Егоров
9. Х11. 50 г.».
27 апреля 1953 года, через полтора месяца после похорон И.В.Сталина, был арестован его сын, тридцатидвухлетний генерал-лейтенант, недавний командующий авиацией Московского военного округа, руководитель всех послевоенных воздушных парадов в Москве.
Главный допрос арестованного начался 9 мая и продолжался три дня — до 11 мая. Допрашивали высокие чины — начальник следственной части по особо важным делам МВД СССР генерал-лейтенант Влодзимирский и его заместитель полковник Козлов.
Машинописный протокол допроса арестованного Василия Сталина с сопроводительной запиской, подписанной Л.Берией 16 мая 1953 года за № 62-б, поступил в Президиум ЦК КПСС на имя Г.М.Маленкова. Ознакомиться с ним стало возможно только спустя сорок лет. Все эти долгие годы документ был недоступным для исследователей. Привожу его целиком. Думаю, он не нуждается в комментариях.
Итак, «Протокол допроса арестованного Сталина Василия Иосифовича от 9 — 11 мая 1953 года.
Сталин В. И., 1921 года рождения, уроженец гор. Москвы, грузин, член КПСС, бывш. командующий ВВС Московского военного округа.
Вопрос. На предыдущих допросах вы признали, что в бытность вначале заместителем, а затем командующим ВВС Московского военного округа допускали незаконное расходование государственных средств. Правильны ли эти ваши показания?
Ответ. Да, правильны. Действительно, с 1947 по 1952 г. включительно я, занимая вначале пост заместителя, а затем командующего ВВС Московского военного округа, допускал разбазаривание государственного имущества и незаконное расходование денежных средств, чем нанес большой материальный ущерб Советскому государству.
Я не отрицаю и того, что ряд моих незаконных распоряжений и действий можно квалифицировать как преступления.
Вопрос. В распоряжении следствия имеются данные о том, что вы, злоупотребляя своим служебным положением, кроме того, присваивали казенное имущество и денежные средства. Вы это признаете?
Ответ. Расхищения государственных средств и казенного имущества в целях личного обогащения я не совершал и виновным в этом себя признать не могу.
Я намерен правдиво показать обо всем, в чем я виноват. Будучи в 1948 г. назначен на должность командующего ВВС МВО, я в первую очередь занялся переоборудованием переданного ВВС под помещение штаба округа здания Центрального аэропорта, на что было израсходовано несколько миллионов рублей, но сколько именно, точно не помню. Значительная часть этих средств по моему распоряжению была растрачена на излишне роскошную внутреннюю и внешнюю отделку здания и на приобретение дорогостоящей обстановки, которая была специально заказана в Германии.
В ноябре 1951 г. я задумал и начал осуществлять строительство пятидесятиметрового водного бассейна на территории Центрального аэродрома. На это строительство было затрачено до четырех миллионов рублей.
Вопрос. Какой необходимостью вызывалось сооружение этого водного бассейна?
Ответ. Необходимости строить водный бассейн для военнослужащих ВВС МВО, безусловно, не было, причем сметных ассигнований на это строительство также не было и оно было начато без разрешения Военного министерства. Так как вскоре выяснилось, что для окончания сооружения бассейна необходимо затратить еще четыре с половиной миллиона рублей, а такими средствами ВВС МВО не располагали и для меня было ясно, что Военное министерство требовавшихся на это денег нам не даст, строительство бассейна было «законсервировано», а вложенные в него крупные средства омертвлены.
Однако я считаю необходимым пояснить, что, приступая к строительству бассейна для плавания, я исходил из того, что в Москве нет ни одного пятидесятиметрового водного бассейна для проведения Олимпийских соревнований.
Вопрос. Явно неубедительное объяснение. Какое отношение имели ВВС Московского военного округа к спортивным сооружениям?
Ответ. Бесспорно, что я занимался не своим делом и никто, конечно, мне не поручал строить водный бассейн. Одной из побудительных причин к этому явилась мастер спорта по плаванию моя сожительница Васильева Капитолина. Васильева меня подбивала на сооружение водного бассейна и, желая угодить ей, а также рассчитывая популяризировать себя сооружением бассейна, я поставил перед собой задачу осуществить эту затею. Бассейн строился на территории одного из ангаров Центрального аэродрома без утвержденного технического проекта и смет. И только после начала строительства в конце 1951 г. я решил добиться в Военном министерстве получения ассигнований на сооружение бассейна. В ноябре 1951 г., обратившись за получением денег на строительство бассейна к Военному министру Советского Союза Василевскому, я ввел его в заблуждение, сказав, что мне поручено отцом организовать спортивную работу в ВВС. Василевский отпустил на это строительство вначале 700 000 рублей, а затем в конце января 1952 года по моему настоянию он же дополнительно утвердил расходы еще на 1 миллион 500 тысяч рублей. Как я уже показал выше, это строительство так и не было закончено и в августе 1952 года, т. е. к тому времени, когда я был освобожден от занимаемой должности, работы по постройке водного бассейна находились только в начальной стадии.
Помимо сооружения водного бассейна, я занимался и другими делами.
Вопрос. А именно?
Ответ. В 1950 г. на территории парка культуры и отдыха было начато строительство так называемого «спортивного центра» Дома офицеров ВВС МВО. Получив согласие Военного министра Василевского на это строительство, я добился через быв. секретаря МК ВКП(б) и председателя Московского городского Совета Попова Г. М. передачи под строительную площадку территории парка культуры и отдыха Ленинградского района, в связи с чем этот парк был закрыт для пользования трудящимися.
Генерал-полковник Белокосков тоже поддержал мою инициативу о постройке «спортивного центра», предложив использовать под каркас здания демонтированный в Германии ангар. Металлические конструкции центра были доставлены из Германии в Москву. На это ушло много времени и средств. Когда, наконец, каркас ангара был доставлен в Москву, то и здесь при его разгрузке, доставке на строительную площадку и установке мы имели много хлопот, так как ни у нас в ВВС, ни в Военном министерстве не было таких мощных подъемных кранов, которые могли бы поднять отдельные металлические части конструкции этого ангара.
В 1952 г. и это сооружение было «законсервировано», так как у нас не хватило средств на дальнейшее строительство. Насколько я помню, на это строительство было израсходовано более 5 млн. рублей.
В этом деле я повинен еще и в том, что, отняв у трудящихся Ленинградского района гор. Москвы их излюбленное место отдыха — парк культуры и отдыха, разрушив кинотеатр, уничтожив зеленые насаждения и не выстроив «спортивного центра», я фактически уподобился «собаке на сене».
Полтора миллиона рублей с санкции Военного министра Василевского я израсходовал на строительство двухэтажного здания контрольно-пропускного пункта в Куркино, чтобы наблюдать пролеты самолетов, принимающих участие в воздушных парадах в Москве, в то время как в этом не было никакой практической необходимости.
Вопрос. Следствию известно, что вы незаконно расходовали государственные средства не только на эти «строительства». Покажите об этом.
Ответ. Я уже показал, что, используя свое служебное положение, игнорируя советские законы и обманывая руководство Военного министерства, я разбазарил крупные суммы государственных средств на мероприятия, не вызывавшиеся никакой необходимостью для боевой подготовки вверенных мне воинских подразделений.
Кроме того, своим недостойным поведением, выражавшимся в систематическом пьянстве, сожительстве с подчиненными мне по службе женщинами, различного рода скандальных происшествиях, получавших широкую огласку, я фактически дискредитировал себя как командующий округом. От решения насущных вопросов, связанных с качеством боевой и политической подготовки подчиненных мне воинских подразделений, отвлекало меня также и то, что большую часть своего времени я уделял спортивной деятельности. В этой связи я должен остановиться на созданных по моему указанию при ВВС МВО спортивных командах, которые содержались за счет средств, ассигнованных на боевую и физическую подготовку войск ВВС МВО.
В период с 1947 по 1949 год в ВВС МВО были сформированы команды мастеров почти по всем видам спорта: конно-спортивная, хоккейная, мотоциклетная, конькобежно-велосипедная, баскетбольная, гимнастики, плавания и водного поло. Кроме того, я добился передачи из ВВС Советской Армии футбольной команды. Во всех этих спортивных командах числилось более 300 человек, содержание которых обходилось в сумме свыше 5 млн. рублей в год.
В связи с организацией конно-спортивной и мотоциклетной команд, я приказал за счет средств ВВС МВО перестроить три ангара на Центральном аэродроме. Один из них был переоборудован под манеж, в другом устроена конюшня, а третий ангар был перестроен под мотовелобазу. На это была незаконно израсходована значительная сумма, но сколько именно, я не помню.
Вопрос. Созданные вами спортивные команды состояли из военнослужащих ВВС МВО?
Ответ. Нет. Военнослужащих ВВС округа в этих командах не было. Они комплектовались спортсменами-профессионалами и мастерами спорта, которые по моему указанию различными незаконными способами переманивались из других спортивных коллективов.
Так, по моему указанию в 1951 г. в гор. Таллин была откомандирована тренер по плаванию Макарова с целью уговорить перейти в команду пловцов ВВС МВО эстонских пловцов Прангель и Мяги.
Я поручил Макаровой обещать Прангель и Мяги большую заработную плату и обеспечение в Москве жилищной площадью. Макарова сумела выполнить мое задание и перетянула в Москву Прангель и Мяги. В 1952 г. Прангель и Мяги выступали в соревнованиях за коллектив ВВС МВО, а я создал для них обещанные условия. Так мне удалось усилить команду пловцов.
Таким же способом, безусловно, развращавшим спортсменов, я перетянул из добровольного спортивного общества «Спартак» в коллектив ВВС МВО мастеров спорта Новикова, Зикмунда и Тарасова, которым предоставил квартиры и присвоил офицерские звания.
Путем предоставления квартиры удалось также переманить в ВВС МВО и заслуженного мастера спорта велосипедиста Тарачкова, ранее являвшегося членом спортивного общества «Динамо».
Особенно активное участие я принимал в устройстве на работу в ВВС МВО Старостина Н. П. Стремясь перетянуть к себе Старостина, я не только незаконно стал выплачивать ему и его жене зарплату за счет спорткоманд ВВС МВО, но и в обход советских законов предпринимал меры к прописке Старостина на жительство в Москве, хотя я и знал, что Старостин, как судимый за антисоветские преступления, не имел права проживать в Москве.
Когда органы милиции отказали, несмотря на мое вмешательство, в прописке Старостина, я предложил моему адъютанту Полянскому вывезти его из Москвы в охотничье хозяйство ВВС МВО.
Однако через некоторое время Старостин милицейскими работниками был обнаружен в Москве на квартире своей жены и ему было предложено немедленно покинуть Москву.
Узнав, что Старостин выехал из Москвы, я предложил бывшему начальнику отдела контрразведки ВВС МВО Голованову и своему адъютанту Полянскому немедленно на самолете догнать поезд и доставить его ко мне на квартиру, что было ими и выполнено».
Прервем документ на этом месте. Помнится, когда в конце восьмидесятых годов журнал «Огонек» опубликовал воспоминания Старостина об этом эпизоде, многие выказывали неверие в достоверности описываемых знаменитым футболистом событий. На военном самолете — вдогонку за поездом, увозящем футболиста? Фантастика! Увы — правда.
Продолжим дальше протокол допроса:
«Вопрос. Какое же, в таком случае, отношение имели эти спортивные команды к повышению боевой и физической подготовки личного состава ВВС МВО?
Ответ. Никакого. Дело в том, что я, будучи тщеславным, пытался популяризировать свое имя и для достижения этой цели решил заняться «спортивной деятельностью». Этому «делу» я уделял основное внимание, не считаясь с затратами государственных средств. Для того, чтобы перетащить в спортивные команды ВВС МВО лучших спортсменов из других спортивных обществ, по моему указанию им создавались особые материальные условия.
По моим распоряжениям члены спортивных команд ВВС МВО зачислялись в кадры ВВС, им присваивались офицерские звания и выплачивалась зарплата по повышенным ставкам. Спортсменам, кроме того, выдавались премии, обмундирование, предназначенное для личного состава ВВС МВО, предоставлялись в неочередном порядке квартиры и санаторное лечение. Ясно, что эти мои действия ослабляли другие столичные спортивные коллективы, так как из них переманивались в команды ВВС МВО лучшие спортсмены, которые к тому же развращались созданными им особыми материальными условиями. Все это, конечно, не могло не вызывать недовольства летного офицерского и летно-технического состава, так как указанные выше льготы и преимущества спортсменам предоставлялись за их счет.
Вопрос. Только ли спортсмены пользовались этими, как вы говорите, «особыми материальными условиями»?
Ответ. Я не могу отрицать, что в расходовании средств на содержание спортивных команд мною допускались и другие злоупотребления. Ряд лиц, числившихся инструкторами и тренерами спортивных команд, фактически не имел никакого отношения к спорту и, получая зарплату за счет ВВС МВО, обслуживал меня лично.
Так, например, подполковник Дагаев, являвшийся моим адъютантом, был проведен по штату инструктором конно-спортивной команды, мои адъютанты майор Капелькин и капитан Купцов получали зарплату в качестве инструкторов 1-й категории хоккейной команды и команды гимнастов.
В 1950 году был зачислен на должность инструктора второй категории хоккейной команды Евсеев Н. В., который в действительности являлся комендантом моей дачи.
За счет спортивных команд содержались преподавательницы моих детей Новикова К. И. и Августовская М. И.
Приглашенные мною из Сочи для художественной отделки и росписи моей дачи и квартиры художник Мошкарев и его помощник, фамилию которого не помню, в течение нескольких месяцев оплачивались за счет хоккейной команды по ставке инструкторов высшей квалификации.
В таком же положении находились мои личные шоферы, массажист и даже моя сожительница Васильева Капитолина, получавшая зарплату как тренер команды пловцов, хотя в действительности она ничего в этой команде не делала.
Всем лицам, которые меня лично обслуживали, в том числе и Васильевой, ежемесячно выплачивалось до двух тысяч рублей каждому. Кроме того, большинству из них мною были предоставлены квартиры в домах военведа и также систематически выдавалось высококачественное военное обмундирование, предназначенное для летчиков, штурманов и другого летного состава ВВС МВО.
За счет средств, предназначенных на боевую и физическую подготовку личного состава ВВС МВО, я содержал еще «охотничье хозяйство».
Вопрос. Что собой представляло это «охотничье хозяйство», когда и для чего оно было вами создано?
Ответ. «Охотничье хозяйство» было мною создано в 1948 году на месте закрытого по моему распоряжению Переславль-Залесского полигона ВВС МВО.
Это «хозяйство» занимает территорию в 55 тысяч гектаров. По моему указанию там построены три финских дома, переделана и исправлена имевшаяся узкоколейная железная дорога, для которой была специально изготовлена автодрезина. Из заповедника Аскания-Нова в охотничье хозяйство были завезены двадцать пятнистых оленей, которые обошлись в 80 тыс. рублей, а также доставлены, не знаю, откуда именно, бобры и белые куропатки.
Кроме штата специальных егерей, в «охотничьем хозяйстве» содержалась охрана из военнослужащих срочной службы.
При ВВС МВО я организовал специальное «управление охотничьим хозяйством», начальником которого назначил находившегося в запасе капитана интендантской службы Удалова Георгия Иосифовича, числившегося инструктором первой категории футбольной команды. В аппарате «управления» также находилось еще 9 человек, проведенных по штатам различных спортивных команд ВВС МВО, и в их числе Евсеева Мира Ивановна, являвшаяся женой коменданта моей дачи, которая числилась инструктором первой категории команды гимнастов.
Фактически все «работники» этого «управления», так же, как егеря и вооруженная охрана охотничьего хозяйства, бездельничали, так как в этом «охотничьем хозяйстве» я был всего два раза, а больше туда никого не допускали. Если же кто-либо из охотников осмеливался появиться в этом «хозяйстве», то стража отбирала у них ружья.
Мои поездки на охоту, конечно, выглядят весьма неприглядно. На охоту я вылетал на самолете «Дуглас» в сопровождении Васильевой, шофера Чистякова и ряда сослуживцев: моего помощника по физической и строевой подготовке Василькевича, инспектора истребительной авиации полковника Морозова. Одновременно на Переславль-Залесский аэродром направлялся самолет ЯК-12. Этот самолет использовался мною для связи с Москвой и доставки оттуда продуктов, водки и вина, так как на охоте мы находились по несколько дней. Эти мои поручения выполнял мой адъютант Капелькин.
Кроме того, из Москвы в охотничье хозяйство по моему распоряжению прибывали несколько автомашин, в том числе и «Виллис» со специальной радиоустановкой ЦСР-399. Этой радиоустановкой я пользовался для связи с Переславль-Залесским авиационно-техническим училищем, которое имеет радиотелефонную связь с ВВС МВО. Когда мне надо было во время пребывания на охоте вызвать самолет или дать какое-либо иное распоряжение для штаба ВВС МВО, я делал это, используя свою радиоустановку через Переславльское училище, поскольку мощность ее была недостаточной для связи с Москвой.
Из Тулы доставлялся известный охотник на волков Сафонов со своей сворой собак. Конечно, такая охота стоила государству немалых расходов, так как эти расходы целиком производились за счет государства.
Кроме того, я виноват в больших излишествах, которые допускал за государственный счет, используя свое положение. Особенно это имело место в оборудовании и обслуживании занимаемой мною дачи. Так, например, за счет Военного министерства СССР была построена водокачка, способная обеспечить водой около тридцати тысяч человек. По моему же ходатайству на берегу Москвы-реки, прилегающему к моей даче, была сооружена бетонная дамба и бетонированная лестница от дачи к Москве-реке, на которые было израсходовано около полумиллиона рублей.
На этом строительстве продолжительное время использовался батальон солдат Военно-строительного управления Военного министерства СССР, выделенный по моей просьбе и письменному ходатайству Теренченко заместителем министра Белокосковым. Эти же военнослужащие строили двухкилометровую асфальтированную дорогу от Успенского шоссе до моей дачи и из шлако-бетонных блоков скотный двор, рассчитанный на двух лошадей, трех коров, шесть овец, свиней и большой птичник.
На даче за счет средств ВВС МВО моим заместителем по тылу генерал-майором Теренченко и начальником административно-хозяйственного отдела ВВС МВО Касабиевым был сооружен специальный холодильник с компрессорной установкой, рассчитанный на длительное хранение большого количества продуктов. Он же, Теренченко, построил для меня баню и насадил на территории дачи за счет средств, отпущенных для озеленения штаба округа, фруктовый сад — более ста корней яблонь и вишен, доставленных из гор. Мичуринска, а также большое количество малины, смородины, шиповника и декоративных растений.
Должен сказать, что по моему распоряжению имевшиеся в моем личном пользовании две лошади, три коровы, шесть овец, свиньи, полсотня кур, цесарки и фазаны снабжались вплоть до моего ареста фуражом из ВВС МВО. Все это бесплатно обеспечивал Теренченко по заявкам моего адъютанта Капелькина. Продукты же этого моего хозяйства: молоко, масло, яйца, фрукты и овощи моя сожительница Васильева Капитолина сбывала на рынке при помощи своей матери и сестер, которые постоянно проживали на даче. Это хорошо известно коменданту дачи Евсееву.
При посредстве своего помощника генерал-майора Василькевича я взял из ВВС МВО в личное пользование две байдарки и четырехместную моторную лодку.
Кроме того, я в течение 1952 года держал в своем пользовании катер Министерства речного флота, за эксплуатацию которого ВВС МВО был предъявлен счет около семидесяти тысяч рублей. Из ВВС МВО мною была взята автоматическая телефонная станция, причем телефонные аппараты были установлены не только в жилых комнатах, но и в коридорах, ванной, бане, скотном дворе и даже в уборной дачи.
Вот и все, чем я лично пользовался за счет государства, если не считать присвоения мной автомашины «Паккард».
Числящаяся моей личной собственностью автомашина марки «Паккард» была приобретена в Германии в 1952 г. за несколько сот тысяч марок (точно ее цену не помню) для автомотокоманды ВВС МВО. Мне эта машина очень понравилась, и я решил ее присвоить, сдав взамен принадлежавшую мне изношенную, дешевую и менее комфортабельную автомашину марки «Корд», которую я раньше привез из Германии.
Для покупки «Паккарда» я специально посылал в Германию своего адъютанта Дагаева, который затем по моему распоряжению оформил документы на «Паккард» как на мою собственную автомашину.
Дагаев и начальник отделения физической подготовки ВВС МВО Соколов не раз выезжали в Германию, где закупали для ВВС МВО специальный инвентарь на большие суммы. Наряду с этим Дагаев и Соколов выполняли некоторые мои личные поручения.
Вопрос. Какие именно поручения?
Ответ. Дагаев и Соколов приобретали для меня в Германии за валюту в больших количествах различные ценные вещи, материалы на десятки костюмов, несколько комплектов ценных сервизов и много других предметов домашнего обихода, счет которым я потерял. Об этом могут сказать мои жены — Васильева и Тимошенко, которые распоряжались этими ценностями. Васильева, например, после размолвки со мной увезла от меня двенадцать чемоданов различных вещей. Не отставала от нее и другая моя бывшая жена Тимошенко Екатерина, которая, уезжая от меня в апреле 1953 года, также вывезла большое количество ценностей и другого имущества.
Вопрос. Где вы брали иностранную валюту для приобретения вещей, которые вам привозили Дагаев и Соколов?
Ответ. Я не имел валюты, и вещи, которые привозили мне Дагаев и Соколов из Германии, были куплены за счет валюты, выделенной для ВВС МВО. Обычно все вещи из Германии доставлялись самолетами ВВС МВО на военный аэродром в Кубинке в 30 километрах от Москвы, а оттуда ко мне на дачу.
Вопрос. А где должны совершать посадку самолеты по установленным правилам?
Ответ. На московском Центральном аэродроме. Здесь по установленным правилам производится таможенный досмотр прибывших на самолете грузов. С тем, чтобы не платить пошлину за доставлявшиеся из Германии Дагаевым и Соколовым вещи, я давал распоряжение о приземлении самолетов в Кубинке, где доставленные мне из Германии вещи разгружались из самолета, грузились адъютантами на автомашину и перевозились ко мне на дачу.
Теперь я в основном показал все о своих делах, связанных с незаконным расходованием, разбазариванием и присвоением государственных средств и казенного имущества. Возможно, я не сказал о некоторых отдельных фактах, которые сейчас не помню, но я постараюсь вспомнить все, что было, и не буду ничего скрывать.
Протокол записан с моих слов верно, мною прочитан.
В.Сталин.
Допросили:
Начальник следчасти по особо важным делам МВД СССР
генерал-лейтенант(Влодзимирский)
Зам. начальника следчасти по особо важным делам МВД СССР
полковник (Козлов)
Верно:(подпись)».
Современный читатель разочарованно и иронично пожмет плечами: и это все, что ставилось в вину арестованному?
Переманивания в спортивные команды были до Сталина и после него. Дачи, охота, пьянки, приобретение автомашин — тоже. Почему же тогда арестовали именно Василия Сталина? Может, было что-то иное, чего боялись преемники его отца?
Было. Именно это, не вошедшее в протокол допроса, и вынудило новых хозяев Кремля изолировать сына Сталина. А лучшего места для изоляции, чем тюрьма, не придумано.
О подлинных причинах ареста свидетельствует следующий документ, подписанный министром внутренних дел СССР С.Кругловым 8 августа 1953 года и направленный на имя Г.М.Маленкова. На первой странице пометка помощника Маленкова: «Тт. Молотов В. М. и Хрущев Н. С. ознакомлены. Д.Суханов. 10.IХ.53 г.» Что же докладывал Круглов тогдашнему главе советского государства?
«В Президиум ЦК КПСС
товарищу Маленкову Г. М.
28 апреля 1953 года был арестован Сталин В. И., 1921 года рождения, уроженец гор. Москвы, член КПСС.
Сталину В. И. было предъявлено обвинение в том, что, являясь командующим ВВС МВО, в течение 1947–1952 гг. совершал уголовные преступления, выражавшиеся в незаконном расходовании, хищении и присвоении государственного имущества и денежных средств, склоняя к этому подчиненных ему по службе лиц.
Кроме того, допускал враждебные выпады и антисоветские клеветнические измышления в отношении руководителей КПСС и Советского государства, а также высказывал намерение установить связь с иностранными корреспондентами с целью дать интервью о своем положении после кончины Сталина И. В.»
Вот она, подлинная причина! Клеветнические измышления в отношении руководителей КПСС и Советского государства — это многократные заявления о том, что отца отравили. В «Письмах к другу» Светлана Аллилуева пишет: увидев отца мертвым, Василий сразу же вслух высказал свою догадку, слух о которой прокатился по Москве. Это утверждение он повторял и позже, в самых разных компаниях. Высшее руководство, пришедшее к власти, объявило слова Василия пьяным бредом.
Однако вернемся к документу. В нем немало любопытного, чего нет в протоколе допроса.
«В процессе следствия, — говорится в записке Круглова, — арестованный Сталин В. И. признал себя виновным в том, что он, занимая пост командующего ВВС МВО, в течение 1947–1952 гг. систематически допускал незаконное расходование, разбазаривание казенного имущества и государственных средств, а также использовал служебное положение в целях личного обогащения. Как это установлено комиссией Министерства обороны СССР, проверявшей в мае 1953 года хозяйственную и финансовую деятельность штаба ВВС МВО и признаниями Сталина В. И. и других арестованных по этому делу, в результате допускавшейся Сталиным В. И. антигосударственной практики были произведены незаконные и нецелесообразные расходы в сумме более 20 миллионов рублей.
Стремясь к популяризации своего имени, Сталин В. И. добился создания при ВВС МВО 8 штатных спортивных команд численностью до 300 человек, на содержание которых ежегодно расходовалось свыше 5 миллионов рублей. Эти спортивные команды комплектовались из числа спортсменов-профессионалов, которые переманивались из других спортивных обществ.
Для спортсменов ВВС МВО создавалось привилегированное положение, им в первую очередь предоставлялись квартиры, присваивались офицерские звания, выдавалось летно-техническое обмундирование и удовлетворение других их прихотей, чем ущемлялись интересы личного состава ВВС МВО.
Для обеспечения спортивных команд спортивными базами, оборудованием и инвентарем, Сталин В. И. самовластно перестроил и переоборудовал четыре ангара под манежи, конюшни, спортивные залы, на что израсходовал 1 миллион 200 тысяч рублей из средств, предназначенных на боевую подготовку.
В 1950 году, также самочинно, начал строительство спортивного центра под видом переоборудования ангара, под который занял территорию парка культуры и отдыха Ленинградского района гор. Москвы. Это строительство было начато без необходимой комплексной технической документации и продолжалось в 1951 году, несмотря на то, что ассигнований Военного министерства не было. На строительство спортивного центра было израсходовано свыше 6 миллионов рублей, а в 1952 году Военным министерством оно было законсервировано.
В 1951 году без наличия технической документации и утвержденных сметных ассигнований Сталин В. И. развернул строительство водного бассейна на территории одного из ангаров и добился затем, путем использования имени Сталина И. В., отпуска на строительство средств в сумме свыше 3 миллионов рублей. Кроме того, Сталин В. И. добился перед Военным министерством СССР разрешения на размещение в Германии заказов оборудования для бассейна за счет аэродромного строительства дислоцировавшейся близ Берлина 26 воздушной армии, в сумме более 250 тысяч марок.
В 1952 году Сталин В. И. получил разрешение Министерства внешней торговли СССР на закупку в Германии спортинвентаря для ВВС МВО в сумме более 250 тысяч марок. На эту сумму с санкции Кобулова Б. З. был доставлен из Германии в Москву различный спортинвентарь — лодки, велосипеды, фотоаппараты, а для личного пользования Сталина В. И. — автомашина марки «Паккард».
Используя служебное положение в корыстных целях, Сталин В. И. израсходовал вместо отпущенных ему на дооборудование своей дачи 296 тысяч рублей — 635 тысяч рублей.
Кроме того, сверх указанной суммы на благоустройство территории дачи и строительство различного рода хозяйственных построек израсходовано до двух миллионов рублей.
Так, на сооружение мощной подземной водокачки затрачено 500 тысяч рублей, на строительство бани, конюшни и оранжереи израсходовано 300 тысяч рублей из средств, предназначенных на аэродромно-технические сооружения, на бетонирование приусадебного берега реки — 500 тысяч рублей и значительные суммы на устройство компрессорной холодильной установки, насаждение фруктового сада, устройство телефонной автоматической станции и др.
Также за счет средств ВВС МВО систематически закупал фураж для принадлежащего ему скота, и с помощью своих адъютантов присвоил 69 тысяч рублей государственных средств путем издания фиктивных приказов о награждении сотрудников ВВС МВО денежными премиями.
Систематически нарушал штатную дисциплину и за счет спортивных команд содержал обслуживавших его пять адъютантов, коменданта дачи, трех шоферов, двух преподавательниц для детей, создал аппарат по обслуживанию охотничьего хозяйства и в течение нескольких месяцев выплачивал зарплату девяти близким ему лицам, вовсе не работавшим в ВВС МВО, на что израсходовал свыше 2 миллионов рублей.
Создал на территории Переславль-Залесского полигона охотничье хозяйство, на оборудование и содержание которого, а также покупку оленей, фазанов, куропаток и бобров было израсходовано из бюджетных средств, отпускавшихся на боевую подготовку, 842 тысячи рублей.
Допустил излишество в строительстве контрольно-пропускного пункта в Куркино, стоившего 1 млн. 223 тысячи рублей, причем только установленная вокруг пункта железнодорожная охрана обошлась в 250 тысяч рублей.
Таким образом, своими незаконными антигосударственными действиями и распоряжениями Сталин В. И. нанес государству материальный ущерб в сумме более двадцати миллионов рублей.
Увлекшись спортивной деятельностью и другими, не свойственными ему функциями, Сталин В. И. не занимался вопросами организации боевой и политической подготовки соединений округа, месяцами не появлялся на службе, в соединениях и частях округа почти не бывал, приказов Военного министра и Главнокомандующего ВВС Советской Армии не читал, издававшиеся штабом ВВС МВО приказы не подписывал и от Военного министерства скрывал факты нарушений воинской дисциплины и чрезвычайных происшествий в соединениях округа.
Эти показания подтверждены арестованными соучастниками преступлений Сталина В. И. — бывшими его заместителями: генерал-майорами авиации Теренченко и Василькевичем, начальником АХО Касабиевым, адъютантами — Капелькиным, Полянским, Дагаевым и Степаняном, а также актом специальной комиссии Министерства обороны СССР, проверявшей боевую и политическую подготовку в соединениях округа и финансово-хозяйственную деятельность штаба ВВС МВО.
Сталин В. И. также признал, что он был недоволен решением Сталина И. В. о снятии его с поста командующего ВВС МВО, в связи с чем, не желая учиться в Военной академии, вел праздный образ жизни и систематически пьянствовал.
После кончины Сталина И. В. стал высказывать клеветнические измышления против руководителей КПСС и Советского правительства, якобы незаслуженно уволивших его из Советской Армии и стремящихся представить его как пьяницу и разложившегося человека.
Вместе с тем Сталин В. И. осуждал мероприятия Советского правительства, направленные на обеспечение бесперебойного руководства страной после кончины Сталина И. В., а также высказывал недовольство тем, что Советское правительство якобы не проводит достаточных мероприятий по увековечению памяти Сталина И. В.
Окончательно морально разложившись, Сталин В. И. в конце марта и апреле с.г. своей жене Тимошенко, адъютантам Полянскому, Степаняну и Капелькину, слушателю Военной академии им. Ворошилова полковнику Лебедеву и шоферу Февралеву высказывал настроения встретиться с иностранными корреспондентами и дать им интервью о своем положении после кончины Сталина И. В.
Кроме того, Сталин В. И. признал, что в конце апреля с. г., встретившись у себя на квартире с парикмахершей штаба ВВС Кабановой, склонял ее к составлению клеветнического анонимного письма в адрес главы Советского правительства от имени группы летчиков, которые якобы высказывают беспокойство за его судьбу.
Эти показания Сталина В. И. подтверждены арестованными Кабановой, шофером Февралевым и адъютантами Полянским, Степаняном и Капелькиным.
Во всех представленных обвинениях Сталин В. И. признал себя виновным и следствием совершенные им преступления полностью доказаны.
Свою преступную деятельность объяснял тем, что ему легко удавалось осуществлять все свои прихоти, поэтому в нем развились дурные качества, такие, как зазнайство, тщеславие и карьеризм, результатом чего и явилось его морально-бытовое разложение, а затем и политическое падение.
В течение последнего месяца Сталин В. И. неоднократно просил следователя, ведущего его дело, ускорить прием к Берии, объясняя это тем, что хотел бы знать, какое решение по его делу будет принято Советским правительством.
Докладываю на Ваше распоряжение.
С. Круглов.
8 августа 1953 года».
Получается, арестованный Василий Сталин не знал, что Берия находится под стражей в бункере на территории штаба Московского округа ПВО? Что отсюда вытекает? Василий не имел никакой информации — не слушал радио, не читал газеты. Он ничего не знал о событиях, происходивших за стенами тюрьмы, и наивно полагал, что Берия по-прежнему курирует спецслужбы страны.
Судя по документам, секретный узник узнал об аресте Берии только в конце декабря 1953 года. Двадцать первым числом датирована его записка на имя ближайшего друга отца:
«Уважаемый Вячеслав Михайлович,
Берия должен ответить на ряд вопросов, касающихся нашей семьи. Это необходимо для истории. Многое становится ясным. Если невозможно это сделать мне, то должны сделать Вы, так как при постановке вопросов надо знать трагедию нашей семьи с 1930 года. Лучше Вас это знал только Киров. Многое и мне неизвестно, так как я был слишком мал. Многое мне рассказывал Отец и многое ему было не понятно. Все это необходимо выяснить.
На машинописной копии этого письма резолюция: «Копии послать тт. Маленкову, Хрущеву. 22 декабря 1953 г. В. Молотов».
Арестованный послал аналогичное письмо и Г.М.Маленкову.
Арестованный 28 апреля 1953 года, Василий Сталин ждал суда около двух лет — до февраля 1955 года. Персонал тюрьмы не знал фамилии именитого узника — только номер. К нему не допускали родственников, для него не принимали передач.
Зимой 1955 года следствие, начатое Влодзимирским и Козловым, возобновилось. 23 февраля секретный узник, изнемогавший от одиночества и горьких дум, попросил у надзирателя бумагу и ручку и написал заявление Президиуму ЦК КПСС. 5 марта председатель КГБ при Совмине СССР Серов переслал это заявление адресату.
Вот его полный текст:
Арестован 27 апреля 1953 г. Следствие вели Влодзимирский и Козлов.
Все предъявленные обвинения можно разделить на 3 группы.
I группа — клевета и извращенные доклады т. Сталину И. В., приведшие к снятию и аресту честных работников (названы Смушкевич, Рычагов, Новиков).
II группа — клевета на членов правительства.
Намерение встретиться с иностранными корреспондентами с целью изменить Родине.
III группа — преступления служебного порядка в период работы в ВВС МВО.
Все эти обвинения были предъявлены мне в мае 1953 г. документами за подписью Берии, Кобулова и Влодзимирского.
Сейчас, в 1955 г., при возобновлении следствия эти обвинения не сняты. Следствие продолжается по тем же обвинениям. Ведет следствие новый следователь Каллистов. Если при первом следствии (Влодзимирский, Козлов) я путал следствие и заявлял, что моя подпись не будет действительна, т. к. не согласен с составленными протоколами, хотя и подписывал их, то сейчас при возобновлении следствия за каждый подписанный протокол с 12 февраля 1955 г. я несу ответственность головой.
По существу обвинений
Смушкевич, Рычагов — период 1940 — 41 гг.
Смушкевича я никогда не видал и не знал. От отца слышал о Смушкевиче много хорошего: «Прям, храбр, дело знает».
Очевидно, на судьбу Смушкевича повлияла передача письма отцу от Сбытова (в 1940–1941 гг. зам. командующего, затем командующий ВВС МВО. — Н. З.) о М-63, которое я передал в 1940 г. И, вернее, не письмо, а вызов Сбытова в правительство и доклад его. Какой доклад — мне не известно. Знаю, что Сбытов неоднократно говорил, что Смушкевич не реагирует на его (Сбытова) сигналы о неприятностях с М-63, и нещадно ругал за это Смушкевича, говоря, что он (Смушкевич) обманывает правительство. Могу только предполагать, что Сбытов использовал вызов правительства для доклада этого своего мнения. Если Сбытов использовал вызов правительства в целях свести какие-то счеты с Смушкевичем и позже Рычаговым, то я действительно виноват в том, что помог Сбытову добиться приема правительством. Мое же мнение о ВВС, Смушкевиче или Рычагове никто не спрашивал. По мотору М-63 я действительно докладывал отцу, что «он не годится для истребителей», т. к. сам летал на этом моторе и знал его недочеты.
О Смушкевиче, Рычагове и ВВС, если бы я и сказал что-либо отцу, то он не стал бы слушать, т. к. в то время я только начал службу в ВВС, знал мало и заслуживать внимания мое мнение о Главкоме ВВС и его замах не могло.
Новиков
Мне не известно, какие обвинения предъявлены Новикову при снятии его с должности Главкома ВВС, т. к. я был в это время в Германии. Но если на снятие и арест Новикова повлиял мой доклад отцу о технике нашей (ЯК-9 с М-107) и о технике немецкой, то Новиков сам в этом виноват. Он все это знал раньше меня. Ведь доложить об этом было его обязанностью как Главкома ВВС, тогда как я случайно заговорил на эти темы. Ведь было бы правильно и хорошо для Новикова, когда я рассказывал отцу о немецкой технике, если бы отец сказал: «Мы знаем это. Новиков докладывал». А получилось все наоборот. Я получился первым докладчиком о немецкой технике, а Новиков, хотел я этого или нет, умалчивателем или незнайкой. В чем же моя вина? Ведь я сказал правду, ту, которую знал о немецкой технике.
Значимость решения, принятого ЦК и правительством, о перевооружении ВВС на реактивную технику и вывозе специалистов из Германии огромна. А в том, что не Новиков оказался зачинателем этого реактивного переворота в нашей авиации, а ЦК и Совет Министров, только сам Новиков и виноват. И по штату и по осведомленности Новиков обязан был быть инициатором этого переворота и главой его по линии ВВС. Невольно вспоминается приезд Никиты Сергеевича Хрущева в Германию. Никита Сергеевич уехал из Германии не с пустыми руками. А ведь Новиков был в Германии и должен был знать о немецкой технике в десять раз больше меня и не только мог, а был обязан доложить об этом ЦК и Совету Министров.
Говорить о причинах личного порядка, могущих склонить меня на подсиживание или тем более на клевету на Новикова, нет смысла, так как их не было, как не было и клеветы.
По существу II группы обвинений
Из чего могло быть составлено мнение о клевете на правительство? Очевидно, из следующих высказываний:
а) Первый день похорон организован был плохо. Об этом звонили на квартиру совершенно незнакомые люди. Сам я был в таком состоянии, что к телефону не подходил, а все время принимал уколы (врач Мартынушкина), т. к. было плохо с сердцем. Мое возмущение заключалось в ответах адъютанту Полянскому и Екат. Тимошенко, которые надоедали своими рассказами о звонках и безобразиях, происходящих якобы при прощании с телом отца. Да, я возмущался вслух. Что это было? Оскорбления в адрес правительства? Нет (если отбросить Берия). Это была обида на тех, кто, не учтя всего, допустил не столько ужасов, сколько поводов для разговоров о них. Возмущался в адрес милиции и Берия, обеспечивавший порядок. Обидно было за Н. С.Хрущева (т. к. он был председателем комиссии).
Тут я должен оговориться о Берия. Отвращение к Берия внушено было мне матерью. Она ненавидела его и прямо говорила: «Он много зла и несчастья принес отцу». До сих пор смерть матери я, в какой-то мере, связываю с влиянием Берия на отца. Позже я утверждался в плохом мнении об этом человеке. Часто замечал, как он разыгрывал перед отцом «прямодушного человека». И отец, к несчастью, попадался на это, верил, что Берия не боится говорить «правду». Невозможно было в этом переубедить отца. Впервые я прямо заговорил с отцом о Берия, рассказав случай в вагоне поезда по прибытии из Германии в Москву. (Отец спал, хотя уже прибыли на место и пора было выходить. Разбудил отца Вячеслав Михайлович, рядом находился и Берия. Отец спросонья, не разобрав, где он и что происходит, страшно рассердился и уехал один. Я случайно попал в машину Берия, в которой ехал и Меркулов. О разговоре Берия с Меркуловым об этом случае я рассказал отцу, как о нечистоплотности Берия в отношении к Вячеславу Михайловичу.) Последний разговор с Берия был в Боржоми. На этот раз отец, увидав кое-какие грузинские «порядки» своими глазами, не сердился, а задумался и даже вспомнил: «Надя его терпеть не могла». Я вынужден воспроизвести все эти разговоры с отцом, чтобы стало ясно, почему так резко о Берия я высказывался после смерти отца. Это не случайность, а последовательное, все более и более утверждающееся мнение, что он подлец. Счастье мое, что он не вызвал меня после ареста. Отец однажды при нем заставил меня повторить мое мнение о нем. Берия перевел все в шутку. Но не такой он был человек, чтобы забыть, хотя внешне разыгрывал, особенно перед отцом, моего покровителя.
б) Читая газету с постановлением Совета Министров и указом Верховного Совета, бросил реплику: «Не могли подождать до окончания похорон». Реплика, просто глупая, высказанная под впечатлением утраты, и вряд ли стоило строить на ней криминал.
в) На площади 9 марта.
При словах Берия: «Пусть не надеются наши враги на раскол», я сказал: «На воре шапка горит!» Слышали это адъютант, Екат. Тимошенко и врач Мартынушкина.
Заметил вслух, что Вячеслав Михайлович снял шапку, когда выступал, а Берия нет.
Возмущался на поведение Берия при вносе тела в Мавзолей и просто обрадовался, когда Лазарь Моисеевич обрезал его «чего ты орешь».
г) Попав домой, высказал свое мнение, что лучше бы выступил Н. А. Булганин, а не Берия, т. к. отец был министром обороны, но от министерства обороны никто не выступил.
д) Прочитав «В Министерстве Внутренних дел» об освобожденных врачах в газете «Правда», я высказал свое мнение, что этого делать не следовало (печатать такое заявление), т. к., кроме пищи для провокаторов и сволочи, оно ничего не давало.
е) Прочитав указ об амнистии, сказал, «не слышал, чтобы в дни траура, дни смерти вождя бывали амнистии. Амнистии бывали при коронованиях и сменах династий или в дни больших праздников. Поэтому лучше было бы приурочить амнистию к 9 мая — дню Победы». По существу амнистии я высказался только положительно. Подбор же срока объявления в печати считал неудачным.
Все выше перечисленное было сказано в присутствии Екатерины Тимошенко, адъютанта Полянского и врача Мартынушкиной.
Не знаю, может быть, я и не прав, но во мне было столько переживаний, что они должны были находить какой-то выход наружу. Если этот выход был резок и не сдержан в подборе выражений, то его нельзя отнести к разряду клеветы на правительство, этого не было и не могло быть. Она (резкость) относится к крайне раздраженному состоянию, которое вполне объяснимо обстановкой, и странно изображать ее как клевету на правительство.
Намерение встретиться с иностранными корреспондентами с целью изменить Родине
Дело было в присутствии Полянского, Екатерины Тимошенко и подошедшего позже моего однокурсника по академии и товарища полковника Лебедева В. С. Разговор этот был совершенно не такой, каким его мне предъявляют в обвинении. Я говорил: «Если бы на моем месте был сволочь и враг советского народа, то он дал бы интервью иностранным корреспондентам, а последние, подняв шумиху в прессе, нажились бы сами и дали бы ему нажиться, а потом он (сволочь) удрал бы за границу». Все «если бы» и «сволочь» отброшены, и мне предъявляется обвинение в желании связаться с корреспондентами и изменить Родине. Сплошная клевета.
Я, балда, даже не стеснялся этого говорить, т. к. не мог представить, что кому-либо придет в голову не только предъявить мне такое обвинение, но даже подумать о способности рождения в моей голове такой мысли.
Разговор начался с того, что в доме нет денег, добиваюсь на прием к Г. М. Маленкову, но не только нет надежды попасть на прием, а последнее средство связи, телефон, отключили. В это время Тимошенко, роясь в ящиках, нашла американский журнал с моим портретом. Он-то, этот портрет в журнале, и стал началом этого, вообще безобразного, но не имеющего ничего общего с предъявленным обвинением, разговора.
В дальнейшем следствие, как подтверждение моих побуждений, предъявляет мне посещение ресторана «Метрополь». Якобы посещение «Метрополя» было первым моим шагом к сближению с иностранными корреспондентами, для последующей измене Родине.
Клевета от начала до конца.
В «Метрополь» я пошел на свидание с Васильевой. Счастье мое, что у Васильевой не было телефона и мне пришлось пригласить ее через соседей и родственников, у которых телефон был. Эти люди могут подтвердить, как все это происходило.
Виноват я в том, что разговаривал о нужде в доме и своем тяжелом положении, а не явился с повинной к Н.А.Булганину. Да, в этом виноват.
Но ни по духу своему, ни тем более по крови я не враг. У меня много пороков, в которых не особенно приятно сознаваться, но они были.
В отношении же чести и Родины я чист. Родина для меня это отец, это мать.
Кроме гнуснейшего клеветника, никто не мог предъявить мне такого обвинения. Человеком, способным дать подобные сведения, могла быть только Тимошенко. К несчастью, не я первый попал в ее сети. И всех она бросала в тяжелую минуту, созданную ею же, а сама оставалась не при чем.
По существу III группы обвинений
Преступления служебного характера в период командования ВВС МВО
Не преступления по злому умыслу, а большие нарушения уставных и юридических норм были допущены мной. Акт комиссии министра обороны свидетельствует об этом.
Сами причины нарушений кроются только во мне самом — в моих распоряжениях. Подчиненные командиры не виноваты, они или вынуждены были строго руководствоваться моими распоряжениями, или покидать округ. Ссылка в акте на разрешения, данные мне свыше, на отклонения в некоторых случаях от установленных норм не может заслуживать внимания. Если такие разрешения и получались мной, то только благодаря моему докладу о необходимости таковых. Мне верили и часто соглашались.
Я не могу согласиться с тем, что делал все это со злым умыслом. Нет. Злого умысла не было. Хотелось сделать быстрее и лучше, в процессе чего прибегал к незаконным приемам, лишь бы сделать. Усугубляло такие неверные действия личное поведение, которое, вследствие пьянства и частого отсутствия непосредственно в управлении округа, порождало последователей и бесконтрольность в их работе.
Полученная задача развить спорт в ВВС, сама по себе очень нужная, на деле была превращена в погоню за призами в ущерб основной работе ВВС МВО. Вина в этом только моя и оправдания никакого мне нет. Все перечисленное и личное поведение привело к справедливому приказу министра обороны об увольнении в запас «за поступки, порочащие звание генерала Советской Армии».
О себе лично
С малых лет, оставаясь без матери и не имея возможности воспитываться под повседневным наблюдением отца, я, по сути дела, рос и воспитывался в кругу взрослых мужчин (охраны), не отличавшихся нравственностью и воздержанностью. Это наложило свой отпечаток на всю последующую личную жизнь и характер. Рано стал курить и пить. В средней школе, хотя и имел способности, занимался от зачета к зачету и поэтому выше середняка не поднимался. Готовился стать артиллеристом и поэтому пошел учиться в 1-ю Московскую арт. спец. школу. Но отец решил, что двум сыновьям в артиллерии быть не следует, и я уехал в летное училище. Училище окончил отлично со званием лейтенант. С момента окончания училища для меня разговор с отцом, как с отцом, почти перестал существовать. Каждая встреча превращалась в разговор о ВВС.
За время службы в армии с 1938 г. был на должностях: летчика, ст. летчика, к-ра звена, к-ра эскадрильи, к-ра полка, к-ра дивизии, к-ра корпуса, зам. ком. ВВС округа, ком. ВВС округа. Военное образование: училище, 3 месяца Академии ВВС, Липецкие курсы к-ров эскадрилий — и все. Военного образования для занимаемого последнего поста (ком. ВВС МВО) не хватало. Был послан в военную академию, но по состоянию здоровья и по собственной глупости к занятиям по сути дела не приступал, а считал себя обиженным, хотя кроме как на самого себя обижаться было не на кого. Докатился до увольнения в запас.
Этот приказ министра обороны, хотя и очень суров, но справедлив, т. к. оснований для него было больше чем достаточно.
В заявлении часто встречается «клевета». Может создаться мнение, что я считаю себя вообще невиновным, напрасно обиженным.
Это не так.
Да, клевета налицо. Но кто бы ей поверил? Как она могла дать такие всходы, если бы все мое поведение не было б благоприятной почвой для ее (клеветы) роста. Не было бы зацепки, повода, возможности оклеветать, не было бы и клеветы, особенно веры в нее.
Разбор всей своей жизни, в течение 22 месяцев ареста, дал возможность правильно оценить причину происшедшего со мной. Причина только во мне самом. Могли быть около меня и плохие люди, но ведь были и такие, и их больше, с которых надо было брать пример.
Ведь предупреждал меня Н.А.Булганин: «Возьмись за ум, иначе сорвешься, брось пить, приведи в порядок семейные дела». А разве я послушался? Нет. Не пожелал сам взглянуть в свое нутро и взяться за ум. Тюрьма заставила разобраться в своих собственных грехах, сбила спесь. Я смог трезво оценить пройденную жизнь и подумать о будущей. Ведь мне всего 35 лет. 17 лет в армии. 16 лет в партии и докатился до такого положения.
Виноват только сам. Обижаться не на кого.
Поверьте, что нет строже суда, чем своя совесть.
Больше всего я виноват перед отцом и партией.
Прошу Вас, дайте возможность работой смыть эту свою вину перед партией.
Дайте возможность доказать делом преданность Родине и народу.
23 февраля 1955 года В. И. Сталин
Верно: подпись».
Однако письмо не тронуло сердец тех, кому было адресовано. Секретный узник по-прежнему находился в тюремной одиночке. Судили его только 2 сентября 1955 года — через два с половиной года после ареста. Военная коллегия Верховного суда СССР сочла, что преступления Василия Сталина — злоупотребления служебным положением и антисоветская агитация — «тянут» на 8 лет лишения свободы. С зачтением срока, проведенного со дня ареста в камере-одиночке.
Мы не располагаем сведениями о том, как он воспринял приговор суда и где отбывал наказание. Известно лишь, что время от времени осужденный генерал обращался со слезными письмами к тогдашнему советскому руководству, напоминал о прошлой дружбе власть предержащих с его родителями.
Одно из таких писем датировано 10 апреля 1958 года и адресовано Н. С. Хрущеву.
«Никита Сергеевич! — говорится в письме. — Сегодня слушал Вас по радио из дворца спорта, — и опять Вам пишу.
Знаю, что надоел, но что же мне делать, но что же мне делать, Никита Сергеевич?!
Душевная тоска и опустошенность доводит до страданий невыносимых.
Я смотрю на действительных врагов, — они легко переносят заключение, гордятся им.
Их стимул: «будущего лишения, ненависти», — дает им силы, легче и самое главное, проще переносить заключение.
Но какая у меня может быть ненависть и к кому? Сегодня я Вас слушал и вспоминал 30-е годы, которые Вы упоминали. Вспомнил, как мать возила меня на ткацкую фабрику, нас брала с собой на лекцию, на которой может быть и Вы были. Знаю, что вы знали друг друга по учебе, т. к. она много говорила о Вас.
Хорошо помню похороны, ибо они, как и смерть матери, врезались на всю жизнь в мою память. Помню Ваше выступление на похоронах матери, а фотографию Вашего выступления на Ново-Девичьем все время хранил (последний раз видел это фото у следователя в личных изъятых вещах) в семейном альбоме.
Все эти воспоминания нахлынули на меня сегодня, когда слушал Ваше простое до души доходящее выступление.
Бывают моменты, когда сливаешься с выступающим в одно единое целое. Такое ощущение было у меня сегодня, когда я слушал Вас. Буду откровенен до конца, Никита Сергеевич! Бывали и бывают моменты, когда и ругаю в душе Вас. Потому что невозможно не ругнуться, глядя на 4 стены и беспросветность своего положения со всеми этими зачетами, работой, содержанием и т. д. Ведь по всем законам 4 февраля 1958 года я должен был быть дома. Но, слушая Ваши выступления, а особенно сегодняшнее, вся злость пропадает и, кроме уважения и восхищения, ничего не остается. Ведь верно говорите и замечательно действуете! Нельзя не радоваться: за Вас, Родину и не восхищаться! Действительно, очевидно, не знающие Вас думали, что Вы способны испугаться поездки в Венгрию… Но, Никита Сергеевич, кто видел Вас под Калачем, когда была разбита Ваша автомашина и вообще положение было не из легких, — не может сомневаться в Вашей стойкости и личной отваге!
Хочется быть с Вами, помогать Вам! Хочется, чтобы Вы испытали меня в деле и поверили в меня! Вы, Никита Сергеевич, Вы сами, а не по докладам третьих лиц. Я изголодался по настоящей работе, Никита Сергеевич!
Но оглянешься… опять 4 стены, глазок и т. д. Берет злость, дикая злость, Никита Сергеевич, на того, кто Вам представил меня в таком виде, что Вы соглашаетесь, даже сверх срока, держать меня в тюрьме, ибо я «враг».
Ну, как мне убедить Вас в обратном?!
Уверяю Вас, я мог бы быть, действительно преданным Вам человеком, до конца! Потому что (это мое глубочайшее убеждение) мешает такому сближению и взаимопониманию, — не разность политических убеждений, ибо они одни; не обида и желание мстить за отца, — у меня этого в голове нет, — а Ваша неосведомленность о истине моих взглядов и помыслов о дальнейшей своей жизни.
Например, я считаю, что у отца адвокат сильнее меня, — партия! Вы, достаточно ясно, говорили по этому вопросу (я Вам писал) и мне лучше не сказать!
И вообще, я считаю, что все полезное для партии должно восприниматься, как полезное! Это я о Вас говорю, Никита Сергеевич! Потому что верю, что Вы пошли на борьбу с культом не с радостью, а в силу необходимости.
Так поступить — ради партии. Были и другие, — приспособленцы. Но это мелочь, а не люди. Были и враги принципиальной линии ХХ съезда. Многие вначале не поняли всей величины Ваших действий, всей Вашей принципиальности (а не кощунства) ради партии. Не осознали сразу, что так надо было поступить не от хорошей жизни, а во имя партии.
Это не была месть за что-то кому-то, а был большой политической значимости акт, — вызванный необходимостью, а не личным отношением!
Уверяю Вас, что я это понял!
Но тем больнее мне быть неверно понятым Вами и находиться не в числе Ваших ближайших помощников, а в числе «врагов» Ваших.
Поймите меня, Никита Сергеевич, и согласитесь, что мне невыносимо тяжело, не только физически, но и морально.
Разрубить этот «Гордиев узел» может только личная встреча, Никита Сергеевич!
В. Сталин 10.4.58 г.»
Не помогала и откровенная лесть, на которую шел именитый узник. Кремль был глух к мольбам из тюремной камеры.
Читал ли Н.С.Хрущев это послание? Читал. Никому не ведомо, какие чувства он при этом испытывал. Злорадство? Удовлетворенность? Если верна версия о том, что Сталин не пощадил его сына Леонида, прося за которого Хрущев едва ли не на коленях ползал перед Хозяином, то, наверное, можно допустить и чувство мести.
19 января 1959 года заключенный Сталин обратился с письмом, адресованным ЦК КПСС. Оно поступило с сопроводительной запиской тогдашнего председателя КГБ СССР Шелепина 22 января 1959 г. за № 170-ш. На документе пометка Г.Т.Шуйского, помощника Хрущева: «Доложено. Архив. Шуйский».
Что нового сообщает секретный узник?
«Центральному Комитету КПСС
Считаю своим долгом поделиться с Ц.К. некоторыми своими наблюдениями, касающимися к членам антипартийной группы: Маленкова, Молотова, Кагановича, Булганина и Шепилова.
С Молотовым и Кагановичем мне не приходилось работать, а эпизодические встречи не могут служить мерилом знания мною этих людей, Шепилова я вообще не знал.
Полностью присоединяюсь к выводам Ц. К. о этих людях, ибо Ц. К. лучше меня их знает. Другое дело Маленков и Булганин. С тем и другим мне приходилось встречаться по служебным вопросам и наблюдать их деятельность.
Булганин. Должен признаться, что до разоблачения на суде постыдной роли Булганина в мой адрес, — я был самого высокого мнения об этом человеке. Теперь я понял, что Булганин тоже, что и Маленков — карьерист, фарисей, только в 10 раз хитрее и скрытнее. Особое внимание обращает на себя выступление его на пленуме ЦК».
Сталин имел в виду покаянную речь Булганина, с которой он выступил на декабрьском (1958 г.) Пленуме ЦК КПСС. Булганин тогда сказал: когда в 1957 году активно развернулась антипартийная деятельность Маленкова, Кагановича, Молотова и Шепилова, он, Булганин присоединился к ним, поддержал их и стал их сторонником и соучастником. «Будучи тогда Председателем Совета Министров, — признался Булганин, — я оказался не только их соучастником, но и номинально их лидером. Антипартийная группа у меня в кабинете собиралась, сговаривалась о своей антипартийной фракционной работе».
«Создается впечатление, — продолжает Василий Сталин, — что он (Булганин. — Н. З.) чувствует за собой какую-то силу (?!) или считает партию настолько глупой, что позволяет себе слишком свободно каламбурить. Номинальный лидер…?! Нет, он собирался быть не номинальным лидером, как это видно из его же выступления! Номинальным же лидером (то есть пустышкой) он стал не по своей воле (ибо сие не от него зависело), а по воле партии. Выступление его не искреннее, а смесь фарисейства с трусостью.
Маленков. Об этом человеке стоит поговорить подробнее. С Маленковым, которому были поручены дела ВВС, мне пришлось сталкиваться часто: в 1941–1942 — 1943 и в 1945 г., когда ЦК отстранило его от шефства над ВВС и должности секретаря ЦК за обман ЦК. Мне доподлинно известно, что в так называемом Ленинградском деле Маленков видел возможность своего возвращения на пост секретаря ЦК и с этой целью создал дело, извратил действительность. Прямо говоря, на костях ленинградцев при помощи (очень активной) со стороны Берия, — опять занял пост секретаря ЦК. Вообще, если проследить за ходом карьеры Маленкова и Берия, то легко заметить, как они друг друга тянули и выручали. Вот довольно характерный факт их взаимного сотрудничества на заре их обоюдной карьеры еще до войны. Речь идет о С.Ф.Реденсе — одном из старейших чекистов-дзержинцев. Я его хорошо знал, ибо он являлся мужем сестры моей матери А.С.Аллилуевой. Когда Берия назначили в НКВД, Реденс был для него помехой на должности Нач. упр. НКВД Москвы, ибо Реденс знал Берия по работе в Закавказье с отрицательной стороны и был вхож к т. Сталину в любое время. Берия решил убрать Реденса с дороги. Когда Берия заговорил с т. Сталиным о необходимости ареста Реденса (я случайно был при этом разговоре), т. Сталин резко возразил Берия и казалось, что вопрос этот больше не поднимется. Но, как было не странно для меня, — Берия был поддержан Маленковым, Маленков сказал, что знает Реденса по работе в Москве и поддерживает мнение Берия о аресте. Сейчас я не помню, кем работал в то время Маленков, но, кажется, он имел отношение к кадрам партии, ибо хорошо помню слова т. Сталина: «Разберитесь тщательно в кадрах с товарищами в ЦК, — я не верю, что Реденс — враг». Как провел в ЦК этот разбор Маленков, я не знаю, но факт, что Реденса арестовали. После ареста Реденса по наушничеству Берия, вход в наш дом Анне Сергеевне был закрыт, но по ее просьбе я просил т. Сталина принять ее. Мне за это посредничество попало и было сказано: «Я не поверил Берия, что Реденс враг, но работники ЦК то же самое говорят. Принимать Анну Сергеевну я не буду, ибо ошибался в Реденсе. Больше не проси».
Такова история этого эпизода, который врезался мне в память, ибо дело шло о знакомом, уважаемом и близком человеке.
К тому же я видел и слышал, как т. Сталин защищал и отстаивал Реденса и как переживал свою ошибку (?!) доверия Реденсу. Вот, как Маленков и Берия обманывали т. Сталина и убирали с дороги честных людей. Таких фактов можно привести немало. Так подробно об этом я пишу не случайно. Вся система Берия и Маленкова была построена на принципе — не наш человек к т. Сталину не должен быть вхож. Создавалась некая изоляция, дабы любая информация к т. Сталину могла поступать только через них или контролироваться ими же.
Из-за молчания и нежелания портить взаимоотношения с Маленковым и Берия (многие члены Президиума ЦК того времени, конечно, могли разоблачить эту пару) чаще всего этот обман сходил с рук. Кто же пытался возражать Берия и Маленкову, убирался, дискредитировался или арестовывался.
Вот другой факт взаимной выручки, в 1945 г., когда на фактах ВВС было доказано, что Маленков лжец, доверие к нему было поколеблено, и он был освобожден от должности секретаря ЦК. Но из-за заступничества Берия — окончательное разоблачение Маленкова не удалось. Я ни в коей мере не сторонник умалять вину Шахурина и Новикова, этих холуев Маленкова, но их арест выручил Маленкова. Этим арестом Маленков как бы отошел на задний план и вывернулся, свалив все на этих людей, отведя вину от себя. В 1953 году, реабилитируя Шахурина и Новикова, Маленков полностью предал это дело забвению — извратив суть дела и выставив всю эту группу (и самого себя) как невинно пострадавших. Это гнусная ложь! Маленков был наказан верно, но недостаточно.
Странно, что Серов, знавший это дело, на следствии взвалил на меня вину в желании дискредитировать честного Маленкова…?! Хороша честность! Эта хитрая комбинация (в 1945 г.) снятия основной вины с Маленкова — арестом с шумом и треском была тонко разыграна Берия и Меркуловым. Таким образом Берия и компания выручили Маленкова. Все же Маленков вынужден был притихнуть. К тому же бороться с Ждановым ни Маленков, ни Берия не решались. Ибо Жданов пользовался абсолютным доверием и был безгранично уважаем. После смерти Жданова дело изменилось. Маленков опять начал набирать силу и, как я уже выше указывал, на костях ленинградцев опять стал секретарем ЦК. После партийной конференции Москвы, когда Попов вел себя возмутительно (будучи делегатом конференции и членом МГК, я рассказывал т. Сталину о многих фокусах Попова) т. Сталин сделал серьезное замечание Маленкову: «Как же так, в одном городе — рядом и не видите…?!» Маленков обрушился на меня, но меня поддержал Поскребышев, и Маленков умолк.
Тогда же т. Сталин сказал: «Надо обязательно усилить ЦК твердым и честным человеком». Через непродолжительное время мы (москвичи) увидели секретарем МК Н.С.Хрущева, а ЦК получил твердого и честного секретаря ЦК. Из всего этого видно, что т. Сталин уже перестал безгранично верить Маленкову, но до полного разоблачения этого человека не дожил.
Маленков и Берия — одно целое. Поэтому, говоря о Маленкове, нельзя не упомянуть и о Берия. Примерно в этот же период времени (подробности знает т. Игнатьев, бывший в то время мин. гос. без.) мною было передано письмо т. Сталину о неполадках (а вернее безобразиях) в Грузии. В этом письме был прозрачный намек на роль Берия в этих неполадках. Дело дошло до того, что т. Сталин решил сам поехать в Грузию и присмотреться — и поехал (причем Берия хотел ехать вместе с т. Сталиным, но ему было в этом категорически отказано), но на этот раз Маленков выручил Берия. Он прилетел в Боржоми и свел все не к тщательному разбору, а к снятию Чарквиани, чем и замял дело, которое повело бы к разоблачению Берия. Все это факты и их легко проверить. Вмешательства в грузинские дела Берия мне простить не мог, а Маленков за дела ВВС и МГБ, Попов полностью был солидарен с Берия — отсюда и их месть мне. Ибо т. Сталин начал проверять как Берия, так и Маленкова. Смерть т. Сталина на время спасла Маленкова и Берия от разоблачения, но разоблачение должно было наступить и оно наступило. Таковы далеко не полные некоторые наблюдения за поведением Маленкова как коммуниста и государственного деятеля. Ложь, обман, карьеризм и опять ложь его конь.
Еще раз подчеркиваю, что Маленков был единым целым с Берия. Берусь это доказать, где угодно. Еще несколько слов о Берия. Т. Сталину я называл его (причем при самом Берия): подлецом, лжецом, лицемером и т. д. — то есть доказывал, что он морально нечестный человек-карьерист. Для выражения политического недоверия у меня не было фактов — я этого не заявлял и не предполагал. Но в связи с разоблачением Берия как врага народа, мне кажется, надо в новом свете взглянуть на людей, бывших его друзьями, и на людей, которым он доверял. Конечно, не верно всех работавших с Берия лишать доверия, но людей с грешками, которых Берия брал под свое крылышко, защищал от ЦК и лелеял, — надо тщательнее проверять. Ибо вряд ли выгодно было врагу защищать от ЦК не верных ему людей и скрывать их грешки и грехи от партии. Известно также, что именно на грешках чаще всего ведется вербовка. Для примера можно назвать историю с Жигаревым из ВВС. Я не могу сказать, что Жигарев враг — я этого не утверждаю, но история стоит того, чтобы ее подробно описать. Мне приписывают (Серов), что я имел отношение к снятию Жигарева в 1942 г. Это не верно! Меня в это время в Москве не было, и причины снятия Жигарева я узнал от Власика и Поскребышева. Вот что они рассказывали: Жигарев совершенно пьяный явился на вызов в ГКО к т. Сталину и был снят с работы за пьянство в боевое время. Из ГКО он был доставлен в кабинет Берия. (Серов был в то время зам. Берия и членом военного совета ВВС, он не мог этого не знать и его обвинения в мой адрес, что я причина снятия, как он выразился при генеральном прокуроре Руденко: «хорошего и честного Жигарева» просто не понятно) и ему грозила очень серьезная кара. Но усилиями Берия он был освобожден по собственной просьбе (?!) и направлен на ДВК (ДВК — Дальневосточный край. — Н. З.). Характерно, что хозяином (?) ДВК в это время был Гоглидзе. К нему-то и направил Берия Жигарева… О чем говорили Берия и Жигарев, неизвестно. Но известно, что с этого времени Жигарев стал пользоваться неограниченным доверием Берия и стал близким другом Гоглидзе.
Назначение Жигарева вновь на пост Главкома ВВС в 1950 г. было для меня, как и для всех ВВС — полнейшей неожиданностью. Мне приписывают инициативу этого назначения, видимо, потому, что я первый об этом сообщил Василевскому — министру обороны того времени. Вот как было дело. Т. Сталин отдыхал в Сочи, и я был там в это время, но на другой даче. Ночью меня вызвал т. Сталин и спросил: «Знаешь, где отдыхает Жигарев?» — «Да, знаю, — ответил я, — в санатории М.О. — Фабрициус». — «Поезжай и привези его сюда!» Я поехал и привез, не зная, в чем дело. Входим. «Справитесь с должностью Главкома ВВС?» — спросил т. Сталин у Жигарева.
«Да», — ответил Жигарев.
Мне было сказано: «Иди, отдыхай». А Жигарев остался у т. Сталина. Уйдя, я, ошарашенный такой новостью (ибо кроме хорошего о Вершинине ничего не мог сказать и слышал от т. Сталина о Вершинине тоже только положительные отзывы), спросил у чекистов: не знаете, в чем дело? Нет, не знаем. А с кем-нибудь говорил т. Сталин перед посылкой меня за Жигаревым? Да, говорил по ВЧ с Берия. Вот все, что я мог узнать.
Рано утром я улетел в Москву и доложил об этом Василевскому. А только через 2 дня этот вопрос был поставлен в повестку заседания Сов. Министров. Вот почему меня, как первого вестника, посчитали инициатором этого назначения. И только в Москве после приезда т. Сталина из Сочи я в разговоре с ним узнал, что это назначение рекомендовал Берия. Характерно, что это второе назначение, рекомендованное Берия, почти в одно и то же время. Первое было — Кузнецов — вновь назначенный на пост главкома Военно-Морского Флота. И тоже с Д.В.К. и тоже друг Гоглидзе по Д.В.К. и тоже со старыми грехами и грешками. Глядя на Берия в новом свете, — как на врага народа, — эти рекомендации принимают новую окраску. Непонятно, почему член ЦК Серов извращает факт снятия Жигарева в 1942 г. и факт приближения Жигарева и Берия, излагая эти факты в более благоприятном для Жигарева — тоже члена ЦК — виде. Как было дело, так и говорить надо, а не фантазировать. Этого же Жигарева слишком уважал Маленков. Дело, может быть, и не в Жигареве, а в том, что очень странна любовь Маленкова именно к тем людям, которым доверял Берия. И это не единичный случай, а система Маленкова, — опираться на людей Берии.
В 1956 — 57–58 годах, несмотря на десятки заявлений в адрес Серова с просьбой выслушать (причем в заявлениях прямо говорилось, что дело идет не обо мне, а о Маленкове, Берия и их людях) выслушать меня не захотели. Сейчас, когда до ХХI съезда остались считанные дни, а вызова не видно, я решил обратиться прямо в ЦК. Ибо, быть может, кое-что из написанного окажет помощь в полном разоблачении Маленкова и его прихвостней. Это, конечно, далеко не все, что можно было бы написать, но я лимитирован даже в бумаге.
Член КПСС с 1938 г. В. Сталин, 19 января 1959 г.
Р. S. Позволю себе написать несколько слов общего порядка о этой антипартийной группе в связи с преодолением культа личности т. Сталина.
Очень характерно поведение этой группы в период борьбы с культом личности. Если на первом этапе, когда представлялась возможность все свалить на покойника, они ратовали (с недовольством для вида) за решения ХХ съезда, дабы отвести удар от себя, то когда развернувшаяся критика ошибок (и преступлений) дошла и до живых, — они стали болтать о кощунстве и под видом защиты Сталина — пытались сорвать критику ошибок, ибо тряслись за свою шкуру.
Двойные подлецы! Сначала все свалили на Сталина, а потом, кощунственно прикрываясь любовью (?!) к Сталину (вот это действительно кощунство!) хотели сорвать свое разоблачение, не стесняясь обманывать партию и народ, — и в первом и во втором случае. Якобы защищая Сталина от нападок Хрущева — повели борьбу с Хрущевым, — основной задачей, однако, имея свое собственное спасение от полного разоблачения, а, отнюдь не думая о Сталине, ибо использовали это уважаемое имя как фиговый листок, для скрытия своей отвратительнейшей действительности. Плохо то, что многие, не поняв истинных побуждений этой группы, — клюнули на эту приманку. Это величайшая несправедливость и ее надо пресечь! Надо открыть глаза партии и народу на эту двойную игру! Надо ясно и твердо объяснить, что нет и не может быть ничего общего между этими подлецами и человеком, отдавшим всю свою жизнь делу партии и прогрессу Родины. Надо твердо и ясно сказать, что Хрущев ни в каком кощунстве не участвовал! Что Хрущев боролся за прогресс Родины, и является вождем нашего движения вперед — чему отдал всю свою жизнь Сталин — тогда, как эта группа именно кощунствовала и ради спасения своей шкуры шла на все, даже на отрицание истины нашего движения вперед.
Нанесением вреда Родине, тормозом нашего движения вперед, обманом, интриганством и кощунством — вот чем характерна и пропитана вся деятельность этой группы!
Позволю себе пожелать всяческого успеха ХХI съезду Коммунистической партии Советского Союза.
Член КПСС с 1938 г. В. Сталин. 19 января 1959 г.».
Пятого января 1960 года председатель Комитета государственной безопасности СССР Шелепин и генеральный прокурор страны Руденко обратились в ЦК КПСС с запиской, помеченной грифом «Совершенно секретно».
«2 сентября 1955 года, — сказано в этом документе, — Военной коллегией Верховного суда СССР осужден к 8 годам лишения свободы Сталин Василий Иосифович за злоупотребления служебным положением и антисоветскую агитацию (ст. ст. 193-17 «б» и 58–10 ч. 1 УК РСФСР).
Сталин В. И. признан виновным в том, что, будучи командующим ВВС Московского военного округа с января 1948 по август 1952 года, преступно халатно относился к исполнению служебных обязанностей, систематически пьянствовал, злоупотреблял своим служебным положением, разбазаривал государственные средства и материальные ценности.
Кроме того, Военная коллегия в приговоре указала, что он проявлял недовольство проводимыми партией и правительством мероприятиями о реорганизации государственного аппарата, изданием Указа Президиума Верховного Совета СССР от 27 марта 1953 года «Об амнистии» и высказывал намерения сделать иностранным корреспондентам заявление, направленное на дискредитацию руководителей партии и правительства.
Сталин В. И. содержится в заключении 6 лет 8 месяцев. За этот период времени администрацией мест лишения свободы характеризуется положительно.
В настоящее время он имеет ряд серьезных заболеваний (заболевание сердца, желудка, сосудов ног и другие недуги).
Учитывая вышеизложенное, просим ЦК КПСС рассмотреть следующие предложения:
применить к Сталину В. И. частную амнистию, освободить его от дальнейшего отбывания наказания и снять судимость;
поручить Моссовету предоставить Сталину В. И. в г. Москве трехкомнатную квартиру;
поручить Министерству обороны СССР назначить Сталину пенсию в соответствии с законом, предоставить ему путевку в санаторий сроком на 3 месяца и возвратить изъятое при аресте лично принадлежащее ему имущество;
выдать Сталину В. И. 30 тысяч рублей в качестве единовременного пособия».
Девятого апреля 1960 года Василия Сталина вызвали в Кремль, к Ворошилову. Климент Ефремович занимал тогда пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР.
За маленьким столиком в углу сидели двое — Л.Щербаков и М.Морозов. Помощники Ворошилова вели протокольную запись беседы своего шефа с проштрафившимся сыном недавнего диктатора.
«К. Е. Ворошилов. Ну, рассказывай, Василий, как дела, как ты живешь?
В. И. Сталин. Плохо, Климент Ефремович, работать надо, прошу помочь, иначе без работы пропаду.
К. Е. Ворошилов. Я тебя знаю со дня, когда ты появился на свет, приходилось нянчить тебя. И я желаю тебе только добра. Но сейчас буду говорить тебе неприятные, плохие вещи.
В. И. Сталин. Слушаю.
К. Е. Ворошилов. Конечно, тебе дадут работу, однако прежде всего ты должен стать другим человеком. Ты еще молодой, а вон какая у тебя лысина, у отца твоего не было, хотя он дожил до 74 лет. Все это потому, что ты ведешь слишком бурную жизнь, живешь не так, как нужно.
То, что с тобой произошло, не должно больше повторяться. У нас социалистическое государство, мы строим коммунизм, боремся за каждого человека. Ты носишь фамилию великого человека, ты его сын, и не должен это забывать. Ради его памяти тебе иначе надо жить. Ты не ожидал этого разговора?
В. И. Сталин. Ожидал, думал об этом.
К. Е. Ворошилов. Помнишь, когда твой отец был безнадежно болен, а ты ходил пьяный по коридору. Я тебе говорил: брось пить, отбрось всякие нехорошие мысли. А потом ты стал пить еще больше.
Как было горько видеть, когда Сталин не раз сожалел, что ты не умеешь себя вести.
Сейчас вопрос так стоит: или тебя надо лечить, если ты не в состоянии сам начать новую жизнь, или ты соберешь свои моральные силы, возьмешь себя в руки, и будешь вести себя как следует.
В. И. Сталин. Я вас понимаю, Климент Ефремович. Вы во всем правы. Полностью с вами согласен, мне надо исправляться, но для этого надо работать.
К. Е. Ворошилов. Это не проблема. Работу дадут. Но надо понимать, что ты находишься до некоторой степени на особом положении. Я бы на твоем месте изменил фамилию.
Прямо тебе скажу. К тебе всякая сволочь лезет. Недавно ты отдыхал с дочерью в Кисловодске, и как ты там себя вел? Безобразно. Об этом нам все известно, и мы не имеем права об этом не знать.
В. И. Сталин. Я понимаю.
К. Е. Ворошилов. К тебе потянулась всякая дрянь. Ты мог бы занять себя чем-нибудь полезным, читал бы хоть книги, писал бы что-нибудь. А ты вместо отдыха устраиваешь встречи со всякими сомнительными людьми, подхалимы тебя восхваляют. Имей в виду, эта братва тебя толкнет в какую-нибудь яму. Почему эти люди не помогут тебе встать на правильную дорогу?
Вот у нас есть письмо, написанное на имя Н.С.Хрущева. Он сказал: будет у тебя Василий — прочитай ему».
К.Е.Ворошилов читает письмо полковника запаса Тимофеева на имя Н.С.Хрущева о поведении В.И.Сталина в кисловодском санатории Министерства обороны.
Во время чтения, там, где в письме говорится, что В.И.Сталин пьянствует и устраивает у себя в люксе оргии, В.И.Сталин говорит:
— Тимофеев сволочь. Подлец он. Такие люди и хорошее могут изобразить плохим.
— Я не согласен, что Тимофеев сволочь, — возразил Ворошилов. — Он член партии с 1914 года. Ему жаль тебя, и он хочет помочь. Понятно, тебе это не нравится, а он говорит то, что было. Ты продолжаешь пить. От тебя и сейчас пахнет водкой. Я в своей жизни насмотрелся на алкоголиков и знаю, что это такое. Если ты подвержен этому пороку, ты лишен объективности. Поэтому ты должен понять, что Тимофееву жаль тебя.
— Он писатель, книги пишет, — оправдывался Сталин.
Дальнейший ход беседы тщательно фиксировался помощниками Ворошилова, которые, как видно из стенограммы, не обходили острых углов:
«К. Е. Ворошилов. Значит, он тебя лучше видит, чем другие.
В. И. Сталин. Он дал мне свою рукопись на рецензию, я прочитал и сказал, что книга дерьмо.
К. Е. Ворошилов. Ты и обозлен на него. Но дело не в этом, надо вести себя как полагается.
В. И. Сталин. Я прошу, дайте мне работу.
К. Е. Ворошилов. Работу дадут. Не в этом дело. Ты должен перестроить свою жизнь. Надо взять себя в руки и категорически прекратить пить. И это только от тебя зависит. Работу тебе дадут, но ты должен подготовить себя к этой работе, какая бы она ни была. Если ты этого не сделаешь, то тебя может постигнуть прежняя участь. У нас государство, а не лавочка, и нельзя терпеть, когда вокруг тебя околачивается всякая сволочь. Об этом к нам, кроме письма Тимофеева, поступают и другие сообщения.
В. И. Сталин. Прошу зачитать».
Ворошилов зачитывает донесение заместителя начальника Главного военно-медицинского управления по политической части генерала Лайок. Во время чтения В.И.Сталин возмущенно пожимает плечами.
«К. Е. Ворошилов. Напрасно ты возмущаешься. Люди не могут молчать, когда ты ведешь себя безобразно. Они отвечают за порядок в санатории, а значит, и за твое поведение и, если хочешь, за твою жизнь.
В. И. Сталин. Да, я выпивал, но до утра не пропадал, ездил в Минеральные Воды и вернулся в этот же день около полуночи. Я вас понимаю, Климент Ефремович. Знаю ваше доброе ко мне отношение. После смерти отца считаю вас вторым своим отцом.
К. Е. Ворошилов. Но ты своего отца не слушался. Сколько раз он нам жаловался, когда ты еще учился в школе.
В. И. Сталин. Людям, которые пишут эти бумажки, делать, видимо, нечего. Пусть правду пишут, а здесь сплошная ложь.
К. Е. Ворошилов. А что здесь неправда? Ты не отмахивайся. Пишут правду. В тюрьму ты был посажен не так просто, а по делам. Теперь выпущен — надо ценить это. Вести себя как следует.
Вот твоя сестра Светлана живет, как полагается и на нее никаких сигналов нет. Она любит тебя. А ты ведешь себя неправильно. Если наберешься сил, энергии, то можешь исправиться.
В. И. Сталин. Спасибо, Климент Ефремович.
К. Е. Ворошилов. Ты не согласен, вижу?
В. И. Сталин. Нет, почему же? Но такие слова, конечно, не радуют.
К. Е. Ворошилов. Дочь Надя, находившаяся с тобой в санатории, — от какой жены?
В. И. Сталин. От Галины — первой жены.
К. Е. Ворошилов. Как же тебе не стыдно в присутствии 16-летней дочери устраивать пьянки?
Ты можешь махать руками и возмущаться, но, прочитав эти письма, мы все, члены Президиума, им поверили.
В. И. Сталин. Это и плохо.
К. Е. Ворошилов. Ты вышел из тюрьмы. Теперь ты на свободе, тебе помогают найти свое место в нашем обществе. Ты должен оценить это по достоинству.
Повторяю, ты необъективен к своим поступкам. Ты должен об этом хорошо подумать.
Имей в виду, в компании с тобой могут быть и провокаторы, и люди, подосланные нашими врагами.
Сестра твоя ведет себя правильно, хорошо, к ней никто не придерется. Она считает тебя неплохим человеком. Она прямо говорит — во всем виновата проклятая водка.
Повторяю, ты неправильно себя ведешь, за тебя душа болит. Наберись сил и возьми себя в руки.
В. И. Сталин. Спасибо, Климент Ефремович.
К. Е. Ворошилов. Ты должен твердо заверить, что больше такие безобразия не повторятся. Ты даешь мне слово?
В. И. Сталин. Что говорить. Надо делать. Я докажу делом.
К. Е. Ворошилов. Прежде чем начать работать, надо покончить со всем тем, что тебе мешает жить и работать. Если ты не заверишь нас, что будешь вести себя хорошо, то работы не дадим.
В. И. Сталин. Хочу просить вас помочь мне встретиться с Никитой Сергеевичем.
К. Е. Ворошилов. Я обещаю помочь, но Никита Сергеевич сейчас в отъезде.
В. И. Сталин. Куда он уехал?
К. Е. Ворошилов. На юг.
В. И. Сталин. Я бы мог поехать к нему?
К. Е. Ворошилов. Не следует этого делать. Он недели через три вернется.
В. И. Сталин. Сегодня я был у Малиновского, просил у него работу, но он сказал, что без Никиты Сергеевича решить этого вопроса не может.
Вы разрешите мне, Климент Ефремович, к вам изредка приезжать?
К. Е. Ворошилов. Не возражаю, если будешь приезжать трезвый.
В. И. Сталин. Если приеду трезвый — пустите, пьяный — выгоните. Я сейчас одинок, не с кем посоветоваться.
К. Е. Ворошилов. Какую ты хочешь работу?
В. И. Сталин. Любую. Тяжело сидеть без дела. Выпрашивать неудобно, какую дадут.
К. Е. Ворошилов. Если министр обороны не может, придется подождать. Еще раз говорю тебе — немедленно брось водку.
В. И. Сталин. Не такой уж я отпетый пьяница, больше создали славу. Пойду работать, и все встанет на свое место, исправлюсь.
К. Е. Ворошилов. И надо, у тебя есть сила воли, исправляйся. А из твоих слов выходит, пока не работаешь, можно выпивать. Возьми себя в руки.
В. И. Сталин. Будет сделано, Климент Ефремович.
К. Е. Ворошилов. Как живет сестра? Ты с ней встречаешься?
В. И. Сталин. Не знаю, я у нее не бываю.
К. Е. Ворошилов. Почему? Она любит тебя.
В. И. Сталин (с раздражением). Дочь, которая отказалась от отца, мне не сестра. Я никогда не отказывался и не откажусь от отца. Ничего общего у меня с ней не будет.
К. Е. Ворошилов. Это неправильно. Она не отказывается от всего хорошего, что сделал отец. Но в последние годы у твоего отца были большие странности, его окружали сволочи, вроде Берия. Было же так, когда он спрашивал меня, как мои дела с англичанами, называл же он меня английским шпионом. Тысячи других невинных людей были расстреляны.
В. И. Сталин. Какая низость!
К. Е. Ворошилов. Это все мерзости Берия, ему поддакивали Маленков и Каганович. Я лишь потому уцелел, что он знал меня по фронту со времени гражданской войны. Мы жили в Царицыне рядом — он с твоей матерью, тогда невестой, я с Екатериной Давыдовной и Петей. Он знал меня по делам. Когда на меня наговаривали мерзость, он гнал ее от себя, зная, что я не способен на это. Но меня могли и убить, как убили многих. Эта сволочь, окружавшая Сталина, определяла многое.
Никто не отказывается от хорошего, что сделал твой отец. Но было много и нехорошего. У меня при И.В.Сталине не раз дело доходило с Берия и Молотовым чуть ли не до драки.
И ты не прав, когда говоришь, что Светлана отказывается от отца. Он любил ее. Но ты не можешь сказать, что ее отец был во всем прав. Не будем об этом говорить. Светлана очень хороший человек.
В. И. Сталин. Дай ей бог здоровья, желаю ей добра.
К. Е. Ворошилов. Мы строим коммунистическое общество, авторитет которого и внутри страны, и за рубежом исключительно велик. И каждый советский человек должен беречь этот авторитет. Ты не просто гражданин, ты сын великого человека вчерашнего дня, да, повторяю, вчерашнего дня. Ты должен быть человеком, который активно работает, идет в ногу со всей страной в нашем обществе. Мы должны бороться за наши идеалы, за нашу страну. А кто вертит хвостом, тот не гражданин.
В. И. Сталин. А какое ко мне имеет отношение «вертеть хвостом»?
К. Е. Ворошилов. Ты не вертишь, но почему к тебе лезут подозрительные люди, где гарантия, что они не подосланы врагами, зачем они тебе?
В. И. Сталин. Ко мне, действительно, много народа ходит. Вы правы, по лбу не узнаешь, кто хороший, а кто плохой.
К. Е. Ворошилов. В том-то и дело. Почему эти люди тебе сочувствуют, тебе поддакивают?
В. И. Сталин. Приходит много народа, во всех не разберешься.
К. Е. Ворошилов. Среди них есть сволочь, и болтуны и, возможно, связанные с заграничными учреждениями. Твое имя враги могут использовать за рубежом в ущерб интересам нашей страны.
В. И. Сталин. Я все это понимаю. Но я тут не виноват.
К. Е. Ворошилов. Гони прочь всех шептунов и включайся в общее дело советского народа.
В. И. Сталин. Хочу помогать, работать вместе со всеми. Других помыслов у меня нет.
К. Е. Ворошилов. Я доложу о нашем разговоре ЦК и Никите Сергеевичу.
В. И. Сталин. А этот Тимофеев, письмо которого вы мне прочитали, ругал Никиту Сергеевича и Аджубея. Я его за это изматерил и на проекте его книги, которую он дал мне на отзыв, я написал, что это такое дерьмо, которое выпускать нельзя.
К. Е. Ворошилов. Ты с ним разговаривал?
В. И. Сталин. Раз пять разговаривал. Он пишет книгу очерков о штурмовиках. Во время одного из разговоров он ругал Аджубея за то, что тот, будучи редактором «Комсомольской правды», а затем «Известий», не напечатал два его очерка. Он говорит: не имей сто друзей, а имей Аджубея. Тимофеев, видимо, считает, что я к Никите Сергеевичу должен плохо относиться, а я, кроме благодарности, к нему ничего не имею. Я был у Никиты Сергеевича, он хорошо меня принял, много сделал для меня, я благодарен ему. И когда кое-кто о нем говорит глупости, я им даю резкий отпор.
К. Е. Ворошилов. То, что ты говоришь сейчас, подтверждает мои слова. Прекрати встречи с подобными людьми. Ты сболтнешь что-нибудь в пьяном виде, они переврут, добавят, преувеличат, и для тебя это может кончиться большими неприятностями.
В. И. Сталин. Полностью согласен с вашими словами, Климент Ефремович. Я убежден, что вы меня любите и желаете только добра.
К. Е. Ворошилов. Люблю и хочу, чтобы ты жил другой, хорошей жизнью. Помирись с сестрой.
В. И. Сталин. Я постарше ее, и первым к ней не пойду. Придет — приму хорошо.
К. Е. Ворошилов. Ты давно с ней не встречался?
В. И. Сталин. За семь лет она ко мне ни разу не приехала. Я это ей не прощу.
К. Е. Ворошилов. Светлана много раз говорила тебе, чтобы не пил.
В. И. Сталин. Никогда она мне этого не говорила. Она странная, у нее тяжелый характер, но я ее всегда поддерживал. Случись с ней, что случилось со мной, я бы все пороги обил. Не могла приехать, когда я сидел во Владимире, хотя бы на 15 минут, дети приезжали.
К. Е. Ворошилов. Вижу, многого ты не понимаешь. Попал ты в свое время в канаву и, если не возьмешь себя в руки, опять соскользнешь с правильной дороги, на которую тебя вывели.
В. И. Сталин. Я буду отвечать не словами, а делами.
К. Е. Ворошилов. Не пей с сегодняшнего дня. Дай слово.
В. И. Сталин. Я врать не умею. Возьмите надо мной шефство, а я вас не подведу.
К. Е. Ворошилов. Вернется Никита Сергеевич, поговорим с ним, попрошу его принять тебя.
В. И. Сталин. Пока нет Никиты Сергеевича, может быть, уехать куда-нибудь отдыхать? Он дал мне путевки на четыре месяца, а я использовал только один месяц.
К. Е. Ворошилов. Я не уполномочен руководить тобой.
В. И. Сталин. Я вам бесконечно благодарен, дорогой Климент Ефремович, за эту беседу. Мое единственное желание как можно скорее получить работу».
Седьмого апреля 1961 года Генеральный прокурор СССР Руденко и председатель Комитета госбезопасности Шелепин направили в ЦК КПСС под грифом «Совершенно секретно» записку следующего содержания:
«28 апреля 1961 года подлежит освобождению из тюрьмы в связи с отбытием срока наказания Сталин В. И.
За период пребывания в местах заключения В.И.Сталин не исправился, ведет себя вызывающе, злобно, требует для себя особых привилегий, которыми он пользовался при жизни отца.
На предложение, сделанное ему о том, чтобы после освобождения из тюрьмы выехать на постоянное жительство в гг. Казань или Куйбышев, Сталин В. И. заявил, что добровольно из Москвы он никуда не поедет.
На предложение о смене фамилии, он также категорически отказался и заявил, что если ему не будут созданы соответствующие условия (дача, квартира, пенсия и т. д.), то он «молчать не будет, а станет всем говорить о том, что осудили его в свое время необоснованно и что в отношении его чинится произвол». В неоднократных беседах с ним он постоянно подчеркивал, что по выходе из тюрьмы будет добиваться приема у товарища Н. С.Хрущева и у других членов Президиума ЦК КПСС, а также писать письма и заявления в различные инстанции. При этом он высказал мысль о том, что, возможно, снова обратится в китайское посольство с просьбой отправить его в Китай, где он будет лечиться и работать.
Прокуратура СССР и Комитет госбезопасности убеждены, что Сталин В. И., выйдя на свободу, будет снова вести себя по-прежнему неправильно.
В связи с этим считаем целесообразным Постановлением Президиума Верховного Совета СССР, в порядке исключения из действующего законодательства, направить В.И.Сталина после отбытия наказания в ссылку сроком на 5 лет в г. Казань (в этот город запрещен въезд иностранцам). В случае самовольного выезда из указанного места, согласно закону, он может быть привлечен к уголовной ответственности. В гор. Казани предоставить ему отдельную однокомнатную квартиру.
По заключению врачей состояние здоровья В.И.Сталина плохое, и он нуждается в длительном лечении и пенсионном обеспечении. Как прослужившему в армии более 25 лет в льготном исчислении В.И.Сталину была назначена пенсия в размере 300 рублей (новыми деньгами). Однако, учитывая, что он своими действиями дискредитировал высокое звание советского генерала, предлагается установить для него по линии Министерства обороны СССР пенсию в размере 150 рублей в месяц.
По улучшении состояния здоровья его можно было бы трудоустроить на одном из авиационных заводов гор. Казани.
Считаем также целесообразным при выдаче В.И.Сталину паспорта указать другую фамилию. Перед освобождением из заключения тт. Руденко и Шелепину провести с ним соответствующую беседу».
«19 марта 1962 г.
Совершенно секретно
Товарищу ХРУЩЕВУ Н. С.
Комитет госбезопасности при Совете Министров СССР докладывает, что 19 марта 1962 года в 13 часов в г. Казани скончался ДЖУГАШВИЛИ (СТАЛИН) Василий Иосифович.
По предварительным данным, причиной смерти явилось злоупотребление алкоголем. ДЖУГАШВИЛИ В. И., несмотря на неоднократные предупреждения врачей, систематически пьянствовал.
Считаем целесообразным похоронить ДЖУГАШВИЛИ В. И. в г. Казани без воинских почестей. О смерти ДЖУГАШВИЛИ В. И. сообщить его ближайшим родственникам.
Просим согласия.
Председатель
Как умер кремлевский принц? После попойки, не приходя сутки в сознание. Вскрытие обнаружило полнейшее разрушение организма алкоголем.
Приехавшие на похороны родственники из Москвы и других городов с удивлением смотрели на молодую женщину, уверенно распоряжавшуюся на печальном мероприятии. Это была медсестра Маша, незадолго до кончины Василия Сталина зарегистрировавшая с ним брак. Маша не хотела подпускать к гробу Василия детей от его трех браков.
На надгробном памятнике генералу В. И. Сталину в Казани надпись «Единственному от М. Джугашвили» сделана его последней женой медсестрой Машей.
Так закончил я в 1995 году казавшееся мне самостоятельным произведением житие генерала Василия Сталина, и ошибся. Не медсестра Маша поставила ему памятник. А казавшееся отдельным произведением житие кремлевского принца стало первой главой большой книги, полной таинственных историй, связанных между собой не только одним историческим периодом, но и взаимообусловленностью событий.
Однако, прежде чем перейти ко второй части этой истории, коснусь судьбы Якова, сводного брата Василия. Яков Джкгашвили был всего лишь старшим лейтенантом, но — сыном генералиссимуса!
Глава 2Секретный орден Якова Джугашвили
«Я солдат на маршалов не меняю», — произносит Сталин в киноэпопее «Освобождение» неожиданные для тогдашнего зрителя слова, и с легкой руки создателей фильма эта фраза становится крылатой.
Слова неожиданны потому, что речь идет о собственном сыне Верховного Главнокомандующего, которого предлагают обменять на попавшего в советский плен германского фельдмаршала Паулюса. Сталин решительно отклоняет предложение, что у одних вызывает восхищение (вот это поступок!), у других, наоборот, осуждение (даже собственный сын ему не дорог?).
Почему Сталин поступил именно так, а не иначе? Его поведение носило показной характер? Произносил ли он в действительности свою знаменитую фразу? И вообще, что произошло с Яковом в плену? После войны его видели то в Италии, то в Латинской Америке… Утверждают, что он натурализовался в Ираке, и Саддам Хусейн — его сын…
Существует несколько версий о том, как Сталин впервые узнал о пленении старшего сына.
Одним из первых в советской печати отважный прорыв в дотоле запретную тему совершил известный военный писатель Иван Стаднюк, чей роман «Война» пользовался шумным успехом в семидесятые годы. В третьей книге романа, законченной в 1980 году, писатель вводит в ткань повествования персонаж старшего лейтенанта Якова Джугашвили.
Романисту эта сцена видится так. В день, когда Сталин решил, что пост наркома обороны следует занять ему самому, а Тимошенко переместить на командование Западным направлением, в кабинете у него находились Молотов и Калинин. Вошедший Поскребышев доложил о приезде Мехлиса. Начальник ГлавПУРа был непривычно мрачным и даже бледным.
— Товарищ Сталин, — сказал он, опасливо приблизившись к вождю, — я обязан сообщить вам об очень неприятном для всех нас политдонесении с Западного фронта…
— Докладывайте, — сказал Сталин.
И Мехлис доложил:
— Начальник политуправления Западного фронта сообщает, что, по всей вероятности, ваш сын, Яков Иосифович, попал к немцам в плен…
За окном кремлевского кабинета гремели раскаты грома, хлестнул ливень. Со стороны могло показаться, что Сталин не расслышал слов армейского комиссара.
— Точных подтверждений политуправление не имеет, — мучительно продолжал Мехлис, — но делается все возможное…
Сталин и сейчас даже не пошевельнулся, ибо заранее знал, с чем пожаловал к нему Мехлис. Молотов и Калинин, оглушенные дурной вестью, сочувственно и с болью смотрели на отвернувшегося к окну Сталина, не в силах понять, расслышал он в шуме ливня слова армейского комиссара или нет. А Мехлис, растерянно оглянувшись на них, заговорил вновь:
— Особый отдел фронта и специально созданная группа политуправленцев принимают все меры, чтобы или выяснить истину, или, если Яков Иосифович не у немцев, разыскать его, живого или мертвого…
Сталин продолжал молчать, будто не в силах оторваться от зрелища разбушевавшейся грозы.
— Коба, ты что, не слышишь?! — возвысив голос, взволнованно спросил Молотов. — Немцы схватили Яшу!..
Сталин медленно, будто тело ему плохо подчинялось, отвернулся от окна и посмотрел на Молотова пасмурным и каким-то затравленным взглядом. Затем неторопливо направился к своему столу, сел в кресло и спокойно, со скрытой укоризной сказал:
— Сталин не глухой… Мне уже известно о пленении старшего лейтенанта Якова Джугашвили. Сейчас его допрашивают в ставке фельдмаршала Клюге.
У Мехлиса от этих слов перехватило дыхание и словно пол качнулся под ногами. Он хорошо знал, что слухи о пленении сына Сталина пока держались в строгом секрете. Кто же сообщил Сталину?
Сюжетная интрига этой сцены построена таким образом, что читателям романа уже известно об осведомленности Сталина относительно пленения сына. За несколько страниц — до описания доклада Мехлиса — приводится эпизод, объясняющий, откуда Сталин узнал о несчастье с Яковом. Это произошло на Ближней даче в июле сорок первого. Утром, проснувшись, Сталин включил «телефункен» — мощный многоламповый радиоприемник немецкого производства. Берлинский диктор, прорываясь сквозь треск, передавал обзор событий на Восточном фронте. Передача шла на русском языке. Закончив излагать обстановку в группе армий «Север», вдруг, возвысив голос, сообщил:
— Из штаба фельдмаршала Клюге поступило донесение, что шестнадцатого июля под Лиозно, юго-восточнее Витебска, немецкими солдатами моторизованного корпуса генерала Шмидта захвачен в плен сын кремлевского диктатора Сталина — старший лейтенант Яков Джугашвили, командир артиллерийской батареи из седьмого стрелкового корпуса генерала Виноградова. Будучи опознанным, Яков Джугашвили вечером восемнадцатого июля доставлен самолетом в штаб фельдмаршала Клюге. Сейчас ведется допрос военного пленника…
По другой версии, тоже романной, Сталин узнал о пленении сына не из передачи берлинского радио, вещавшего на оккупированные советские территории, и не из доклада начальника ГлавПУРа Мехлиса. Владимир Успенский, автор нашумевшего в свое время романа-исповеди «Тайный советник вождя», излагает дело так, что печальную весть Сталину первым доложил Жданов. И случилось это девятого августа 1941 года. Именно в этот день в Москву прибыл из Ленинграда специальный самолет, на котором был доставлен особо секретный пакет от члена Политбюро Жданова, являвшегося членом Военного Совета Северо-Западного направления. В сопроводительной записке было очень коротко сказано: вот немецкая листовка, распространяемая вражескими пропагандистами.
На листовке — четкая фотография. Лужайка. По ней разгуливают трое. Немецкий офицер с засунутыми руками в карманы распахнутой шинели. Второй немец — в кителе и галифе, без фуражки, со светлым лицом и совершенно белыми или седыми волосами. Плечо в плечо с ним черноволосый, темнолицый, в широкой гимнастерке без ремня и тоже без головного убора Яков Джугашвили. Жестикулирует, что-то объясняет немцу. Выражение лиц у всех деловое, спокойное: приятели на прогулке, да и только!
Главный наш сталиновед Волкогонов в двухтомной политической биографии вождя, изданной в 1989 году, тоже говорит о письме от Жданова, присланном в середине августа в специальном, опечатанном сургучом конверте. Там была листовка, на которой запечатлен Яков, беседующий с двумя немецкими офицерами. Эту листовку Волкогонов обнаружил в Центральном архиве Министерства обороны СССР. В ней был следующий текст: «Это Яков Джугашвили, старший сын Сталина, командир батареи 14-го гаубичного артиллерийского полка 14-й бронетанковой дивизии, который 16 июля сдался в плен под Витебском вместе с тысячами других командиров и бойцов. По приказу Сталина учат вас Тимошенко и ваши политкомы, что большевики в плен не сдаются. Однако красноармейцы все время переходят к немцам. Чтобы запугать вас, комиссары вам лгут, что немцы плохо обращаются с пленными. Собственный сын Сталина своим примером доказал, что это ложь. Он сдался в плен, потому что всякое сопротивление германской армии отныне бесполезно»…
В августе же состоялся телефонный разговор Светланы, дочери Сталина, находившейся в Сочи с родными, с отцом. «В конце августа я говорила из Сочи с отцом по телефону, — вспоминает она в своей книге «Двадцать писем к другу», написанной в 1963 году, но изданной на русском языке лишь при Горбачеве. — Юля (жена Якова. — Н.З.) стояла рядом, не сводя глаз с моего лица. Я спросила его, почему нет известий от Яши, и он медленно и ясно произнес: «Яша попал в плен». И, прежде чем я успела открыть рот, добавил: «Не говори ничего его жене пока что…» Юля поняла по моему лицу, что что-то стряслось, и бросилась ко мне с вопросами, как только я положила трубку, но я лишь твердила: «Он ничего сам не знает»…
И только в постсоветское время в архиве Сталина было обнаружено письмо Якова, датированное 19 июля 1941 года. Оно было адресовано отцу и доставлено ему дипломатическим путем. Никто — ни Стаднюк, ни Успенский, ни Волкогонов во время работы над своими произведениями не были допущены к личным бумагам Сталина и не могли знать о существовании этого документа. «Дорогой отец! — говорится в нем. — Я в плену, здоров, скоро буду отправлен в один из офицерских лагерей в Германию. Обращение хорошее. Желаю здоровья. Привет всем. Яша».
Несмотря на расхождения в описании того, когда и от кого Сталину стало известно о постигшем его личном горе, все версии, скорее всего, имеют под собой почву. Дело в том, что листовки, подобные той, которую переслал Жданов, были напечатаны в огромных количествах и, как рассказывали участники начального периода войны, распространялись на разных фронтах.
Оказывали ли они какое-либо воздействие на красноармейцев? По свидетельствам многих, оказывали. Особенно на бойцов, попавших в окружение. Если уж сын самого Сталина сдался и ему ничего плохого не сделали, то разве будут победители сводить счеты с каким-то там рядовым пехотинцем?
«Неужели сдался?» — не хотел верить в случившееся Сталин. По свидетельству его дочери Светланы, у него зародилась мысль, что этот плен неспроста, что Яшу умышленно кто-то выдал, подвел. Он допускал даже, что к сдаче причастна его жена Юлия. Когда к сентябрю Светлана с родными вернулась из Сочи в Москву, Сталин сказал дочери: «Яшина дочка пусть останется пока у тебя… А жена его, по-видимому, нечестный человек, надо будет в этом разобраться»…
Увы, в переданном Мехлисом политдонесении начальника политуправления Западного фронта подробностей было мало. В романной версии Стаднюка начальник ГлавПУРа смог лишь доложить Сталину, что его сыну, когда он прибыл на фронт, настоятельно предлагали служить в штабе артиллерийского полка, но он потребовал послать его командиром батареи. Батарея дралась хорошо.
— Молодец, что не остался в штабе, — будто бы для самого себя произнес Сталин.
Далее Мехлис берет на себя обязательство выяснить все до конца — при каких обстоятельствах Яков оказался в плену.
Владимир Успенский, описывая в «Тайном советнике вождя» сцену, когда Сталин узнает о пленении, вкладывает ему в уста следующую фразу по-грузински:
— Цис рисхва! Позор несмываемый!
— Может, он попал в плен раненый, без сознания? — предположил его собеседник, главный персонаж книги подполковник Лукашов, от имени которого ведется исповедь.
— Он не имел права попадать в плен ни при каких обстоятельствах. Он мог бы покончить с собой там, у немцев, а не разгуливать с германскими офицерами! Позор! Он всегда думал только о себе и никогда обо мне, о чести нашей семьи. Для меня он больше не существует, — отрезал Иосиф Виссарионович.
Успенский называет пленение Якова ударом для Сталина и с совершенно непредвиденной стороны, хотя Сталин, по мнению романиста, всегда ожидал какого-либо подвоха от старшего сына. «Это было наказание Господне, свыше ниспосланное Иосифу Виссарионовичу», — восклицает писатель. Много разных неприятностей доставил он отцу.
Яков имел характер совершенно не военного склада, мягкий и застенчивый. Об этом пишет в своих воспоминаниях его сестра Светлана Аллилуева: «Не было в нем и каких-либо блестящих способностей, он был скромен, прост, очень трудолюбив и трудоспособен, и очаровательно спокоен». Один из самых близких к Сталину людей, Молотов, в известных беседах с поэтом Феликсом Чуевым называл Якова «немножко обывательским», «каким-то беспартийным». Это обстоятельство, наверное, сильно огорчало отца, которому хотелось видеть сына наделенным яркими способностями. Увы, у великого родителя сын рос заурядным обывателем — явление, между прочим, весьма распространенное. Говорят, что природа, создав талант, долго потом отдыхает на его наследниках…
Трудно сказать, по какой причине, но Сталин относился к нему довольно холодно. На сей счет существуют три точки зрения. Первая: разочарование в сыне, который был чужд политики, имел ограниченный кругозор, не любил умственных занятий и всякого чтения, не понимал отца, всегда разговаривавшего, по словам Якова, «тезисами». Вторая точка зрения: Сталин не любил сына, потому что вообще никого не любил, включая и собственных детей. Третья: Яков, будучи ненамного моложе второй жены Сталина, Надежды, якобы испытывал к ней совсем не платонические чувства, и мачеха, обделенная вниманием занятого государственными делами мужа, коротала время с молодым красивым пасынком. Однако их амуры не укрылись от Сталина, и вспыхнул грандиозный семейный скандал. Яков пытался покончить самоубийством, выстрелив в себя на кухне кремлевской квартиры. «Он, к счастью, только ранил себя, — пуля прошла навылет, — вспоминала его сестра Светлана. — Но отец нашел в этом повод для насмешек: «Ха, не попал!» — любил он поиздеваться. Мама была потрясена. И этот выстрел, должно быть, запал ей в сердце надолго и отозвался в нем…» Светлана свидетельствует: после выстрела отец стал относиться к Якову еще хуже.
Она, правда, объясняет ночную попытку самоубийства сводного брата тем, что он был доведен до отчаяния отношением отца. Но подоплека такого отношения в ее книгах не называется, что и дает повод хождению невероятной версии о любовной связи с мачехой, после чего пребывание на одной квартире стало невозможным, и Яков переехал в Ленинград, где поселился в квартире деда — Сергея Яковлевича Аллилуева. Самое любопытное, что биографы действительно зафиксировали факт переезда Якова в северную столицу, но связывают перемену места жительства с женитьбой вопреки воле отца.
История первого брака Якова темна. Он был очень поспешным и, по словам Светланы, принес ему трагедию. Брат женился еще будучи студентом. Он учился в Москве, в институте инженеров транспорта. Один из потомков Сталина, Владимир Аллилуев, издавший в 1995 году интереснейшую книжку «Хроника одной семьи. Аллилуевы, Сталин», утверждает, что решение столь рано обзавестись семьей не одобрял и дядя Александр Семенович Сванидзе, известный по большевистскому подполью как «Алеша», который в свое время настоял на том, чтобы племянник переехал из Тифлиса в Москву. Как известно, мать Якова, Екатерина Семеновна Сванидзе, первая жена Сталина, умерла от тифа, когда их сыну было всего несколько месяцев. Мальчика взяла на воспитание его тетка Александра Семеновна. Яша приехал в Москву к отцу после окончания школы в Тифлисе, плохо знал русский язык, трудно привыкал к новой, кремлевской обстановке.
Так вот, «Алеша» — Александр Семенович Сванидзе — писал Якову, что строить свою семью можно лишь тогда, когда становишься самостоятельным человеком и можешь обеспечить свою семью, а жениться в расчете на родителей, хотя и занимающих высокое положение, он не имеет никакого морального права. Однако Яков не послушался умных советов ни дяди, ни отца. Он бросает, не окончив, институт, оставляет отцовскую квартиру в Кремле и вместе с молодой женой уезжает в Ленинград. Сын диктатора устраивается на скромную и малозаметную должность электрика ГЭС. Он вполне доволен своей жизнью, большего ему не надо — ни карьеры, ни громкой славы. Днем работа, вечер с женой — кино, кружка пива у ларька.
Но вскоре умирает недавно родившаяся дочь. Семейные нелады приводят к расторжению брака. О причинах распада семьи ничего не известно, как и о первой жене Якова. Кто она, чем занимались ее родители, как сложилась дальнейшая судьба — все это тайна за семью печатями. В генеалогическом древе Аллилуевых—Сталина, помещенном в вышеупомянутой книге Владимира Аллилуева, в клеточке, отведенной первой жене Якова, указано только ее имя — Зоя. Ни фамилии, ни отчества, ни даты рождения или смерти — ничего.
После семейной драмы, постигшей его в Ленинграде, Яков возвратился в Москву. Восстановился в брошенном несколько лет назад институте. Сошелся с красивой молодой женщиной — Ольгой Голышевой. В тридцать шестом она родила сына Женю. А в декабре 1935 года женился совсем на другой женщине, и снова вопреки воле отца, не одобрившего выбор сына. По описанию Светланы Аллилуевой, новая жена ее брата была очень хорошенькой женщиной, оставленной мужем. Она была еврейкой, и это опять вызвало недовольство отца. «Правда, в те годы он еще не высказывал свою ненависть к евреям так явно, — пишет Светлана, — это началось у него позже, после войны, но в душе он никогда не питал к ним симпатии».
О второй жене Якова ходило много слухов. Западная пресса смаковала пикантные детали из жизни Юлии Исааковны Мельцер — так звали его новую избранницу, и Сталину докладывали все, что писали по этому поводу западные газеты. А писали они разное: и что она была четырежды замужем, в том числе за заместителем наркома внутренних дел Украины Бессарабом, и что одно время пребывала в любовницах начальника личной охраны Сталина генерал-лейтенанта Власика. Каково было читать подобное о жене своего сына? Разве не мог он найти скромную, милую девушку из революционной семьи, за которой не тянулся бы шлейф сплетен и пересудов? К тому же она старше Якова, кокетлива, жеманна, говорит глупости с апломбом, малокультурна и неумна. «Без накрашенных губ я чувствую себя хуже, чем если бы пришла в общество голой…» Тьфу! И это его сноха?
По словам Светланы, Яков знал все слабости Юлии, но относился к ней как истинный рыцарь, когда ее критиковали другие. Он любил ее, а любовь, как известно, слепа. Заурядность сына, не способного подняться до понимания своего положения, не заботившегося о престиже отца, раздражала Сталина. Он настоял на том, чтобы Яков поступил в артиллерийскую академию — пусть хоть будет военным, авось дослужится до генерала. Сын подчинился воле отца, но особыми успехами в учебе не блистал. Избегал и общественной работы, на которой тогда многие делали карьеру. Более того, не помышлял о вступлении в партию. Это он-то, сын генерального секретаря!
В сороковом году, когда до окончания академии оставалось всего ничего, у них с отцом состоялся трудный разговор.
— Ты не можешь быть единственным из выпускников академии, оказавшимся вне партии, — сердито сказал Якову отец.
Действительно, на старших курсах все уже вступили в партию. Исключение составлял лишь один он — сын генсека. Это был нонсенс. Понадобилось несколько таких разговоров, прежде чем Яков уступил уговорам отца и подал заявление о приеме в ВКП(б).
По-разному толкуют мотивы политической индифферентности Якова Джугашвили. Сын Лаврентия Берии, Серго, например, склонен полагать, что Яков не вступал в партию потому, что она проводила политику массовых репрессий. Яков, мол, никогда не скрывал своей принципиальной позиции, о которой хорошо знали и сам Сталин, и его окружение.
Молотов, относившийся к этому самому окружению, признавал, что Сталин вел себя по отношению к старшему сыну суховато, без особой теплоты, но о каких-то особых убеждениях Якова, противоречивших идеям отца, речи не могло быть. По мнению Молотова, Яков был обыкновенным обывателем, далеким от какой бы то ни было политики. Он жил, как живут миллионы людей, чьи интересы не простираются дальше их дома, семьи и повседневных насущных забот, связанных с работой, отдыхом, хождением в гости, выездами на природу.
Академию Яков закончил перед самой войной — летом сорок первого года. Судя по оценкам, особого старания к занятиям не проявлял. В ту пору слушателям академий сразу же при выпуске присваивались воинские звания, соответствующие тем штатным должностям, на которые их направляли. К моменту выпуска Яков имел звание старшего лейтенанта. Распределили его на капитанскую должность командира артиллерийской батареи. В соответствии с правилами, командир учебного отделения полковник Сапегин представил старшего лейтенанта Якова Джугашвили к присвоению капитанского звания. «С аттестацией согласен, — начертал резолюцию другой начальник, генерал-майор артиллерии Шереметов, — но считаю, что присвоение звания капитана возможно лишь после годичного командования батареей».
Что это: объективная оценка выпускника, прежде в войсках не служившего, или стремление угодить вождю, поскольку в академии многие знали о прохладном отношении Сталина к сыну? Поди угадай, что стоит за этим документом эпохи культа личности.
В последний раз отец и сын виделись 22 июня 1941 года. Хотя существует и иная версия: встречи не было, был телефонный разговор. Но фраза, произнесенная Сталиным сыну, не вызывает разночтений. Во всех романных и документальных вариантах она звучит одинаково:
— Иди и сражайся!
И снова ее интерпретируют, кто во что горазд. Одни восхищаются: вот это да, никаких поблажек родному сыну, будь как все. Другие негодуют: ну уж сыну-то мог сказать что-нибудь потеплее, посердечнее. Третьи объясняют грубую категоричность сталинских слов робкой попыткой Якова намекнуть отцу, что от него зависит, ехать ему на фронт или не ехать. Автор «Тайного советника вождя» Владимир Успенский пишет об этом подспудно тлеющем желании Якова в последнем разговоре с отцом. Но Сталин, по мнению романиста, был прежде всего государственным деятелем, а затем уже просто человеком, безусловно подчиняя первому последнее, как это было у Ивана Грозного, Петра Великого и у многих других людей столь же высокого полета.
Смерть сына на поле боя была бы для вождя огорчительным, но не самым худшим вариантом. В нравственном отношении она давала ему многое. Недавно один мой знакомый, занимающий в государственном управлении России куда менее заметную роль, в отчаянии воскликнул: «Лучше бы мой Сергей погиб под колесами автомобиля!» В детстве его сына сбила машина, но мальчика удалось спасти. Сейчас он законченный наркоман, полностью деградировал. Это тяжкий крест, который отец несет последние пять лет, крест, который мешает честолюбивым устремлениям моего приятеля.
Каково же было узнать о неприятностях с сыном куда более высокопоставленному отцу! Особенно доконали сбрасываемые с самолетов листовки с фотографией Якова в окружении германских офицеров. Он не имел права сдаваться в плен! Невыносимые мысли о том, что этот плен неспроста, что его кто-то надоумил отомстить таким иезуитским способом отцу за собственные жизненные неудачи, безжалостно сверлили мозг Сталина. Сдался сам или сдали преднамеренно, с дьявольским умыслом?
У Ивана Стаднюка эта сцена выглядит так.
Пленных красноармейцев построили на скотном дворе в четыре шеренги, командиров поставили отдельно, на правом фланге. Откуда-то вытолкнули к офицерам щупленького красноармейца с перебинтованной правой рукой. Его маленькое птичье лицо было худое и бледное, глаза — испуганные, затравленные. Прихрамывая, он шел впереди офицеров, всматриваясь в лица пленных.
Остановившись напротив старшего лейтенанта-грузина, красноармеец указал на него:
— Вот этот… Он самый…
Узколицый мужчина без знаков различия, сопровождавший немецких офицеров, сделал шаг к старшему лейтенанту и с недоверием, даже с оторопью, спросил:
— Вы Сталин?
— Нет… Я Джугашвили.
— Вы сын Сталина?
— Да, я сын Сталина… Старший лейтенант Джугашвили.
По-иному описывает опознание сына Сталина Серго Берия — почти через 15 лет после Стаднюка. «О том, что Яков — сын Сталина, немцы узнали совершенно случайно, — утверждает Серго Берия в вышедшей в 1994 году книге «Мой отец — Лаврентий Берия». — Попал он в плен раненым, и его узнал такой же раненый однополчанин. Бросился к нему. Рядом оказался немецкий осведомитель, он-то и сообщил, кто такой старший лейтенант Джугашвили».
Яков попал в плен 16 июля 1941 года. Как это происходило в действительности, видно из текста его первого допроса, произведенного через два дня, 18 июля. Подлинник протокола этого допроса на немецком языке был обнаружен советскими спецслужбами в архиве германского министерства авиации, переведен на русский язык и передан Меркуловым 31 января 1946 года Сталину. Полвека эти документы хранились в личном архиве Сталина, а затем Политбюро, будучи абсолютно недоступными. Рассекречены они относительно недавно, при передаче в архив президента РФ.
Можно представить, какие чувства испытал Сталин, увидев заверенную печатью копию перевода первого допроса своего сына. Несмотря на то, что тогда, в начале 1946 года, он уже знал о гибели Яши в немецком концлагере, обстоятельства пленения для него были неизвестны.
Допрашивали военнопленного старшего лейтенанта Джугашвили у командующего авиацией 4-й армии — вот почему текст оказался в архиве германского «люфтваффе». Допрос вели капитан Раушле и майор Гольтерс. Якову задавали множество вопросов на разные темы, ответы на них жгуче интересны, но мы ограничимся лишь теми, которые имеют отношение к мучившим Сталина терзаниям: сдался сам или сдали с умыслом?
После выяснения анкетных данных у Якова спросили: он добровольно пришел к немцам или был захвачен в бою?
— Не добровольно, я был вынужден.
Наверное, ответ показался не совсем ясным. Получалось, что пленный был захвачен не в бою, что он вынужден был прийти к немцам.
— Вы были взяты в плен один или же с товарищами и сколько их было? — прозвучал уточняющий вопрос.
— К сожалению, совершенное вами окружение вызвало такую панику, что все разбежались в разные стороны. Видите ли, нас окружили, все разбежались, я находился в это время у командира дивизии.
— Вы были командиром дивизии? — не понял допрашивавший.
— Нет, я командир батареи, но в тот момент, когда нам стало ясно, что мы окружены — в это время я находился у командира дивизии, в штабе. Я побежал к своим, но в этот момент меня подозвала группа красноармейцев, которая хотела пробиться. Они попросили меня принять командование и атаковать ваши части. Я это сделал, но красноармейцы, должно быть, испугались, я остался один, я не знал, где находятся мои артиллеристы, ни одного из них я не встретил. Если вас это интересует, я могу рассказать более подробно. Какое сегодня число? Значит, сегодня 18-е. Значит, позавчера ночью под Лясново, в полутора километрах от Лясново, в этот день утром мы были окружены, мы вели бой с вами.
Далее у пленного спросили: зачем он надел гражданскую одежду? Или в Красной Армии есть приказ о том, что если солдату грозит опасность быть взятым в плен, он должен обеспечить себя гражданской одеждой? Но ведь, согласно международному праву, с пленным солдатом в гражданской одежде предусматривается совершенно иное обращение, чем с солдатом в военной форме. Солдат, переодевшийся в гражданскую одежду, рассматривается как шпион, диверсант.
На что пленный ответил: в гражданскую одежду он переоделся потому, что хотел бежать к своим. Все начали переодеваться, и он тоже дал себя уговорить это сделать.
— На нем ведь сравнительно неплохая одежда, — следует очередной вопрос. — Возил он гражданскую одежду с собой или получил ее где-нибудь? Ведь пиджак, который сейчас на нем, сравнительно хороший по качеству.
— Этот? Нет, это не мой, это ваш. Я уже вам сказал, когда мы были разбиты, это было шестнадцатого, шестнадцатого мы все разбрелись, я говорил вам даже, что красноармейцы покинули меня. Не знаю, может вам это и не интересно, я расскажу вам об этом более подробно!
Кому-кому, а Сталину это место было, наверное, самым интересным. Сколько раз он его перечитывал, только ему одному известно.
Яков рассказал, что 16-го приблизительно часов в 12 ночи немецкие войска окружили деревушку Лясново. Началась паника. Пока снаряды были, артиллеристы отстреливались. А потом пушкари исчезли неизвестно куда.
— Я ушел от них, — продолжал Яков. — Я находился в машине командира дивизии, я ждал его. Его не было. В это время ваши войска стали обстреливать остатки нашей 14-й танковой дивизии. Я решил поспешить к командиру дивизии, чтобы принять участие в обороне. У моей машины собрались красноармейцы, обозники, народ из обозных войск. Они стали просить меня: «Товарищ командир, командуй нами, веди нас в бой!» Я повел их в наступление. Но они испугались, и когда я обернулся, со мной уже никого не было. Вернуться к своим уже не мог, так как ваши минометы открыли сильный огонь. Я стал ждать. Подождал немного и остался совсем один, так как те силы, которые должны были идти со мной в наступление, чтобы подавить несколько ваших пулеметных гнезд из 4-х — 5-ти имевшихся у вас, что было необходимо для того, чтобы прорваться, этих сил со мной не оказалось.
Наверное, это было сильное потрясение для молодого командира, когда он увидел, что бойцы разбежались, оставив его одного.
— Один в поле не воин, — заметил он, как бы вновь переживая те страшные минуты. — Начало светать, я стал ждать своих артиллеристов, но это было бесцельно, и я пошел дальше. По дороге мне стали встречаться мелкие группы, из мотодивизии, из обоза, всякий сброд. Но мне ничего не оставалось, как идти с ними вместе. Я пошел. Все начали переодеваться, я решил этого не делать. Я шел в военной форме. И вот они попросили меня отойти в сторону, так как меня будут обстреливать с самолета, а следовательно, и их будут обстреливать. Я ушел от них. Около железной дороги была деревня, там тоже переодевались. Я решил присоединиться к одной из групп. По просьбе этих людей я обменял у одного крестьянина брюки и рубашку и решил идти вечером к своим. Да, все это немецкие вещи, их дали мне ваши. Сапоги, брюки. Я все отдал, чтобы выменять. Я был в крестьянской одежде, я хотел бежать к своим. Каким образом? Я отдал военную одежду и получил крестьянскую. Ах нет, Боже мой! Я решил пробиваться вместе с другими. Тогда я увидел, что окружен, идти никуда нельзя. Я пришел, сказал: «Сдаюсь». Все!
Яков сказал: он не хочет, чтобы его жену известили о его пленении. Ему стыдно перед отцом, что он попал в плен.
— Почему? — удивились допрашивавшие. — Потому что его отец занимает самый высокий пост в правительстве или же он думает, что отец заклеймит его позором?
— Я не хочу скрывать, что это позор, — ответил он, — я не хотел идти, но в этом были виноваты мои друзья, виноваты были крестьяне, которые хотели меня выдать. Они не знали точно, кто я. Я им этого не сказал. Они думали, что из-за меня их будут обстреливать.
— Его товарищи помешали ему что-либо подобное сделать или и они причастны к тому, что он живым попал в плен? — последовал уточняющий вопрос.
— Они виноваты в этом, они поддерживали крестьян. Крестьяне говорили: «Уходите». Я просто зашел в избу. Они говорили: «Уходи сейчас же, а то мы донесем на тебя!» Они уже начали угрожать мне. Они были в панике. Я им сказал, что и они должны уходить, но было поздно, меня все равно поймали бы. Выхода не было. Итак, человек должен бороться до тех пор, пока имеется хотя бы малейшая возможность, а когда нет такой возможности, то… Крестьянка прямо плакала, она говорила, что убьют ее детей, сожгут ее дом.
Десятки тысяч белорусских крестьян укрывали, выхаживали раненых и попавших в окружение красноармейцев. Сыну коммуниста номер один не повезло — он нарвался на нетипичную крестьянку. И она указала ему на дверь. Потрясенный неадекватностью сталинской пропаганды реальной жизни, он пошел к немцам — сдаваться.
Несмотря на шоковое состояние, Яков держался на допросе молодцом. Он заявил, что не верит в возможность захвата Москвы немцами. Отрицательно высказался относительно изменения своей точки зрения на то, что происходит в Советском Союзе. Твердо стоял на том, что новое устройство в стране, которое несут с собой немцы, в России не приживется. На предложение сочинить агитлистовку от его имени с воззванием к советским солдатам сдаваться в плен рассмеялся: «Никто этому не поверит!»
Пытаясь разобраться с Яковом, принять какое-то решение по этому неприятному для него делу, Сталин не знал ни об обстоятельствах пленения сына, ни о том, как он вел себя на допросах.
И сегодня нельзя со всей определенностью сказать, читал ли Сталин совершенно секретное донесение, направленное 26 июля 1941 года в Главное политическое управление Красной Армии политуправлением Западного фронта.
Вот оно. Удивительная откровенность! Мехлису честно докладывают, что, хотя старший лейтенант Яков Джугашвили и был назначен командиром батареи 14-го гаубичного артиллерийского полка 14-й танковой дивизии, к своему месту службы ему пришлось буквально пробиваться: командир полка решил придержать сына вождя при штабе.
Когда под ударами противника начался отход дивизии, ее командир отдал приказ об отводе батареи Джугашвили первой. В течение всего марша по приказу командира соединения сына Сталина опекали высокие должностные лица. Как только началась бомбежка, место в своей машине ему предложил начальник особого отдела дивизии. Однако старший лейтенант отказался. Тогда комдив полковник Васильев приказал начальнику артиллерии, невзирая ни на какие возражения молодого офицера, вывезти его в район сосредоточения дивизии — на станцию Лиозно. «Приказ был выполнен», — читаем в донесении политуправления.
Тринадцатого июля батарея Якова Джугашвили в составе полка наступала на Витебск. Однако на другой день немцы нанесли сильный встречный удар и обошли полк. Более-менее организованный выход из окружения был проведен в ночь с шестнадцатого на семнадцатое июля. Сына Сталина с вышедшими не было.
В суете и неразберихе Якова хватились лишь через несколько дней. Двадцать первого июля на его поиски направили группу мотоциклистов во главе со старшим политруком Гороховым. В районе озера Каспля поисковики наткнулись на красноармейца по фамилии Лопуридзе. На вопрос, не встречал ли он случайно старшего лейтенанта Джугашвили, красноармеец сказал: да, встречал. Более того, выяснилось, что они вместе выходили из окружения.
По рассказу Лопуридзе, они с Джугашвили переоделись в гражданскую одежду, а документы закопали.
— Где же Джугашвили? — вскричал старший политрук Горохов.
— Мы дошли вместе до озера. Немцев поблизости не было, и старший лейтенант решил немного передохнуть. А я двинулся дальше, пока не встретил вас…
Почесав за ухом, Горохов подумал, что Джугашвили за это время наверняка вышел к своим. Не приступая к дальнейшим поискам, политрук вернулся в дивизию. Однако Якова там не было.
Только на следующий день, 22 июля, отважились доложить в политотдел и штаб армии об исчезновении сына Сталина. Должностное положение и воинские звания лиц, занятых поисками старшего лейтенанта, начали повышаться. 23 июля в операцию включились командиры штаба армии, 24 июля на поиски выехала группа работников особого отдела штаба фронта. Безрезультатно. Время было потеряно.
«Принимаются все меры к быстрейшему розыску тов. Джугашвили», — заверял в донесении на имя армейского комиссара I-го ранга Мехлиса начальник политуправления Западного фронта бригадный комиссар Румянцев. Увы, в это время пленника уже допрашивали в штаб-квартире командующего группой армий «Центр» генерал-фельдмаршала Клюге.
Произносил ли Сталин свою знаменитую фразу о нежелании менять солдата, хотя бы и сына, на маршала?
Скажу сразу: эти слова в официальных документах не зафиксированы. Вариации на данную тему разноречивы, а при сличении представляют довольно забавную мозаику.
Начнем с романных версий. В «Войне» Ивана Стаднюка начальник ГлавПУРа Мехлис в кремлевском кабинете Сталина, где находятся Молотов с Калининым, предлагает «поторговаться» с Гитлером. Напомню: действие происходит в июле, после того как Мехлис передал Сталину политдонесение с Западного фронта о пленении сына.
— Поторговаться с Гитлером? — изменившимся голосом спросил Сталин и так посмотрел на Мехлиса, что тот смешался.
— Я имею в виду обмен, — сбивчиво начал объяснять Мехлис. — У нас есть несколько пленных генералов… Можно их отдать Гитлеру взамен Якова.
— Так-так… Начальник Главного политуправления армейский комиссар первого ранга предлагает генсеку торговую сделку с Гитлером! — Сталин, выйдя из-за стола, начал прохаживаться по кабинету, то и дело с легкой иронией поглядывая на Мехлиса. — Армия воюет, люди умирают, Мехлис торгуется…
Мехлиса поддерживает Молотов:
— Коба, ты, по-моему, перегибаешь палку, — говорит он. — Ведь действительно существует международная практика обмена пленными между воюющими сторонами.
— Совершенно верно, — сказал свое слово и Калинин. — И ничего предосудительного тут нет.
Сталин после этого произносит длинную речь о том, что плен — это не только проявление малодушия, но и предательство. Вторая половина сталинского монолога обращена к Мехлису и Молотову:
— А ваша мысль, товарищ Мехлис, насчет обмена немецких генералов заслуживает внимания, — неожиданно сказал вождь. — Не торговля, а именно обмен…
Затем повернулся к Молотову, взмахнул рукой в его сторону и уточнил:
— Это по твоей части, товарищ нарком иностранных дел… Только, видимо, надо несколько повременить с этим, пока к нам не попадет в плен побольше чинов… Я полагаю, что можно будет через Женеву, через Красный Крест обратиться к этому людоеду Гитлеру с предложением: пусть возьмет у нас своих генералов, кто ему нужен. Даже всех, сколько будет! Не жалко. А взамен пусть отдаст нам пока только одного человека…
Безусловно, все подумали, что речь идет о Якове. Но Сталин назвал совсем другое имя:
— Пусть за всех своих генералов Гитлер отдаст нам одного человека — Эрнста Тельмана!
У Дмитрия Волкогонова эта сцена происходит тоже в кремлевском кабинете Сталина. «Вчера Молотов, когда они остались вдвоем, сообщил, что председатель Красного Креста Швеции граф Бернадот, — читаем в «Триумфе и трагедии», — через шведское посольство устно запросил: уполномачивает ли его Сталин или какое другое лицо для действий по вызволению из плена его сына?»
Исследование Волкогонова — научно-документальное, построенное на архивных источниках, лишенное каких-либо художественных приемов, а потому наиболее достоверное. По Волкогонову, Сталин минуту-две размышлял, потом посмотрел на Молотова и заговорил совсем о другом деле, давая понять, что ответа не будет. Молотов что-то пометил в своем блокноте и к вопросу о Якове Джугашвили больше не возвращался.
Судя по контексту, действие происходило в начале войны. Паулюс не был тогда фельдмаршалом и не находился в советском плену. Это произошло во время Сталинградской битвы — спустя полтора года.
И тем не менее многие авторы пишут о предложении графа Бернадота и ответе Сталина как об известном факте. Серго Берия: «То, что Сталин отверг предложение об обмене фельдмаршала Паулюса на сына, правда. При этом разговоре присутствовало довольно много людей». Владимир Аллилуев: «Как известно, Сталин отверг предложение нацистов обменять сына на Паулюса. Председателю шведского Красного Креста графу Бернадоту он ответил лаконично: «Я солдат на фельдмаршала не меняю». Думаю, эта фраза стоила ему глубокой зарубки на сердце. Такие раны не заживают».
А может, беллетристы сместили это событие с 1943 года, когда был пленен Паулюс, на 1941-й ввиду отсутствия доступа к архивам? Тем более что Светлана Аллилуева пишет: зимою 1943–1944 года, уже после Сталинграда, отец вдруг сказал ей в одну из редких тогда их встреч: «Немцы предлагали обменять Яшу на кого-нибудь из своих. Стану я с ними торговаться! Нет, на войне — как на войне». Он волновался, — это было видно по его раздраженному тону, — и больше не стал говорить об этом ни слова…»
Следовательно, фамилию Паулюса не называл. Не упомянул имени фельдмаршала и Молотов — единственный, кто был посвящен в эту историю, будь она в начальный период войны или после Сталинграда. В своих знаменитых беседах с Феликсом Чуевым Молотов отозвался об этом весьма лаконично: «Сталин не стал его выручать, сказал: «Там все мои сыны».
Впрочем, не исключено, что предложения об обмене могли поступать несколько раз: как в начале, так и в течение войны.
До сих пор спорной остается версия о том, предпринимал ли Сталин попытки освобождения Якова из немецкого плена с помощью специальных операций.
В романе «Война» Мехлис выдвигает такой план, обещая с помощью разведки устроить побег Якова. В другом романе — «Тайный советник вождя» — Сталин прямо спрашивает у Берии, можно ли установить, где находится Яков, и выкрасть его? Берия без обычной его самоуверенности начал пространно рассуждать о том, что немцы, конечно, будут охранять Якова особенно тщательно, переводя его с одного места на другое. Но мы, дескать, попытаемся выявить, где он… Маршал Шапошников мягко, но веско изложил свое мнение: не надо затевать никаких акций, не надо проявлять интереса к пленному. Это только возвысит его авторитет в глазах неприятеля.
— Но мы должны что-то ответить немецкой пропаганде, мы должны что-то противопоставить врагу! — произнес Сталин.
— Никакой реакции — вот самый лучший ответ, пошумят и перестанут. Никаких официальных подтверждений или опровержений. Кто-то у нас поверит немцам, кто-то посчитает листовки очередной гитлеровской фальшивкой.
— Пусть будет так, — согласился Сталин.
И, действительно, советская сторона никак не отреагировала ни на сыпавшийся с немецких самолетов дождь листовок с портретом старшего сына Сталина, мирно беседовавшего с немецкими офицерами, ни на сообщения германского радио, ни на скандальные публикации в мировой прессе о проживании сына советского диктатора в фешенебельном берлинском отеле «Адлон». Впервые в советской прессе молчание об именитом пленнике было нарушено только в 1978 году, когда журнал «Литературная Грузия» опубликовал материалы немецких архивов о смерти Якова Джугашвили в концлагере Заксенхаузен.
Нет единой точки зрения на спорный вопрос в мемуарной и прочей документальной литературе. «Никаких указаний о посылке спецгрупп в Германию — это я знаю точно — Сталин не давал», — утверждает Серго Берия. А вот Дмитрий Волкогонов считает, что есть основание полагать — одна-две попытки организовать побег все же были предприняты. Об этом якобы рассказывала Долорес Ибаррури.
По мнению Волкогонова, Сталин руководствовался при этом не естественным и вполне объяснимым отцовским чувством. Он хотел не столько спасти сына, сколько обезопасить себя. Сталин боялся, что фашисты могут «сломать» Якова и использовать его против отца. Потому и предпринимал с Берией любые меры, направленные на то, чтобы не столько вызволить сына, сколько не дать ему «заговорить».
Основания для опасений, что Яков может «сломаться», у Сталина, наверное, имелись. Сын был такой слабохарактерный, подверженный чужому влиянию… Сегодня мы знаем, что немцы готовили Якову место, впоследствии занятое генералом Власовым. С сыном Сталина работал матерый разведчик капитан В.Штрик-Штрикфельд, который в конце концов сломал-таки Власова. А вот с Яковом Джугашвили вышла осечка. Помещенный в роскошный берлинский отель «Адлон», именитый пленник не поддался на щедрые посулы. Скончавшийся в 1977 году в ФРГ разведчик Штрик-Штрикфельд, небезуспешно специализировавшийся в годы войны на вербовке попавших в плен советских генералов, что видно на примере Власова и его окружения, обжегся на старшем лейтенанте, чей стаж воинской службы не превышал и месяца. Из вышедших при жизни этого вербовщика мемуаров видно, что Яков Джугашвили не пошел на сотрудничество с врагом, не изменил Родине.
Об этом Сталин узнал не раньше весны 1945 года. Во всяком случае, именно мартом сорок пятого датируется первое официальное сообщение Берии председателю ГКО об обнаруженном следе его сына. Вот оно: «В конце января с.г. Первым Белорусским фронтом была освобождена из немецкого лагеря группа югославских офицеров. Среди освобожденных — генерал югославской жандармерии Стефанович, который рассказал следующее. В лагере «Х-с» г. Любек содержался ст. л-т Джугашвили Яков, а также сын бывшего премьер-министра Франции Леона Блюма — капитан Роберт Блюм и другие. Джугашвили и Блюм содержались в одной камере. Стефанович раз 15 заходил к Джугашвили, предлагал материальную помощь, но тот отказывался, вел себя независимо и гордо. Не вставал перед немецкими офицерами, подвергаясь за это карцеру. Газетные сплетни обо мне — ложь, говорил Джугашвили. Был уверен в победе СССР. Написал мне свой адрес в Москве: ул. Грановского, д. 3, кв. 84. Берия».
В сорок первом, когда немецкая пропаганда вовсю эксплуатировала пленение сына Сталина, тревога и досада вождя по этому поводу были чрезвычайно велики. А что если сын Верховного Главнокомандующего и в самом деле проявит малодушие и станет послушным орудием в руках врага? По некоторым свидетельствам, у Сталина обсуждался также вариант, когда немцы вынуждены будут ликвидировать пленника при попытке вызволить его. Сталин якобы прямо и сурово сказал: тогда мы официально объявим, что старший лейтенант Джугашвили не покорился врагу и погиб от рук гитлеровских палачей. Молотов якобы поддержал Сталина: как ни прискорбно, а принять все меры, даже самые крайние, необходимо. Найти и нейтрализовать — вот задача, которую поставил вождь перед контрразведкой. Правда, некоторые историки разделяют эту версию с существенной оговоркой: на крайнюю меру решено было пойти в случае подтверждения распускаемых немцами слухов о переходе Якова на сторону врага.
Возможно, правы те, кто сомневается в отправке спецгрупп в Германию. Подготовка к спецоперации могла вестись, но по мере того, как немцы все реже начали упоминать о Якове Джугашвили, а потом и замолчали совсем, стало ясно: предложения немцев он не принял. Охладев к пленнику, они в апреле 1942 года перевели его в концлагерь. Затем в другой, в третий… Замысел был простой: дать почувствовать разницу между роскошным берлинским отелем и нарами в бараке. Но и 150 граммов отварного «хлеба» с брюквенным супом без всякой приправы, подаваемые один раз в сутки, не сломили духа гордого грузина.
Убедившись в стойкости сына (бериевская разведка, надо полагать, имела данные о поведении Якова в плену), Сталин распорядился выпустить из тюрьмы его жену Юлию Мельцер, помещенную в одиночную камеру осенью сорок первого года. Вокруг этой истории тоже немало инсинуаций.
В годы горбачевской гласности пресса много писала о жестокости и бессердечности кремлевского тирана. В качестве примера приводилась трагедия семьи старшего сына: Яков в плену, а его жену с малолетней дочерью любящий папаша упек в тюрьму. Без суда и следствия, всего лишь по болезненному подозрению в причастности к сдаче мужа в плен.
Новейшими изысканиями установлено, что его внучка Галя, дочь Юлии и Якова, тюрьмы избежала. По распоряжению Сталина ее отвезли на Дальнюю дачу, где жили старики Аллилуевы — его тесть и теща. Что касается снохи, то Сталин, который никогда не называл ее по имени, велел отправить ее в Сибирь, в Красноярский край. Точно так поступали с семьями других военнопленных.
— Почему мы должны делать исключение для Якова Джугашвили? Законы пишутся для всех, — сказал он при этом.
Мало кто из читателей, особенно молодых, знает сегодня, что в те времена близкие родственники сдавшихся в плен врагу ссылались. Выходит, и сам Сталин подпадал под принятый по его настоянию суровый закон? Нет, наказанию подлежали только те родственники сдавшегося в плен, которые проживали совместно или находились на его иждивении. Безусловно, Сталин к числу таких родственников не относился. На малолетних закон не распространялся. А вот на Юлию — вполне.
Однако Сталина переубедили — жену Якова ссылать нецелесообразно. Она ведь будет среди людей и не сможет все время молчать. Слухи о Якове получат подтверждение. А ведь договорились — на немецкие листовки никак не реагировать. Тогда и решили — надо ее изолировать. Что и сделали, поместив в одиночку, но с хорошими условиями. Главное — никакого общения. Так Юлия Мельцер на некоторое время исчезла. Выйдя на свободу, она забрала дочку к себе.
Четырнадцатого сентября 1946 года из Берлина на имя министра внутренних дел СССР генерал-полковника С.Н.Круглова поступил пакет. Его прислал заместитель Круглова генерал И.А.Серов.
Документ был совершенно секретный и имел предупреждающую надпись: «В канцелярии не вскрывать!» Рукой Серова помечено: «Только лично». Фамилии, приведенные в тексте, были вписаны от руки автором документа — наивысшая степень секретности!
Серов сообщал министру о передаче американцами советской стороне 15 работников лагеря Заксенхаузен, среди которых был комендант лагеря полковник СС Кайндль и командир охранного батальона подполковник СС Вегнер. Последний на допросе показал, что в Заксенхаузене находился особый лагерь «А», в котором содержались генералы и старшие офицеры Красной Армии, английской и греческой армий. В марте 1943 года комендант лагеря Кайндль сообщил Вегнеру, что в барак № 2 будет переведен из тюрьмы концлагеря сын Сталина.
И действительно, назавтра в числе доставленных в барак № 2 генерала Бессонова, двух подполковников и двух старших лейтенантов значился Яков Джугашвили. Свою фамилию он никогда не называл, держался независимо и с некоторым презрением к администрации лагеря.
Далее Вегнер показал, что в конце 1943 года ему стало известно, что Джугашвили был убит часовым «при попытке к бегству». Подробностей убийства Вегнер не знает, так как следствие по этому делу велось по поручению Гиммлера.
Получив ошеломляющие сведения, чекисты немедленно допросили бывшего коменданта лагеря полковника СС Кайндля. Он подтвердил, что действительно старший лейтенант Джугашвили в течение трех недель содержался в лагерной тюрьме, а затем по указанию Гиммлера был переведен в особый лагерь «А». Этот лагерь состоял из трех бараков, огороженных каменной стеной. Кроме того, на расстоянии двух метров от стены были поставлены три забора из колючей проволоки. Через один из них был пропущен ток высокого напряжения. Джугашвили держал себя замкнуто, ни с кем не разговаривал, в том числе и с генералом Бессоновым, который по заданию Гиммлера писал проект о реорганизации России по принципу Германии. Бессонов и два подполковника были агентами гестапо, работали более года под руководством немцев по разложению Красной Армии, но в чем-то провинились и поэтому их направили в концлагерь.
Об обстоятельствах гибели Джугашвили Кайндль рассказал следующее. Арестованные барака № 2 были на прогулке около барака. В семь часов вечера эсэсовец Юнглинг, наблюдавший за ними, приказал идти в барак. Все повиновались, кроме Джугашвили, который потребовал вызова коменданта лагеря. Юнглинг повторил свое приказание, но Джугашвили отказался его выполнять. Тогда Юнглинг сказал, что пойдет звонить коменданту. Во время телефонного разговора Юнглинг услышал выстрел, сообщил об этом коменданту и повесил трубку.
Выстрел был произведен в Джугашвили, который в раздумье перешел через нейтральную тропу и направлялся к проволоке. Часовой взял винтовку на изготовку и крикнул «Стой!». Джугашвили продолжал идти. Часовой крикнул «Стрелять буду!».
Услышав второй окрик, Джугашвили выругался, рванул гимнастерку за ворот, обнажил грудь и крикнул часовому: «Стреляй!» Часовой нажал на курок и попал Джугашвили в голову.
Далее Кайндль на допросе добавил, что Джугашвили одновременно с выстрелом часового схватился за проволоку с высоким напряжением и сразу же упал на первые два ряда колючей проволоки. Прибывший на место происшествия Кайндль приказал не трогать тело, которое пролежало в таком положении 24 часа, пока не поступило распоряжение Гиммлера снять труп и отвезти на исследование в лагерный крематорий. Прибывшие из имперской безопасности два профессора, обследовав тело, составили акт о том, что Джугашвили убит ударом электрического тока высокого напряжения, а выстрел в голову последовал после. В акте было также указано, что часовой действовал правильно, согласно инструкции.
После заключения профессоров тело Джугашвили было сожжено в крематории, а пепел помещен в урну, которую отправили вместе с материалами расследования в Главное управление имперской безопасности. Кайндль боялся неприятностей от Гиммлера, но дело обошлось благополучно.
Чекисты предложили Кайндлю описать внешний вид убитого. Сомнений нет — это был Джугашвили.
Серов докладывал своему шефу: добавление Кайндля о том, что Джугашвили был убит электрическим током высокого напряжения, является вымыслом в целях смягчения его ответственности за убийство сына Сталина.
Остается только гадатъ, что в действительности произошло в лагере. Депеша Гиммлера, направленная Риббентропу в МИД о том, что «военнопленный Яков Джугашвили, сын Сталина, был застрелен при попытке к бегству из особого блока «А» в Заксенхаузене близ Ораниенбурга», не выдерживает критики. Куда пытался бежать пленник? Со всех сторон — высокие каменные стены и три ряда колючей проволоки, один из них с током высокого напряжения. Прикоснулся он к проволоке до выстрела часового или охранники инсценировали самоубийство, перетащив тело?
Когда Круглов доложил полученный от Серова документ Сталину, тот уже знал о смерти сына. По словам Светланы Аллилуевой, летом 1945 года он сказал ей: «Яшу расстреляли немцы. Я получил письмо от бельгийского офицера, принца, что ли, с соболезнованием, — он был очевидцем… Их всех освободили американцы…» Не знал, наверное, никаких деталей, фамилии человека, убившего сына.
Кстати, об американцах. В мае-июне 1945 года в их руки попали секретные документы немцев — о том, как был застрелен Яков Джугашвили. Сначала эту папку союзники намеревались передать Сталину, о чем исполнявший обязанности госсекретаря США Грю информировал посла США в СССР Гарримана телеграммой от 30 июня 1945 года. Однако уже через пять дней Вашингтон почему-то передумал и предназначенные для передачи Москве документы были на долгие годы засекречены в архиве госдепартамента США. Об их существовании впервые сказали в 1968 году, когда истек срок давности для секретных документов военного времени.
Эта не до конца проясненная история имела не менее интригующее продолжение. При Брежневе закрытым Указом от 28 октября 1977 года Президиум Верховного Совета СССР наградил Якова Джугашвили орденом Отечественной войны I степени посмертно. В последний месяц правления Черненко так же тихо, без огласки, орден — через восемь лет — был передан на хранение дочери награжденного — Галине Яковлевне.
18 июля 1941 г.
Перевод с немецкого
3 мотострелковая рота военных корреспондентов.
Допрос военнопленного старшего лейтенанта Сталина у командующего авиацией 4-й армии. Допросили капитан Реушле и майор Гольтерс 18.7.41 г. Передано кодом по радио.
— Разрешите узнать ваше имя.?
— Яков.
— А фамилия?
— Джугашвили.
— Вы являетесь родственником председателя Совета Народных Комиссаров?
— Я его старший сын.
— Вы говорите по-немецки?
— Когда-то я учил немецкий язык, примерно 10 лет тому назад, кое-что помню, встречаются знакомые слова.
— Вы были когда-либо в Германии?
— Нет, мне обещали, но ничего не получилось, так вышло, что мне не удалось поехать.
— Когда он должен был поехать?
— Я хотел ехать по окончании института.
— Какое вы имеете звание в советской армии и в какой части служили?
— Старший лейтенант. Служил в 14 гаубичном полку, приданном 14 танковой дивизии, артиллерийский полк при 14 дивизии.
— Как вы попали к нам?
— Я, т. е. собственно не я, а остатки этой дивизии, мы были разбиты 7.7, а остатки этой дивизии были окружены в районе Лясново.
— Вы добровольно пришли к нам, или были захвачены в бою?
— Не добровольно, я был вынужден.
— Вы были взяты в плен один, или же с товарищами и сколько их было?
— К сожалению совершенное вами окружение вызвало такую панику, что все разбежались в разные стороны. Видите ли, нас окружили, все разбежались, я находился в это время у командира дивизии.
— Вы были командиром дивизии?
— Нет, я командир батареи, но в тот момент, когда нам стало ясно, что мы окружены — в это время я находился у командира дивизии, в штабе. Я побежал к своим, но в этот момент меня подозвала группа красноармейцев, которая хотела пробиться. Они попросили меня принять командование и атаковать ваши части. Я это сделал, но красноармейцы должно быть испугались, я остался один, я не знал, где находятся мои артиллеристы, ни одного из них я не встретил. Если вас это интересует, я могу рассказать более подробно. Какое сегодня число? (Сегодня 18-е). Значит, сегодня 18-е. Значит, позавчера ночью под Лясново, в 1 1/2 км от Лясново, в этот день утром мы были окружены, мы вели бой с вами.
— Как обращались с вами наши солдаты?
— Ну, только сапоги с меня сняли, в общем же, я сказал бы, не плохо. Могу впрочем сказать, что и с вашими пленными обращаются не плохо, я сам был свидетелем, и даже с вашими парашютистами, я говорю даже, потому что, вы же сами знаете, для чего они предназначены, фактически они «диверсанты».
— Почему вы говорите «даже парашютисты»?
— Я сказал даже с парашютистами, почему? — потому что, вы же сами знаете, кем являются парашютисты, потому что я…
— Почему же с парашютистами следует обращаться иначе?
— Потому что мне здесь сказали, что у вас говорят, что убивают, мучают и т. д., это не верно, не верно!
— Разве они по-вашему не солдаты?
— Видите ли, они, конечно, солдаты, но методы и характер их борьбы несколько иные, очень коварные.
— Думает ли он, что и немецкие парашютисты борются такими средствами?
— Какими? (как кто еще?)
— Немецкие солдаты прыгают с самолета и сражаются точно так же, как пехотинец, пробивающийся вместе с ударными частями.
— Не всегда так, в большинстве случаев.
— Разве русские парашютисты действуют иначе?
— Давайте говорить откровенно; по-моему, как вы, так и мы придаем несколько иное значение парашютистам, по-моему, это так.
— Но это же совершенно неверно!
— Возможно, но у нас создалось такое мнение. Товарищи рассказывали мне, мои артиллеристы и знакомые из противотанковых частей, что в форме наших войск.
— Неужели он думает, что наши парашютисты прыгают с самолетов в гражданском платье, как об этом когда-то сообщило английское правительство?
— То, что ваших парашютистов ловили в форме наших красноармейцев и милиционеров, — это факт, отрицать этого нельзя.
— Значит, такая же сказка, как и у англичан?
— Нет, это факт.
— А сам он видел когда-либо парашютиста, сброшенного в гражданском платье или в форме иностранной армии?
— Мне рассказывали об этом жители, видите, я не спорю, борьба есть борьба и в борьбе все средства хороши. Поймали одну женщину, женщину поймали, я не знаю кто она была — от вас или это наша, но враг. У нее нашли флакон с бациллами чумы.
— Это была немка?
— Нет, она была русская.
— И он верит этому?
— Я верю тому, что ее поймали, эту женщину, но кто она — я не знаю, я не спрашивал, она не немка, а русская, но она имела задание отравлять колодцы.
— Это ему рассказывали, сам он не видел.
— Сам я не видел, но об этом рассказывали люди, которым можно верить.
— Что это за люди?
— Об этом рассказывали жители и товарищи, которые были со мной. Потом поймали женщину от вас в трамвае, она была в милицейской форме и покупала билет, этим она себя выдала. Наши милиционеры никогда не покупают трамвайных билетов. Или так например: задерживают человека, у него четыре кубика, а у нас четыре кубика не носят, только три.
— Где это было?
— Это было в Смоленске. Мне рассказывали об этом мои товарищи.
— Известно ли ему об использовании нами парашютистов в Голландии и в других операциях. Не думает ли он, что это тоже были немецкие солдаты в иностранной форме?
— Видите ли, что пока советско-русская война… мне известно, да, советская печать очень объективно освещала военные действия между Германией и ее противниками… например, об операциях ваших парашютистов наша пресса писала, что англичане обвиняют немцев в том, что они действуют на территории других государств в голландской форме или же вообще в форме не немецких солдат, об этом наша печать писала по сообщениям англичан, но при этом отмечалось, что немцы вряд ли нуждаются в этом, я сам это читал, я знаю это.
— Один вопрос! Вы ведь сами соприкасались в боях с немецкими войсками и знаете, как сражаются немецкие солдаты. Ведь не может быть такого положения, чтобы имели место случаи таких неправильных действий, о которых вы говорите, упоминая о наших парашютистах, если в остальном война ведется нормальным путем?
— Да, именно так. Согласен во всех отношениях. Видите ли, я лично подхожу к этому делу следующим образом: парашютисты являются новым родом войск, как, например, артиллерия, кавалерия и т. д., это совсем иной род войск, задача которых заключается в том, чтобы ударить с тыла. Этот род войск действует в тылу и поэтому вызывает соответствующую реакцию у населения и в армии, их считают шпионами.
— В России тоже так практикуется? Если кого-то считают на что-то способным, то следует также оценивать и свой образ действий.
— Мы действуем в отношении вас так же, как и вы в отношении нас. В Смоленске имели место следующие факты: вам должно быть известно, что когда ваша авиация бомбила Смоленск, а наши пожарные тушили пожары, то ваши стрелки-парашютисты открыли по пожарным огонь. Думаю, что русские парашютисты поступили бы точно также, это же война.
— В России мы еще не использовали парашютистов. А вы использовали уже кого-либо из знаменитых 200 000 парашютистов, которые у вас, якобы, имеются?
— Наши парашютисты почти не используются на Восточном фронте.
— Как же это можно увязать с теми 200 000 парашютистов, которые введены в бой?
— 200 000? Вы спрашиваете меня, значит, как обстоит дело с теми 200.000 парашютистов, которые имеются у нас в Советском Союзе? Я не могу этого сказать, так как с 22.6 я не имею никакой связи с Москвой, ибо я уехал в армию, в мою 14 танковую дивизию. С тех пор я прервал всякую связь, так что я не знаю, что делают парашютисты, что они за это время предприняли. Могу только сказать, что я не знаю. Если они существуют, если они имеются, то они введены в действие, это их задача, вы сами знаете.
— Но раньше ведь у вас говорили: из страха перед пленом красноармейцы лучше застрелятся.
— Я должен высказаться по этому вопросу откровенно; если бы мои красноармейцы отступили, если бы я увидел, что моя дивизия отступает, я бы сам застрелился, так как отступать нельзя.
— Почему же солдаты покинули его?
— Нет, это были не мои солдаты, это была пехота.
— Знал ли он, что согласно международному праву с пленным солдатом в гражданской одежде предусматривается совершенно иное обращение, чем с солдатом в военной форме? Зачем он надел гражданскую одежду?
— Я скажу вам почему, потому что я хотел бежать к своим, а если бы меня заподозрили в том, что я имел намерение заниматься шпионажем, то для этого я ведь должен был знать немецкий язык.
— Известно ли ему о приказе, в котором говорится, что если солдату грозит опасность быть взятым в плен, он должен обеспечить себя гражданской одеждой?
— Видите ли, мне известно только, что все те, кто после этого окружения разбежались, начали переодеваться и я тоже дал себя уговорить это сделать.
— В каких сражениях вы участвовали?
— Шестого, седьмого, к вечеру 6-го, 14-ая танковая дивизия примерно в 30 км от Витебска, значит, 14-ая танковая дивизия, 18-ая танковая дивизия и 1-ая мотомехдивизия — т. е. весь седьмой корпус.
— С какого года он в армии?
— В Красной Армии я с 1938 года, я учился в артиллерийской академии.
— А теперь он кадровик?
— Да, да, да.
— В каком бою он впервые участвовал?
— Я забываю это место, это в 25–30 км от Витебска, у меня не было с собой карты, у нас вообще не было карт. Карт у нас не было.
— У офицеров тоже нет карт?
— Все у нас делалось так безалаберно, так беспорядочно, наши марши, как мы их совершали, организация была у нас вообще безалаберной.
— Как это следует понимать'?
— Понимать это надо так: все части и моя часть, считавшаяся хорошей… Вы спрашиваете, значит, как следует понимать, что организация была плохая? Дивизия, в которую я был зачислен и которая считалась хорошей, в действительности оказалась совершенно неподготовленной к войне, за исключением артиллеристов, потому что переходы совершались плохо, сплошная неразбериха, никаких регулировщиков, ничего, это первое; во вторых, вы уничтожали бронемашины по частям.
— А как это отражалось на командовании?
— Оно никуда не годится (почему?), потому что оно отсиживалось в лагерях, вот и все, так было целых три года. Переходы совершались не больше чем на 30 км, к тому же один-два раза в год.
— Каково вооружение армии, отдельных родов войск?
— С моей точки зрения, армия хорошо вооружена, только не умеют использовать это вооружение, да, именно так и есть. Вы уничтожали нас по частям, а не в целом. Если бы корпус был организован как единое целое и действовал так же слаженно, как у вас, тогда была бы совсем другая картина.
— Как поступало пополнение?
— Скажу вам откровенно — вся дивизия была брошена как пополнение.
— А когда эта дивизия вошла впервые в соприкосновение с немецкими войсками?
— Это было 5-го, 6-го, 7-го. 6-го велась разведка боем, которая обошлась нам очень дорого, и все же 7-го вы должны были проиграть сражение, но ваша авиация мешала и разбила нас.
— Когда была рассеяна дивизия?
— 7-го она была разбита, ваша авиация разбила ее. Я едва остался жив и этим я должен быть благодарен исключительно вашей авиации.
— Понесла дивизия большие жертвы?
— Мы потеряли 70 % танков, 70 или 60 %, от 60 % до 70 %.
— Сколько же всего танков имела дивизия?
— Видите ли, она не была полностью укомплектована, старые танки еще не были заменены новыми… но новые уже были.
— А сколько их примерно было?
— Мы считали, что примерно 250 танков, точно я не могу вам сказать. Организацию я знаю, но точно я этого не могу казать. Было больше 200 танков, 250–300, примерно так
— А в чем причина плохой боеспособности армии?
— Благодаря немецким пикирующим бомбардировщикам, благодаря неумным действиям нашего командования, глупым действиям… идиотским, можно сказать… потому что части ставили под огонь, прямо посылали под огонь.
— Кто отвечает за руководство боем: командир полка, высший командир или политический комиссар? Ведь в Красной Армии имеются политические комиссары?
— Первым лицом является, конечно, командир, а не комиссар, не комиссар, нет, нет, первым лицом является командир. До прошлого или до позапрошлого года командир и комиссар были уравнены в правах, но затем пришли к выводу, что должен быть один хозяин, а не два, один должен быть, потому что два равноправных командира раздражают друг друга, мешают друг другу, поэтому хозяином считался командир, а комиссар его помощником. Один должен быть, а не два.
— Теперь стало известно, что как раз за последние дни произошло изменение, политические комиссары снова имеют повышенные полномочия, причем те же самые полномочия, которые они и имели во время революции.
— Нет, это невозможная вещь, так как после всего, после развития как в политическом, так, главным образом, и военном отношении… Вы говорите, что будто бы недавно уравняли в правах политкомиссаров и командиров. Это не верно, по-моему, это неправда. Я этого не знаю и не могу допустить такой мысли, так как в массе своей комиссары в военном отношении, конечно, подчиняются командирам, это само собой разумеется, к тому же во время военных действий он будет скорее мешать, чем помогать.
— Но по самым последним сообщениям, политические комиссары на этик днях все же упразднены… (Реплика: Не упразднены — уменьшение их прав произошло гораздо раньше — 2 года тому назад).
— Нет, это мне неизвестно, я не могу этого допустить.
— Вполне возможно, что вы, находясь на передовой, вообще не знали, какие изменения произошли за последние дни. Вы ведь сами говорите, что командование оказалось негодным и новости возможно вообще до вас не доходили. Можно ведь это предположить? Для чего вообще в армии имеются комиссары? Что за задачи они имеют?
— Поднимать боевой дух… он дает политическое воспитание.
— А как относится к этому солдат, командир, офицер?
— Видите ли, если комиссар работает с умом, то его любят и уважают. Но, когда он, используя свои права, начинает оказывать на солдата свое давление, то ясно, что он ведет себя формально, скажем, на собраниях, везде и всюду, но возможно, что в глубине души он его и не уважает.
— Известны вам такие случаи, когда войска отвергали комиссаров?
— Пока что мне это неизвестно.
— Тогда может быть ему будет интересно узнать, что здесь у нас, в лагерях для военнопленных солдаты занимают резко отрицательную позицию в отношении комиссаров и нам приходится брать комиссаров под защиту, чтобы их не убили их собственные солдаты.
— Видите ли, все зависит от того, что это за красноармейцы. Если мы возьмем новобранцев, только что призванных в армию, то это все неграмотные люди, почти все.
— Но речь идет также и об офицерах и высших командирах. Что за полномочия имеет комиссар в армии?
— Значит, речь идет об отношении к командирам и комиссарам в лагерях: комиссар является правой рукой командира, в политическом отношении, вы же знаете, что здесь имеются рабочие, крестьяне, интеллигенция, среди них есть особо неустойчивые люди… бывает… в массе военнослужащих наиболее ненадежными являются представители богатого крестьянства, мелкой буржуазии. Этих следует изолировать.
— Почему он должен находиться под наблюдением? Разве крестьянин, находящийся в Красной Армии, знавший как сын кулака лучше времена, отрицательно относится к Красной Армии и к теперешним руководителям государства? На какой же принципиальной основе он отвергает теперешнее государственное руководство или командование?
— Потому что они продажны, ненадежны.
— Кто же в первую очередь продажен, евреи?
— Где лучше, туда и бросаются.
— Может быть крестьянские сыновья, служащие в Красной Армии, думают, что смогут извлечь больше пользы из других форм государства, например, из национал-социалистской Германии?
— Что за крестьянство, какое?
— Речь идет о бывших кулаках.
— Кулаки, бывшие богатые крестьяне.
— Разве они недовольны настоящей государственной системой?
— Конечно, они недовольны.
— Почему они ей недовольны?
— Потому что… послушайте, вы знаете историю партии? Историю России? В общем, кулаки были защитниками царизма и буржуазии.
— Не думает ли он, что кулак защищает свою собственность в бывшей Русской империи, или же немецкий крестьянин защищает теперь свою собственность только потому, что он еще является собственником, у нас в Германии ведь существует частная собственность, а в России она упразднена.
— Да, да, так это и есть. Вы забываете — он это одно, а его дети совсем другое, они воспитаны в совершенно ином духе. В большинстве случаев дети отказываются от таких родителей.
— Считает ли он, что последние годы в Советском Союзе принесли рабочему и крестьянину преимущества по сравнению с тем, что было раньше?
— Безусловно!
— Но мы не видим здесь никаких поселков для крестьян и для рабочих, никаких фабрик с прекрасными цехами. Все здесь так примитивно, как не было в Германии даже при социал-демократическом правительстве.
— Спросите их, как было при царизме, спросите их, они вам ответят.
— Да, но за эти долгие годы можно было сделать бесконечно больше, чем сделано. Стоит только сравнить с тем, что было сделано в Германии за гораздо более короткий срок. Чего только там не сделано для рабочего человека — во всех отношениях. Жизнь наших соотечественников нельзя даже сравнить с той жизнью, которая была раньше.
— Хорошо, я отвечу вам: в России построили собственную промышленность. Россия почти ни от кого не зависит, ни от кого не зависит. У России есть все свое, может быть это делалось за счет недовольства, за счет крестьян, за счет рабочих и вполне возможно, что часть населения недовольна.
— Но для рабочего ничего не сделано. Ведь всегда говорят: армия крестьян и рабочих.
— Да, но видите ли, эта самостоятельность ведь для них; самостоятельность это значит собственная промышленность, собственная промышленность, а собственная промышленность это все, все. Для них это делается, ибо плоды всего этого имеются уже сейчас частично, а недовольны потому, что у нас все это делается поспешно, у нас не было достаточно времени. У нас не было времени для того, чтобы раскачиваться, у нас не было времени для того, чтобы претворить в действительность все то, что было создано, причем сделать это так, чтобы народ сам мог убедиться, на что тратились деньги, народ знает, на что пошли деньги, на строительство.
— Но я видел эти же самые места 26 лет тому назад, во время мировой войны. Тогда они выглядели более зажиточно. За 25 лет дома развалились; я знаю деревни, через которые я проезжал 25 лет назад, когда был солдатом, эти деревни сейчас пришли в упадок и обнищали. Как он может объяснить это?
— Все, что вы здесь видите — бедная страна, здесь крестьяне не живут так богато, как, скажем, на Украине, на Северном Кавказе, в Сибири. Там хорошая, самая лучшая земля. Обратитесь к этим крестьянам, когда вам удастся окончательно нас разбить. Спросите их, довольны ли они. Хорошо, вы хотите, чтобы я вам ответил. 1. Война, в которую Россия была втянута англичанами и французами в 1914 г., эта война настолько ослабила Россию, что мы были совершенно разорены.
— Неверно будет говорить о 20 годах строительства. Не было собственных кадров, не было технической интеллигенции, профессоров, учителей, за 10 лет нужно было построить промышленность и создать кадры. Разве это богатая интеллигенция? Что это за интеллигенция? Я говорю о среднем слое интеллигенции, об учителях, крупных инженерах — это одно дело, другое дело средние командиры и инженеры, которых в России было мало. Очень мало! За 10 лет нужно было все это создать! Россия не имела никакой интеллигенции, никакой!
— Поскольку он является инженером-офицером, он тоже причисляет себя к интеллигенции?
— Да, я причисляю себя к ней.
— Теперь вопрос военного характера. После того, что вы теперь узнали о немецких солдатах, вы все еще думаете, что у вас имеются какие либо шансы оказать силами Красной Армии такое сопротивление, которое изменило бы ход войны?
— Видите ли, у меня нет таких данных, так что я не могу сказать, имеются ли какие либо предпосылки. И все же я лично думаю, что борьба еще будет. У меня нет данных, имеет ли советское правительство возможности для продолжения борьбы или, по крайней мере, для изменения создавшегося положения. У меня нет данных, но все же я думаю, что борьба еще будет.
— Он сам только что сказал, что его дивизия считается одной из лучших. За несколько дней она была целиком разбита. Это должно было заставить его призадуматься и он должен уяснить себе, что и в будущем ничего не изменится.
— Другие так говорили, когда я в этом году познакомился с дивизией, я познакомился с ней сравнительно недавно. Откровенно говоря, я так не думаю, почему я должен так думать, почему, только потому, что я сказал вам, что мне не нравилось командование корпуса, в который входила моя часть. Оно мне не нравилось потому что действовало невероятно глупо, невозможно. Глупее нельзя!
— Да, но однако следует предположить, что и в других корпусах дело обстоит не лучше и не будет обстоять лучше, а поэтому дальнейший ход войны не изменится.
— Этого я не могу сказать, я этого не знаю, не все генералы одинаковы.
— Знает ли он, где стоит теперь наша армия? Не именно на этом участке, а на севере и на юге, знает ли он, что мы уже находимся в Киеве. Как по его мнению сложится обстановка, если мы в скором времени войдем в Москву, а администрация и правительство убегут оттуда, что тогда будет с московским населением?
— Я знаю, что вы находитесь недалеко от Москвы.
— Он только что сам сказал, что он знает, что мы находимся под Москвой, на подступах к Москве, он ведь должен представить себе, что произойдет, когда Москва будет наша.
— Хорошо, я вам отвечу откровенно, я не могу себе этого представить
— Как же он считает это возможным?
— Разрешите задать вам контрвопрос. А что, если вы будете изолированы?
— Известно ли ему о таких случаях во время войны?
— Видите ли, по-моему, это невозможно, т. е. в настоящее время к меня нет никаких данных. Что касается моего мнения по данному вопросу, то были случаи, когда ваши прорвавшиеся корпуса окружались и уничтожались. Такие случаи были.
— С 22-го я, так сказать, изолирован от столицы и потерял с ней всякую связь. То, что я знаю, я знаю от знакомых.
— Известно ли ему, что Англия заключила с красным правительством союз, и думает ли он, что Англия будет помогать красному правительству?
— Видите ли, по радио сообщали, мы слышали это по радио, другой информации у меня нет, по радио передавали, что Советский Союз и Англия заключили союз. Я слышал только по радио, что Советский Союз и Англия заключили союз. Вы спрашиваете меня, окажет ли Англия помощь. Я не знаю, по-моему, Англия пока никому еще не оказывала никакой помощи.
— Известно ли ему, что Финляндия, Румыния, Венгрия и Словакия также объявили войну Советскому Союзу?
— Все это ерунда (смеясь). Главное — это Германия.
— А знает он, что даже Франция порвала дипломатические отношения с Советской Россией?
— Об этом передавали, я слышал это по радио.
— (Провокационный вопрос) Что он скажет о вступлении Японии в войну?
— Я могу только сказать, что будет плохо, больше ничего, что я могу еще сказать…
— Зная о том, что весь мир, вся Европа стоит против России, надеется ли он все же, что война примет другой оборот?
— Я могу откровенно сказать то, что думаю. Мне не хотелось бы думать об этом, мне неприятно об этом думать, но что поделаешь, факт, конечно, неприятный, но с ним следует считаться. Вы говорите вся Европа, вся Европа не стоила бы ломаного гроша, если бы не было Германии. Что за значение может иметь Венгрия, Финляндия и т. д., что это вообще за государства, все это чепуха, главное — это Германия.
— Известна ли ему позиция национал-социалистской Германии по отношению к еврейству и знает ли он, что теперешнее красное правительство, главным образом, состоит из евреев? Считает ли он, что русский народ когда либо выскажется против евреев?
— Все это ерунда; болтовня, они не имеют никакого влияния, напротив, я лично, если хотите, я сам могу вам сказать, что русский народ всегда питал ненависть к евреям.
— А почему ненавидят комиссаров и евреев в тех городах и селах, через которые мы прошли. Люди постоянно говорят — евреи — наше несчастье в красной России.
— Что я должен вам ответить? О комиссарах скажу позднее, о евреях я могу только сказать, что они не умеют работать, что евреи и цыгане одинаковы, они не хотят работать. Главное, с их точки зрения, — это торговля. Некоторые евреи, живущие у нас, говорят даже, что в Германии им было бы лучше, потому что там разрешают торговать. Пусть нас и бьют, но зато нам разрешают торговать. У нас не разрешается торговать, если ты хочешь, можешь учиться, если ты хочешь, можешь работать, но он не хочет работать, он не умеет, он или занимается торговлей, или же хочет стать инженером, а быть рабочим или техником, или же крестьянином он не хочет, поэтому их и не уважают.
— Известно ли ему, что в Германии изгнали евреев из торговли, науки, искусства, медицины и др. мест, которыми они завладели?
— Да, я знаю это, я знаю, знаю. Я хочу сообщить вам еще один факт. Слышали вы, что в Советском Союзе имеется еврейская область Биробиджан. На границе между Манчжоу-Го и СССР имеется автономная еврейская область, там не осталось ни одного еврея, остались одни русские. Они не умеют, они не хотят работать.
— Известно ли вам, что вторая жена вашего отца тоже еврейка? Ведь Кагановичи евреи?
— Ничего подобного. Она была русской. Да, Каганович еврей. Да. Жена моего отца? Все это слухи, что вы там говорите. Ничего общего. Никогда. Нет, нет, ничего подобного! Ничего подобного. Что вы там говорите? Никогда в жизни ничего подобного не было! Его первая жена грузинка, вторая — русская. Все!
— Разве фамилия его второй жены не Каганович?
— Нет, нет! Все это слухи. Чепуха.
— На ком женат теперь его отец?
— Кто? Нет, он… Его жена умерла в 1934 году. Аллилуева. Она русская, настоящая русская, русская из Донбасса. Нет, что вы хотите; ведь человеку 62 года, он был женат. Сейчас, во всяком случае, нет.
— Поддерживал он связь со своим отцом до начала войны? Есть ли у него еще сестры и братья?
— Нет, никакой, т. е. я уехал 22 июня. До 22-го мы встречались, как обычно.
— Он единственный сын?
— Нет, я старший сын.
— Есть у него братья?
— У меня есть брат и сестра.
— Чем занимается его брат? Он тоже солдат?
— Я не знаю, он должен был поступить в авиацию, он хотел поступить, но в настоящий момент я не знаю. Пошел он или не пошел — точно я не знаю!
— Сколько ему лет?
— Он молодой, ему 20 лет, 21-й год!
— Каково его мнение по вопросу о том, что гражданское население и прежде всего красных комиссаров призывают сжигать все те места, которые они оставляют, сжигать все запасы. Это же вызовет голод, это же ужасное бедствие, которое постигнет все советско-русское население.
— Видите ли, я не Советский Союз, точнее, я только гражданин Советского Союза, поэтому я не могу ничего сказать Может быть, вас интересует мое личное мнение. Когда Наполеон вошел в Россию, делалось то же самое.
— Считает он это правильным?
— (Продолжительная пауза). Скажу откровенно, я считаю это правильным.
— А почему именно?
— Почему не говорить об этом? Потому что мы враги, правда? Зачем скрывать? Если мы враги, значит надо бороться, а в борьбе все средства хороши. Мы ведь говорили о том, что парашютисты, например, да, парашютисты, действуют в тылу. Ваши и наши. Ваши, скажем, действуют у нас. Ну, враги это враги, вот и все. Что тут скрывать. Было бы смешно скрывать это.
— Но эта мера направлена все же прежде всего против народа.
— Я этого, конечно, не отрицаю.
— Думает ли он, что правительство сделает с Москвой тоже самое, что было сделано во времена Наполеона?
— Я не могу сказать, я не в курсе дела, не знаю этого.
— Думает ли он, что эти мероприятия смогут задержать продвижение немцев?
— Я действительно этого не знаю, я не могу этого сказать.
— Счел ли бы он правильным, если бы красное правительство подожгло Москву и промышленные предприятия?
— Я считаю любое средство в борьбе хорошим, в борьбе все средства хороши. Борьба есть борьба, так я считаю.
— Да, но ведь это же самоуничтожение вообще.
— Почему это так естественно, что вы возьмете Москву? Почему вы убеждены в том, что непременно возьмете Москву? Вы очень уверены, очень!
— Что он скажет на то, что население Москвы, женщины, мужчины, дети и все вообще призывают принять участие в борьбе, это же будет стоить невероятных жертв.
— Это я слышу только от вас, слышу только сегодня. Впервые это слышу! Вы хотели сказать ополчение? Всей Москвы? Вот что я вам скажу. Прошло 6–7 дней с тех пор, как мы фактически были разбиты, 16-го мы имели с вами последнее сражение, в нем участвовали остатки нашей дивизии. Таким образом, я примерно с 10 по 16 не имел никаких сведений, только слухи, разговоры и тому подобное. Я не знаю!
— Известно ли ему о речи, произнесенной по радио его отцом?
— Впервые слышу. И никогда не слыхал о таких вещах, никогда не слыхал!
— Известно ли вам о формировании женских батальонов, один из них был нами взят в плен на финском фронте. Думает ли он, что Москву действительно будут защищать, или же она будет объявлена открытым городом?
— Я действительно ничего не могу сказать, я отрезан от событий, я совершенно ничего не могу сказать.
— Что же сказал ему отец напоследок, прощаясь с ним 22 июня?
— Иди, воюй!
— Известно ли ему, что мы нашли письма, в которых говорилось, что друзья надеются свидеться вновь этим летом, если не состоится предполагаемая прогулка в Берлин этой осенью?
— 11 июня 1941 года (Читает письмо и бормочет про себя: Черт возьми!).
— Разрешите, я кратко передам содержание этого письма для тех, кто его не читал. В этом письме, представляющем собой переписку двух русских офицеров, имеется следующая фраза: Я прохожу испытания как младший лейтенант запаса и хотел бы осенью поехать домой, но это удастся только в том случае, если этой осенью не будет предпринята прогулка в Берлин. Подпись: Виктор, 11. 6 — 41 г.
— Что он скажет на это письмо?
— Я хочу сказать, вы хотите сказать, что из этого письма якобы видно, что положение было таково, что Советский Союз хотел раньше объявить войну, чем напала Германия. Не правда ли, так нужно понимать это письмо!
— Имеются ли основания к этому? Действительно ли были такие намерения?
— Нет, не думаю.
— Если бы красное правительство было так называемым миролюбивым правительством, почему же оно так вооружалось; Германия была вынуждена вооружаться, так как другие страны тоже вооружались и ей нужно было защищать свою страну. Советское правительство называет себя раем крестьян и рабочих! Зачем же они вооружались, если они говорят, что настроены миролюбиво и их не интересует политика других стран. Может быть, Советский Союз думал, что ему придется занять оборону и что на него нападет какая- нибудь страна?
— Так. (Продолжительная пауза). Могу сказать то, что я думаю. Я изложу мою личную точку зрения. Очевидно, существовало предположение, что Германия может напасть, а для того, чтобы предотвратить это, нужно было быть готовыми.
— Разве не бросается в глаза, что на всех знаках Советского Союза, на глобусе изображен серп и молот? Видел ли он когда-либо, чтобы национал-социалистская Германия изготовила глобус со свастикой? Свастика и национализм — это понятия, принадлежащие одной Германии и должны быть действительны только для Германии. Почему же Советский Союз всегда изображал земной шар с серпом и молотом? Он ведь должен был указывать на мировое господство красного правительства.
— И все же он повсюду прокладывает себе дорогу. Факт остается фактом. Ведь вы первые напали, правда? Не Советский Союз первым напал на Германию, а Германия напала первой! Мне говорят, будто бы есть такая речь Сталина, в которой говорится, что если Германия не нападет первой, то это сделаем мы. Я никогда не слыхал ничего подобного! Никогда не слыхал! Никогда не слыхал! Это я могу сказать. Я не знаю.
— Известно ли вам, что красное правительство пыталось вести работу против Германии в Болгарии и во всех балканских странах?
— Мне известно только из газет, что Англия занималась подстрекательством против Германии. А Болгария… Из вашей прессы мне известно, что Англия пыталась заниматься подстрекательством и действительно этим занималась. Она подстрекала против вас Югославию, Грецию. Однако, также известно, что, например, в Финляндии Германия больше старалась натравить финнов против России, чем, например, Россия подстрекала Болгарию против Германии. Насчет Болгарии все это выдумано, трудно сказать.
— Я хотел бы знать еще вот что! На нем ведь сравнительно неплохая одежда. Возил он эту гражданскую одежду с собой, или получил ее где-нибудь. Ведь пиджак, который сейчас на нем, сравнительно хороший по качеству.
— Военный? Этот? Нет, это не мой, это ваш. Я уже вам сказал, когда мы были разбиты, это было 16-го, 16-го мы все разбрелись, я говорил вам даже, что красноармейцы покинули меня. Не знаю, может быть вам это и не интересно, я расскажу вам об этом более подробно! 16-го приблизительно в 19 часов, нет, позже, позже, по-моему в 12, ваши войска окружили Лясново. Ваши войска стояли несколько вдалеке от Лясново, мы были окружены, создалась паника, пока можно было, артиллеристы отстреливались, отстреливались, а потом они исчезли, не знаю куда. Я ушел от них. Я находился в машине командира дивизии, я ждал его. Его не было. В это время ваши войска стали обстреливать остатки нашей 14 танковой дивизии. Я решил поспешить к командиру дивизии, чтобы принять участие в обороне. У моей машины собрались красноармейцы, обозники, народ из обозных войск. Они стали просить меня: «Товарищ командир, командуй нами, веди нас в бой!» Я повел их в наступление. Но они испугались, и когда я обернулся, со мной уже никого не было. Вернуться к своим уже не мог, так как ваши минометы открыли сильный огонь. Я стал ждать. Подождал немного и остался совсем один, так как те силы, которые должны были идти со мной в наступление, чтобы подавить несколько ваших пулеметных гнезд из 4–5 имевшихся у вас, что было необходимо для того, чтобы прорваться, этих сил со мной не оказалось. Один в поле не воин. Начало светать, я стал ждать своих артиллеристов, но это было бесцельно и я пошел дальше. По дороге мне стали встречаться мелкие группы, из мотодивизии, из обоза, всякий сброд. Но мне ничего не оставалось, как идти с ними вместе. Я пошел. Все начали переодеваться, я решил этого не делать. Я шел в военной форме, и вот они попросили меня отойти в сторону, так как меня будут обстреливать с самолета, а следовательно и их будут обстреливать. Я ушел от них. Около железной дороги была деревня, там тоже переодевались. Я решил присоединиться к одной из групп. По просьбе этих людей я обменял у одного крестьянина брюки и рубашку, я решил идти вечером к своим. Да, все это немецкие вещи, их дали мне ваши, сапоги, брюки. Я все отдал, чтобы выменять. Я был в крестьянской одежде, я хотел бежать к своим. Каким образом? Я отдал военную одежду и получил крестьянскую. Ах нет, боже мой! Я решил пробиваться вместе с другими. Тогда я увидел, что окружен, идти никуда нельзя. Я пришел, сказал: «Сдаюсь». Все!
— Я хотел бы спросить еще одну вещь! Женат он или еще холостяк?
— Да, я женат.
— Хочет ли он, чтобы его жену известили о том, что он попал в плен?
— Не нужно. Если вы можете исполнить мою просьбу, не надо.
— Есть у него семья, дети?
— Одна дочь.
— Сколько лет дочери?
— 3 года.
— Почему он не хочет, чтобы его семья знала о том, что он в плену? Может быть, он думает, что семья из-за этого пострадает?
— Я, собственно говоря, ничего не думаю. Если хотите, сообщите, не хотите, не надо. Что тут сообщать? Пожалуйста, сообщайте, мне все равно.
— Разве это позор для солдата попасть в плен, или же он думает, что его семья будет иметь из-за этого неприятности?
— Нет, никаких неприятностей, мне стыдно, мне!
— Да, но ведь после войны он снова вернется домой. Тогда ему придется стыдиться всю жизнь. С солдатом ведь всегда может случиться, что он попадет в плен, будучи ли ранен или просто как храбрый солдат.
— Мне стыдно перед отцом, что я остался жив.
— Но ведь не только перед отцом, но и перед женой.
— Жена — это безразлично.
— Разве его не беспокоит, что жена беспокоится о нем. Может быть семейная жизнь в России настолько безразличная вещь, что он даже не ощущает потребности известить своих близких, как это делает немецкий солдат, попадая в плен.
— Нет, она мне не безразлична, я ее очень уважаю, я очень люблю ее!
— Если он не даст о себе знать, то его жена будет думать, что он умер. Разве ему это безразлично?
— Скажите, почему это вас так интересует?
— Нас это интересует как солдат, когда мы, солдаты, попадаем в плен, то у нас всегда бывает желание известить своих близких, потому что у нас брак и семейная жизнь играют большую роль, для нас эта исключительно важно, в противоположность красной России.
— Нет, там уже знают, что я или умер или попал в плен, точно не знают, но там известно, что моя дивизия разбита, что я или умер или взят в плен.
— Имеет ли он намерение написать дамой?
— (Продолжительная пауза). Конечно, мне хочется, я этого не отрицаю.
— Не будет ли он возражать, если мы сообщим па радио о его пленении, с тем, чтобы его семья и его жена узнали, что сын жив, или он думает, что отцу это безразлично?
— Нет, по радио не нужно.
— Почему? Потому что его отец занимает самый высокий пост в правительстве, или же он думает, что отец заклеймит его позором?
— Я не хочу скрывать, что это позор, я не хотел идти, но в этом были виноваты мои друзья, виноваты были крестьяне, которые хотели меня выдать. Они не знали точно, кто я. Я им этого не сказал. Они думали, что из-за меня их будут обстреливать.
— Его товарищи помешали ему что-либо подобное сделать, или и они причастны к тому, что он живым попал в плен?
— Они виноваты в этом, они поддерживали крестьян. Крестьяне говорили: — «уходите». Я просто зашел в избу. Они говорили: «Уходи сейчас же, а то мы донесем на тебя!» Они уже начали мне угрожать. Они были в панике. Я им сказал, что и они должны уходить, но было поздно, меня все равно поймали бы. Выхода не было. Итак, человек должен бороться до тех пор, пока имеется хотя бы малейшая возможность, а когда нет никакой возможности, то… Крестьянка прямо плакала, она говорила, что убьют ее детей, сожгут ее дом.
— После того, как он попал в плен, с ним обращались хорошо, или же он хочет пожаловаться на что-нибудь, или же он твердо убежден теперь в том, что со всеми пленными обращаются так же, как и с ним.
— Нет, со мной обращались хорошо, я ничего не могу сказать. Мои сапоги понравились людям, но я не сержусь, ведь это в конце концов трофеи, пожаловаться я не могу.
— Но он ведь снял свои вещи?
— Да, сапоги с меня сняли.
— Может быть, его просто обыскали, чтобы посмотреть, нет ли в сапогах оружия?
— Нет, не «может быть», а точно, сапоги отобрали.
— Он должно быть сам снял сапоги, когда одевал другие брюки?
— Нет, когда я пришел и сдался в плен, я был в крестьянской одежде и в сапогах, но на следующее утро сапоги у меня забрали. Мне было немного неприятно, но я не так уж сердился. Раз взяли, значит взяли.
— Как он сейчас одет?
— Сапоги мне дали, эти, конечно, хуже, но для меня они лучше, потому что не жмут.
— Но он ведь говорил, что получил хорошие вещи.
— Очень, очень много.
— Известно ли ему, что красное правительство сбрасывает листовки и думает ли он, что эти листовки побудят немецкого солдата перебежать на сторону красного правительства, на сторону Красной Армии?
— А если я вам задам такой же вопрос, будут ли иметь ваши листовки успех в Красной Армии или нет? (Я очень прошу меня не фотографировать).
— Почему он не хочет, чтобы его фотографировали? Может быть, он думает, что снимок будет опубликован?
— Фотографируют всегда в самых безобразных позах. Я не потому это говорю, что всегда нужно сниматься только в красивых позах. Не потому я это говорю, но мне это не нравится, я вообще этого не люблю.
— Какое впечатление произвели поражения Красной Армии на солдат и офицеров?
— Конечно, это понижает настроение. Это неприятно.
— Может быть, ему известно какое количество самолетов потеряла уже Красная Армия?
— Нет.
— Свыше 7 000!
— А сколько же вы потеряли?
— Мы не потеряли и 200.
— Простите, я этому не верю.
— Разве он не видел аэродромов с разбитыми русскими самолетами?
— Тех, которые находятся на границе, я не видел. Мы работали на линии Витебск — Лясново, здесь я тоже не видел.
— Сильно ли он верит в остатки красной авиации. Сюда же не залетает ни один самолет.
— Видите ли, я этих остатков не вижу, откровенно говоря, я в них верю.
— Да, но как же так, разве так бывает, что сначала дают себя избить до полусмерти, а потом говорят, что я еще жизнеспособен. Это ведь несколько необычно.
— Правильно, но почему то все же в это не верится.
— Скажите ему, пожалуйста, что он переночует в соседнем доме, а утром будет отправлен дальше.
— Хорошо, а куда меня отправят, разрешите спросить?
— Он будет помещен в лагерь для военнопленных офицеров, так как он офицер. Может быть, он хочет написать домой привет, его письмо дойдет быстрее, чем через женевский Красный Крест. Или, быть может, он думает, что его жена убежит вместе с красным правительством?
— Может быть, может быть!
— Думает ли он, что отец возьмет с собой его жену?
— Может быть да, а может быть нет.
— Не хочет ли он послать пару строк жене?
— Я вам очень благодарен за любезность, но пока в этом нет необходимости.
— Еще один вопрос, г-н майор! Не создалось ли у него впечатления, что многое из того, что ему раньше говорили и что делалось в Советском Союзе, на деле окажется совсем по- другому, и что многие, собственно говоря, были обмануты.
— Разрешите мне ответить на это позже, в настоящий момент мне не хочется отвечать.
— Не правда ли, трудный вопрос? Многие командиры, которые были взяты в плен, в том числе и высшие офицеры, говорили, что у них как бы завеса упала с глаз и они теперь видят, куда вела их вся система.
Капитан Реушле.
Глава 3Мифологизация
Я опять должен вернуться к Василию Сталину с учетом рассказанного во второй главе. Не так все просто было на Ближней даче в начале марта 1953 года.
А можно ли верить документам? Ведь их создают люди под влиянием конкретных исторических обстоятельств. В первой главе были преимущественно одни документы. Сейчас — слово мнениям, суждениям, точкам зрения. Многие из них, как увидит читатель, идут вразрез с составленными полвека назад документами.
По мнению его сестры Светланы, судьба Василия трагична. Он был «продуктом» и жертвой той самой среды, системы, машины, которая породила, взращивала и вбивала в головы людей «культ личности», благодаря ему он и смог сделать свою стремительную карьеру. Василий начал войну двадцатилетним капитаном и окончил ее двадцатичетырехлетним генерал-лейтенантом…
Его тащили за уши наверх, утверждала сестра, не считаясь ни с его силами, ни со способностями, ни с недостатками, — думали «угодить» отцу. В 1947 году он вернулся из Восточной Германии в Москву, и его сделали командующим авиацией Московского военного округа, несмотря на то, что, будучи алкоголиком, он сам уже не мог летать. С этим никто не считался тогда. Отец видел его состояние, ругал его беспощадно, унижал и бранил при всех, как мальчишку, — это не помогало, потому что с болезнью надо было бороться иначе, а этого Василий не желал, да и никто не осмеливался ему это предложить… Отец был для него единственным авторитетом, остальных он вообще не считал людьми, стоящими внимания.
Но вот мнение противоположное. И принадлежит оно человеку компетентному, не понаслышке знающему о порядках в авиации, в прошлом боевому летчику С.В.Грибанову:
— Когда речь о Сталине и его сыне Василии заходит, тут ни логики в рассуждениях, ни простого здравого смысла. Одно талдычат: папаша продвигал, папаша сынишке карьеру делал…
Но вот одна деталь, о которой почему-то помалкивают, когда речь заходит о полковнике Сталине. Командование дивизией Василий принял, когда у него был налет 3105 часов! Он летал на всех типах истребительной авиации, состоявшей на вооружении нашей армии, на многих бомбардировщиках. А еще на штурмовиках, на американских да английских боевых машинах. Много это или мало — 3105 часов в воздухе? Сравним с другими.
Например, заместитель командира авиадивизии А.Ф.Семенов к тому времени налетал 1960 часов. Командиры авиационных полков этой дивизии В.А.Луцкой — 1387, В.А.Яманов — 1115, Е.М.Горбатюк — 1106 часов.
И все равно папаша толкал! Не мог этот Василий в 23 года командовать дивизией…
Минутку, а были ли прецеденты столь стремительного служебного роста среди воздушных бойцов? Да сколько угодно! У С.Грибанова множество примеров.
Например, летчик А.К.Серов в 1938 году был всего лишь старшим лейтенантом, командиром эскадрильи, а через год он уже комбриг, начальник Главной летной инспекции ВВС РККА. В.С.Хользунов в 1936 году был капитаном, командиром эскадрильи, а в 1937 году — командующий авиационной армией особого назначения. А.А.Губенко в 1936 году был старшим лейтенантом, командиром звена, а в 1938 году — полковник, заместитель командующего ВВС округа. Г.Н.Захаров в 1938 году — командир звена, старший лейтенант, а в 1939 году — командующий ВВС округа. Георгий Нефедович в кабинет наркома обороны вошел старлеем, а вышел полковником. Г.П.Кравченко в 1937 году был капитаном, а в 1941 году — генерал-лейтенантом, тоже командующим ВВС округа. П.В.Рычагов в 1937 году — старший лейтенант, командир звена, а в 1940 — генерал-лейтенант, начальник ВВС РККА. Да и у авиационных штурманов таких примеров много. Г.М.Прокофьев в 1937 году был штурманом эскадрильи, а на следующий год он уже флаг-штурман ВВС.
А Василий Сталин, кстати, был и младшим летчиком, и рядовым инспектором-летчиком, и летчиком-инструктором. Так что по поводу его лампасов и суесловить по большому счету стыдно. На генеральское звание он имел право рассчитывать согласно занимаемой должности еще весной 1944 года! Но прошел год войны. Закончилась Вторая мировая. Под хорошее настроение победителям вручали и Золотые Звезды Героев, многим повторно, и генеральские звания. А Василий все в полковниках — как командир полка. В этом звании он прослужил больше четырех лет, и генерал-майором авиации стал после трех представлений. Отец дал согласие, уступив настойчивым ходатайствам министра обороны Булганина. Иосиф Виссарионович спросил у него: «Вы что, действительно считаете, что он достоин?» Только тогда и было подписано соответствующее решение.
Камня на камня от мифа, будто Василий Сталин был плохим летчиком, а в служебном отношении рос лишь благодаря покровительству отца, не оставляет и В.Ф.Аллилуев:
— Осенью 1942 года Василию было присвоено звание полковника. И еще он вставил себе платиновые коронки, которыми очень гордился. А мне они не нравились, и ничего красивого я в них не находил, они были темными и просто уродовали его рот, не говоря уже о том, что из-за этих коронок Василий выглядел значительно старше. В нашей стране платиновые коронки не употреблялись, зато в Германии ими пользовались.
Поздней осенью того же, 1942, года в нашей семье шли свои события. А Василий продолжал маяться в своей инспекции. Я часто задумываюсь над вопросом, где истоки той страшной беды Василия, которая называется алкоголизмом. Я вижу ее в одном: его нельзя было держать в тылу, в этой инспекции тем более. Человек он был активный, моторный, смелый. Летал прекрасно, на фронт рвался, и его место, безусловно, было там, он тяготился своим тыловым положением и страдал от того, что люди думают, будто он хорошо устроился за отцовской спиной. Пить он начал именно тогда, когда работал в инспекции. А тут еще его втянули в создание какого-то фильма о летчиках, который он должен консультировать. Так Василий познакомился с Каплером, а через него со многими деятелями литературы и искусства. В Зубалове начались гульбища и застолья, в них принимали участие А.Я.Каплер, Р.Кармен со своей красавицей женой Ниной, К.Симонов, М.Слуцкий, В.Войтехов, А.Мессерер и его племянница Суламифь, В.Серова, Л.Целиковская и многие другие, всех не упомнишь. Закончилось все, как и должно было, большим скандалом.
В 1998 году газета «Совершенно секретно» (№ 6) опубликовала статью заслуженного юриста России А.Сухомлинова «За что сгноили сына отца народов». Автор изложил совершенно другой взгляд на личность Василия Сталина.
Друг В.И.Сталина, дважды Герой Советского Союза генерал-полковник авиации А.Е.Боровых рассказывал А.Сухомлинову, что после гибели сына Микояна Владимира, сына Фрунзе Тимура, после загадочного исчезновения в бою сына Хрущева Леонида Василию Сталину категорически запретили боевые вылеты. Он звонил отцу, требовал разрешить. Тот ответил: «Мне одного пленного уже достаточно!»
Но Василий продолжал летать.
Как видно из документов, «специалисты» от авиации, рассказывающие, что Василий рос «как на дрожжах» и «купался в наградах и почестях», мягко говоря, не правы. Он как начал войну полковником, так полковником ее и закончил. Четыре ордена получил заслуженно. За всю войну в должности повышен лишь один раз — назначен командиром дивизии.
Миф о баловне судьбы и никудышном летчике развенчивает и А.Авторханов: «Василий Сталин к началу войны окончил военно-авиационную школу. Всю войну провел на фронтах, летал на истребителях, командовал дивизией, корпусом, авиационным соединением в Германии после войны. Потом он был назначен командующим военно-воздушными силами Московского военного округа. Всеми традиционными воздушными парадами под Москвой, а во время праздников и над Красной площадью командовал лично Василий Сталин. Конечно, в возрасте двадцати пяти — двадцати шести лет офицеры генералами не делаются, исключением был разве только Наполеон (на то он и был Наполеон), но Василия тоже надо считать своего рода исключением — он был сыном Сталина. Сталинские маршалы, чтобы угодить самому Верховному, раболепствовали перед его сыном и осыпали его чинами и орденами. Однако сколько бы ни рассказывали, что Василий любил выпить, никто не оспаривал его отваги и мужества во время войны, да трусы и не лезут в летчики реактивной истребительной авиации».
Из дневника родственницы первой жены И.В.Сталина М.А.Сванидзе, запись от 17 ноября 1935 года: «За ужином говорили о Васе. Он учился плохо. И. дал ему 2 мес. на исправление и пригрозил прогнать из дому и взять на воспитание 3 вместо него способных парней. Нюра плакала горько, у Павла тоже наворачивались на глаза слезы. Они мало верят в то, что Вася исправится за 2 мес., и считают эту угрозу уже осуществившейся. Отец верит, наоборот, в способности Васи и в возможность исправления. Конечно, Васю надо привести в порядок. Он зачванился тем, что сын великого человека, и, почивая на лаврах отца, жутко ведет себя с окружающими. Светлану отец считает менее способной, но сознающей свои обязанности. Обоих он считает холодными, ни к кому не привязанными, преступно скоро забывшими мать…»
Причины неровного поведения мальчика его двоюродный брат В.Ф.Аллилуев видит в семейной драме родителей.
— Самоубийство Надежды дважды ударило по ее детям: оно рано лишило их матери и крайне ожесточило отца. Сильнее всего удар этот прошелся по Василию, которому в 1932 году было 12 лет. Этот возраст сложный, ломкий, если еще учесть, что Василий с детства был «трудным ребенком». Такие дети особенно остро нуждаются в близком человеке, способном понять подростка и направить его неуемную энергию в нужное русло, не дать ему «разболтаться», обрести внутренний контроль за поступками, не допустить вседозволенности.
Но, считает В.Ф.Аллилуев, судьба распорядилась иначе, рос он почти беспризорным. Мать, которую Василий сильно любил, обязана была ради сына пожертвовать своим «я». Но… она перепоручила воспитание сына, да и дочери тоже, Муравьеву Александру Ивановичу, человеку, быть может, и очень хорошему, но не близкому детям. В конце концов, такое отношение к детям обернулось против нее самой, она не обрела в них опору и радость.
В «Двадцати письмах к другу» С.И.Аллилуева воспроизвела диалог, услышанный Александрой Андреевной Бычковой (няней Светланы. — Н. З.), который произошел незадолго до самоубийства ее матери. На вопрос подруги: «Неужели тебя ничего не радует в жизни?» — мать ответила: «Ничего не радует. Все надоело! Все опостылело!» — «Ну а дети, дети?» — «Все, и дети…» Услышав это, няня поняла, что Надежде действительно надоела жизнь.
Не потому ли, оставшись в детстве без матери, Василий рос парнем хулиганистым, учился неровно и часто спустя рукава.
Хрущевский зять А.И.Аджубей рассказывал, что тесть помнил Василия безнадзорным мальчиком, пропадавшим целыми днями в гараже Кремля. Шоферы и механики отмечали его любовь к технике, желание копаться в моторах. Мальчиком он научился управлять автомобилем.
По рассказам близких родственников, отец разбирался в характере сына, «художеств» его не поощрял и требовал того же от его наставников, воспитателей и командиров. Это подтверждается многими фактами: к примеру, начальник Качинской Краснознаменной авиашколы имени А.Ф.Мясникова был снят с должности за создание привилегированных условий курсанту Василию Сталину, а от руководителей 16-й воздушной армии, в которую был во время войны направлен Василий, Сталин требовал «…не делать каких-либо исключений для сына».
Конечно, восклицает В.Ф.Аллилуев, эта вечная перегруженность работой не прибавляла внимания к сыну, а он в нем ох как нуждался! Отец занимался его воспитанием урывками, страдал от этого, но ничего уже изменить не мог. Время было упущено, Василий рос в педагогическом отношении запущенным ребенком. Возможно, плохую услугу оказали парню сердобольные родичи — бабушка с дедушкой, перенесшие на него всю свою любовь к его матери. Баловали Василия, многое ему прощая и защищая от праведного гнева отца.
Как бы то ни было, учеба Василия с грехом пополам продолжалась, сначала он перешел в Артиллерийскую школу, а затем в 1939 году поступил в Качинское авиационное училище, которое и окончил перед войной.
Больше всего любил Василий быструю езду и компании. Ездить он обожал на всем — от лошадей до самолетов. Техникой владел безупречно, хорошо ездил на мотоцикле, прекрасно водил автомобиль любой марки, классно летал.
— Я предпочитал с ним ездить на машине, которая в его руках была легка и покорна, как живое существо. На мотоцикле тоже с ним катался, но страшновато было, уж больно лих он был на виражах, — рассказывает В.Ф.Аллилуев.
Его всегда окружала куча друзей. Он с ними гонял в футбол, ездил на рыбалку, парился в бане. Ребята эти были веселые, бескорыстные. Но постепенно эти компании все больше притягивали к себе людей, которым что-то надо было от сынка вождя. Кстати, отец этого терпеть не мог и всегда внушал Василию и Светлане, чтобы они были поразборчивее с друзьями и не привечали тех, кто не прочь использовать их в своих корыстных интересах. К сожалению, эти увещевания помогали мало…
— Я часто общался с Василием, и в моей памяти он был и остался порядочным человеком. Он был намного проще и, я бы сказал, мягче Светланы. Его отличала исключительная доброта и бескорыстие, он мог спокойно отдать последнюю свою рубашку товарищу. На моих глазах он подарил прекрасную «татру» одному своему другу, который просто не мог скрыть своего восхищения машиной. Хорошо зная эти его качества, я никогда не поверю, что он мог присвоить себе какие-то казенные деньги, спекулировать заграничными шмотками. Он был очень прост и демократичен с людьми, но холуев не переносил и не упускал случая над ними поиздеваться.
Это и другие свидетельства В.Ф.Аллилуева очень важны, поскольку в бесконечных писаниях современных авторов на темы кремлевской жизни превалирует один и тот же заезженный мотив: заевшиеся барчуки, пользовавшиеся привилегиями родителей. Но нет-нет, да и проклюнутся изредка зерна правды. Сын Василия Сталина, ныне режиссер Театра российской армии, А.В.Бурдонский убежден: все легенды насчет того, что сталинские дети могли себе много позволить, — вранье. То, что вытворял его отец, сходило ему с рук только потому, что не всегда об этом докладывали Сталину. Хотя у него действительно характер тяжелый был, он мог и подраться.
Его мать рано ушла из жизни. Занимались им чужие люди. По словам Александра Васильевича, в четырнадцать лет какие-то бабы уже тащили его в койку… Каждый хотел извлечь из этого какие-то выгоды. Он был с детства лишен искреннего к себе интереса — не как к сыну Сталина, а просто как к обычному ребенку… Это, наверное, определило во многом его характер, за который он и расплачивался жестоко. Он был командующим авиацией Московского военного округа, пока Сталин не снял его после скандала на параде на Красной площади. А Капитолина Васильева, третья жена его, говорила Александру Бурдонскому, что часто он вообще не приносил домой зарплату. Приходил, допустим, и говорил: сейчас несколько месяцев денег не будет, потому что я все отдаю — команда ВВС разбилась…
И тут есть еще одна вещь, много значившая в трагедии его судьбы. Когда мама Александра начинала всерьез пилить Василия, как каждая жена пилит мужа, он всегда говорил: «Галка, запомни, я жив до тех пор, пока жив Сталин». Через месяц после смерти Сталина его арестовали. И выпустили тогда, когда он, в общем, был уже обречен.
В книге Л.П.Тарховой «Заложники Кремля» описан такой эпизод.
Во время войны на аэродром литовского города Шяуляя, где стояли советские войска, внезапно прорвались немецкие танки. Началась паника, летчики побежали прочь от своих самолетов. А к Василию в этот день как раз прилетела из Москвы жена. Он посадил в открытую машину свою Галю, она тоже была не робкого десятка, и выехал на взлетную полосу, перегородив дорогу бегущим.
— Трусы! Вот женщина и та не боится! — кричал он.
И наступило отрезвление, пилоты вернулись к своим самолетам, их удалось поднять в воздух.
С таким же жаром он мог отдаться и любой прихоти, исполнение которой требовало и мужества и нередко — изобретательности. В том же Шяуляе, только в другой раз, провожая жену домой, он попросил ее забрать на соседнем аэродроме небольшую поклажу. Галина очень удивилась, когда ей показали… раненую лошадь, которую следовало прихватить в Москву. Галя не выполнила экстравагантной просьбы мужа, но Василий все-таки переправил животину в Москву и потом выходил ее у себя на даче.
Марфа Максимовна Пешкова, внучка Горького, вышедшая замуж за сына Лаврентия Берии Серго, рассказала известному знатоку тайн кремлевских жен писательнице Ларисе Васильевой поистине гусарскую историю.
В Ташкент, где жила в эвакуации их семья, зимой 1942 года прилетел на военном самолете Вася Сталин. Он стал уговаривать Марфину маму отпустить Марфу с ним — в школе каникулы — слетать в Куйбышев к его сестре Светлане, Марфиной подруге.
— Светлана там скучает, — настаивал Вася.
Мама отпустила, и они полетели. Василий сам вел машину — он был замечательный летчик, лихой, очень ловкий. С ними летел Иван Павлович Ладыжников, издатель Горького. В эвакуационной спешке затерялся один из ящиков с дедушкиными рукописями, и Ладыжников надеялся найти его в Куйбышеве.
В какой-то момент полета Марфа с Иваном Павловичем заметили, что иллюминаторы стали покрываться маслом. Оно хлестало все сильнее и сильнее. Команда забегала.
Самолет против обледенения заправляют спиртом, но этого не сделали: спирт Васины приятели употребили по другому назначению.
Машина стала обледеневать. Вышла из строя рация. Там, в Ташкенте, мама Марфы все время звонила на аэродром. Ей отвечали, что самолет в пути. И вдруг говорят: с экипажем потеряна связь.
Вася сидел за штурвалом, он делал все, что мог. Ему повезло — внизу был лес с поляной. Посреди поляны — заснеженный стог сена. Он исхитрился посадить машину в стог. Если бы уткнулись в дерево, то все погибли бы.
Сели. Василий стал принимать сердечные лекарства. Самолет военный, без мягких, теплых кресел. Лавки по краям. Пассажиры стали замерзать. Кто-то из команды пошел искать населенный пункт. К счастью, неподалеку было село. Председатель колхоза дал розвальни.
Летчики, попав в домашнее тепло, тут же начали праздновать счастливый исход посадки. Жена председателя колхоза, увидев пьяную компанию, от греха подальше заперла Марфу в своей комнате. Наутро девушку на машине отправили к какому-то вокзалу.
Марфа, по ее словам, нисколько не испугалась во время полета и посадки: когда Василий сидел за штурвалом, можно было не беспокоиться.
После этих свидетельств диссонансом выглядят такие, например, подробности, которые излагал известный советский футболист Н.П.Старостин. Их разговор за обедом обычно начинался с одного и того же вопроса:
— Николай Петрович, вы знаете, кто самый молодой генерал в мире?
Футболист понимал, куда он клонит.
— Наверное, вы.
— Правильно. Я получил звание генерала в 18 лет. А вы знаете, кто получил генерала в 19 лет? — И сам же отвечал: — Испанец Франко.
Несмотря на бесконечные повторы, такая викторина, по словам Старостина, видимо, доставляла Василию удовольствие. Сказывались тщеславие и обостренное самолюбие. Футболисту представлялось, что благодаря этим качествам он мог бы стать неплохим спортсменом. Спорт он действительно любил и посвящал ему все свободное время. Хорошо водил мотоцикл, прекрасно скакал верхом. Из рассказов адъютантов и других людей из его окружения Старостин знал, что Василий очень смело и дерзко летал на истребителе. В этом отношении он был далеко не неженка, хотя выглядел довольно тщедушным. Если и весил килограммов шестьдесят, то дай-то Бог…
Несть числа слухам о любвеобильности Василия Сталина, о несметном количестве его жен. Давайте разберемся, сколько их было в действительности, что здесь правда, а что досужий вымысел.
Первой женой сына вождя была Галина Бурдонская. История их знакомства и вступления в брак довольно неординарна. Здесь не обошлось и без возвышенной романтики, преодоления некоторых трудностей, в том числе возражений родителей, как со стороны невесты, так и жениха.
Журналистка Л.Тархова, написавшая большую книгу о кремлевских детях, узнала из достоверных источников, что Василий познакомился со своей суженой во время одного из приездов домой на каникулы на самом популярном тогда в Москве катке на Петровке, 26. Галина Бурдонская была студенткой полиграфического института. Вася всегда умел кружить головы девушкам. Ухаживая за новой знакомой, он не раз выделывал трюки на самолете над станцией метро «Кировская», где жила неподалеку Галина, прямо у нее на глазах. Почти по Валерию Чкалову, легендарному летчику, совершившему в 1937 году первый беспосадочный перелет Москва — Северный полюс — Ванкувер в Канаде. Тот, как известно, пролетел, красуясь перед возлюбленной, под мостом.
По словам Александра Бурдонского, его родителей познакомил знаменитый хоккеист Владимир Меньшов, ухаживавший тогда за Галиной.
— Был такой каток на Петровке, там Володя и познакомил свою невесту Галю с моим отцом… Им было всего по 19 лет.
Получается, сын Сталина отбил у друга невесту? В нем было что-то, что привлекало женщин. Помимо того, что он был сыном Сталина. В нем шарм был, особое обаяние. Он умел красиво ухаживать. Способен был пролететь над ее домом на Кировской на самолете и бросить цветы в окно. Или на мотоцикле на одном колесе провезти ее вокруг станции метро. Они познакомились в январе 1940-го, а поженились в декабре. Причем отец ее был категорически против.
— Он говорил дочери: за Василия ты замуж пойдешь только через мой труп. А бабушка, мамина мама, отвечала ему: нет, пускай выходит. Он кричал: ты пойми, он проститутка в брюках! А бабушка говорила: ничего страшного, пусть моя дочь будет царицей.
У Галины, между прочим, тоже не было недостатка в ухажерах. Она была типичная девушка 30-х годов — занималась спортом, писала стихи, хорошенькая была очень. Ей было из кого выбирать. Но она его любила. У нее было потом еще два мужа, романы, но все-таки, говорила она, Васька — это была любовь. Когда он вернулся из тюрьмы, он ведь к ней пришел. Хотя они были давно разведены.
— Мама пустила его в дом, но сама ушла. Он стал говорить, что ради детей — а мы взрослые уже были, — давай снова жить вместе… Но она сказала: нет. Простить она его простила, но забыть… Все-таки она очень с ним настрадалась. Их жизнь должна была сложиться счастливо. Они друг друга любили. Он безумно хотел сына — родился сын.
Среди кремлевской охраны ходила молва, о которой упоминает бывший сотрудник «девятки» С.П.Красиков, будто бы Галина Бурдонская на самом деле была киноактриса, вывезенная из Франции специально к замужеству.
Разносчики слухов в чем-то не ошибались: прадедом Г.А.Бурдонской по линии отца был французский солдат Шарль Поль Бурдоне, который во время Первой мировой получил ранение под Волоколамском, взят в плен и еще раз пленен русской красавицей. А после лирического пленения остался в России навсегда.
Отец Галины Александр Бурдонский до революции освоил автомобиль, в первые годы советской власти возил Ф.Э.Дзержинского и навсегда связал судьбу с ОГПУ — НКВД. Жил он с семьей в старом двухэтажном доме на улице Кирова. Следил за обучением детей и был очень рад, когда его дочь поступила на редакционно-издательский факультет Московского полиграфического института. Помимо занятий в институте, дочь активно занималась легкой атлетикой на стадионе «Динамо», где и встретилась с хоккеистом Владимиром Меньшовым. Владимир подумывал о том, чтобы сделать Гале предложение стать его женой, да в 1940 году, на свою беду, познакомил подругу с Василием Сталиным.
Василий оказался кавалером галантным. Дарил Гале цветы, водил на танцплощадки, приглашал в лучшие рестораны. 1 января ему предстояло ехать в Липецк на курсы командного состава. А за месяц до отъезда он Гале объявил:
— Наши отношения зашли далеко. Я должен ехать в Липецк, но не могу расстаться с тобой. На коленях умоляю, стань моей женой.
Галя оторопела.
— Стать женой? А как на это посмотрит Иосиф Виссарионович?
— При чем тут отец, — парировал Василий. — Я самостоятельный человек, летчик и в состоянии прокормить свою семью. К тому же я люблю тебя и хочу получить твое согласие. Если согласна поехать со мной в Липецк, мы будем вместе. Решай!
Галя согласилась, и 30 декабря 1940 года молодожены зарегистрировали брак в одном из загсов Москвы. Свадьбу пышную не справляли. Из родни Бурдонских на торжествах присутствовала только мать Гали, отец на свадьбу не пришел. А Иосифа Виссарионовича Василий поставил в известность только из Липецка.
Союз с этой милой, симпатичной девушкой, к сожалению, распался. И не по ее вине. Хотя она, как вспоминает В.Ф.Аллилуев, легко вошла в их семью, ее полюбили родственники жениха.
События вдруг развернулись так, как никто ни ожидать, ни представить себе не мог. Василий сошелся с женой Р.Кармена, а у Светланы начался роман с Люсей — так друзья звали Алексея Каплера. Произошло это на даче в Зубалове, где собиралась молодежь, предоставленная сама себе.
Из рассказа В.Ф.Аллилуева:
— Дальше события приняли совсем дурной оборот. Василий выгнал Галину, а затем и деда, и мою мать, и всех нас из Зубалова, так как в нашей семье все возмущались его поведением, не стесняясь говорить ему в лицо о его безнравственных поступках. На Василия будто нашло затмение, он ни на что не реагировал и продолжал бражничать со своими дружками, пока о его делах не стало известно отцу. То ли Р.Кармен написал ему письмо, то ли Власик наконец решился доложить Сталину, но факт остается фактом — о проделках Василия Сталину стало скоро известно.
Что было дальше, В.Ф.Аллилуеву доподлинно не известно, так как в Зубалове они уже не жили, но если верить главному маршалу авиации А.Е.Голованову, Сталин поручил разобраться с Василием Генеральному прокурору СССР. Круто!
Генеральный прокурор поинтересовался у Василия, живет ли у него жена Р.Кармена. Василий ответил утвердительно. На вопрос, почему она живет у него, Василий ответил, что сам не знает этого. А почему же он не отпускает ее, а держит взаперти? Василий заверил, что Нина Кармен совершенно свободна и может уйти от него в любое время. Таким образом жена возвратилась к мужу, а Василий получил пятнадцать суток ареста строгого режима.
Последний штрих Васиных «чудачеств» — это рыбная ловля под аккомпанемент реактивного снаряда, которая кончилась трагически: напарник погиб, а Василий с сильным ранением в ногу угодил в госпиталь. После этого Зубалово закрыли, а Василия отовсюду выгнали.
— Василий после госпиталя пришел жить к нам, — рассказывает В.Ф.Аллилуев, — притащив с собой целый арсенал всевозможного стрелкового оружия, которым можно было, наверное, вооружить целый взвод. У нас уже долгое время жила Галина, с которой он сразу же и помирился.
В 1943 году у Василия и Галины родилась дочь, ее назвали Надеждой. Все они жили в доме на набережной в четвертом подъезде, напротив Большого Каменного моста.
Однако госпожа водка свою разрушительную работу вела неуклонно. Василий стал все более неразборчив в людях, связях, все меньше чувствовал свою ответственность перед семьей. Он бросил жену с двумя детьми и женился на дочери маршала С.К.Тимошенко, красивой молодой женщине с иссиня-черными волосами и голубыми белками глаз. От второго брака у него появились сын и дочь, но алкоголь отца пагубно отразился на здоровье детей, сегодня их уже нет в живых, умерла и его вторая жена. Что касается детей от первого брака, то сын Александр, как мы уже знаем, стал режиссером театра Советской, сейчас Российской, армии.
Дочь Надежда, 1943 года рождения, вышла замуж за актера А.А.Фадеева — сына знаменитого советского писателя и актрисы МХАТа А.И.Степановой, жила в Москве. Надежда Васильевна при бракосочетании Фадеевой стать не захотела, осталась Сталиной и тем самым стала последней из рода Сталиных, сохранившей его фамилию. В ноябре 1999 года она умерла от инсульта. Ее мама Галина Бурдонская умерла в 1990 году.
Но и со второй женой счастье было недолговечным.
Их роман возник еще в начале 1946 года. Он снова выгнал из дома свою первую жену Галину Бурдонскую, с которой на какое-то время помирился, и женился на Екатерине Тимошенко. С ней он познакомился на Потсдамской конференции. Никакого развода, конечно, не оформлялось, он просто заменил свои документы, где уже стояла отметка о новом браке.
Екатерина Тимошенко была женщиной жестокой, хуже всего пришлось детям от первого брака Василия — Саше, ему тогда было четыре с половиной годика, и Наде — трех лет. Внимания на них никто не обращал, они были обойдены родительской лаской, их иногда забывали даже покормить.
— Бабушка и мама ссорились и ругались с Василием, — продолжает рассказ В.Ф.Аллилуев, — но это мало что меняло. Галина жила у нас и целыми днями плакала, ожидая, что Василий, как и в прошлый раз, одумается и вернется к ней. Но этого, увы, не случилось. Василий все больше пил, и было ясно, что и этот брак недолговечен.
Третьей женой Василия стала Капитолина Васильева. Как она рассказывала журналистке Л.Тарховой, начало было довольно обычным. С Василием Сталиным она познакомилась на соревнованиях, и сразу между ними пробежала искра.
Хотя очевидцы утверждают, что очередной роман сына вождя начинался так: после заплыва, в котором Капитолина пришла первой, награды вручал Василий Сталин. Молодой, красивый командующий Военно-воздушными силами Московского округа часто появлялся на соревнованиях и обожал участвовать в торжественных церемониях. Это придавало вес его персоне. Здесь он был в центре всеобщего внимания, ловил восхищенные взгляды. Сильнейшие и быстрейшие получали награды из его рук.
— Первое место — Капитолина Васильева! — объявил он.
Но Капа не сделала полагающегося шага вперед. Генерал повторил, уже громче:
— Первое место — Капитолина Васильева!
Тогда она выступила из общего ряда и наклонила голову, чтобы молодой генерал надел ей на шею чемпионскую ленту.
— Почему ты не вышла в первый раз? — спросил потом Василий.
— Хотела обратить на себя внимание, — рассмеялась она.
Но после Капитолина Георгиевна утверждала, что в первую минуту просто не услышала Василия Сталина, потрясенная тем, что видит воочию сына великого вождя. Как бы там ни было, но стройная, красивая Капитолина могла привлечь внимание охочего до женской прелести генерала и без этаких штучек.
Через три дня в общежитии, где Капа жила с матерью и дочкой, случился переполох. К обшарпанному подъезду подкатил на шикарной машине адъютант генерала Василия Сталина — узнать, каковы жилищные условия мировой рекордсменки. А еще через некоторое время позвонил сам генерал и пригласил Капу к себе в гости.
При встрече он был краток и прям:
— Я сейчас в разводе, свободен. Предлагаю руку и сердце.
— Да вы меня не знаете! — вырвалось у Капы.
— Все знаю. Мне рассказали.
— Но у меня есть жених.
— Ну, это мы посмотрим.
Дальше история развивалась в том же бешеном темпе. Он прислал ей роскошные цветы. Потом — билеты на Красную площадь, на майский парад 1949 года, предмет вожделений миллионов советских людей.
Потом, ничего не объясняя, повез Капу на дачу в Зубалово, где к нему бросились двое детей, выглядевших сиротами: мальчик, постарше, и девочка. Это были Саша и Надя, дети Василия от первого брака. Оставляя Галину Бурдонскую, он забрал детей и строго-настрого запретил матери видеться с ними.
Говорят, Галина пила, и «трезвенник» муж не мог доверить ей ребят. Был грех, пила, утверждает Л.Тархова. Это очень важное обстоятельство, которое во всех публикациях обычно замалчивалось. Обвиняли в пьянстве только одного Василия. Кто был виноват в том, что он начал чаще, чем следовало, прикладываться к рюмке? Пьющая жена в доме куда страшнее и опаснее, чем компания пьющих друзей. Но и в друзья ему навязывались почему-то исключительно те, кто любил веселые попойки.
Теперь ясно, почему Василий, уйдя от первой жены, не оставил с ней детей, а забрал сначала во вторую, а затем и в третью семью. Их мать была пьющей!
Из рассказа третьей жены Василия Сталина К.Г.Васильевой:
— Наш брак не был, да и не мог быть зарегистрирован. По паспорту Василий еще оставался мужем Галины Бурдонской, хотя после этого уже и Катя Тимошенко успела побывать его женой, родила ему сына и дочь. Саша и Нина Бурдонские жили вместе с Василием, моей мамой и моей дочерью Линой в особняке на Гоголевском бульваре. А дети Тимошенко жили с маменькой. Лину Василий удочерил, она стала Линой Васильевной Васильевой. Лина и Саша Бурдонский — одногодки, учились в одном классе, правда, по-разному — у Лины в дневнике «пятерки», а у Саши встречалось всякое. Василий, бывало, налетал на Сашу с кулаками за то, что сын учится «так себе». Я вставала между ними…
Нежностей в их браке хватило на два-три месяца. Потом начались проблемы. Капитолина, по ее словам, отдала молодость, чтобы спасти Василия от рюмки. Увы, ей это оказалось не под силу. Известный врач Виноградов предупреждал ее, что она взвалила на себя непосильную ношу. Капитолина приглашала нарколога, умевшего внушить отвращение к водке… Оказалось, этот «специалист» сам алкоголик. Василий так смеялся над женой!
Из бесед с подругами Василия Л.Тархова сделала заключение, которое может сделать только женщина. Касаясь причин его успеха у представительниц прекрасного пола, она пишет, что в Василии ощущалось то, что Хемингуэй называл «запахом зверя», — грубая, победительная, мужская сила. Но когда он терял контроль над собой, то превращался просто в зверя. Жестокий, не уверенный в себе, изломанный… Но никто, кроме близких, не знал, каким он мог быть нежным.
Капитолина Георгиевна говорит: Василий был художник. Она никогда, например, не умела выбирать себе наряды. Что ни купит — то не по фигуре, то не к лицу. После войны на прилавках магазинов лежала только пыль в изобилии. Но в спецмагазинах, куда Капа получила доступ, был коммунизм. Она чувствовала себя там не в своей тарелке. И чтобы лишний раз не появляться в элитном магазине, накупала отрезов ткани, на сколько хватало денег.
Стоило Василию бросить взгляд на пестрый ворох, и он уже все «видел»:
— Это отдай сестре, это для нее. Это сразу выбрось. А из этого — шей. Это для моей женщины.
Как он умел смотреть!
Однажды Сталин спросил у Капы, сколько они вдвоем с Василием зарабатывают. Оказалось, у Васи, генерала, оклад — пять тысяч. У нее, продолжавшей преподавать на кафедре физкультуры Военно-воздушной академии, — две с половиной. На алименты Екатерине Тимошенко, у которой от Василия осталось двое детей, уходили полторы тысячи.
— Той скромности, в какой мы жили, сейчас даже не поверят, — убеждена Капитолина Георгиевна. — У Василия был единственный штатский костюм, и тот купили, когда я взмолилась: не могу ходить все время с генералом! На него же все обращали внимание. А сейчас даже не хочу никому об этом рассказывать, все равно не поверят.
Безусловно, он был далеко не ангелом. Детская память сына, Александра Бурдонского, сохранила большие и малые обиды, неприятные эпизоды:
— Отец бывал невыносим. Уже когда мама ушла от него, стрелял по нашим окнам. Пуля попала бабушке в бриллиант серьги и, отскочив, разбила статуэтку. Просто так, примчался и пострелял. Или караулил, или «под этим делом», пьяный был.
Родители не были разведены, так до смерти не развелись. Мать, расставшись с отцом, потеряв детей, ко всему этому еще и не могла устроиться на работу. Как увидят штамп «Зарегистрирован брак со Сталиным Василием Иосифовичем», так у людей руки дрожат, глаза бегают. Эта печать в паспорте стала проклятием. Ведь слухи о том, что сын Сталина расстался с первой женой, и расстался не по-доброму, от детей ее отлучил, имели довольно широкое хождение. Люди боялись проявить доброту к отверженной.
Выручила одна тетка из жэка, мать Александра ее описывала так: мужская стрижка, гребень в волосах, маленькая, кряжистая. Она сказала:
— Давай-ка сюда свой паспорт.
И не успела мама опомниться — бросила его в печку. Новый паспорт выдали ей уже без штампа, и она сразу же нашла работу.
— Она не вышла больше замуж? — спросила корреспондентка.
— Еще как вышла! Дважды! Была замужем за таким историком, философом… Он ее любил бесконечно, во всех отношениях положительный человек. С ним она посчитала необходимым расстаться в 1953 году, когда появилась возможность забрать нас. И бабушка ее поддержала:
— Галя, у детей было столько мам, теперь им отцов надо запоминать? Разводись.
Потом, когда дети подросли, Галина поняла, что жизнь уходит, и вышла за прелестного человека, тоже историка. Он внезапно, в секунду умер: где-то оторвался тромб.
Тут у нее начались проблемы с ногами. «Сосуды курильщика». Ей ампутировали ногу. После этого она прожила тринадцать с половиной лет. Врачи, уже после ее смерти, сказали: это чудо, что она столько жила. У нее не было ни мелких сосудов, ни вен, все сгорели. Не зная, кто она, доктор сказал: видно, эта женщина пережила страшные трагедии…
О кутежах в Зубалове я уже упоминал. О неудачной рыбалке тоже. Новые подробности в эту историю, обросшую немыслимыми слухами, внес двоюродный брат Василия В.Ф.Аллилуев.
В начале войны, когда Яков попал в плен, услужливое окружение придумало для Василия какую-то инспекторскую должность, чтобы подальше держать его от фронта. Возможно, в этом и был некий политический резон, но на пользу Василию это не пошло. Он маялся от безделья и пристрастился к спиртному. На даче в Зубалове устраивались шумные застолья. Однажды Василий привез туда известного деятеля кино А.Каплера, и произошло его знакомство со Светланой.
Слухи об этих гулянках дошли до Сталина, и в конце концов произошел грандиозный скандал, Зубалово закрыли, все — и дед, и бабушка, и мать В.Ф.Аллилуева — получили «по мозгам». А Василий опять «выкинул номер», он решил воспользоваться для глушения рыбы реактивным снарядом. Рыбалка закончилась трагедией, спутник Василия погиб, а его, сильно раненного в ногу, положили в госпиталь.
Конечно, Сталину об этом доложили, и он пришел в ярость. Василия отовсюду выгнали, и он, выйдя из госпиталя с перевязанной еще ногой, какое-то время жил у тетки, часто жалуясь ей, что его не хотят послать на фронт: «Этими руками только чертей душить, — возмущался Василий, — а я сижу здесь, в тылу!»
Но своего он добился и отправился на фронт, где совершил двадцать семь боевых вылетов и сбил один фашистский самолет.
По свидетельству В.Ф.Аллилуева, с отцом сын помирился только в 1945 году во время Потсдамской конференции.
Но, по-моему, самые любопытные детали содержатся в публикации заслуженного юриста России А.Сухомлинова в газете «Совершенно секретно». Пожалуй, впервые темой исследования стала фронтовая деятельность сына Сталина. Как правило, во всех статьях о нем преобладало смакование его похождений — любовных флиртов, кутежей, самодурства. Складывалось впечатление, будто он только тем и занимался, что отбивал чужих жен, гулял в дорогих московских ресторанах, совершал другие сумасбродные поступки. Ссылки на архивные источники укрепляли веру в то, что, кроме пьяных выходок высокопоставленного сынка, в документах и фиксировать было нечего.
А.Сухомлинов одним из первых опроверг тенденциозно вдалбливаемую версию, которую «заглотнуло» не одно поколение доверчивых людей, лишенных возможности ознакомиться с тщательно замалчивавшимися документами.
До 1942 года Василий служил в Главном штабе ВВС в Москве.
На фронт он прибыл летом 1942 года, а на должность командира 32-го гвардейского авиационного истребительного полка заступил в феврале 1943 года и сразу — в самое пекло.
Герой Советского Союза С.Ф.Долгушин был тогда командиром эскадрильи этого полка. Он рассказывал Сухомлинову: «Василий полком командовал старательно, прислушивался к нам, более опытным летчикам. Как командир полка, он мог делать боевые вылеты и руководить ими в составе любой эскадрильи, но чаще летал почему-то в моей. Об эскадрилье Сергея Долгушина ходили легенды, про таких летчиков снят фильм «В бой идут одни старики». В течение февраля — марта 1943 года с участием Василия мы сбили несколько самолетов врага. 5 марта он сбил самостоятельно ФВ-190… Помню, однажды в бою он допустил ошибку, характерную для молодых летчиков, хотя был уже «стариком» — в 22 года! Погнался за «фоккером», в горячке оторвался от группы, был атакован шестеркой. Всей эскадрильей мы его выручали. Вернулись на аэродром. Василий был полковник, а я капитан, он командир полка, а я — комэск. В авиации у нас чинопочитание не очень развито. Я отвел его в сторонку и устроил свой «разбор полетов»: отматерил как следует. Вообще-то мы его уважали, любили и даже немного гордились, что нами командует Сталин».
А.Сухомлинов («да простит меня Сергей Федорович!») поехал в подмосковный Подольск в Центральный архив МО проверять его рассказ. Нашли они там с начальником отдела подполковником С.Ильенковым журнал боевых действий 32-го полка, в котором к концу войны было восемнадцать Героев Советского Союза.
«5 марта 1943 г. 17.30 час.:
В районе дер. Семкина Горушка на высоте 200 м и ниже встретились 6 ФВ-190. Вели воздушный бой. Сделано 10 атак. В результате воздушного боя гв. полковник Сталин сбил одного ФВ-190, который упал горящим в районе дер. Семкина Горушка. Младший лейтенант Вишняков сбил ФВ-190, который упал в этом же районе. Сбитые самолеты подтверждают летчики Холодов, Баклан, Лепин. Падение сбитых самолетов наблюдали с Байкал-3».
В наградном листе, подписанном командующим 16-й воздушной армией генерал-полковником авиации С.Руденко, указано, что В.Сталин сбил еще один самолет врага. Итого — два. Да плюс сбитые в группе, о чем говорил С.Ф.Долгушин. «Хотелось бы, конечно, побольше, на Героя не тянет, но уж сколько есть, — констатирует Сухомлинов. — Для командира полка за месяц — нормально».
А.В.Бурдонский:
— Он был классный летчик, как мне говорили, просто ас, и рвался в бой, но почти в самом начале войны, когда Яша (Яков Джугашвили. — Н. З.) попал в плен, и потом погиб Володя Микоян, сын Микояна, — после этого отцу запретили делать боевые вылеты. А ведь до этого он, командуя авиаполком, летал, у него даже самолеты сбитые есть.
По-иному оценивает своего кремлевского сверстника С.Л.Берия:
— Что представлял собой Василий Сталин? В сорок четвертом Сталин решил послать несколько человек на стажировку в Англию. Старшим группы назначил меня. Я отказался. Дайте, говорю, возможность доучиться в академии. Тогда Сталин впервые в жизни меня обругал:
— Ты такой же упрямый, — сказал, — как и вся ваша семья.
А я, если честно, отказался не только потому, что действительно хотел окончить Военную академию, но и еще по одной причине. В группу входил Василий Сталин. Очень душевный парень, но уже тогда был неуправляемым. Спросили бы с меня…
А вот этого как раз и не отрицают честные исследователи жизни Василия. И А.Сухомлинову не к чему наводить парадный глянец на портрет героя, он рисует его со всеми слабостями и недостатками.
В личном деле В.Сталина А.Сухомлинов обнаружил запись: «Горяч, вспыльчив, нервная система слабая, имели место случаи рукоприкладства к подчиненным». Что было, то было. Но ведь и зафиксировано! Без боязни вызвать гнев папаши — Верховного Главнокомандующего. Кстати, в личном деле В.И.Сталина ни в довоенный период, ни после нет ни слова о пьянстве. Я тоже обратил на это внимание. Есть, правда, одно взыскание за то, что, находясь на переформировании в районе города Шяуляй в 1943 году, он «на тракторе выехал в деревню, а на обратном пути избил сотрудника НКВД».
Конечно, иронизирует А.Сухомлинов, Василий был не прав: за самогоном нужно было послать ординарца, а сотрудника НКВД вообще нельзя было трогать. Что же касается выпивки… В военной авиации, надо сказать прямо, всегда пили. Служба опасная, смерть рядышком ходит. Первая рюмка пьется за взлеты, вторая за посадки и за то, чтобы эти показатели совпадали. Третья — стоя и не чокаясь — за тех, у кого они не совпали. Четвертая — за женщин. В других видах вооруженных сил этот «недуг» тоже имеет место быть. Рассказывали, маршал И.И.Якубовский на военном совете как-то возмущался: «Почему вы так много пьете, ну выпил свои восемьсот, и хорош…»
Знаток биографии Василия Сталина и в целом истории советской авиации, сам в прошлом боевой летчик С.В.Грибанов отмечает:
— Вообще-то Василий старался не наказывать людей. Искал другие пути для поддержания в полках порядка и дисциплины. За сентябрь 1944 года он объявил 53 поощрения и только одно взыскание.
Грибанов обнаружил в военном архиве обращение командира дивизии полковника Василия Сталина к председателю военного трибунала 3-й воздушной армии. В нем говорилось:
«Представляю материал на летчика вверенного мне 32-го истребительного авиаполка лейтенанта Урюпина Евгения Ивановича.
Ходатайствую о снятии судимости с упомянутого. Тов. Урюпин за время пребывания в дивизии проявил себя смелым и отважным летчиком-истребителем и в воздушных боях с немецкими захватчиками вполне искупил совершенный им ранее проступок. Командир дивизии полковник Сталин».
Особенно комдив заботился о поощрении своих бойцов, возмущался, когда в оценку боевой работы его подчиненных вмешивались посторонние, которым сверху якобы виднее было, кого, за что и как награждать.
И все же, как он воевал? Все говорят только о его пьяных да любовных похождениях. Сбитые в воздушных боях самолеты? Конечно, это несомненный показатель личной храбрости, но для командира дивизии этого, согласитесь, недостаточно. На то он и командир крупного войскового соединения, чтобы, управляя им, добиваться выполнения оперативно-тактических задач.
С.В.Грибанов собрал убедительные доказательства того, что Василий Сталин проявил на фронте несомненные способности, необходимые командиру его уровня.
2 июля 1944 года Верховный Главнокомандующий отмечал в своем приказе успешные действия 3-го Белорусского фронта, войска которого перерезали сообщения немцев из Минска в Вильно и Лиду; 1-го Белорусского — в результате удара их конницы, танковых соединений и пехоты были отрезаны пути сообщения немцев из Минска на Брест и Лунинец.
В 20–25 километрах восточнее Минска оказалась 4-я немецкая армия. Ликвидация ее означала катастрофу группировки противника на Минском направлении, а это уже зависело от того, кто будет действовать более энергично: наши — наступать или немцы — отступать.
Эта преамбула для того, чтобы пояснить ситуацию, в которой оказался 23-летний командир авиадивизии Сталин в ночь на 6 июля.
К тому времени полки и управление 3-й истребительной авиационной дивизии перелетели и разместились на аэродроме Слепянка неподалеку от Минска. И тут оставшаяся окруженной группировка немцев общей численностью до пяти пехотных дивизий с артиллерией и танками, стремясь прорваться на запад, к своим войскам, ринулась на Минск. Немцы полагали, что город еще в их руках.
Как повел себя молодой командир 3-й гвардейской истребительной авиадивизии, видно из его донесения на имя командира авиакорпуса: «Я принял решение спасти материальную часть, гвардейские знамена, секретные документы штаба дивизии и штабов частей. Для этого отдал приказ об эвакуации их на северо-восточную окраину Минска. Начальнику штаба дивизии подполковнику Черепову поручил организовать наземную оборону на подступах к аэродрому для охраны материальной части, так как с наступлением темноты без заранее организованного ночного старта поднять в воздух летный эшелон было невозможно.
Сам на У-2 убыл ночью на аэродром Докуково для организации там ночного старта. Организовав старт, оставил для приема экипажей капитана Прокопенко и на Ли-2 вернулся в Слепянку. В случае крайней необходимости я уже был готов поднять самолеты в воздух.
К моему возвращению эвакуация штабов была закончена. Она прошла исключительно организованно и быстро. Под минометным обстрелом было вывезено необходимое имущество, знамена, документация штабов.
Начальником штаба нашей дивизии, командирами 43-й истребительной артиллерийской бригады и 1-й гвардейской Смоленской артбригады была организована надежная оборона на подступах к аэродрому.
Утром на штурмовку противника произвели 134 боевых вылета, израсходовали 13115 снарядов. Штурмовка парализовала группировку противника и раздробила его на мелкие группы.
После штурмовки летный эшелон был выведен из-под удара и перебазирован на аэродром Докуково. Личный состав управления дивизии вместе с техническим составом частей, взаимодействуя с артбригадами, уничтожил в наземном оборонительном бою 200 солдат и офицеров и захватил в плен 222 человека.
В борьбе с немецкими захватчиками стойкость и мужество проявили офицеры, сержанты и рядовые управления и частей дивизии, из числа которых отмечаю…
…3-я гвардейская истребительная авиационная Брянская дивизия вверенного вам корпуса готова к выполнению любых боевых задач».
После окончания войны слухов и сплетен вокруг имени генерала Василия Сталина не поубавилось. Об интересном эпизоде из дальневосточной страницы своей жизни поведал известный советский футболист Николай Старостин.
По его словам, более грязного и мрачного места, чем привокзальная площадь Комсомольска-на-Амуре, он никогда не видел ни в одном городе. Но запомнил ее на всю жизнь по другой причине: прямо к ней примыкала территория гаража Амурлага, где он имел счастье жить почти два года. Счастье в прямом смысле слова: ведь гараж не зона.
К тому времени Старостина уже мало чем можно было удивить. Но он честно признается: когда глухой ночью 1948 года к его каморке подкатила машина первого секретаря горкома партии Комсомольска и приехавший на ней запыхавшийся капитан с порога выпалил: «Одевайтесь! Вас срочно требует к телефону Сталин!» — Старостин подумал, что у него начались галлюцинации.
Через полчаса он был в кабинете первого секретаря у телефона правительственной связи. Рядом навытяжку стояли не понимающие, что происходит, начальник Амурлагеря генерал-лейтенант Петренко и хозяин кабинета. Старостин поднес к уху трубку аппарата и услышал голос сына Сталина Василия.
У всей этой фантасмагории, как ни странно, имелось объяснение. До войны, в конце 30-х годов, в конноспортивной школе «Спартака» вместе с сыновьями Микояна верховой ездой занимались дочь Старостина Евгения и дочь другого футболиста, Станислава Леута, Римма, будущая неоднократная чемпионка Союза. С ними тренировался худощавый, неприметный паренек по фамилии Волков. И только Старостин, как руководитель «Спартака», знал, что его настоящее имя Василий Сталин. К моменту следующей встречи он успел стать генерал-лейтенантом, а Старостин— политзаключенным.
Его неожиданно проявившийся — через столько лет — интерес к бывшему футболисту вызывался отнюдь не детскими воспоминаниями. Будучи командующим Военно-воздушными силами Московского военного округа, он, используя особое влияние и положение, мог удовлетворить любую свою прихоть. В частности, желание иметь «собственную» футбольную команду ВВС, куда — кого уговорами, кого в приказном порядке — пытался привлечь лучших игроков из других клубов.
Что ж, наверное, можно и так оценить его действия. Старостин делился своими воспоминаниями о Василии в конце восьмидесятых годов, когда беспощадному остракизму подвергалось все, связанное с именем и делами его отца. Пройдет неполных десять лет, и о заслугах Василия на спортивном поприще заговорят по-иному. Я вернусь еще к этой теме, а сейчас продолжу рассказ знаменитого нашего футболиста в той модной обвинительной тональности, в какой он звучал в конце восьмидесятых.
Итак, по вечерам Василий Сталин во время застолья в своем доме-особняке любил обсуждать с игроками, среди которых оказалось и несколько бывших спартаковцев, текущие спортивные дела.
И вот однажды при очередном таком кворуме один из них, Саша Оботов, брякнул:
— Василий Иосифович, да что мы все думаем-гадаем, как нам поправить дела. Надо назначить тренером Николая Петровича.
Все его дружно поддержали. Командующий на секунду сдвинул брови, видимо, что-то про себя прикидывая, потом вызвал своего адъютанта, тоже хорошо известного в то время футболиста Сергея Капелькина, и произнес фразу, положившую начало двухмесячной эпопее: «Соедините меня со Старостиным».
Все это Николай Петрович узнал много позже в Москве. А тогда ночью в Комсомольске-на-Амуре, сделав шаг к черному телефону правительственной связи, он шагнул навстречу судьбе.
— Старостин слушает.
— Николай Петрович, здравствуйте! Это тот Василий Сталин, который Волков. Как видите, кавалериста из меня не получилось. Пришлось переквалифицироваться в летчики. Николай Петрович, ну что они вас там до сих пор держат? Посадили-то попусту, это же ясно. Но вы не отчаивайтесь, мы здесь будем вести за вас борьбу.
— Да я не отчаиваюсь, — ответил Старостин бодрым голосом и почувствовал, как его прошиб холодный пот. За один такой разговор он вполне мог получить еще десять лет.
— Ну, вот и хорошо. Помните, что вы нам нужны. Я еще позвоню. До свидания.
От телефонисток по Амурлагу мгновенно разлетелась весть: Старостин разговаривал со Сталиным. Фамилия завораживала. В бесконечных пересудах и слухах терялась немаловажная деталь: звонил не отец, а сын. Местное начальство, конечно, знало истину, но для них и звонок отпрыска значил очень много.
Шел 1948 год — до конца срока оставалось четыре года. Но судьба благоволила к футболисту.
Директором одного из заводов Комсомольска был инженер Рябов из Москвы, с Красной Пресни, наудачу оказавшийся болельщиком «Спартака». Он сумел использовать то, что отцы города и Амурлага, сбитые с толку особой расположенностью к Старостину сына вождя, позволили немыслимую вещь: не только зачислили политического заключенного на завод, но и допустили его к работе на станке. Как вскоре объяснил Рябов, теперь при условии выполнения плана за день полагалось два дня скидки со срока заключения.
Так прошли два года, которые были зачтены ему за четыре. Срок истек. Местный народный суд на основании представленных документов утвердил досрочное освобождение. Старостину выдали паспорт, где черным по белому были перечислены города, в которых он не имел права на прописку. Первой в этом списке значилась Москва.
И тут вновь позвонил Василий:
— Николай Петрович, завтра высылаю за вами самолет. Мы ждем вас в Москве.
— Как в Москве… Я же дал подписку…
— Это не ваша забота, а моя. До встречи… — И в трубке раздались частые гудки…
Прямо с подмосковного аэродрома Старостина привезли в особняк на Гоголевском бульваре — резиденцию Сталина-младшего.
Когда Старостин вошел, Василий поднялся.
— С возвращением, Николай Петрович!
— Спасибо.
— Выпьем за встречу.
— Василий Иосифович, я не пью.
— То есть, как не пьете? Я же предлагаю «за встречу». За это вы со мной должны выпить.
Стоявший сзади Капелькин потихоньку толкнул Старостина в бок, а Саша Оботов из-за стола начал подавать знаки: мол, соглашайся, не дури. Старостин замялся, но деваться некуда — выпил. И, усталый после перелета, голодный да еще и непривычный к алкоголю, сразу захмелел.
А Василий, смачно хрустнув арбузом, тут же перешел к делу.
— Где ваш паспорт?
— При мне, конечно.
— Степанян, — позвал «хозяин» одного из адъютантов, — срочно поезжай и оформи прописку в Москве.
Офицер моментально исчез.
Вскоре, так же незаметно, он появился и вернул Старостину паспорт. Футболист открыл — и не поверил глазам: прописан в Москве постоянно по своему адресу, Спиридоньевский переулок, 15, квартира 13.
Чем ближе подходил он к Спиридоньевке, тем отчетливее понимал, чего ему больше всего не хватало все эти годы — ощущения, что его ждут. И когда он, переступив порог квартиры, увидел плачущую жену и дочерей, понял, как мало, в сущности, нужно человеку для счастья.
На следующий день его доставили в штаб ВВС Московского округа, где правил бал Василий Сталин. Вся эта суета после Комсомольска-на-Амуре казалась футболисту игрой в оловянных солдатиков. Главное — вскоре он должен был получить возможность вновь окунуться в любимую атмосферу футбольной жизни.
Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Через несколько дней к нему на квартиру явились два полковника из хорошо знакомого ведомства.
— Гражданин Старостин, ваша прописка в Москве аннулирована. Вы прекрасно знаете, что она незаконная. Вам надлежит в 24 часа покинуть столицу. Сообщите, куда вы направитесь.
Подумав, назвал Майкоп. В его распоряжении оставались сутки.
Не теряя времени, отправился в штаб ВВС МВО и доложил о случившемся командующему.
— Как они посмели без моего ведома давать указания моему работнику? Вы остаетесь в Москве!
— Василий Иосифович, я дал подписку, что покину город в 24 часа. Это уже вторая моя подписка, первую я дал в Комсомольске о том, что не имею права находиться в столице. Меня просто арестуют…
Василий задумался.
— Будете жить у меня дома. Там вас никто не тронет.
Василий Сталин решил бороться за футболиста не потому, что считал, будто невинно отсидевший действительно имеет право вернуться домой. Он был ему нужен как тренер. Но тогда и это отошло для него на задний план. Суть заключалась в том, что он ни в чем не хотел уступать своему заклятому врагу — Берии, которого люто ненавидел, постоянно ругал последними словами, совершенно не заботясь о том, кто был в тот момент рядом.
Переехав в правительственный особняк на Гоголевском бульваре, Старостин не сразу осознал свое трагикомическое положение — персоны, как он выразился, «приближенной к отпрыску тирана». Оно заключалось в том, что они были обречены на «неразлучность». Вместе ездили в штаб, на тренировки, на дачу.
— Даже спали на одной широченной кровати, — свидетельствовал знаменитый футбольный тренер. — Причем засыпал Василий Иосифович, непременно положив под подушку пистолет. Только когда он уезжал в Кремль, я оставался в окружении адъютантов. Им было приказано: «Старостина никуда одного не отпускать!» Несколько раз мне все-таки удавалось усыпить бдительность охраны и незамеченным выйти из дома. Но я сразу обращал внимание на двух субъектов, сидящих в сквере напротив, вид которых не оставлял сомнений в том, что и Берия по-прежнему интересуется моей особой. Приходилось возвращаться в «крепость»…
Где здесь правда, а где, мягко говоря, подвела память? Ну конечно же, Василий Иосифович с утра каждый день ездил в Кремль, как будто там располагался штаб ВВС Московского военного округа. С точки зрения футболиста, куда еще мог ездить сын Сталина? Ну конечно же, другой кровати или хотя бы завалящей раскладушки в огромном особняке не нашлось, и Василий Иосифович укладывал гостя в свою постель. Ну конечно же, сын Сталина на ночь засовывал под подушку пистолет. Ну и, разумеется, на квартиру к футболисту нагрянули сразу аж два полковника — не будут же заниматься проверкой паспортного режима какие-то там старшие лейтенанты да капитаны.
Странное впечатление производит и лексика рассказчика: «отпрыск тирана». Как никак — вызволил «отпрыск тирана» из заключения, более того, приютил в собственном доме. Откуда же неприкрытая неприязнь, явное неуважение? Ответ ясен — так требовалось, так полагалось говорить в горбачевскую эпоху, содержанием которой было развенчание Сталина и его идей.
К сожалению, Николая Петровича уже нет в живых. Может быть, сегодня он все рассказывал бы по-другому? Впрочем, он и тогда признавался, что был не самый подходящий собеседник для разговоров на темы, отвлеченные от спорта и футбола.
— Беседы наши, как правило, — вспоминал Николай Петрович, — происходили по утрам: с семи до восьми с ним можно было обсуждать что-то на трезвую голову. Потом он приказывал обслуге: «Принесите!» Все уже знали, о чем речь. Ему подносили 150 граммов водки и три куска арбуза. Это было его любимое лакомство. За два месяца, что я с ним провел, я ни разу не видел, чтобы он плотно ел. С похмелья он лишь залпом опорожнял стакан и закусывал арбузом. Затем из спальни переходили в столовую. Там и оставалось полчаса для обмена разного рода соображениями. Чаще всего спортивными, но которые — хочешь, не хочешь — всегда задевали текущие общественно-политические события. Мой «покровитель», как я вскоре убедился, очень слабо представлял себе проблемы и заботы обычных людей. Характер у него был вспыльчивый и гордый. Возражений он не терпел, решения принимал быстро, не тратя время на необходимые часто размышления…
Стакан водки и ломоть арбуза по утрам — эта деталь с легкой руки Николая Петровича прочно вошла в публицистический арсенал обличения Сталина и его семьи. Только самый ленивый журналист не использовал запущенного в оборот Старостиным яркого штриха, характеризовавшего деградацию личности сына вождя всех народов. Но нигде, ни в каком другом источнике я не смог найти подтверждения, что завтрак Василия состоял из столь необычных блюд. Нет доказательств ни в письменном, ни даже в устном виде.
Между тем, по рассказу Старостина, его постоянное присутствие в особняке непрерывно напоминало Василию о необходимости решать этот вопрос. Тем более что сама ситуация — проживание бывшего политзаключенного без всяких документов (паспорт был переслан в Майкоп) у члена семьи руководителя партии и государства — становилась двусмысленной и давала Берии прекрасный шанс для компрометации сына в глазах отца. Реального выхода для себя футболист не видел, нервы были напряжены до предела. Может быть, поэтому допустил ошибку: решил, несмотря на риск, снова повидать семью. Дождавшись, по его словам, когда Василий, уже основательно набравшись, уснул (будто действие происходило в каком-нибудь общежитии на стройке. — Н. З.), он незаметно выбрался в сад, перелез через ограду и оказался на Гоголевском бульваре. Оглянулся — никого. Свернул к Никитским воротам и пошел на Спиридоньевку. Воодушевленный тем, что так удачно обманул бериевских агентов, забыв об элементарной осторожности, остался ночевать дома.
Ровно в шесть часов утра раздался звонок в дверь, и два знакомых ему полковника (два полковника! В шесть утра! Словно обыкновенные участковые милиционеры! — Н. З.) вошли уже без всяких церемоний.
— Одевайтесь. Мы за вами. Почему вы не уехали, хотя давали подписку?..
— Не уехал потому, что мне не разрешил командующий.
— У нас есть указание отправить вас в Майкоп немедленно.
Старостин в очередной раз собрал чемоданчик, положил туда плащ, рубашки. И в сопровождении «почетного конвоя» прибыл на Курский вокзал. Буквально через несколько минут ему принесли билет и сказали:
— Следуйте до Краснодара. Там явитесь в городское управление МВД и получите направление в Майкоп и свой паспорт.
Потом один из полковников вышел в соседнюю комнату, и Старостин услышал, как он докладывал кому-то по телефону:
— Товарищ генерал, Старостин на вокзал доставлен. Отправляем его в Краснодар ближайшим поездом. Нет, не сопротивляется, ведет себя спокойно…
Старостин притулился в купе. Напротив еще трое. Вычисляет: который из них приставлен следить? Во время стоянки в Орле вдруг видит в проходе вагона знакомую фигуру начальника контрразведки Василия Сталина, которого встречал в особняке на Гоголевском бульваре. С ним стоял старостинский верный Санчо Панса — Василий Куров — и подавал чуть заметные знаки: мол, идите сюда. Когда Старостин вышел в тамбур, начальник контрразведки сказал:
— Николай Петрович, мы догнали вас на самолете. Василий Иосифович приказал любыми средствами вернуть вас в Москву.
— Мне нельзя в Москву.
— Николай Петрович, он вас ждет. Вы даже не представляете, как он рвет и мечет!
Поезд вот-вот тронется, надо что-то решать. Старостин пытается найти для себя последнюю зацепку:
— Там мои вещи. И, потом, за мной, скорее всего, следят.
— Черт с ними, с вещами и вашим шпиком. Надо лететь.
Была, не была! Старостин соскакивает с поезда. Бежит на привокзальную площадь. Там уже ждет «джип». Быстро в него — и на аэродром. Короче, когда футболист переступил порог кабинета Василия Сталина, то имел в прямом и переносном смысле очень бледный вид. Но тот не обратил на это никакого внимания. Истерично кричит:
— Кто?! Кто вас брал?
— Они не назывались, но в разговоре один из полковников упомянул фамилию Огурцов.
— Ах, Огурцов! Ну, хорошо…
Хватается за телефон и набирает какой-то номер. Из трубки слышится голос:
— Генерал-лейтенант Огурцов у аппарата…
— Вы не генерал-лейтенант Огурцов, вы генерал-лейтенант Трепло. Это я вам говорю, генерал-лейтенант Сталин!
Тот явно с испугом:
— Товарищ генерал! Что случилось?
— Я с вами разговаривал два часа назад. Спрашивал, где Старостин. Вы сказали, что не знаете, где он.
— Действительно не знаю.
— Как вы не знаете, когда вам докладывали с вокзала, что его отправили в Краснодар.
— Вас кто-то ввел в заблуждение.
И тут Василий, уже успокоившись, отчеканил:
— Меня ввел в заблуждение Старостин, который сидит напротив. Но вы должны знать, что в нашей семье обид не прощают.
И бросил трубку.
У Старостина, по его словам, одно желание — побыстрее умыться и отоспаться. Но командующий не унимается.
— Николай Петрович, сегодня «Динамо» играет с ВВС. Идите, пообедайте, и поедем на футбол. Сейчас мы их всех там накроем.
Игра пошла ва-банк. Подъезжают к «Динамо» — ворота стадиона настежь, все сразу навытяжку: «Здравия желаем, товарищ генерал!» Входят в центральную ложу, которая забита до отказа. При появлении Василия все поднялись с мест.
— Познакомьтесь, — говорит он Старостину, — это генерал Огурцов. А это, — обращается к генералу, — Николай Старостин, которого вы сегодня утром выслали из Москвы.
Побагровевший Огурцов демонстративно покинул ложу.
— Видите, — обратился ко всем Василий, — какой он нервный? Значит, чувствует свою вину.
Остальные офицеры последовали примеру Огурцова.
Присутствие Василия Сталина в первом ряду центральной ложи вызвало повышенное любопытство болельщиков на трибунах.
Василию не сиделось. Он сказал:
— Пошли, они все в буфете.
Вошли в буфет.
Генералы встали и ушли в ложу. Обслуга в недоумении. Никто ничего не понимал.
— Ну, все, — подвел он итог. — Выпейте кофе, а я добавлю водочки, и пойдем к команде. Считаю, что мы им отомстили.
После всего происшедшего Старостин более ясно осознал, в какую историю втянул его Василий, и даже не хотел предполагать, чем она может закончиться. Все осложнялось тем, что как раз в это время Василий был в опале: на рыбалке, когда он с друзьями глушил рыбу, осколками одной из гранат ранило его и убило военного летчика, говорили, что личного пилота Сталина. После этого отец очень рассердился на сына. Василий считал, что Берия преподнес этот инцидент специально в искаженном виде, чтобы поссорить его с отцом.
Через день Василий сказал Старостину за завтраком:
— Берия улетел из Пицунды. Отец остался там. Я сегодня вылетаю к нему. У меня есть несколько неотложных вопросов, и одновременно я постараюсь поговорить о вас. Будете дожидаться моего возвращения на базе. Никто вас там не тронет. Берите с собой жену и дочерей. С вами поедет мой адъютант Полянский. Отдохнете, половите рыбу в озере…
Для Старостина это предложение было заманчиво, потому что рядом, буквально в 18 километрах — деревня, где в то время жили его мать и сестры с детьми.
Василий вызвал майора Полянского.
— Возьмите в сопровождение две машины охраны. Одна из них пойдет впереди, другая — сзади. В середине поедет Николай Петрович с семьей.
— Что я должен делать, если по дороге люди Берии захотят арестовать Старостина, если они попытаются захватить его силой?
— Отстреливаться…
— Василий Иосифович, как отстреливаться? — вмешался Старостин. — Мы будем стрелять в чекистов, а они в нас? Я не поеду.
Тогда Полянский предложил:
— Мы можем долететь туда на двух самолетах. Там есть маленький аэродром. В воздухе Берия не сможет нас перехватить.
— Хорошо, действуйте. Но учтите, отвечаете за Старостина головой.
И вот младшая дочь (старшая из-за учебы осталась дома), жена, Куров, Полянский и футбольный тренер на двух самолетах приземляются на аэродроме.
Роскошная территория базы, прекрасное озеро, рыбалка… Это немного отвлекло от мрачных мыслей.
Через несколько дней позвонил из Пицунды Василий, сообщил:
— С отцом хуже. Врачи к нему не пускают. Не сегодня-завтра сюда опять должен прилететь Берия.
«Все, — решает Старостин, — больше невмоготу. Надоело. И рыбная ловля, и охрана. Да и жена волнуется: в Москве как-никак старшая дочь осталась».
Просит соединить с Пицундой.
— Василий Иосифович, я принял решение — еду в Краснодар. По прибытии извещу, куда меня направят. Это самый реальный и простой выход. Я уже два месяца мотаюсь между небом и землей. Не хочу чувствовать себя камнем на вашей шее.
Через два-три дня после приезда в Краснодар Старостина вызвали в городской отдел МГБ:
— Москва не разрешила оставить вас в Краснодаре. Вам придется ехать в Майкоп.
— Хорошо, — согласился, — поеду в Майкоп.
Но и здесь в прописке отказывают.
В конце концов, прописали у какой-то старухи в Ульяновске, и Старостин начал тренировать ульяновское «Динамо».
Проходит год. Все идет своим чередом: Старостин тренирует команду, ездит с ней на матчи. И вот однажды на вокзале подходит к нему высокий парень и говорит:
— Товарищ Старостин, можно вас на минутку… Вам придется поехать со мной.
— Почему?
— Команда поедет с Куровым, а у меня есть приказание сопровождать вас отдельно от команды.
Вышли на привокзальную площадь — там стоит тюремная машина. Приводят в кабинет к начальнику областного управления МГБ О.М.Грибанову.
— Николай Петрович, извините, что так вышло. Пришло постановление коллегии. За злостное нарушение паспортного режима вы осуждены на пожизненную ссылку в Казахстан. Я пытался как-то это смягчить. Все, что можно было, сделал. Но… Распишитесь, что вы ознакомлены с решением коллегии.
Старостин понял, что наступила расплата за московскую эпопею, за его дерзкое появление в центральной ложе стадиона «Динамо».
Опять тюремный вагон. Направление следования — Акмолинск. Господи, когда же кончится эта маета?!
Из воспоминаний А.Тарасова, знаменитого хоккейного деятеля того времени:
— Я думаю, в конце жизни он о многом жалел. Что пил. Почему-то кажется, чувствовал вину за гибель футбольной команды ВВС. История такая. В матче ЦСКА — ВВС я играл за армейцев, я был играющим тренером. И мы в ключевом матче победили со счетом 3:1. Следующая игра у команды ВВС была назначена в Челябинске, а у нас — в Свердловске. Ко мне на следующий день пришел брат, а он играл за ВВС, и сказал: из-за того, что мы их команду обыграли, Сталин ломает расписание матчей, посылает игроков потренироваться тоже в Свердловск.
Наша команда поехала поездом, а Сталин был нетерпелив, потребовал для своей команды самолет… Получили мы в Свердловске в гостинице номера. Я собираю ребят, и тут подходит ко мне один игрок и говорит что-то совершенно невероятное: команда ВВС разбилась. Подлетая к городу, самолет рухнул рядом со взлетной полосой.
Я:
— Нет, нет, не может быть!
— Точно!
У меня нашелся телефон военного округа. Звоню по одному номеру, по другому. Информации не дают. Наконец говорят:
— Тебя вызывает Жуков.
Маршал Жуков в то время был в «ссылке», командовал Уральским военным округом. От него и узнал, что команда действительно погибла и с ней мой брат.
Василий организовал похороны, обеспечил приезд родственников — все было, как сейчас бы сказали, по первому разряду. Он все любил так делать…
Я знал двух его жен, после Екатерины была еще Капитолина Васильева. Обе красивые, видные. Капа Васильева — пловчиха, героическая женщина, стала многократной чемпионкой СССР, показывала мировые рекорды. Так Василий в ее честь построил бассейн, он до сих пор действует на стадионе ЦСКА. Василий ничего не делал вполсилы. Если уж дарить, так бассейны.
Наверное, так и было, как рассказали Старостин и Тарасов. Если и возникают сомнения, то не в подлинности сведений, не в достоверности фактов, а в преобладании обвинительной интерпретации.
Чем можно объяснить поведение Василия? Ведомственным патриотизмом, конкуренцией? Он ведь тоже живым человеком был, ему хотелось соревноваться с другими, расширять свое влияние, как-то зарекомендовать себя, проявить, не уступать пальму первенства. Государству-то в итоге без разницы, какому ведомству принадлежат спортивные звезды. Главное, чтобы они были, чтобы было на кого равняться другим, с кого брать пример.
К спортивной теме я еще вернусь. Не беру на себя смелость опровергать все свидетельства современников о проделках Василия, но что многие измышления были заказными, сегодня не вызывает сомнения. Исключением являются разве что детские впечатления его сына от первого брака Александра Бурдонского.
Пожалуй, Бурдонский не лукавит, когда говорит, что он в детстве боялся отца. Боялся и не любил. В этих высказываниях, по-моему, нет политической конъюнктуры. Потом, когда стал старше, он его жалел и сейчас жалеет. С высоты прожитых лет многое воспринимается по-иному.
— По сути, он мальчик был, — собирает на лбу горестную складку морщин пятидесятилетний мужчина, — когда его посадили в тюрьму, только-только за тридцать. Избалованный мальчик, которого развращали, кто как мог. Не знаю, можно ли выдержать такое давление и не сломаться. Он маме как-то, когда она ругала за что-то, сказал: «Галка, ты меня тоже пойми, ведь я жив, пока жив отец!»
И ведь так и случилось.
Вряд ли, наверное, можно с полным доверием относиться, например, к свидетельствам того же Полянского. С одной стороны, адъютант, стало быть, близкий и потому много знавший человек. Но, с другой, могущественный шеф арестован, отец шефа то ли убит соратниками, то ли сам скончался. Все адъютанты под следствием, и они прекрасно понимают, каких признаний ждут от них на допросах. Шефа, конечно, жаль, но что может быть дороже собственной жизни? Словом, спасайся, кто как может. Вот Полянский и спасался, рассказывая то, что хотели от него услышать:
— Пьянствовал Василий почти ежедневно, неделями не появлялся на работе, ни одной женщины не пропускал… Этих связей у него было так много, что если бы у меня спросили, сколько, то я не смог бы ответить.
Находились десятки людей, дождавшихся своего часа. Шли в органы добровольно, оговаривали, пользуясь моментом, мстили по-мелкому, из зависти за собственную никчемность, бесталанность.
Б. В-в, писатель:
— Зимой, в конце 1949 года, приехав на квартиру второй своей жены, актрисы Марии П., застал ее в растерзанном виде — сказала, что только что у нее был в гостях Василий и пытался принудить ее к сожительству. Я поехал к нему на квартиру, где он пил в компании летчиков… Василий встал на колени, назвал себя подлецом и негодяем и заявил, что сожительствует с моей женой. В 1951 году мы помирились, у меня были денежные затруднения, и он устроил меня в штаб референтом. Работы я не выполнял никакой, а зарплату получал, как спортсмен ВВС.
Претензии были даже у шофера А.Брота:
— У него в штабе был свой большой гараж. Для него дорожных правил не существовало. Когда он был выпивши, он, сидя рядом со мной, нажимал ногой на педаль газа, требовал мчаться. Требовал часто, чтобы мы выезжали на встречную полосу.
Выгораживая себя, адъютант А.Капелькин давал волю бурно разыгравшейся фантазии:
— Как-то ночью, перед ноябрьскими праздниками, он позвал меня на квартиру, сказал: «Мы должны допросить террориста». Он был пьян и сообщил, что начальник контрразведки полковник Голованов арестовал группу террористов, которые имели будто бы намерения совершить теракт против И.В.Сталина. Василий заявил, что будет пытать одного из них — бывшего сотрудника отдела кадров майора Кашина. Он приказал одному из подчиненных разуться и встать коленями на стул. И стал его бить хлыстом по ступням ног, проверяя орудие пытки. Когда привезли Кашина, Василий ударом кулака сбил его с ног. После такого вступления начался допрос Кашина. Майор не признавал себя виновным. Ему велели встать на стул коленями, однако после первого удара по его ступням хлыст сломался. Тогда мы все начали бить Кашина, чтобы сознался. Когда он падал, били ногами. А потом все начали пить.
К сильным мира сего всегда льнули и льнут предприимчивые, умеющие прогибаться в нужный момент люди. Они молча сносят пренебрежительное к себе отношение, не замечают наносимых обид, поскольку начисто лишены чувства собственного достоинства. Они ждут своего звездного часа, когда хозяин, будучи в хорошем настроении, может выполнить их просьбу. Кто-то мечтает о квартире, кто-то о досрочном воинском звании, кто-то и вовсе довольствуется самым малым. Совместной попойкой в ресторане, единовременной денежной подачкой — «маме на лекарства».
Не был исключением и Василий. По словам его сестры Светланы, какие-то темные люди — футболисты, массажисты, спортивные тренеры и «боссы» — постоянно толклись вокруг него, подбивая на разные аферы, на махинации с футбольными и хоккейными командами, на строительство за казенный счет каких-то сооружений, бассейнов, дворцов культуры и спорта… Он не считался с казной, ему было дано право распоряжаться на службе огромными суммами, а он не знал цены деньгам.
Жил он в своей огромной казенной даче, где развел колоссальное хозяйство, псарню, конюшню… Ему все давали, все разрешали — Власик стремился ему угодить, чтобы Василий смог в нужную минуту выгородить его перед отцом. Он позволял себе все: пользуясь близостью к отцу, убирал немилых ему людей с дороги, кое-кого посадил в тюрьму. Ему покровительствовали и куда более важные лица, чем Власик (Берия, Абакумов, Булганин), им вертели как марионеткой, ему давали ордена, погоны, автомобили, лошадей, его портили и развращали, пока он был нужен. Но, когда после смерти отца он перестал быть нужен, его бросили и забыли…
Серго Берия тоже считает, что Василия погубило окружение.
Н.П.Старостин, знавший этих людей не понаслышке, рассказывал, что в основном вокруг него крутились типы, которые устраивали свои личные делишки: «пробивали» себе квартиру, звания, служебное повышение. Молва о нем слыла такая, что если попадешь к нему на прием, то он обязательно поможет. И действительно, он никому не отказывал, отдавая устройству чужих дел половину своего рабочего времени.
Разномастные чиновники не давали ему прохода. Он наивно выполнял бесчисленное количество просьб оборотистых людей, которые его использовали. Все вопросы решались обычно с помощью одного и того же приема — адъютант поставленным голосом сообщал в телефонную трубку: «Сейчас с вами будет говорить генерал Сталин!» Пока на другом конце провода приходили в себя от произнесенной фамилии, вопрос был практически решен.
Говорили, что Василию нравилась роль вершителя чужих судеб, он пытался в этом подражать отцу.
И тут Н.П.Старостин снова не преминул пнуть своего спасителя. По словам футбольного тренера, вращаясь в пределах высшего партийного круга, с высот которого кажется, что в жизни все просто, не приученный даже к минимальным умственным усилиям, он не был расположен к серьезной государственной деятельности. Заниматься какой-либо научной работой тоже был не в состоянии. Вот какие футбольные тренеры были у нас: они, оказывается, могли не только судить об игре на стадионе, но и знали, у кого есть предрасположенность к государственной деятельности, а у кого нет. Старостин видел, что Василий не всегда работал дома с теми служебными документами, которые не успевал просмотреть в штабе, и на этом основании делал вывод о его неспособности к умственной деятельности.
Впрочем, чему тут удивляться? Каждый человек смотрит на окружающий мир со своей колокольни. С точки зрения землекопа чисто одетый человек, прогуливающийся вдоль пруда, никакой не писатель, а праздный бездельник, потому что писатель должен сидеть за письменным столом. Так и в представлении футбольного тренера государственный деятель непременно должен все время работать с документами. Как, например, Борис Ельцин.
Не мною замечено, что воспоминания у нас чаще всего пишут люди из обслуги. Вот и недавно в одной из газет промелькнуло сообщение: некий метрдотель из Кремля сочинил и скоро издаст свои мемуары. Подобного рода литература в первую очередь является автопортретом самих сочинителей. Нижний чин, как говаривали в старину наши не такие уж и глупые предки, и есть нижний чин, хотя он и напялил на себя генеральские сапоги.
Нет, не простая это задача — понять, как воспринимал мир тот или иной исторический персонаж, особенно из недавнего прошлого. Увы, чаще всего они предстают перед нами такими, как их понимают авторы кремлевских бестселлеров — недавние охранники, повара, метрдотели, врачи, шоферы. Исходя, разумеется, из собственных представлений, сформированных особенностями их профессий.
Поэтому трудно передать те чувства, которые испытываешь при знакомстве с текстами, чьи авторы выбиваются из надоевшего пошлого ряда кремлевских стражников, лекарей, толмачей и прочей обслуги. Обратимся к уже знакомому нам юристу А.Сухомлинову, который одним из первых попытался по-новому взглянуть на личность Василия Сталина.
В 1948-м он стал командующим ВВС Московского военного округа. Что представлял собой тогда этот округ?
Пятнадцать областей центра России, по которым прошла война, были сожжены дотла. А стране нужна была мощная авиация. Значит, необходимо было строить аэродромы, «сажать» на них авиационные части, подводить коммуникации и средства связи, размещать службы обеспечения, ремонта и тыла, обеспечивать быт городков, личного состава, семей и, самое главное, обеспечить «налет», как говорят в авиации.
В кратчайшие сроки были построены аэродромы в Подмосковье, в Тверской, Брянской, Тульской, Смоленской областях. Это Василий Сталин «выбивал» фонды и стройматериалы, технику, людей, контролировал ход строительства.
В подольском архиве Министерства обороны сохранились документы об итогах соцсоревнования в ВВС «василесталинского периода». «Справка. ВВС МВО: 1947 г. — 10-е место, 1948 г. — 2-е место; 1949–1950, 1951 гг. — 1-е место среди воздушных армий и ВВС военных округов. Налет составляет 3 нормы часов, по рационализаторской работе ВВС МВО — 1-е место, Серпуховское авиационное училище ВВС МВО по итогам подготовки курсантов — 1-е место среди технических вузов ВВС».
Ничего здесь не припишешь, если даже захочешь…
Директивой Генерального штаба в 1948 году было создано подразделение ВВС «Спортивный клуб армии». Заметьте: не ВВС МВО, а ВВС с подчинением Главному штабу ВВС. Но той же директивой «жизнеобеспечение» клуба «повесили» на ВВС МВО. Наверное, зная о том, как любил спорт В.И.Сталин, — он был председателем Федерации конного спорта СССР.
Потом этот клуб и эта любовь боком выйдут Василию.
Все эти годы В.И.Сталин обеспечивал летную работу, проводил военные советы и инспекторские проверки, контролировал строительство, занимался бытом летного и технического составов. Ветераны вспоминают, что именно он «пробил» 500 финских домиков, в которых расселились семьи летчиков и техников трех гарнизонов, ютившиеся до этого в бараках да казармах. Это он строжайшим письменным приказом заставил офицеров ходить в вечерние школы, чтобы у всех было как минимум десятиклассное образование.
Когда в 1950 году потребовалось срочно направить дивизию для оказания помощи братской Корее, Василий Сталин весь ноябрь жил в Кубинке и лично готовил летчиков. Дивизия эта во главе с полковником Иваном Кожедубом с задачей справилась блестяще, почти без потерь вернулась назад, а летчик Евгений Пепеляев сбил 23 реактивных самолета противника и стал Героем Советского Союза.
Это при В.И.Сталине летный состав МВО начал переучиваться — пришла эра реактивных МИГов. За успехи в службе командующий войсками МВО Маршал Советского Союза К.А.Мерецков представил В.И.Сталина к награждению орденом Ленина. 18 февраля Василий был избран депутатом Верховного Совета РСФСР. Ему была присвоена квалификация «Военный летчик 1-го класса».
Ни Старостин, ни Тарасов, ни другие спортсмены об этом и словом не обмолвились в своих интервью и книгах. Они обращали внимание только на то, что способны были понять — внешние детали быта. Но ведь и Иммануил Кант выглядел в глазах добропорядочных и недалеких кенигсбергцев чудаком, над которым потешались все, кому не лень, да и великий писатель Лев Толстой изъяснялся в быту вовсе не чудным литературным языком, а с точки зрения какого-нибудь обывателя быт Федора Достоевского был похлеще, чем у Василия Сталина.
В Костроме в 1998 году проживал В.Пашин, ветеран 1-го гвардейского авиакорпуса, которым в 1946–1947 годах командовал В.Сталин. Пашин рассказывал, что их командира почему-то все звали Рыжим. «Рыжий Васька прилетел», «Рыжий на КП», «Рыжий в столовке!» И всем было ясно, о ком идет речь. Вроде и не был он рыжим, скорее — шатен. Но вот кто-то когда-то брякнул, и — «как пачпорт, на вечную носку».
Прилетал Василий в части своего корпуса нежданно-негаданно, чтобы застать врасплох полковое начальство и нагнать страх на офицеров батальонов аэродромного обслуживания. Особенно боялись его начпроды. Этот самый неуважаемый в армии контингент офицерского состава был вечным козлом отпущения за все армейские грехи и упущения.
Рыжий любил делать внезапные налеты на столовую младших специалистов. Один, без сопровождающих, вихрем врывался он в зал, садился за стол, наливал из бачка порцию супа, откладывал ложку и обращался к соседям: «Вкусно?»
«Дежурный!» — на всю столовую выкрикивал Василий. «Я!» — вытягивался в струнку дежурный по кухне. «Зови начпрода!» «Я здесь!» — выскакивал из-за спины дежурного перепуганный насмерть лейтенант. «Ну-ка, навалите ему миску до краев», — распоряжался Сталин. Мотористы рады стараться. «Садись, ешь». — «Да я только что пообедал, товарищ генерал», — заикаясь, лепетал начпрод. — «Тебе говорю — ешь!» Бедняга брал ложку, медленно приступал к трапезе. А Василий следил и подгонял: «Давай-давай, работай… Что, не вкусно?.. Не привык к солдатской еде?.. Ничего, ничего, я тебя научу Родину любить… Чем кормишь защитника Отечества?» — «Других круп не дают, товарищ генерал». — «Врешь! Пошевелить пальцем не хочешь… Заботу не проявляешь».
Множество легенд ходит по поводу его отстранения от должности командующего авиацией столичного военного округа. Самая новая версия, появившаяся после распада Советского Союза, — это одно из звеньев зловещего плана, предусматривавшего изоляцию его отца от преданных ему Поскребышева, Власика, Косынкина, врача Виноградова. Снятие с должности сына руками отца было предусмотрено разработчиками дьявольской операции с целью оставить обреченного генералиссимуса без надежной поддержки авиации, которой командовал сын.
Так ли это было? Или всему виной собственная безалаберность Василия, и никакого злодейского плана умерщвления его отца не было?
Первой в открытой печати эту тему затронула его сестра С.И.Аллилуева в книге «Двадцать писем к другу». Среди лубянских генералов до сих пор бытует мнение, что знаменитая книга Светланы, наделавшая столько шуму, не что иное, как «активное мероприятие» зарубежных спецслужб. Есть свидетельства, что этой точки зрения придерживался и Юрий Андропов. Известны имена людей, «помогавших» Светлане в работе над разоблачительной рукописью и переправке ее на Запад. Чужая рука участвовала и в написании других книг С.Аллилуевой.
Из записки в ЦК КПСС председателя КГБ СССР Ю.Андропова от 5 ноября 1969 г. за № 2792-А:
«По имеющимся в Комитете госбезопасности сведениям, противник рассматривает издание новой книги С.Аллилуевой «Только один год» как одну из мер по расширению антисоветской кампании, приуроченной к 100-летию со дня рождения В.И.Ленина.
За последний период в газете «Нью-Йорк таймс» и других американских изданиях появились материалы, посвященные изданию книги «Только один год», в которых проводится мысль о том, что Сталина несправедливо обвиняют в создании «диктатуры и полиции». В действительности он все унаследовал от Ленина и «именно Ленин несет ответственность за все, что происходит в СССР». «Сталин не был извращением Ленина. Он был единственным возможным результатом Ленина».
Учитывая вышеизложенное, в целях отвлечения мировой общественности от клеветнической кампании, проводимой противником с использованием книги С.Аллилуевой «Только один год», предлагаются следующие мероприятия:
В связи с письмом Иосифа Аллилуева и Екатерины Ждановой в Политбюро ЦК КПСС, в котором выражается возмущение по поводу изменнического поведения их матери, считаем возможным подготовить и опубликовать за рубежом открытое письмо детей С.Аллилуевой, адресованное известному политическому обозревателю Г.Солсбери, заместителю главного редактора газеты «Нью-Йорк таймс», который неоднократно брал интервью у С.Аллилуевой и в личном плане относится к ней с оттенком презрения.
Это мероприятие будет подстраховано публикацией упомянутого письма и интервью с детьми С.Аллилуевой в одном из ведущих европейских журналов.
Продвинуть в западную печать тезисы о том, что новая книга С.Аллилуевой является результатом коллективного труда таких лиц, как Д.Кеннан, Л.Фишер, М.Джилас, Г.Флоровский, А.Белинков и других, зарекомендовавших себя ярыми противниками СССР и специализирующихся на фальсификации истории Советского государства…
…Поручить Отделу пропаганды ЦК КПСС провести анализ книги «Только один год» в плане определения новых позиций и устремлений противника, возможно содержащихся в книге, на базе которых будет вестись идеологическая подрывная кампания, приуроченная к 100-летию со дня рождения В.И.Ленина.
Просим рассмотреть».
Письмо отпечатано на бланке КГБ СССР. Имеются следующие пометы: «Согласиться. М.Суслов». «Тов. Крючкову В. А. (КГБ) сообщено. Тов. Яковлев А. Н. ознакомлен. 19.ХI.69 г.».
Однако вернемся к «Письмам к другу».
Историю с Василием нужно было изложить так, чтобы ни у кого не было сомнений относительно ее достоверности. Как-никак — родная сестра, кому же еще лучше знать подоплеку этого загадочного происшествия из жизни брата? Дело было сделано, опережающая информация была запущена в оборот и стала основным источником для всех последующих публикаций.
Рассмотрим все существующие на 1998 год версии.
По свидетельству Светланы Аллилуевой, с Московского округа Василия снял еще отец. Это случилось летом 1952 года. 1 мая 1952 года командование запретило пролет авиации через Красную площадь, так как было пасмурно и ветрено, но Василий распорядился сам, и авиация прошла, плохо, вразброс, чуть не задевая шпили Исторического музея… А на посадке несколько самолетов разбилось… Это было неслыханное нарушение приказа командования, имевшее трагические последствия. Отец сам подписал приказ о снятии Василия с командования авиацией Московского округа.
Куда было деваться генерал-лейтенанту? Отец хотел, чтобы он закончил академию Генштаба, как это сделал Артем Сергеев (старый товарищ Василия с детских лет, с которым он давно раздружился). «Мне семьдесят лет, — говорил ему отец, — а я все учусь». — И указывал на книги, которые он читал: история, военное дело, литература… Василий согласился, поступил в академию, но не был там ни разу — он не мог. Его надо было срочно отправлять в больницу и лечить, лечить от алкоголизма, пока еще не поздно, но он сам не желал, а кто же будет лечить насильно генерала? Да еще такого генерала?
В версии А.Сухомлинова этот факт вроде не оспаривается. Автор соглашается с тем, что в 1952 году за неудачный парад (при посадке разбились два самолета) В.Сталин, по указанию отца, передал должность генерал-полковнику С.Красовскому и был зачислен слушателем Военной академии Генерального штаба. Но, подчеркивает Сухомлинов, после этого удара Василий действительно впал в депрессию, пристрастился к спиртному.
Неужели те, кто подтолкнул отца к принятию такого решения, не предвидели последствий этого шага? Может быть, они как раз и рассчитывали на то, что отстраненный от любимого дела генерал, с учетом его характера, закуролесит… Правда, Сухомлинов такую догадку не высказывает, но она сама вытекает из его текста.
Эта история с воздушным парадом темна, как «вода во облацех». Сколько рассказов — столько и мнений.
Из рассказа его третьей жены, пловчихи К.Г.Васильевой:
— Я отдыхала в Карловых Варах, а в Москве был парад ВВС. Над Красной площадью должны были лететь «красные соколы», летчики Василия. Праздник. Я наказала маме, чтобы она взяла детей на Красную площадь — и парад посмотреть, и за Василием Иосифовичем приглядеть: воздушные асы еще и не начинали, а в палатку, где был «штаб» Василия, несут уже второй графин водки. Мама предостерегала зятя: «Васенька, тебе еще парадом командовать…» Он рассердился: «Бери своих детей в охапку и уезжай!»
Мама с детьми уехала. Вскоре приехал Василий и лег спать. И вдруг звонок: срочно вызывают к Иосифу Виссарионовичу, он собрал у себя «мальчишник» в честь праздника, приглашены все высшие военные чины, Политбюро…
Василия, когда он пьян, никто не мог разбудить, кроме меня. А я-то в Карловых Варах! Словом, едва растрясли, в машине его еще больше укачало. Василий вошел, когда все сидели за столом. Качнулся влево, качнулся вправо. Ему подвинули стул. Плюхнулся. Иосиф Виссарионович сидел на другом конце стола, через весь стол спросил: «Ты пьян?! Выйди вон!» Василий заплетающимся языком отрицает очевидное. Иосиф Виссарионович повторяет приказ: «Выйди вон!» Василий, пятясь, как японец, вышел. На следующий день он уже не был командующим аваиацией округа.
Может быть, Капитолина Георгиевна и права. Все могло быть, как она рассказала. Но кто-то же успел напоить Василия! Наверняка зная, что после парада состоится прием в Кремле.
Эту версию разделяет… кто бы вы думали? Антисоветчик, перебежчик А.Авторханов. Вот что значит не быть в плену у расхожих идеологем.
Мюнхенский аналитик рассуждает так. Сталин-отец, в молодости тоже отважный и мужественный, сказал однажды о сыне, что тот за него пойдет в огонь и в воду. Вот из-за этой его преданности генерал-лейтенанта Василия Сталина и убрали с поста командующего Военно-воздушными силами Московского военного округа, убрали руками самого Сталина так же, как впоследствии уберут генералов Поскребышева и Власика.
Аллилуева видит причину его снятия в другом. Мол, 1 мая в Москве была пасмурная погода, приведшая к драматично закончившемуся авиационному параду. Однако Авторханов приводит сенсационный аргумент. Нет, мюнхенский аналитик не обвиняет Аллилуеву в сознательной дезинформации. Он мягок: возможно, Аллилуевой тут изменяет память. По крайней мере, по описанию «Правды» в Москве 1 мая 1952 года была прекрасная погода, и воздушный парад был образцовым, что доказывает фотография четкого и стройного полета авиации через Красную площадь. «Правда» в номере за 2 мая писала: «С первыми лучами весеннего солнца проснулась Москва в это майское золотое утро… Органически вливаясь в торжественный строй парада, как бы олицетворяя четкое взаимодействие всех родов оружия, над Красной площадью появляется боевая советская авиация. Сверкая в лучах солнца, эскортируемый реактивными истребителями, плывет многомоторный флагманский корабль командующего воздушным парадом гвардии генерал-лейтенанта В.И.Сталина».
Если даже при посадке разбилось несколько самолетов, то выходит, что это случилось не из-за погоды и не из-за Василия, ибо его собственная машина села нормально. Не вяжется и другое: парад был 1 мая, а Василия Сталина сняли только летом, так что парад тут явно ни при чем. Василий, не в пример отцу, был, как видно, человеком широкой натуры плебейского пошиба, любил общество, лучше чувствовал себя «на дне», чем на верхах. В отличие от отца он был грузином — темпераментным, гостеприимным, добродушным, открытым, доступным, веселым, пьющим, ухаживающим за женщинами и преданным друзьям; поэтому организовать против него какое-нибудь «бытовое дело» было для Берии легче легкого. А убрать Василия с его поста для заговорщиков было весьма важно: узнав о заговоре против отца, он мог бы использовать против них военно-воздушные силы. Кроме того, Василий все-таки был не младший лейтенант, а генерал-лейтенант, и при встречах Сталин, видимо, говорил с ним не только о самолетах, но и о политике, о своих проблемах и трудностях, о своих подозрениях, о своих неблагодарных соратниках, например: «Смотри, сын, в оба, видишь, с кем ты имеешь дело».
Если Сталин когда-нибудь и кому-нибудь открывал хоть частицу того сокровенного, что он думал о своих сподвижниках из Политбюро, то, скорее всего, только беззаветно преданному ему сыну. Отношения между отцом и сыном остались нормальными и после снятия Василия с его должности. Это видно хотя бы из того, что, по совету отца, он поступил в Академию Генерального штаба. Василия Сталина, как и его сестру, об «ударе», случившемся с отцом, известили, как уже указывалось, лишь на второй или третий день, когда Сталин уже не владел речью. В таком состоянии умирающие уже не жалуются.
Темна, очень темна история с первомайским авиационным парадом 1952 года. Ее пытался расследовать и известный историк советских ВВС С.В.Грибанов. Что удалось ему установить?
В мае 1952 года готовился пролет над Красной площадью нашей новейшей боевой техники. Предполагалось, что пойдет дивизия Ту-4 от дальней авиации, затем дивизия фронтовых бомбардировщиков Ил-28 и под занавес истребители МиГ-15. Грибанову повезло — он разыскал непосредственного участника воздушного парада, начальника главного контрольного пункта полковника Бориса Арсентьевича Морозова. Он был тогда одним из руководителей, принимал решения, так что его рассказ очень важен. Кстати, то же самое подтверждал Грибанову и генерал С.А.Микоян.
Первого мая с утра небо затянуло облаками. Был сильный ветер. Командование сомневалось — поднимать ли в воздух такую армаду. Ведь малейшая ошибка, оплошность — и могло случиться непоправимое. Но расчет производился лучшими военными штурманами — с точностью до секунд, и Василий Сталин решил работать. К тому времени у него был большой опыт, он провел в воздухе тысячи часов. Он верил, надеялся, что с заданием справятся и остальные.
— Первым взлетел и точно прошел над Красной площадью сам Василий, — вспоминал Борис Арсентьевич Морозов. — За ним следовала дивизия Ту-4. Но бомберы растянулись на петле — последний полк отстал секунд на тридцать, и нагнать ушедших вперед было уже трудно. А летели низко: высота всего-то метров шестьсот. Тут, гляжу, появилась группа «илов» генерала Долгушина. Что делать? Пустить — столкнутся. Скорость-то у «илов» больше. Я принимаю решение не пускать группу Долгушина. Даю команду: «Разворот влево!» — и отправил всех в Монино…
Дальше дело повернулось не лучшим образом. Полковник Морозов распорядился: «Пробивай эту пленку!» — рассчитывая, что «илы» соберутся, как всегда, на так называемой петле. Но они решили выполнить это под облаками. В результате самолеты перемешались. Один на малой высоте зацепил за сосну, да так и прилетел с ней, другой обломал на своей машине трубку ПВД — приемника воздушного давления. А два Ил-28 и того хуже — разбились на посадке…
Василий Сталин успел спросить по радио: «Что там у тебя?» Морозов ответил: «Каша…» И тут же звонит главком Жигарев: «Почему не прошел Долгушин? Пусть мне и министру обороны рапортом доложит!..»
После воздушного парада все его руководство собрал министр обороны Булганин. Состоялась эмоциональная массовая порка. Тут же из ЦК консультант по авиационным вопросам появился. По поводу той «каши», которая заварилась на воздушном параде, цековский представитель придумал приказ и зачитал его на разборе полетов. В нем заместителю министра обороны маршалу Василевскому за отсутствие руководства командованием ВВС и обман правительства объявляли выговор; главкому ВВС генерал-полковнику авиации Жигареву за отсутствие руководства парадом — тоже выговор; генералу Сталину за плохое проведение парада — выговор.
Но все эти выговоры, как подсказывает житейский опыт, приходят и уходят. А вот командующего авиацией округа генерала Сталина наказание ждало потяжелее. В той напряженной обстановке, сложившейся в воздухе в минуты парада, Василий закатил в эфир не слишком изысканную фразу. Она долетела до отца. Иосиф Виссарионович поинтересовался, кто так «нэкрасыво» ругается. «Ваш сынок», — услужливо доложили ему. Никаких дополнений и изменений Сталину больше не требовалось. Принято было за основу. И тут же последовало распоряжение — от полетов Василия отстранить, с должности командующего авиацией округа снять и отослать на Дальний Восток, в самый дикий угол.
Потом что-то спасло Василия, может, смилостивился отец. Во всяком случае, письменный приказ ни от кого не поступил, и тогда его зачислили в Академию Генерального штаба имени К.Е.Ворошилова. От академии Василий отказался. Этого его эмоционального протеста против решения отца оказалось достаточно. Больше он не летал.
Есть несколько версий этого события, зафиксированных писательницей Ларисой Васильевой.
Первая: бывший командующий дальней авиацией Руденко вошел в конфликт с Василием, и Василий пожаловался министру обороны, тот приказал разобраться Главнокомандующему военно-воздушными силами страны Жигареву. Возмущенный разборкой, Василий бросил Жигареву на стол бумагу, в которой просил снять с него ответственность за парад в мае, полагая, что Жигарев на это не пойдет. Но Жигарев спокойно подписал отставку. Василий обиделся и запил.
Руденко рассказывал: «На репетиции парада приходил пьяным. Пробовал даже командовать в таком состоянии. Но мы перевели всю связь на другую волну, и летчики выполняли только наши команды. На торжественный обед к отцу в день майского авиапарада Василий приехал пьяным. Отец приказал вывести его, снять с должности и отправить на Дальний Восток».
Вторая версия: по окончании парада Иосиф Виссарионович объявил в эфир благодарность исполнителям высшего пилотажа. Пьяный Василий пришел в восторг и решил тут же лично засвидетельствовать почтение отцу. Он смело вошел в охраняемое здание Тушинского аэропорта, где руководители партии и правительства отмечали успехи парада. Охрана хорошо знала его, и проблемы «пускать — не пускать» не было. Василий, качаясь, вошел в зал. Отец повернулся к нему:
— Это что такое?
— Я устал, — ответил Василий.
— И часто ты так устаешь?
— Нет! — Пьяный мозг еще пытался уберечь Василия.
— Часто! — раздался голос командующего ВВС Жигарева.
Василий, повернувшись к своему начальнику Жигареву, грубо выругался.
— Садись! — громко сказал Сталин.
Василий продолжал покачиваться.
Наступила тишина. Муха жужжала над тарелками с закуской.
— Вон отсюда! — тихо сказал Сталин.
Утром следующего дня приказом Булганина Василия сняли с должности. Сын Сталина не уехал на Дальний Восток — там было место простых офицеров, не защищенных великим именем.
В заключение остается привести справедливое высказывание Серго Берии:
— О неуправляемости Василия достаточно много написано, в том числе и теми людьми, кто сам этому способствовал. Что-либо добавить к этому трудно.
Верное суждение. Но факты, где факты?
Офицер кремлевской охраны С.П.Красиков рассказал любопытные детали, подтверждающие слова, сказанные в 1998 году Светланой Иосифовной в лондонском интервью Артему Боровику о том, что 1 марта 1953 года она сердцем почувствовала — с отцом неладно. По свидетельству Красикова, то же почувствовал и Василий.
Вечером 1 марта он, словно услышав голос свыше, позвонил отцу. Трубку, к его удивлению, никто не поднял. Через некоторое время он позвонил снова. К телефону подошел дежурный офицер и сказал, что Иосиф Виссарионович отдыхает. Около четырех утра Василий позвонил еще раз. Сыновнее сердце почувствовало недоброе. Ответил Берия: «Товарищ Сталин устал. Ему надо отдохнуть. Вам приезжать не надо». И в трубке раздались гудки.
Василий попал к отцу только утром 2 марта. Все происшедшее с Иосифом Виссарионовичем он сопоставил только по разговорам обслуживающего персонала, происходившим в служебном помещении. Василий узнал, что отцу не была своевременно оказана медицинская помощь. Примерно тринадцать — четырнадцать часов он лежал без врачебного осмотра. Ему не была сделана и необходимая операция.
Все это навело Василия Иосифовича на мысль, что его отцу «помогли» уйти из жизни. Разумеется, много в рассуждениях Василия Иосифовича представлялось спорным, однако подозрения его были не без оснований.
Детали увольнения Василия Сталина из армии через две недели после смерти отца в запущенной в массовый оборот версии через книгу его сестры чрезвычайно скупы. Брата вызвали к министру обороны (тогда это был Булганин) и посоветовали утихомириться. Предложили работу — ехать командовать в один из округов. Он наотрез отказался. Только Москва, только авиация Московского округа, не меньше! Тогда ему просто предъявили приказ: куда-то ехать и работать там. Он отказался. «Как, — сказали ему, — вы не подчиняетесь приказу министра? Вы, что же, не считаете себя в армии?» — «Да, не считаю», — ответил он. — «Тогда снимайте погоны», — сказал министр в сердцах. И он ушел из армии. И теперь уже сидел дома и пил — генерал в отставке.
Кремлевская охрана знает много. Ее сотрудник С.П.Красиков много лет спустя подтвердил, что и с памятью офицеров Девятого управления КГБ все в порядке:
— Девятого марта состоялись официальные похороны И.В.Сталина, а 26 марта генерал-лейтенант авиации В.И.Сталин был уволен из Советской Армии по статье 59, пункт «Е», без права ношения военной формы.
Тридцатидвухлетний генерал-лейтенант авиации прослужил в армии 14 календарных лет и 4 месяца, что в льготном исчислении составило 30 лет и 4 месяца. Ему была установлена пенсия 4950 рублей в месяц плюс единовременное пособие в размере шести окладов.
Василий с произволом не смирился. 23 апреля 1953 года он приехал в штаб ВВС заплатить партийные взносы. Но их у него не приняли. Из парткома он позвонил министру обороны маршалу Булганину, но тот от разговора с Василием отказался.
По выходе из штаба Василий встретил на улице трех курсантов из Севастополя, прибывших в Москву для участия в майском параде. Пригласил их к себе домой на Гоголевский бульвар. Угостил. Покрутил им кинофильмы, поиграл в бильярд, отдал почти все наличные деньги, а затем отвез в подразделение на Ходынское поле.
Серго Берия очень осторожен и осмотрителен:
— Смерть отца на него, конечно же, подействовала. Стал пить еще больше, не очень следил за тем, что говорил.
Писательница Л.Васильева, как человек творческой профессии, более смела и раскованна в своих предположениях:
— Пьяные крики Василия: «Отца убили!» — не могли не раздражать тех, кто затолпился возле опустевшего сталинского места в попытках занять его. Они звучали едва ли не обвинением им. Берии, Маленкову, Молотову это не могло нравиться. Есть мнение: его убрали по замыслу Хрущева. Василий якобы «много знал о нем и его окружении». Василий мог стать фигурой в большой игре, еще неизвестно в какой. Думаю, послесталинские вожди дружно согласовали между собой арест Василия: от греха подальше.
Юрист А.Сухомлинов:
— 26 марта, то есть всего 21 день спустя после смерти отца, Василия, не имевшего в личном деле ни единого взыскания, приказом министра обороны Н.А.Булганина увольняют в запас без права ношения военной формы. Тогда это называлось «уволить по пункту «е» за морально-бытовое разложение. Вообще-то за то же самое смело можно было увольнять самого Николая Александровича, поскольку пил он не меньше Василия и балерин Большого театра использовал «не по целевому назначению».
В личном деле В.Сталина есть служебная записка начальника Главного управления кадров МО СССР генерал-полковника А.Желтова на имя министра обороны Н.Булганина о том, что В.Сталина целесообразно уволить в запас по состоянию здоровья, с установлением военной пенсии. Но мнение главного кадровика не учли — уволили по дискредитирующим основаниям.
Точка зрения из Мюнхена более определенна, чем наши. А.Авторханов бескомпромиссен: «Аллилуева, вероятно, склонна думать, что брат бушует под действием алкоголя. Однако в дни похорон, очевидно, совершенно трезвый, неся гроб отца рядом с Молотовым, он вновь повторяет, что «отца убили».
Уверенность Василия, что отца убили, о чем он настойчиво и многократно повторял каждому, кто это хотел слышать (Василий, вероятно, надеялся, что армия заступится за своего Верховного), не была и не могла быть бредом пьяного. Он знал слишком много. Он знал, что заговорщики «организовали болезнь» Сталина, он знал также, что его отец думал о готовящемся заговоре. Бесстрашный молодой генерал, знающий тайну смерти отца, мог сделаться знаменем, даже организатором нового переворота против узурпаторов отцовской власти. Поэтому его дни на воле оказались считанными.
Сначала постарались избавиться от него по-хорошему. Министр обороны Булганин вызвал его к себе и предложил ему поехать в провинцию, в один из военных округов, но он отказался, желая остаться в Москве. Тогда его разжаловали, арестовали и посадили в знаменитую теперь своим зверским режимом Владимирскую тюрьму».
А теперь слово представителям стороны, заинтересованной сначала в изоляции сына Сталина, а потом, естественно, в замалчивании подлинной картины происшедшего. По словам хрущевского зятя А.И.Аджубея, Никита Сергеевич нередко вспоминал свои встречи со Светланой и Василием Сталиным. Он принимал их после смерти отца. Знал, что нелегко брату и сестре определить новый образ жизни. Светлана стойко отнеслась к перемене в своей судьбе. Иное дело Василий. На фоне непрерывных пьянок после похорон Сталина у него появилась маниакальная жажда мести, он угрожал какими-то разоблачениями. По Москве поползли слухи, что Сталина отравили.
Никита Сергеевич пытался усовестить Василия, помочь ему. Предложил пойти учиться в академию, сохранив звание генерал-лейтенанта. На какое-то время Василий успокоился. Светлана поблагодарила Хрущева за брата.
После разговора с Хрущевым Василий крепился недолго. Вновь запил, бросил академию. Никакие предупреждения уже не действовали.
Снова, как видим, старая песня — пил, кутил, говорил что-то непотребное. Что? Нет ответа. Раз пил, значит, нес какую-то ахинею. Но новейшие исследования не подтверждают усиленно навязывавшийся в течение полувека образ опустившегося пьянчужки.
Тот же С.В.Грибанов впервые раскрыл некоторые страницы его государственной и общественно-политической деятельности. В 1949 году генерал Сталин был избран депутатом Верховного Совета СССР. Раз в неделю он аккуратно являлся в приемную, встречался там со своими избирателями и, как правило, разрешал многие их проблемы.
В жизнь штаба ВВС округа молодой командующий внес тоже свой энергичный задор. Бывало, до полуночи сидели в кабинетах на скучных партсобраниях, заседаниях, травили анекдоты, курили часами махорку забуревшие штабисты. Василий запретил протирание штанов. Только начальникам отделов было позволительно задержаться на полчаса после рабочего дня.
Василий был молод, у него хватало энергии организовывать и коллективные посещения театров, концертов, вечеров отдыха в Центральном Доме Советской Армии, и выезды на охоту. В штабе ВВС его распоряжением открылись книжный киоск, затем театральная касса. И зачастую одичавшее от бесцельного торчания в кабинетах штабное воинство начало приобщаться к культуре.
Порой, когда читаешь в периодике о жизни Василия в эти годы, складывается впечатление, что не жизнь у него была, а сплошная пьянка. Хорошо бы нынешние трезвенники успели столько сделать, сколько успел «наследный принц», «инфант-генерал», «царевич Сталин»… Как только нынче не называют Василия. А он, между прочим, руководил боевой подготовкой авиации округа, много летал сам, был председателем Федерации конного спорта СССР. Селекция лучших пород скакунов — его заботы. Ветераны-конники, пережив после войны все исторические периоды — и волюнтаризм, и застой, и коммунизм 80-го года, и развитой социализм, и перестройку, — по-светлому вспоминают те, в общем-то, нелегкие послевоенные годы. И о Василии Сталине, при всех неровностях его характера, горячности, отзываются по-доброму.
Добротой-то этого человека те, кто похитрее да половчее, не брезговали пользоваться.
Есть такая фотография: улыбающиеся Никита Хрущев и сын Сталина Василий в летной форме. Кто бы мог подумать тогда, что пройдет некоторое время, и Никита Сергеевич упечет сына вождя в тюрьму. Мудра русская пословица: «От сумы да тюрьмы не зарекайся».
И все же тюрьма — это не снятие с должности и не увольнение из армии без права ношения генеральского мундира. Чем же прогневил бывших соратников отца Василий?
Светлана Аллилуева рассуждала по-женски: свою третью жену он выгнал. Вторая жена, которую он снова привел в дом, ушла от него сама. Он был невозможен. И он остался совершенно один, без работы, без друзей, никому не нужный алкоголик…
Тогда он совсем потерял голову. Апрель 1953 года он провел в ресторанах, пил с кем попало, сам не помнил, что говорил. Поносил всех и вся. Его предупреждали, что это может кончиться плохо, он на все и на всех плевал, он забыл, что времена не те, и что он уже не та фигура… После попойки с какими-то иностранцами 28 апреля 1953 года его арестовали.
Из заслуживающих доверия источников я узнал такие детали. О грядущем аресте сыну Сталина стало известно от друзей-летчиков по телефону. Друзья позвонили, рискуя при этом должностями и звездами на погонах (телефон-то прослушивался!), и предупредили. Никто не знает, естественно, что думал в те мгновения Василий Сталин, но одна мысль пронеслась в его голове наверняка: «Дядя Лаврик, дядя Жора! Предали, мерзавцы!» Не мог же он не вспомнить тогда, как эти «папины друзья» угощали его конфетами, гладили по головке, играли с ним «в ямку бух!», плавали наперегонки на крымской даче. И вдруг… Действительно — в ямку.
Арест — все равно что смерть. Человека просто вычеркивают из жизни. Видно, так решил про себя и Василий. Перебрал все свои бумаги, кое-что сжег, потом застрелил из табельного револьвера любимую овчарку и принялся ждать. Наутро пришли бугаи-чекисты (хромовая кожа, морды в «шипре», шляпы на глазах): «Товарищ генерал (самим-то, небось, страшно произносить эти слова, страшно смотреть в его глаза), вот ордер на ваш арест!» Вслед за Васей пошли в Лефортово два его заместителя, начальник хозчасти, четыре адъютанта, шофер и даже парикмахерша штаба.
Но это эмоции. А если говорить строгим юридическим языком? За что его арестовали? А.Сухомлинов считает, что этого до сих пор никто толком не знает. Ни родная сестра Светлана Аллилуева, ни двоюродный брат Владимир Аллилуев, ни жена Капитолина Васильева, ни дети Надя и Саша, ни ветераны-сослуживцы. Были только версии. Например, по версии журнала «Шпигель» его арестовали за драку в ресторане.
Сухомлинов цитирует футбольного тренера Николая Старостина: «С похмелья он лишь залпом опорожнял стакан и закусывал арбузом. Я не припомню, чтобы он при мне занимался служебными делами. Мы вместе ездили в штаб, на тренировки, на дачу. Даже спали на одной широченной кровати».
Что сказать про это повествование? По мнению юриста Сухомлинова, это самое заурядное вранье. Он у В.И.Сталина не квартировал. Это подтверждает и жена Василия Капитолина.
Кто и с какой целью запустил в оборот лжесвидетельство?
Далее, все авторы пишут: мол, арестован за какие-то жуткие злоупотребления по службе, но за какие именно — ни полслова. Поговаривали, что Василий в подарок своей жене Капитолине (лучшей пловчихе СССР тех лет!) решил построить самый большой бассейн всех времен и народов. За это, мол, и повязали…
Но и это не так.
В.Ф.Аллилуев:
— После смерти отца жизнь Василия покатилась под откос и сложилась трагически. Он оказался за решеткой. Интересно отметить, что после ареста Василия была создана комиссия Министерства обороны по проверке ВВС Московского округа, которыми он командовал последнее время…
По свидетельству полковника И.П.Травникова, которое приводит военный историк А.Колесник в книге «Семья Сталина», «по боевой и политической подготовке он получил хорошую оценку, но, тем не менее, все плохое повесили на Василия, и его арестовали. Напрашивается законный вопрос — за что? Нам стало известно, якобы за незаконное использование денежных средств не по назначению (построил водный бассейн, причем, первый в Москве закрытый, где обучались и обучаются плавать тысячи детей, приступил к строительству закрытого катка в Чапаевском переулке: быстро сделали фундамент, поставили металлический каркас, привезенный из Кенигсберга, заказали в ГДР оборудование)».
С.П.Красиков:
— По уверениям Серго Микояна, Василия арестовали за то, что он ходил в посольство КНР, говорил там, что отца убили, страну ведут в пропасть и упрашивал посла КНР выдать ему визу на жительство в Китай, под покровительство Мао Цзэдуна.
О грядущем аресте Василий узнал по телефонному звонку друзей. Он прекрасно понимал, что предстоящий арест будет равносилен смерти. Сын Сталина перебрал и сжег хранившиеся бумаги.
Обвинили в разбазаривании средств. Прием довольно избитый. Допрашивать по иезуитским методам начали 9 мая 1953 года. Участника войны, боевого генерала решили допрашивать в День Победы СССР в Великой Отечественной войне. Допрашивали генерал-лейтенанта В.И.Сталина начальник следственной части по особо важным делам генерал-лейтенант Влодзимирский и его заместитель Козлов.
В 1953 году он получил первый срок — восемь лет. Официальная версия, которая тогда не была обнародована, — превышение власти, злоупотребления.
Вероятнее всего, считает С.П.Красиков, Василий был подвергнут аресту на основании решения особого совещания КГБ СССР. Л.П.Берия, после смерти И.В.Сталина завладевший многими личными документами вождя, среди которых, вероятно, имелись досье на членов Политбюро и на самого Л.П.Берию, опасался, что Василий мог об этом знать и в запальчивости проговориться.
Юрист А.Сухомлинов разыскал бывшего сотрудника Владимирской тюрьмы А.С.Малинина и записал его рассказ о пребывании там Василия Сталина.
— Его привезли поздно ночью, я тогда был на дежурстве, — вспоминал А.С.Малинин. — Одет он был в летную кожаную куртку, худощавый такой, с усиками. Мы уже знали, что он будет числиться по тюремному делу как «Васильев Василий Павлович». Это было согласовано с Москвой… Через месяц его перевели в третий корпус на третий этаж, в угловую камеру. Там он и отбывал весь срок — до осени 1959 года, когда его опять увезли в Лефортово. Официально от всех скрывали, что это сын Сталина, но почти все мы это знали и звали его просто Василий. Раза два он болел, нога у него сохла, с палочкой ходил, лежал в нашем лазарете. В тюрьме работать нельзя (только сидеть!), но для него, по его просьбе, сделали исключение и разрешили работать в нашей слесарной мастерской, так он инструменты из Москвы выписывал — чемоданами… Ничего плохого про него сказать не могу. Вел себя спокойно, корректно, и мы относились к нему так же. Помню, вызывает меня начальник тюрьмы: «У твоей жены сегодня день рождения, возьми и передай поздравления». Дают мне корзину, а в ней 35 алых роз. Я сначала не понял, с чего это такая забота о моей жене. А потом выяснилось: 24 марта Василию исполнилось в тюрьме 35 лет, ему передали корзину цветов, а он в камеру их нести отказался. «Завянут быстро, — говорит, — без света. Отдайте кому-нибудь из женщин». Жена моя до сих пор этот букет забыть не может. Таких цветов ей в жизни никто никогда не дарил…
А.Сухомлинов ставит кардинальные вопросы: взял бы Берия на себя ответственность в одиночку казнить сына вождя, слезы по которому у народа еще не просохли? Нет. Хрущев? Он пока находился в тени и пришел к власти только на июльском Пленуме ЦК. Молотов, Булганин, Ворошилов самостоятельно ничего не решали. Оставался Маленков. Эти два месяца он был первым человеком в государстве. Кстати, именно ему докладывал министр внутренних дел С.Круглов о ходе следствия по делу Василия Сталина. Так что своими нарами на Лубянке Василий, скорее всего, обязан товарищу Маленкову, которого И.В.Сталин уважал и любил больше других.
Арест 29 апреля 1953 года санкционировал Генеральный прокурор СССР Сафонов, а утвердил лично Берия. Постановление подписано начальником следственной части по особо важным делам генерал-лейтенантом Влодзимирским (это он потом выбивал показания и сам их редактировал), согласовано с замминистра внутренних дел СССР Кобуловым. 23 декабря 1953 года Берия, Кобулов, Влодзимирский были расстреляны, в том числе и за «злоупотребление властью и фальсификацию следственных материалов», Сафонов снят с должности.
«Чем же мешал далекий от политики Василий?» — спрашивает А.Сухомлинов.
Как известно, расправы над членами семей всегда были нашей славной традицией. Таким образом новая власть утверждала свою силу, показывала народу, что возврата к плохому старому не будет.
Сын «отца народов» мешал, причем всем. Он был потенциальный наследник культа личности, а значит, как бельмо в глазу. По всем законам жанра его нужно было если не стереть в порошок, то хотя бы держать под надзором, да с таким ярлыком, чтобы каждому было ясно — там ему, гаду, и место! Поэтому когда через два месяца главой государства стал Хрущев, он сразу дал понять, что ему вмешиваться в это дело «не с руки», не он же его арестовывал, значит, и спрос не с него.
Кроме А.Сухомлинова, никто не высказывает своего предположения, кто мог быть инициатором заключения Василия в тюрьму. Даже С.И.Аллилуева. Правда, у нее есть косвенный намек, что этого добивались освобожденные после смерти Сталина из заключения крупные авиационные начальники, к аресту и осуждению которых был причастен Василий.
— Началось следствие, — вспоминает Светлана Иосифовна. — Всплыли аферы, растраты, использование служебного положения и власти сверх всякой меры. Выплыли случаи рукоприкладства при исполнении служебных обязанностей. Обнаружились интриги на весьма высоком уровне, в результате которых кто попал в тюрьму, а кто погиб… Вернули маршала авиации А.А.Новикова, попавшего в тюрьму с легкой руки Василия… Теперь все были против него. Теперь уж его никто не защищал, только подливал масла в огонь… На него «показывали» все — от его же адъютантов до начальников штаба, до самого министра обороны и генералов, с которыми он не ладил… Накопилось столько обвинений, что хватило бы на десятерых обвиняемых…
А.Сухомлинов, проведший гигантскую работу по установлению истины, выяснил, что для «успешного» расследования «дела Василия Сталина» следователь Следственного управления МГБ полковник Мотовский арестовал двух заместителей В.Сталина — генералов Теренченко и Василькевича, начальника АХО Касабиева, адъютантов Капелькина, Степаняна, Полянского, Дагаева, старика-шофера Февралева, который вместе с Гилем возил В.И.Ленина. Около года их держали под стражей, потом освободили, получив нужные показания.
Для того чтобы расследовать инкриминируемые Василию обвинения, опытному следователю нужно не более недели. Допросить Сталина, Февралева и адъютантов, приобщить пленку с подслушанным разговором и получить характеристику. Постановление ЦИК СССР о порядке расследования дел этой категории от 1 декабря 1934 года устанавливало 10 суток. Дело Василия Сталина расследовалось около двух с половиной лет. Пока следователи скрупулезно разбирались в тонкостях служебной деятельности авиационного генерала, он содержался под стражей. Интересно, что после сдачи должности командующего ВВС МВО С.Красовскому прошел почти год. Акт о приеме-передаче должности подписан Главкомом ВВС, все службы штаба ВВС МВО представили письменные акты о том, что у них полный ажур и никаких претензий к бывшему командующему нет.
И вот год спустя оказалось, что претензии есть, и все на грани уголовщины. Следствие вела следственная часть по особо важным делам МГБ. Создали специальную комиссию МО СССР, члены которой, не зная толком, что от них требовалось, «устанавливали» все подряд, а это «все подряд» потом автоматически переехало в обвинительное заключение и в приговор. Отказываться бессмысленно.
Лично его, признается А.Сухомлинов, сильно насторожила литературная обработка показаний Василия, как и то, что «до аэродрома в Кубинке 30 км» (так записано в протоколе его допроса), хотя каждый солдат ВВС МВО знает, что до Кубинки 70 километров, а сам он командовал не округом, а ВВС округа, и спутать это не мог.
Военная коллегия дала ему восемь лет тюрьмы. Он не мог поверить. Он писал в правительство письма полные отчаяния, с признанием всех обвинений, и даже с угрозами. Василий забывал, что он уже ничто и никто…
В марте 1955 года из Владимирской тюрьмы арестованного перевезли на лечение в Центральный госпиталь МВД СССР и поместили в терапевтическое отделение. У посаженного в клетку сокола открылась язва желудка. Ему выделили отдельную маленькую палату и поручили проводить лечение заведующей госпиталем Л.С.Сметаниной.
По памяти Василий Иосифович набрал телефонный номер футболиста Г.И. Джелавы.
Они встретились, расцеловались. Джелава потом вспоминал, что он впервые увидел на его глазах слезы, хотя он не переносил плачущих мужчин. Сказал, что ему очень плохо. Нет, со здоровьем все в порядке. Зачем его перевели в госпиталь, он сам не знает. Считает, что все еще находится в заключении. Надо было выпить за встречу, да ничего нет, он теперь сам себе не принадлежит. Джелава достал из портфеля бутылку доброго грузинского вина. Он опять прослезился.
Его третья жена Капитолина Георгиевна Васильева, по ее словам, бывала во Владимире еженедельно, часто вместе с Надей. Чтобы провести с Василием воскресенье, приходилось выезжать из Москвы в субботу вечером.
Начальство свиданиям не препятствовало, напротив, предоставляло для встреч специальную комнату. Такой вот семейный уик-энд с икоркой и, чего греха таить, рюмкой водки за колючей проволокой. В Москве Василия Сталина уже не боялись, но в провинциальном городе Владимире имя самого скандального зэка Союза по-прежнему вызывало трепет.
О причинах перевода Василия в госпиталь поведала Светлана. Оказывается, над ним просто сжалились. Зимой 1954–1955 годов он болел, и его решили немного подлечить. Из тюремного госпиталя его должны были отправить в больницу, потом — в санаторий «Барвиха», а затем уже домой на дачу. Светлане сказал об этом Н.С.Хрущев, вызвавший ее к себе в декабре 1954 года. Он искал решения, как вернуть Василия к нормальной жизни.
Но все вышло иначе. В госпитале его стали навещать старые дружки — спортсмены, футболисты, тренеры. Приехали какие-то грузины, привезли бутылки. Он опять сошел с рельсов. Забыв про обещания, снова шумел, снова угрожал, требовал невозможного… В результате из госпиталя он попал не домой, а назад, во Владимирскую тюрьму. Приговор Военной коллегии оставили в силе.
Во Владимир Светлана ездила навещать его вместе с его третьей женой Капитолиной Васильевой, от всего сердца пытавшейся помочь ему.
Этого мучительного свидания Светлана, по ее словам, не забудет никогда. Они встретились в кабинете у начальника тюрьмы. На стене висел — еще с прежних времен — огромный портрет их отца. Под портретом сидел за своим письменным столом начальник, а они, брат с сестрой, — перед ним, на диване. Они разговаривали, а начальник временами бросал на них украдкой взгляд. В голове его туго что-то ворочалось, и, должно быть, он пытался осмыслить: что же это происходит?
Начальник был маленького роста, белобрысый, в стоптанных и латаных валенках. Кабинет его был темным и унылым. Перед ним сидели две столичные дамы в дорогих шубах и Василий… Начальник мучился, на лице его отражалось умственное усилие…
Василий требовал от сестры с Капитолиной ходить, звонить, говорить, где только возможно о нем, вызволять его отсюда любой ценой. Он был в отчаянии и не скрывал этого. Он метался, ища, кого бы попросить? Кому бы написать? Он писал письма всем членам правительства, вспоминал общие встречи, обещал, уверял, что он все понял, что он будет другим…
Капитолина, мужественная, сильная духом женщина, говорила ему: не пиши никуда, потерпи, недолго осталось, веди себя достойно. Он набросился на нее: «Я тебя прошу о помощи, а ты мне советуешь молчать!»
Потом он говорил с сестрой, называл имена лиц, к которым, как он полагал, можно обратиться. «Но ведь ты же сам можешь писать кому угодно! — говорила Светлана. — Ведь твое собственное слово куда важнее, чем то, что я буду говорить».
После этого он прислал еще несколько писем с просьбой писать, просить, убеждать… Была у него даже идея связаться с китайцами. «Они мне помогут!» — говорил он не без основания… Сестра с Капитолиной, конечно, никуда не ходили и не писали… Светлана, по ее словам, знала (ой ли?), что Хрущев сам стремился помочь ему.
Между тем за стенами Владимирского централа, где отбывал наказание секретный узник, прокатывались бурные события. Произошел самый первый раскол среди заговорщиков, отправивших на тот свет своего лидера. Раскол закончился новым заговором, который был направлен против Берии. Его внезапно, из-за угла, арестовали.
Но Василия никто не освобождал. Значит, не Берия был виноват в его изоляции. Иначе бы выпустили. На него тогда навесили кучу обвинений, и какие-то, очевидно, были небезосновательными. Но, очевидно, главное было в другом. Уже во время похорон отца Василий публично бросил обвинения членам Политбюро, что они приложили руку к его смерти.
В приговоре ему инкриминировали строительство различного рода спортивных сооружений, в том числе спортивного центра ВВС, бассейна на территории Центрального аэродрома, на которые были израсходованы крупные денежные средства.
А.Сухомлинов провел юридическую экспертизу судебного приговора и пришел к однозначному выводу — приговор явно был кем-то заказан и преследовал цель избавиться от нежелательного свидетеля.
В обязанности командира, доказывает А.Сухомлинов, согласно Уставу внутренней службы ВС СССР, занятие строительством не входило и не входит сейчас. Этим должны заниматься строительные организации и их структуры согласно смете. Контроль за расходом финансов, выделенных для этих целей, ведет финансовая служба. Она и должна следить за правильностью финансирования любого строительства, для чего есть соответствующие специалисты. Обо всех случаях финансовых нарушений финслужба должна докладывать по команде. Ежегодно проводятся ревизии финансово-хозяйственной деятельности вышестоящим органом. В данном случае — финслужбой округа, Главного штаба ВВС и ЦФУ.
В приговоре сказано: «В.И.Сталин занялся комплектованием при ВВС МВО спортивных команд. Им были созданы команды: конно-спортивная, конькобежно-велосипедная, баскетбольная, гимнастическая, плавания, водного поло. Спортсмены переманивались из других команд, им незаконно присваивались офицерские звания… Премиальный фонд В.И.Сталин расходовал для награждения спортсменов. Им было премировано 307 спортсменов и только 55 человек летно-технического состава.
Из 227 квартир, полученных ВВС МВО, спортсменам предоставлено более 60 квартир. На обеспечение спортсменов летно-техническим обмундированием израсходовано 700 тыс. рублей. Предоставление таких привилегий спортсменам не вызывалось деловыми соображениями».
А.Сухомлинов легко доказал несостоятельность этих обвинений. Во-первых, спортсменами ВВС (спортивный клуб армии ВВС создан и его штат разработан директивой Генерального штаба) в течение 1948–1952 годов установлено: 92 рекорда вооруженных сил, 60 рекордов СССР, подготовлено 30 чемпионов СССР.
В составе олимпийской сборной СССР 1952 года было 14 спортсменов ВВС, в том числе футболисты В.Бобров, К.Крижевский и другие.
Во-вторых, правом присвоения офицерских званий командующий ВВС округа не был наделен.
В-третьих, предоставление квартир и премирование в армии производятся на основании решений соответствующих комиссий, коллегиально.
В-четвертых, по данным Центрального спортивного клуба армии, например, за 1997 год, в крытом 50-метровом бассейне ЦСКА (это его «строил» Василий Сталин) регулярно занимаются плаванием 1650 детей в составе детской спортшколы и 150 пятиборцев, а также офицеры и генералы центрального аппарата МО РФ и ветераны Вооруженных Сил СССР.
Невооруженным глазом видно, что на В.Сталина «навешивали всех собак». Причем никакого следствия не было, чувствуется безграмотная работа «объединенной комиссии» с партийным уклоном во главе со следователем КГБ. Фигурируют в деле и «отделка служебной дачи», и «использование инвентарной мебели», и «добровольное подписание офицерами фиктивных ведомостей для получения денежных сумм». (Таким способом собирали деньги на похороны хоккейной команды ВВС.) И даже «доставка на дачу саженцев из Мичуринска»…
В обвинении записано, что на дачу возили ему фураж, которым адъютанты кормили двух лошадей, теленка, кур, семь индюков и двадцать голубей. Общая сумма этого «великого ущерба», нанесенного боевым генералом и, между прочим, сыном вождя, не указана. Иск не предъявлялся.
Опись арестованного имущества — 76 пунктов. Самое ценное — коллекция ружей, в основном подаренных отцом, шашек, подаренных К.Е.Ворошиловым, седло — подарок С. М. Буденного. Больше ничего интересного нет: настольные часы, охотничьи сапоги, ремни, фотоаппарат, киноаппарат, две байдарки, два велосипеда, два мотоцикла (подарок И.В.Сталина), автомашина «паккард».
В 1946–1947 годах Василий был командиром корпуса в Германии. Одна его дивизия стояла в Гроссенхайне, в 30 минутах езды от Дрезденской картинной галереи. Другой полк стоял под Потсдамом. Это резиденция прусских королей. Да при желании он мог столько культурных ценностей вывезти, что «друг Гельмут» по сю пору искал бы формы обмена…
Андрей Сухомлинов — заслуженный юрист России. Вот его мнение по прочтении приговора: он не выдерживает критики. Доказательства не приводятся, юридическая аргументация выводов суда отсутствует, ссылок на нормативные акты нет, квалификация не мотивирована. В приговоре не решен вопрос о возмещении ущерба: если считать, что он был, то нужно было заявлять гражданский иск. Далее, никто не может объяснить, почему Василий отбывал наказание в тюрьме, хотя по приговору он должен был находиться в исправительно-трудовом лагере. Кто хоть чуть-чуть знаком с этим вопросом, знает, что «крытая» тюрьма и лагерь — это большая разница. День тюрьмы идет за три дня лагеря.
Нет сомнений, что опасного свидетеля решили просто упрятать подальше от глаз.
Во время сбора материалов о Василии Сухомлинов нашел обращения Василия и его тетки А.С.Аллилуевой к Хрущеву, Швернику, Ворошилову, Булганину, Серову, Горкину с просьбой разобраться в деле. В письме Хрущеву Анна Сергеевна Аллилуева умоляла вернуть Василия, так как он тяжело болен — поражена нога, заражение крови, истощение — и может погибнуть. Письма были явно некстати: грянул ХХ съезд КПСС, а затем и ХХI с их историческими решениями по И.В.Сталину. Ответы не даны, письма даже не зарегистрированы.
Наконец, 9 января 1960 года больного Василия освобождают, испугавшись, как бы он не умер в тюрьме — международный скандал был бы обеспечен.
По словам С.И.Аллилуевой, этому предшествовало одно немаловажное событие. В январе 1960 года ее вызвал Хрущев. Был план — неизвестно кем придуманный — предложить Василию жить где-нибудь не в Москве, работать там, вызвать семью, сменить фамилию на менее громкую. Светлана сказала, что, по-видимому, он не пойдет на это. Она все время стремилась доказать, что его алкоголизм — болезнь, что он не может отвечать за все свои слова и поступки подобно здоровому человеку, но это не убеждало.
Тут я должен заметить, что некоторые отставные лубянские генералы высказывают очень интересное суждение по поводу того, почему Светлана упорно настаивала на алкогольной подоплеке поведения своего непутевого брата. По их мнению, она пыталась спасти Василия, называя его обличения пьяным бредом, чтобы развеять подозрения Н.С.Хрущева и других членов Политбюро в наличии у Василия сколько-нибудь серьезных оснований по поводу насильственной смерти отца. Возможно, это ей и удалось.
Во всяком случае, вскоре после разговора со Светланой, в ходе которого она снова уверяла, что ее брат законченный алкоголик и не стоит прислушиваться к его пьяной болтовне, Н.С.Хрущев вызвал Василия и говорил с ним больше часа. Прошло почти семь лет со дня его ареста… Василий потом говорил, что Хрущев принял его «как отец родной». Они расцеловались и оба плакали. Все кончилось хорошо: Василий оставался жить в Москве. Ему дали квартиру на Фрунзенской набережной и дачу в Жуковке — недалеко от Светланиной. Генеральское звание и пенсия, машина, партийный билет — без перерыва стажа — все это было ему возвращено вместе с боевыми орденами. Его просили лишь об одном: найти себе какое-нибудь занятие и жить тихо и спокойно, не мешая другим и самому себе. И еще просили не ездить в Грузию — Василий с первого же слова просил отпустить его туда…
Январь, февраль, март 1960 года он жил в Москве и быстро почувствовал себя снова тем, чем был и раньше. Вокруг него немедленно собрались какие-то люди из Грузии, затаскивали его в ресторан «Арагви», пили с ним, славословили, курили ему фимиам… Опять он почувствовал себя «наследным принцем»… Его звали в Грузию — вот там он будет жить! Разве это квартира? Разве это мебель? Стыд и позор — ему, ему, давать такую мебель! Там ему построят дачу под Сухуми, там он будет жить, как ему подобает… Нашлась немолодая грузинка, которая немедленно предложила ему жениться на ней и ехать с ней в Сухуми.
Его дети — уже большие тогда юноша и девушка — отговаривали его, умоляли выгнать всех этих грузин вон, предупреждали, что опять это плохо кончится. Он отвечал, что сам знает, не им его учить… Он опять пил, он не в состоянии был сам удержаться, а дружки, и особенно грузины, поили его беспощадно…
Наконец, в апреле он уехал «лечиться» в Кисловодск. Его дочь Надя поехала с ним и писала оттуда, что опять сплошные попойки, что он ведет себя шумно, скандально, всем грозит и всех учит, что посмотреть на него сбегается весь Кисловодск. Из Грузии приехали опять какие-то проходимцы на машинах, звали его с собой. Он не поехал с ними, но куда-то исчез, и через пять дней появился — оказывается, он пропадал здесь же в домике у какой-то стрелочницы…
Когда он возвратился в Москву, то пробыл дома недолго.
Двоюродный брат Василия Владимир Аллилуев, чья интерпретация эпизодов его жизни во многом расходится с утверждениями Светланы, на этот раз с ней солидарен:
— Через некоторое время Василия освобождают с условием, что он изменит свой образ жизни и поведения. Василий пообещал, но скоро сорвался, его «дружки» снова к нему присосались, пошли пьянки, угрозы и т. п. и т. д. Опять тюрьма, он должен был досидеть данные ему по приговору восемь лет.
Серго Берия называет причину водворения Василия в камеру:
— Во второй раз его отправили в тюрьму после автомобильной аварии. Знали ведь, что ему пить нельзя, но напоили, посадили за руль. Снова тюрьма, ссылка.
Подробности этого злосчастного дорожно-транспортного происшествия находим у Л.Тарховой:
— Однажды, будучи пьяным, он стал причиной автомобильной аварии, в которой пострадал работник иностранного посольства. К тому же Василий еще и нещадно обругал его. Иностранец — это было уже слишком! Терпение властей лопнуло. Василия вновь заключили под стражу. Правда, досиживал срок он уже в Москве, в Лефортове, где условия содержания были получше. Ему даже удалось — какая удача! — подписаться в тюрьме на дефицитную тогда, как это было во все годы советской власти, художественную литературу. Он подарил подписку дочери к празднику. Книги эти, наверное, до сих пор стоят у нее дома.
А.Сухомлинов излагает это событие лаконичным языком юридических протоколов. Правда, версия юриста иная, автомобильная авария здесь отсутствует. 16 апреля (всего три месяца спустя) В.Сталин вновь арестован КГБ «за продолжение антисоветской деятельности». Это выразилось в посещении посольства КНР, где он якобы сделал «клеветническое заявление антисоветского характера». Так записано в документе. В.Сталин, говоря языком юристов-практиков, возвращен в места лишения свободы «для отбытия оставшейся части наказания».
Целый год — до 28 апреля 1961 года — он находится в Лефортове, хотя «китайское» дело было прекращено. Зато всплыло новое. Как свидетельствуют документы, он «сколотил вокруг себя группу националистически настроенных грузин» (за три-то месяца?), чтобы потом на родине отца занять пост партийного секретаря в целях подготовки государственного переворота…
И все-таки легенда автомобильной аварии живуча. Она присутствует и в рассказе С.П.Красикова:
— По выходе из тюрьмы Василий уехал на встречу со своим сослуживцем, бывшим командиром полка, и попал в автомобильную катастрофу.
Итак, в апреле 1960 года, после трех месяцев пребывания на свободе, его снова возвратили в тюрьму «досиживать» восьмилетний срок и выпустили в 1961-м полным инвалидом, с больной печенью и прогрессирующей язвой желудка.
По воспоминаниям его дочери Надежды Васильевны, после смерти И.В.Сталина отец каждый день ожидал ареста. И на квартире, и на даче он был в полном одиночестве. Однажды, вернувшись из школы, девочка обнаружила пустую квартиру. Отца уже увели, в доме шел обыск. Тогда многие документы пропали безвозвратно. Во 2-й Владимирской тюрьме отца содержали под фамилией Василия Павловича Васильева. Надя с мамой каждую неделю навещали его. Это были одночасовые встречи в обеденный перерыв. Отец любил эти приезды, очень ждал их.
Во время одной из встреч он утверждал, что суда над ним не было. Часто, когда они его ожидали, через открытую дверь в коридоре было видно, как его вели. В телогрейке, ушанке, кирзовых сапогах, он шел, слегка прихрамывая, руки за спиной. Сзади конвоир, одной рукой придерживавший ремень карабина, а другой державший палку отца, которую ему давали в комнате свиданий. Если отец спотыкался и размыкал руки, тут же следовал удар прикладом. Он действительно был в отчаянии. В письмах, которые он передавал через жену и посылал официально, постоянно доказывал, что вины его ни в чем нет. Он требовал суда. Но все было бесполезно.
Еще эпизод, сохранившийся в детской памяти. После ареста отца Надя, как обычно, явилась в школу. Но в гардеробе ее встретила директор школы. Сорвав с вешалки пальто и швырнув его девочке в лицо, она прокричала: «Иди вон к своему отцу и деду». — «Мне идти некуда! Отец в тюрьме, а дед в могиле!» Но из школы пришлось уйти. Училась она тогда в седьмом классе.
Семь лет, пока отец был в тюрьме, дни тянулись очень медленно. Как-то она сидела вечером одна дома, когда раздался телефонный звонок. Надя подняла трубку. Знакомый голос сказал: «Дочка, это я, твой папа, я звоню с вокзала. Скоро буду».
Она так растерялась, что спросила: «Какой папа?» Его ответ запомнила дословно: «У тебя что, их много? Отец бывает только один».
Через полчаса он приехал с белым узелком и тростью в руках. На другой день он пошел оформлять документы. При выписке паспорта ему предложили принять другую фамилию. Он отказался. После этого его вызвал Шелепин. Разговор был долгий. Вернувшись от него, сказал, что он лучше будет жить без паспорта, чем с другой фамилией. Его поселили в гостинице «Пекин», а через некоторое время — на Фрунзенской набережной. Тогда же отца осмотрел профессор А.Н.Бакулев. Его вывод был такой: сердце в порядке, печень здорова, единственное, что вызывает опасение, так это болезнь ноги и чрезмерное употребление табака.
На свободе он пробыл всего два с половиной месяца. За это время побывал с дочкой в санатории, загорел, чувствовал себя хорошо. Как-то ему передали вино, Надя настояла, чтобы бутылки отослали сестре-хозяйке.
После отдыха его тянуло к работе. Он говорил дочери, что хотел бы работать директором бассейна. Такая у него была мечта. Вообще он был очень добродушный человек. После перевода в Лефортово ограниченность в движении отрицательно сказалась на нем и во многом подточила его здоровье. Что касается автомобильной катастрофы, то, на взгляд дочери, она была подстроена. Все это было на ее глазах, когда она ехала с отцом.
Светлана Аллилуева, по ее словам, в конце апреля узнала, что он опять «продолжает свой срок» — те самые восемь лет, которые ему так милостиво разрешили прервать, чтобы начать новую жизнь… А теперь его «попросили» досидеть срок до конца, поскольку на свободе он не вел себя должным образом.
Срок он отсидел не полностью. Весной 1961 года его все-таки отпустили из Лефортовской тюрьмы по состоянию здоровья. У него была больная печень, язва желудка и полное истощение всего организма — он всю жизнь ничего не ел, а только заливал свой желудок водкой…
А.Сухомлинов дает другую оценку состояния здоровья вышедшего на свободу узника. Он категорически опровергает утверждения хрущевской пропаганды о том, что сын Сталина одряхлел, совершенно опустился (за отсутствием водки выпрашивает у санитаров туалетную воду для волос и зараз выпивает по несколько пузырьков залпом), по отношению к другим заключенным ведет себя вызывающе, все время пишет «подобострастные прошения о помиловании».
Секретное досье свидетельствует об обратном. В своем заявлении «Васильев» (называть свою фамилию Сталину было строжайше запрещено) называет свой арест «незаконным», утверждая, что все свидетельские показания получены «в результате побоев, угроз и запугивания», а обвинения «выдуманы от начала и до конца». Подполковник Козик пишет в спецдонесении: «В обращении с администрацией вежлив, много читает, физически окреп…»
Владимир Аллилуев, наоборот, склонен разделить точку зрения своей двоюродной сестры Светланы о состоянии здоровья Василия. Аллилуев ссылается на свидетельства полковника Травникова, считавшего, что «Хрущеву доложили о критическом состоянии здоровья Василия, и если он умрет в тюрьме, это примет политическую окраску. Поэтому-то Хрущев и принял решение освободить Василия и пригласил на прием. При встрече и беседе Хрущев, кривя душой, положительно отозвался об отце Василия, даже говорил то, что произошла ошибка при аресте Василия (это о приговоре Военной коллегии Верховного суда СССР, которая осудила Василия Сталина на 8 лет). Это Василий рассказал бывшему своему заместителю Е.М.Горбатюку».
Ему возвратили все — от воинского звания до партбилета — с условием, что он проявит волю и возьмет себя в руки. Но уже было поздно, алкогольная болезнь так глубоко пустила свои корни в его организм, что никакой воли уже не было и быть не могло. Снова тюрьма, из которой Василия освобождают по состоянию здоровья весной 1961 года.
Расхождения в оценке состояния здоровья Василия заметила журналистка Л.Тархова. Действительно, во многих публикациях о Василии есть общее место: он вышел из тюрьмы инвалидом. Но это противоречит свидетельству дочери, которая помнит, что отца тогда осмотрел профессор Бакулев, лечивший его с детства. Вывод знаменитого клинициста был таков: сердце, печень и другие внутренние органы в порядке. Единственное, что может вызывать серьезные опасения, — болезнь ноги от многолетнего курения.
— У него бычье сердце! — еще раз подчеркнул Бакулев… и заплакал.
Так рассказывала Надя Сталина. Тархова права: это обстоятельство важно принять к сведению, чтобы правильно оценить то, что случилось позднее.
И еще одну любопытную особенность подметила писательница Л.Васильева. Каждый раз, освобождая Василия из тюрьмы, власти в лице Хрущева и тех, кто поддерживал с Василием прямой контакт, ставили ему одно и то же условие: не ездить в Грузию. По мнению Л. Васильевой, его неоднократные возвращения в тюрьму в значительной степени объяснялись тем, что грузинские связи Василия Сталина расширялись с большой быстротой. Чего боялся Хрущев, не желая связей Василия с Грузией? Идеи «наследного принца»?
Грузия неоднородна. Грузины умеют хранить память об отцах, тем более вождях, тем более память о единственном в истории грузине, около тридцати лет правившем Россией. Россией!
Хрущев, несомненно, боялся роста грузинских настроений в пользу Василия, боялся, что в Грузии может возникнуть движение, способное как-то возвысить сына Сталина и противопоставить его… Кому?
Достаточно нелепая эта мысль могла выглядеть не столь уж нелепо для тех, кто замахнулся на Сталина.
После выхода из Лефортова его сразу выслали из Москвы в Казань сроком на пять лет. Дальнейшую связь родственники поддерживали с ним по телефону.
По некоторым сведениям, место проживания ссыльный мог выбрать сам. Он захотел в Казань. Город был закрыт для иностранцев, что устраивало КГБ. Там жили бывшие сослуживцы Василия, что устраивало экс-генерала. В Казани он узнал о выносе 31 октября 1961 года тела его отца из Мавзолея. Там же Василий внезапно скончался 19 марта 1962 года.
С. И. Аллилуева:
— Его отпустили снова, но уже на более жестких условиях… Ему разрешили жить, где он захочет, — только не в Москве (и не в Грузии…). Он выбрал почему-то Казань и уехал туда со случайной женщиной, медсестрой Машей, оказавшейся возле него в больнице…
В Казани ему дали однокомнатную квартиру, он получал пенсию, как генерал в отставке, но он был совершенно сломлен и физически, и духовно.
С.П.Красиков:
— В Казань он привез с собой серебряный рог, бурку и пластинку с грузинскими песнями.
Надежда Васильевна, дочь Василия Сталина:
— 18 марта 1962 года он позвонил мне, мы говорили долго. Он очень просил приехать. Встреча, к сожалению, не состоялась. Смерть моего отца до сегодняшнего дня для меня загадка. Заключения о его смерти не было.
С.П.Красиков:
— В Казани Василий Иосифович жил на улице Гагарина в Ленинском районе в однокомнатной квартире № 105 на последнем этаже пятиэтажного блочного дома.
31 октября 1961 года его застала весть о выносе из Мавзолея тела И.В.Сталина. Личная жизнь сына вождя также не сложилась. После смерти, наступившей 19 марта 1962 года, у него осталось семеро детей: четверо своих и трое приемных.
С. В. Грибанов:
— В казанской ссылке произошла встреча Василия с девушкой, которую потом он ласково звал Мариша…
«Думаю, что моя встреча с Василием Сталиным не была случайностью, — вспоминала она спустя годы. — Оба моих дяди были летчиками и служили под началом Василия… Когда я услышала от дяди о его приезде, я позвонила ему, представилась, напомнила о встрече на стрельбище. Он обрадовался и тут же пригласил меня в гости…»
Опальный генерал после восьми лет тюремной камеры-одиночки снова ринулся навстречу своей изменчивой судьбе, а она поплевала, поплевала на пальчик и перелистнула последнюю страницу.
«Материально мы жили очень скромно. Василий получал пенсию 300 рублей, из которых 150 отсылал первой жене. И еще мой оклад. Вставал всегда очень рано, шел на кухню, готовил завтрак. Из дома никуда не выходил, только пенсию получать ездил в КГБ на Черное озеро, да и то всегда вместе со мной. Его ни на миг не покидало предчувствие, что его заберут…» Это рассказ о последних месяцах жизни Василия, который записала при встрече с Маришей, сейчас научным сотрудником одного из казанских вузов Марией Николаевной, журналистка Майя Валеева. Фамилии своей Мария Николаевна просила не называть, что вполне объяснимо. А вот свидетельства ее о гибели Василия более чем ценны — от них по швам трещит официальная правительственная версия смерти Иосифа Сталина.
Мария Николаевна вспоминает, как Василий послал ее в Москву с поручением тетке Анне Сергеевне. Он верил, что она поможет ему избавиться от преследований КГБ, вызволит из ссылки. И вот однажды Мариша отправилась в столицу — искать правду. Поехала она вместе со своей мамой, пришла в «дом на набережной», где жила тетка любимого Васико, и передала ей все его просьбы. Анна Сергеевна сказала, что помочь в этом деле сможет только один человек — Ворошилов.
И вот просители от сына Иосифа Сталина — у его боевого друга Клима Ворошилова. «Он встретил нас, старенький, потухший, испуганный. Выслушал и сказал: «Я все понимаю, но ничем не могу помочь, я ничего не решаю».
Трагическая развязка истории с летчиком Василием приближалась с каждым днем. Только Мариша приехала из Москвы — ночью телефонный звонок.
— Я тебя поздравляю!
— С чем?
— Ну, ты ведь замуж вышла.
— Кто это говорит?
— Свои.
— Кто — свои?
— Завтра узнаешь! — И женский голос замолк.
А на следующий день, вечером, без разрешения в дом вошла какая-то женщина. «Я открыла, — вспоминает Мария Николаевна, — незнакомая женщина влетела прямо в комнату, где лежал Василий. Он приподнялся: «Зачем ты пришла?» Но женщина заявила мне: «Оставьте нас вдвоем». Василий тут же крикнул: «Мариша, сядь и не уходи!» — «Ты очень болен, может, я смогу тебе помочь?» — ворковала женщина. Я решила, что это, видимо, его давняя знакомая, и ушла на кухню. Они говорили долго. Потом услышала голос Васи: «Уходи!» — «Нет, я никуда не уйду». И тут она заявила мне: «Если вам не трудно, уйдите домой сегодня». Я обомлела от ее наглости, прошу Васю: «Васико, объясни, я ничего не пойму!» «Потом, потом…» — страдальчески сказал он. Разозленная, в смятении, в ревности, я оделась и ушла».
Утром Марию Николаевну уже вызвали в районное отделение внутренних дел, обвинили в том, будто она учинила скандал в квартире, где живет без прописки. Тонко намекнули: «Мы о вас знаем все».
Спустя несколько дней Василий позвонил Марише и попросил прийти. Объяснить, что происходит, он не смог. Сказал, что три дня был без сознания, на вопрос, кто та женщина, отвечать отказывался: «Потом, потом…»
Но «потом» так и не получилось. Словно с неба свалившаяся незнакомка глубокими виражами носилась вокруг Василия, чем-то колола его, изображала заботу о больном. Василий сказал, что ему колют снотворное, но когда Мариша незаметно взяла одну использованную ампулку, та женщина коршуном метнулась к ней, выбила ампулу из рук и раздавила ее на ковре: «Уколетесь!..»
Ну а дальше, следуя женской логике, было и столь логичное решение Мариши: незнакомка — прежняя Васина любовь, а третий, известно, лишний — и разошлись, как в море корабли.
Только в марте после звонка врача Барышевой Мариша приехала к Василию. Состоялся разговор в присутствии все той же женщины.
— Почему ты не позвонил сам?
— Я не мог. Меня не было.
— Как?
— Меня увозили.
— Куда увозили?
— Не имеет значения…
Когда на минуту Василий и Мариша остались одни, он сказал шепотом:
— Имей в виду, тебе могут наговорить очень многое. Ничему не верь…
Было еще два звонка Василия — Марише и ее матери. «Не проклинайте меня…» — просил он. Потом говорил, что ему плохо и что его опять куда-то увозили.
18 марта 1962 года Василий позвонил дочери в Москву, очень просил Надю приехать. Разговаривали долго. А 19 марта Василия Сталина не стало…
По словам С.И.Аллилуевой, он умер, не приходя сутки в сознание после попойки с какими-то грузинами. Вскрытие обнаружило полнейшее разрушение организма алкоголем. Ему был сорок один год.
Его сын и дочь от первого брака ездили на похороны вместе с его третьей женой Капитолиной, единственным его другом.
На похороны собралась чуть ли не вся Казань… На детей и Капитолину смотрели с удивлением: медсестра Маша, незаконно успевшая зарегистрировать с ним брак, уверила всех, что она-то и была всю жизнь его «верной подругой»… Она еле подпустила к гробу детей.
В Казани стоит сейчас на кладбище могила генерала В.И.Джугашвили с претенциозной надписью, сделанной Машей, — «Единственному».
Так описала Светлана смерть брата в книге «Двадцать писем к другу». Эта книга была создана летом 1963 года в дачном поселке Жуковка, недалеко от Москвы, в течение 35 дней. Я уже упоминал об истории ее написания. Чем больше времени проходит с тех пор, тем чаще берется под сомнение достоверность сведений, приведенных в ней.
Вот и у С.В.Грибанова возникли возражения. Да, Василия Сталина хоронили в Казани, на Арском кладбище. Светлана Аллилуева пишет, что на похороны собрался чуть ли не весь город. Напротив, почти никого не было. Сын, дочь, Капитолина Васильева да несколько любопытных зевак собрались у подъезда, когда выносили гроб. Быстренько погрузили его на катафалк какие-то «товарищи». Захлопнули дверцы — и по газам! Никаких речей, никаких прощальных слов…
Еще чего!
С.П.Красиков:
— Он похоронен на Арском (Ершовом) поле-кладбище Казани. В глубине центральной аллеи — первая с левой стороны могила Василия Иосифовича Сталина. Двадцать семь раз Василий Сталин выходил в бой, двадцать семь раз становился лицом к лицу со смертью, и только за это он должен быть почитаем и уважаем.
Владимир Аллилуев рассказывает, что их семья обращалась с просьбой к Н.С.Хрущеву похоронить Василия рядом с его матерью, в семейной могиле, но никакого понимания не нашла. Василий Сталин похоронен в Казани. Владимир Аллилуев до сих пор убежден, что это несправедливо и прах Василия должен лежать не в Казани, а в Москве, на Новодевичьем возле его матери Надежды Сергеевны Аллилуевой-Сталиной. Мертвых не наказывают…
Его перезахоронили-таки в Москве. Но не рядом с матерью на Новодевичьем, а рядом с последней женой Марией Нузберг на Троекуровском кладбище. Случилось это в ноябре 2002 года. Дочь Татьяна пробилась в августе 2002 года к министру обороны Сергею Иванову и попросила оказать содействие в перезахоронении отца. Министр дал соответствующее поручение.
Среди документов отделения КГБ г. Казани недавно обнаружен самый короткий из всех виденных мною отчетов: «Справка. Расходы на похороны «Флигера» составили 426 рублей 05 коп.».
«Флигер» — это не кто иной, как Василий Сталин. Под такой кличкой он проходил в бумагах госбезопасности. Она к нему была неравнодушна и во время пребывания во Владимирской тюрьме. Как следует из секретного спецдонесения начальника тюрьмы подполковника Козика, Василий Сталин был помещен в камеру 4-36 с двумя заключенными (тоже по 58-й), один из которых, по словам Козика, «наш источник».
Вопреки утверждению Светланы Аллилуевой, медицинского заключения о смерти Василия не было. Как пишет С.В.Грибанов, спустя некоторое время его дочь обратилась в КГБ к генералу Н.Ф.Чистякову — что известно о смерти В.Сталина? Чекист удивился:
— Как! Разве вы не знаете, от чего он умер?
Нет, не знала Надежда Васильевна ничего. Генерал принялся что-то искать среди бумажек на столе, но, понятно, ничего не нашел и как бы о само собой разумеющемся сообщил:
— У него же было кровоизлияние…
Ни о кровоизлиянии, ни о чем другом никто никаких свидетельств после смерти Василия не сделал.
— Я знаю, что в Казани врач отказался дать медицинское заключение, которое от него требовали, — заметила генералу от КГБ Надежда Васильевна. — Меня спросят: вашего отца застрелили? Я скажу: очень может быть. Спросят: его отравили? Я отвечу: возможно.
— Что вы!.. Как же так… — неподдельно заволновался представитель компетентного органа.
Новый штрих в полувековую загадку добавил известный драматург и писатель Э.Радзинский, работавший в президентском архиве. Он установил, что после похорон И.В.Сталина соратники установили непрерывное подслушивание в квартире его сына. В архиве Президента Российской Федерации находятся записи этих разговоров. Вот фрагмент одного из них.
Василий (разговаривает с шофером Февралевым о похоронах): «Сколько людей подавили, жутко! Я даже с Хрущевым поругался… Был жуткий случай в Доме союзов. Приходит старуха с клюкой… У гроба в почетном карауле стоят Маленков, Берия, Молотов, Булганин… И вдруг говорит им старуха: «Убили, сволочи, радуйтесь! Будьте вы прокляты!»
Через три недели после смерти отца генерал-лейтенант Василий Сталин был уволен из армии без права ношения военной формы. Еще через месяц его арестовали. Из тюрьмы всесильный сын цезаря окончательно вышел только весной 1961 года. Вышел, чтобы умереть.
Его сослали в Казань, и уже 19 марта 1962 года он умер.
Или помогли ему умереть — в соответствии с традициями Хозяина?
Вслед за Василием в тюрьме оказался и посадивший его Берия. Потом пали Маленков, Молотов, Каганович… И наконец — Хрущев.
И.П.Травников (полковник в отставке, ветеран двух войн):
— Василия убрали по злому умыслу Хрущева. Василий много знал о нем и его окружении, об их недостатках. При борьбе все средства хороши, даже взятые из давней истории, как надо расправляться с неугодными.
С.Л.Берия:
— На похороны я не попал, но из писем общих друзей узнал, что Василия убили в драке ножом.
А.И.Аджубей:
— Очередной приступ белой горячки закончился трагически. Василий умер, не дожив до пятидесяти лет.
Через 25 лет после книги «Двадцать писем к другу» С.И.Аллилуева, находясь в США, написала там новую — «Книга для внучек». В ней события полувековой давности описываются уже по-другому:
— Ему тоже «помогли умереть» в его казанской ссылке, приставив к нему информантку из КГБ под видом медицинской сестры. О том, что она была платным агентом КГБ, знали (и предупреждали меня) в Институте Вишневского, где она работала и где Василий лежал некоторое время на обследовании. Он был тогда только что освобожден Хрущевым из тюрьмы и болел язвой желудка, сужением сосудов ног и полным истощением. Там его и «обворожила» эта женщина, последовавшая затем за ним в Казань, где она незаконно вступила с ним в брак. Незаконно, так как мой брат не был разведен еще с первой своей женой и был, по сути, троеженцем уже до этого, четвертого, незаконного брака.
Права на него нужны были Маше для определенного дела, а КГБ с милицией помогли ей зарегистрировать этот брак. Она делала уколы снотворного и успокоительных ему после того, как он продолжал пить, а это разрушительно для организма. Наблюдения врачей не было никакого — она и была «медицинским персоналом». Последние фотографии Василия говорят о полнейшем истощении. Он даже в тюрьме выглядел лучше! И 19 марта 1962 года он умер при загадочных обстоятельствах. Не было медицинского заключения, вскрытия. Мы так и не знаем в семье: отчего он умер? Какие-то слухи, неправдоподобные истории… Но Маша воспользовалась правом «законной вдовы» и быстро похоронила его там же, в Казани. А без доказательства незаконности ее брака никто не может приблизиться к могиле Василия, учредить эксгумацию, расследование причин смерти… Надо подать в суд, представить как свидетельницу первую, не разведенную жену… Этого хотят друзья Василия, этого хотят его дети и хочу я. Однако Громыко не удостоил меня встречей по этому вопросу, когда я была в Москве, и даже не ответил на мое письмо, хотя меня заверили, что он его получил. Значит, еще не хотят раскрытия всех обстоятельств…
Василий, конечно, знал куда больше, чем я, об обстоятельствах смерти отца, так как с ним говорили все обслуживающие кунцевскую дачу в те же дни марта 1953 года. Он пытался встретиться в ресторанах с иностранными корреспондентами и говорить с ними. За ним следили и в конце концов арестовали его. Правительство не желало иметь его на свободе. Позже КГБ просто «помог» ему умереть.
Ему был только 41 год и, несмотря на алкоголизм, он не был физически слабаком. Остались три жены и трое детей, и, как ни странно, никто не помнил зла. Он был щедр и помогал всем вокруг, часто не имея ни рубашки, ни носков для себя. Его имуществом (именным оружием, орденами, мебелью) после смерти завладели две женщины, каждая претендуя на «права». Сыну не удалось получить на память «даже карандаша», как он сказал мне. Место Василия не в Казани должно быть, а в Москве, на Новодевичьем кладбище, возле мамы, всегда так волновавшейся из-за его бурного характера. Он же любил мать без памяти, и ее смерть совершенно подорвала нервы подростка. Правительство пока что не желает поднимать все это из забвения. О смерти Сталина созданы какие-то официальные версии, наверное, продажные писатели напишут по указке партии, «как все было». Я уже слышала кое-что об этом во время пребывания в Москве — фабрика лжи работает. Но когда-нибудь придется сказать и правду. Нужно будет собрать материалы свидетелей — имеются неизданные мемуары А.Н.Поскребышева, имелись записи в семье Н.С.Власика и его колоссальный фотоархив о жизни Сталина, с которым он провел более 30 лет как глава охраны. Архив этот, как и мемуары Поскребышева, были «арестованы» КГБ. Нужно будет раскрыть свидетельства обслуживающих дачу в Кунцеве, таких, как подавальщица Матрена Бутузова, сестра-хозяйка Валентина Истомина; офицеров личной охраны — Хрусталева, Кузьмичева, Мозжухина, Ефимова, Ракова. Всех их «послали на пенсию» — в лучшем случае еще 30 лет тому назад, но остались записи и разговоры, потому что молва не спит.
Теперь кунцевскую дачу показывает редким, избранным посетителям некто Волков и, утверждая, что он «тоже был там», рассказывает небылицы — или же официальные версии. Не было там никакого Волкова в те дни, это я знаю, и выдумки, которые я слышала, не раскрывают настоящую картину происходившего.
Совершенно иная трактовка событий, не правда ли? Наверное, название «Книга для внучек» обязывало говорить правду. Говорят, что под старость Светлана Иосифовна стала чаще обращаться к Богу, в ней пробудилась религиозность.
Прав был А.Авторханов, заметивший в своем благополучном Мюнхене: сестра его думает, что он умер от алкоголизма, но, увы, есть в мире еще и другая, более безжалостная болезнь — политика. От нее он и умер.
К. Г. Васильева была уверена, что в этой истории не все чисто. Ее исповедь, записанная журналисткой Л.Тарховой, — важный элемент этой донельзя запутанной драмы.
— Последние полгода в казанской ссылке Василий жил с медсестрой Марией Нузберг и двумя ее дочерьми, — начала Капитолина Георгиевна печальную повесть. — Он умер 19 марта, за несколько дней до своего дня рождения. Я планировала приехать в Казань на его день рождения. Думала, остановлюсь в гостинице, привезу ему деликатесов. Была рада, что он не один, что есть кому за ним посмотреть. Отношения наши к тому времени давно кончились, собиралась к нему как к брату.
А тут звонок из Казани: приезжайте хоронить Василия Иосифовича Сталина.
Я подхватила Сашу и Надю — детей Василия от первого брака. Приехали. Василий лежит на столе. Спросила Машу, от чего он умер. Говорит, накануне пьянствовал с гостями из Грузии, выпил бочонок вина. Алкогольная интоксикация. Но при интоксикации делают промывание желудка, а он лежал и мучился 12 часов, как и его отец в свое время. «Скорую помощь» не вызвали. Почему? Эта дама говорит, что сама медик и сделала ему укол. Украдкой я осмотрела кухню, заглянула под столы, шкафы, тумбы, в мусорное ведро — никакой ампулы, подтверждающей, что делали укол, не нашла.
Спросила, было ли вскрытие и что оно показало? Да, говорят, было. Отравился вином…
Попросила Сашу постоять «на стреме» возле дверей комнаты, в которой лежал Василий, чтобы никто внезапно не вошел. Саша прикрыл плотно дверь. Я подошла к гробу. Василий был в кителе, распухший. Ощупала его грудь, живот. Характерного шва не нашла. Решила расстегнуть китель, чтобы окончательно убедиться в догадке. Расстегиваю… Руки трясутся… Расстегнула пуговицу, другую… Нет следов вскрытия. И тут в комнату врываются два мордоворота, отшвырнули Сашу так, что он ударился о косяк, Надю едва не сбили с ног. Оттолкнули меня… Кричат: «Что вы делаете?! Не имеете права!»
Хоронили Васю без почестей, положенных генералу. Собралось человек 30 казанских зевак с авоськами да кошелками. Несмотря на весну, в Казани не было цветов, а Вася их любил, я объехала цветочные магазины, купила цветы в горшочках. Медсестра Маша принесла куцый искусственный венок. Ни одного военного! Только один мальчик пришел, курсант в форме летчика… Накрыли гроб какой-то пошлой тюлью, мне хотелось к Васе, сорвать ее, но одумалась: «Зачем? К чему? Кто это поймет?»…
— Подозреваете, что новая подруга Василия выполняла задание спецслужб? — спросила журналистка.
— Утверждать не могу, но не исключаю этого.
Рассказ сына Василия Сталина А.В.Бурдонского в главном не отличался от версии его мачехи, хотя насчет вскрытия тела у них разночтения:
— Я не был с отцом близок особо, но на похороны в Казань я, конечно, приехал. Это был 62-й год. Там был такой чиновник из КГБ, кажется, и мачеха моя Капитолина Васильева, все его спрашивала: какой диагноз? Почему умер? Он отвечал что-то невнятное. Размягчение мозга… Пил…Упал и разбился на мотоцикле… Сердце… Никаких бумаг и документов нам не дали. Но за ним ведь тянулся шлейф того, что он пил. Поэтому легко говорить, что это естественная смерть. За год до смерти его смотрел Бакулев, знаменитый врач, который лечил его с детства. У него отец был вместе с моей сестрой. И когда отец переодевался после осмотра, Бакулев вдруг заплакал. И Надежда жутко перепугалась. Она в отличие от меня очень любила отца. А Бакулев говорит: подумать только, у него совершенно умирают ноги. И сердце, бычье сердце. У курильщиков такое бывает.
Когда мы приехали в Казань, он лежал еще даже не в гробу, и когда Капитолина подняла простыню, я сначала заметил, что вскрытие уже было сделано, но было странно, что у него синяки на запястьях. И лицо было разбито — будто он ударился перед смертью. Мне почему-то бросились в глаза эти синяки на руках.
Наручники? Не думаю. Впрочем, в России стольким царским детям помогали уйти из этой жизни…
Л.Тархова, записавшая беседу с А.Бурдонским, замечает, что никто из близких не поверил в естественность этой смерти. Уж слишком внезапной она казалась. Да и медицинского заключения сделано не было. До сих пор члены семьи убеждены, что ему «помогла» уйти из жизни его четвертая жена, по слухам, агент КГБ, медсестра Маша, Мария Нузберг.
Они познакомились, когда Василий угодил из тюрьмы в госпиталь с обострением язвы. Маша последовала (была направлена?) за ним в Казань. Там она сумела зарегистрировать с бывшим пациентом брак, что по всем советским законам было невозможно: ведь Василий, как известно, до конца дней не был разведен с первой женой. По этой именно причине и Екатерина Тимошенко, и Капитолина Васильева официально зарегистрированы с ним не были и штампа о браке в паспорте не имели.
Четвертая супруга с чьей-то могущественной помощью этот штамп получила. Более того, Марии Нузберг удалось даже дать фамилию Джугашвили двум своим дочерям от прежнего брака. Василий их удочерил!
Из Москвы Василий уезжал в относительно добром здравии. За шесть месяцев медсестра Маша довела его до состояния полутрупа, это удостоверяет и сохранившаяся фотография Васи последних дней. Маша щедро колола ему (Светлана Аллилуева пишет в воспоминаниях, будто та сама в этом призналась) успокоительное — «чтобы не буйствовал».
И, наконец, об изысканиях журналиста Д.Лиханова. Он тоже включился в поиск правды о последних днях Василия Сталина.
По его версии, в январе шестьдесят второго в Казани неожиданно появилась некая Мария Нузберг, о которой было известно, что ГБ привезла ее из Сибири специально для ухода за Васей и даже выделила ей отдельную квартиру. Более об этой Нузберг ничего не известно, однако совершенно очевидно, что она приехала в Казань и несколько месяцев жила на Гагарина, 105 по специальному заданию госбезопасности. И именно с появлением Нузберг сын Сталина «заболел странной болезнью», от которой не оправился уже до конца своих дней.
«Тогда, в январе, — вспоминает последняя жена Василия Мария Николаевна, — я вынуждена была уйти от Васи. Эта Нузберг постоянно находилась в квартире, делала ему уколы». Супруге говорили, что это инъекции снотворного, однако когда она попыталась рассмотреть одну ампулу, медсестра тут же ее выхватила и раздавила ногой на полу.
«В марте мне на работу позвонила врач Барышева, — продолжает бывшая супруга Василия. — «Ваш муж очень плох. Он очень просит вас приехать». Я приехала. Ему и в самом деле было плохо.
Василий еще больше похудел и стал непохож на себя. Нузберг сидела тут же, не оставляла нас ни на минуту вдвоем. «Почему ты не позвонил сам?» — спросила я. «Я не мог. Меня не было». — «Как?» — «Меня увозили». — «Куда увозили?» — «Не имеет значения». Куда его увозили? Зачем? Что они там с ним делали? У меня не было ответов на эти вопросы, и никто не собирался мне их давать. А он лежал передо мной беспомощный, худой и страшный…»
17 марта Василия снова увозили в неизвестном направлении, а всего через два дня сын Сталина умер. Умер в возрасте сорока одного года. Пройдя через девять лет Лефортова и Владимирки, этот молодой, крепкий мужик в казанской ссылке «сгорел» подозрительно скоропостижно.
И последний штрих. Когда на Арском кладбище открыли гроб для прощания, жена не узнала Василия. Его лицо было синим от гематом, а нос — разбит. Она подумала: «Наверное, это кукла». Гроб опустили в могилу. Сверху приладили красный фанерный обелиск со звездочкой. Вместо имени — жестяная табличка с номером. Два года спустя друзья поставят здесь гранитный памятник с надписью «Единственному от М.Джугашвили» и фотографией Василия на фарфоровой пластинке, однако через несколько дней кто-то расстреляет фотографию несколькими выстрелами в упор…
Кто же это — Нузберг? Как пишет Светлана Аллилуева, это «информантка из КГБ», приставленная к Василию под видом медицинской сестры. Именно она однажды вечером вошла в квартиру Василия и сказала: «Ты очень болен. Может, я смогу тебе помочь…»
Еще одна загадка Арского кладбища — кем установлен памятник Василию? Считалось, что он от медсестры Нузберг, успевшей зарегистрировать с ним брак. В первой главе я тоже говорил об этом. Но, по свидетельству С.В.Грибанова, у Нузберг был муж в Сибири, двое дочерей, которых тоже успели отнести на имя Василия Сталина и оформить юридически. Как же тогда понять надпись на плите «Единственному от М.Джугашвили»?
Вот что рассказывает по этому поводу Мариша, Мария Николаевна, невенчаная жена Василия: «Я никогда не говорила, что хочу поставить памятник. Еще когда Вася был жив, был у него товарищ, который часто приходил к нам, — Дмитрий Иванович. Вот он и говорит мне: «Ты памятник собираешься ставить? Тебе это будет дорого. Мы, Васины друзья, сами ему памятник поставим. Если хочешь, от твоего имени». Я отказалась. Но он настаивал, сказал, что все уже договорено. Через неделю позвонил мне: «Приходи, завтра ставим памятник»…
Мария Николаевна считает, что надпись «Единственному от М.Джугашвили» придумана удачно, ведь Нузберг тоже звали Мария.
Известный журналист Е.Додолев в газете «Совершенно секретно» (№ 4, 1994) обращался к Шелепину, Семичастному, оперативникам и разработчикам КГБ СССР и Управления КГБ по городу Казани, которые имели отношение к делу Василия Иосифовича Сталина в 1953–1962 годах, к врачу Барышевой, к Марии Нузберг с вопросом: куда увозили сотрудники госбезопасности Василия и почему за два дня до его смерти он был зверски избит?
Ответа до сих пор ни от кого не последовало.
Безответным осталось и обращение к Рудольфу Пихое, занимавшемуся рассекречиванием архивных материалов.
Так и не ясно, почему комиссия по рассекречиванию архивных материалов «дела Василия Сталина» рассекретила их только часть, а именно страницы: 93–94, 113, 134–135, 151–172, 198–199?
До сих пор не рассекречены, а по некоторым сведениям, отсутствуют в деле страницы, где находится медицинское заключение о смерти Василия Сталина, а также оперативные и агентурные дела на него.
Юрист А.Сухомлинов считает, что, по нынешним российским законам, Василия Сталина нужно признавать жертвой политических репрессий и реабилитировать. За исключением, возможно, «уголовного эпизода», связанного с кражей «фуража» для индюков, голубей и кур.
И вот свершилось. Осенью 1999 года Военная коллегия Верховного суда России рассмотрела протест Главной военной прокуратуры на приговор, вынесенный в 1955 году генерал-лейтенанту авиации Василию Сталину по обвинению в антисоветской пропаганде и злоупотреблении служебным положением. Сына вождя полностью реабилитировали по политической статье 58–10 части 1 УК РСФСР («антисоветская агитация и пропаганда»), сняв судимость за то, что он «высказывал клеветнические измышления в отношении высшего руководства страны по поводу организации похорон его отца».
В части обвинения в злоупотреблении служебным положением и преступной халатности Военная коллегия переквалифицировала статью 193-17 пункт «б» УК РСФСР на ту же статью, но пункт «а», который исключает «особо отягчающие обстоятельства» и подпадает под амнистию 1953 года. На этом основании Военная коллегия посчитала Василия Сталина «осужденным на 4 года лишения свободы и, в соответствии со статьей 2 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 27 марта 1953 года об амнистии, освобожденным от этого наказания». То есть, Василия Сталина полностью реабилитировали.
К таким результатам привело обращение большой группы его сослуживцев к Главному военному прокурору с просьбой о реабилитации своего бывшего командира.
В августе 2002 г. министр обороны России С. Б. Иванов принял младшую дочь генерал-лейтенанта авиации В. И. Сталина, похороненного в Казани, ходатайствовавшую о перенесении останков отца в Москву, и поддержал ее просьбу. Родственники В. И. Сталина настаивали на этом еще при М. С. Горбачеве и Б. Н. Ельцине, но понимания со стороны властей не встречали. 20.11.2002 г. в обстановке полной секретности прах В. И. Сталина был извлечен из могилы на Арском кладбище Казани и перезахоронен на Троекуровском кладбище в Москве.
Глава 4Смерть генералиссимуса
Удар. — Накануне в Кунцево. — Версия Хрущева. — Свидетельствует дочь. — Ликование Берии. — Кто «помог» умереть Сталину? — Что рассказывали Пономаренко и Эренбург.
Академик А. Д. Сахаров в своих воспоминаниях пишет, что о смерти Сталина было объявлено пятого марта. Однако, предполагает он, по-видимому, смерть Сталина наступила раньше и скрывалась несколько дней. Правда, Андрей Дмитриевич оговаривается, что у него своего собственного мнения о том, как умер Сталин, нет.
Смерть Сталина тоже вызвала немало кривотолков и пересудов. До сих пор ходят упорные слухи о ее насильственном характере, о том, что Сталин якобы был отравлен Берией. Эти слухи усилились, когда в 1990 году впервые было предано гласности обвинительное заключение по его делу. В нем, в частности, говорилось, что, изыскивая способы применения различных ядов для совершения тайных убийств, Берия издал распоряжение об организации секретной лаборатории, в которой действие ядов изучалось на осужденных к высшей мере наказания. Еще одно, и весьма существенное, доказательство существования в системе НКВД — МГБ лаборатории, в которой проводились испытания отравляющих веществ. Традиция, начатая Ягодой, нашла достойного продолжателя.
На сегодняшний день историки новейшего времени располагают свидетельствами только двух человек, находившихся рядом со Сталиным в его последние дни. Речь идет о Н. С. Хрущеве и дочери Сталина Светлане Аллилуевой. К сожалению, воспоминаний других лиц, присутствовавших при кончине генералиссимуса, нет. Это в значительной степени затрудняет задачу, ибо только сравнительный анализ свидетельств очевидцев да еще, пожалуй, экспертиза истории болезни позволят установить истину, в которой нуждаются миллионы наших соотечественников, живших на нормированном пайке и без того скудных знаний о своем недавнем прошлом.
Хрущев приводит немало свидетельств недоверчивости и подозрительности Сталина, которые в последние годы его жизни приняли совсем уж гротескные формы. Перед смертью у него появился прямо-таки маниакальный страх. За обедом он буквально ни до одного блюда не притрагивался, если при нем кто-либо из присутствовавших его не попробует. Он был доведен до крайности — людям, которые его обслуживали годами и были ему, безусловно, преданы лично, не доверял. Никому не доверял.
То же касалось и маршрута следования из Кремля на ближнюю дачу в Кунцево. Сколько того пути, и вдруг машины начинали петлять по улицам и переулкам Москвы. Седок имел план города и, когда выезжали, давал указание: туда повернуть, так-то ехать, туда-то выехать. Он даже охране не говорил, каким маршрутом поедут, каждый раз этот маршрут менялся.
Все более усложнялась система охраны ближней дачи. Появились хитроумные запоры, чуть ли не сборно-разборные баррикады. Построили два забора, между которыми бегали собаки, провели электрическую сигнализацию. Все старался оградить себя от покушения врагов. Может, дом-крепость Троцкого в Мексике вспоминал? Надо полагать, Берия рассказал ему все подробности операции по устранению его злейшего врага.
Словом, старческий упадок сил давал о себе знать. В 1951 году, пригласив Хрущева на отдых в Сочи, Сталин сказал ему: «Пропащий я человек. Никому я не верю. Я сам себе не верю».
К этому страшному в своей безысходности признанию мы еще вернемся, а сейчас продолжим пересказ воспоминаний Хрущева о последних днях генералиссимуса, ибо его мемуары — единственный пока источник сведений о том, как протекал день накануне удара в Кунцево.
Итак, суббота, 28 февраля 1953 года. Звонят от Сталина и приглашают в Кремль персонально Хрущева, Маленкова, Берию, Булганина. Сообщают, что приедет Сталин. Четверка прибывает в назначенное время. Посмотрели кино. Потом хозяин предложил поехать на ближнюю дачу поужинать.
Поужинали. Ужин затянулся. Сталин это называл обедом. Он кончился где-то в пять или шесть часов утра. Ничего необычного, к этому привыкли, обеды всегда кончались в такое время. Сталин был навеселе после обеда, но в очень хорошем расположении духа, и ничего не свидетельствовало, что может быть какая-то неожиданность.
Гости распрощались. Сталин, как обычно, вышел их проводить. Он много шутил и был в хорошем настроении. Ткнул пальцем в живот Хрущева, назвал его Микитой. Он так его всегда называл, когда был в хорошем расположении духа.
Разъехались по домам. Было уже воскресенье, выходной, и Хрущев ожидал, что Сталин вновь позовет гостей. Ждал звонка, не садился обедать. Потом все же перекусил наскоро. Неужели Сталин решил подарить им выходной? Быть такого не может. Звонка все нет и нет. Уже и смеркаться стало. Что-то из ряда вон выходящее. Хрущев, недоумевая, разделся и лег в постель.
И вдруг звонок. Хрущев бросился к телефону. Это был Маленков. Он сообщил, что звонили от Сталина охранники. Надо срочно ехать на ближнюю — что-то произошло со Сталиным, Маленков уже позвонил Берии и Булганину. Условились, что приедут не прямо к Сталину, а сначала зайдут в дежурку.
Что ж, в дежурке встреча так в дежурке. Хотя, согласитесь, странно: четыре члена Президиума ЦК, ближайшие сподвижники вождя, из молодых, не идут сразу в дом выяснить, что же произошло, а направляются к дежурным. Хотя им виднее, как поступать в таких случаях: порядки на даче они, видно, хорошо знали.
Приехавшие расспрашивают дежурных чекистов: в чем дело, что, собственно, произошло? Почему вы думаете, что с товарищем Сталиным неладно?
Они отвечают: обычно товарищ Сталин в это время, часов в 11 вечера, обязательно звонит и просит чай. Иногда и ест. А сегодня нет звонка.
Тогда послали Матрену Петровну Бутузову на разведку. Эта женщина много лет проработала у Сталина подавальщицей. Честный и преданный ему человек.
Приехавшим членам Президиума ЦК чекисты сказали, что они уже посылали Матрену Петровну посмотреть. Она вернулась и сказала, что товарищ Сталин лежит на полу, спит, и видно, под ним подмочено, он, видно, мочился. Чекисты подняли Сталина и положили на кушетку в малой столовой. Там были две столовые: малая и большая. Сталин лежал в большой, следовательно, он поднялся с постели, вышел в малую столовую и там упал, там и подмочился.
Хрущев, Маленков, Берия и Булганин решили, что неудобно им появляться и фиксировать свое присутствие, когда он в таком неблаговидном положении. Четверка уехала домой.
Не успел Никита Сергеевич прилечь, как снова раздался телефонный звонок. На проводе был Маленков. Ему только что звонили из охраны. Они встревожены: все-таки со Сталиным что-то не так. Хотя Матрена Петровна и сказала, что он спит спокойно, — это необычный сон. Что-то уж больно долго. Надо еще поехать.
Условились, что Маленков позвонит другим членам Бюро Президиума — Ворошилову и Кагановичу, которые отсутствовали на обеде и в первый раз на дачу не приезжали. Условились также, чтобы приехали врачи.
Снова, второй раз за ночь, приехали в дежурку. Прибыли врачи. Одного из них Хрущев знал, это был Лукомский. Других не запомнил.
Наконец-то зашли в комнату. Сталин лежал на кушетке, спал. Врачам было отдано указание приступить к обслуживанию. Профессор Лукомский подошел к лежащему со страхом. Прикасаясь к руке Сталина, подергивался, как от горячего железа. Берия грубовато подбодрил его: мол, вы врач, берите как следует.
Профессор Лукомский сказал, что правая рука не действует. Парализована и левая нога. Он даже говорить не может. Состояние тяжелое. Сразу разрезали костюм, переодели и перенесли его в большую столовую. Положили на кушетку там, где он спал, где больше воздуха. Тогда же решили установить дежурство врачей.
Члены Бюро Президиума тоже установили свое постоянное дежурство. Распределились так: Берия с Маленковым, Каганович с Ворошиловым, Хрущев с Булганиным. Маленков с Берией взяли себе дневное время, Хрущеву с Булганиным досталось ночное.
Теперь уж всем стало ясно, что Сталин в тяжелом положении. Врачи сказали: при таком заболевании никому еще не доводилось вернуться к труду. Жить Сталин еще может, но будет ли он трудоспособен, маловероятно. Чаще всего такие заболевания непродолжительны и кончаются катастрофой.
Присутствовавшие делали все, чтобы поднять больного на ноги. Сталин лежал без сознания. Его стали кормить с ложечки. Давали бульон и сладкий чай. Врачи откачивали мочу, он был без движения.
Хрущев заметил такую деталь: когда откачивали мочу, Сталин старался прикрыться, видно, ощущал неловкость. Это вселяло надежду: значит, что-то сознает.
Однажды днем, к сожалению, Хрущев не запомнил, на какой день заболевания это было, Сталин как бы пришел в сознание. Однако говорить он не мог. Поднял левую руку и начал показывать не то на потолок, не то на стену. У него на губах появилось что-то вроде улыбки. Потом стал сжимать левой рукой правую. Правая не действовала.
Хрущев пишет, что он догадался, почему больной показывал рукой. На стене висела картина. Это была вырезанная из «Огонька» репродукция с картины какого-то художника. Девочка, ребенок, кормит из рожка ягненка. В это время Сталина поили с ложечки, и он, видимо, показывал пальцем и пытался улыбаться: мол, посмотрите, я в таком же состоянии, как этот ягненок, которого девочка поит с рожка, а вы меня с ложечки.
Как только Сталин заболел, Берия ходил и ругал его, издевался над ним. Стоило же появиться на лице больного признакам сознания, как Берия бросился к кушетке, встал на колени, схватил его руку и начал ее целовать. Когда Сталин опять потерял сознание и закрыл глаза, Берия поднялся и плюнул.
«Наступило наше вечернее дежурство с Булганиным. Мы и днем оставались. Кончилось наше дежурство, и я поехал домой», — пишет Хрущев. Хотелось спать, потому что не спал на дежурстве. Принял снотворное и лег. Не успел уснуть, как раздался телефонный звонок.
Мемуарист, к сожалению, не указывает дату, когда это происходило. Но, судя по подробнейшему описанию всех сколько-нибудь значимых событий, речь идет об одних сутках. Хрущев не говорит, что он не спал на дежурствах, он употребляет это существительное в единственном числе. Да и фразу начинает однозначно: «Наступило наше вечернее дежурство с Булганиным. Мы и днем оставались». Речь, скорее всего, идет о 2 марта.
Запомним эту немаловажную деталь, она нам еще пригодится, и последуем за мемуаристом дальше. Итак, Хрущева, пришедшего с первого вечернего дежурства, подняли с постели. Звонил Маленков. У Сталина ухудшение. Надо срочно приезжать.
Хрущев вызвал машину и поехал в Кунцево. Действительно, Сталин уже был в очень плохом состоянии. Тут приехали остальные члены Бюро и все увидели, что Сталин умирает. Медики сказали: это агония. Вскоре он перестал дышать. Начали делать искусственное дыхание, но это не помогло.
Обратимся теперь ко второму, наконец-то опубликованному у нас свидетельству — Светланы Аллилуевой.
Второго марта ее разыскали на уроке французского языка в Академии общественных наук и передали, что Маленков просит приехать на ближнюю дачу. Это уже было невероятно — чтобы кто-то иной, а не отец, приглашал приехать к нему на дачу. Она ехала туда с чувством смятения.
Когда она въехала в ворота и на дорожке возле дома машину остановили Хрущев и Булганин, Аллилуева решила, что все кончено… Она вышла, они взяли ее под руки. Лица обоих были заплаканы. «Иди в дом, — сказали они, — там Берия и Маленков тебе все расскажут».
В доме, уже в передней, все было не как обычно; вместо привычной тишины, глубокой тишины, кто-то бегал и суетился. Когда дочери сказали, что у отца был ночью удар и что он без сознания — она почувствовала даже облегчение, потому что ей показалось, что его уже нет.
Аллилуевой рассказали, что, по-видимому, удар случился ночью, его нашли часа в три ночи лежащим вот в этой комнате, вот здесь, на ковре, возле дивана, и решили перенести в другую комнату на диван, где он обычно спал. Там он сейчас, там врачи, — она может идти туда.
Она слушала, как в тумане, окаменев. Все подробности уже не имели значения. Она чувствовала только одно — что он умрет. В этом она не сомневалась ни минуты, хотя еще не говорила с врачами, — просто она видела, что все вокруг, весь этот дом, все умирает у нее на глазах. И все три дня, проведенные там, она только это одно и видела, и ей было ясно, что иного исхода быть не может.
Стоп, прервемся на минутку. Отметим про себя немаловажное обстоятельство: Светлана Аллилуева авторитетно свидетельствует, что она пробыла в доме умирающего отца три дня. Значит, до 5 марта!
Идем дальше. В большом зале, где лежал отец, толпилась масса народу. Незнакомые врачи, впервые увидевшие больного (академик В. Н. Виноградов, много лет наблюдавший отца, сидел в тюрьме), ужасно суетились вокруг. Ставили пиявки на затылок и шею, снимали кардиограммы, делали рентген легких, медсестра беспрестанно делала какие-то уколы, один из врачей записывал в журнал ход болезни. Все делалось, как надо. Все суетились, спасая жизнь, которую нельзя было уже спасти.
Где-то заседала специальная сессия Академии медицинских наук, решая, что бы еще предпринять. В соседнем небольшом зале беспрерывно совещался какой-то еще медицинский совет, тоже решавший, как быть. Привезли установку для искусственного дыхания из НИИ, и с ней молодых специалистов, — кроме них, должно быть, никто бы не сумел ею воспользоваться. Громоздкий агрегат так и простоял без дела, а молодые врачи ошалело озирались вокруг, совершенно подавленные происходящим. Светлана Иосифовна вдруг сообразила, что вот эту молодую женщину-врача она знает, — где она ее видела? Они кивнули друг другу, но не разговаривали. Все старались молчать, как в храме, никто не говорил о посторонних вещах. Здесь, в зале, совершалось что-то значительное, почти великое, — это чувствовали все — и вели себя подобающим образом.
Только один человек вел себя почти неприлично — Берия. Он был возбужден до крайности, лицо его, и без того отвратительное, то и дело искажалось от распиравших его страстей. А страсти эти — честолюбие, жестокость, хитрость, жажда власти… Он так старался в этот ответственный момент как бы не перехитрить, и как бы не недохитрить! И это было написано на его лбу. Он подходил к постели и подолгу всматривался в лицо больного, — отец иногда открывал глаза, но, по-видимому, это было без сознания или в затуманенном сознании. Берия глядел тогда, впиваясь в эти затуманенные глаза; он желал и тут быть «самым верным, самым преданным» — каковым он изо всех сил старался казаться отцу и в чем, к сожалению, слишком долго преуспевал…
В последние минуты, когда все уже кончалось, Берия вдруг заметил Аллилуеву и распорядился: «Уведите Светлану!» На него посмотрели те, кто стоял вокруг, но никто не подумал пошевелиться. А когда все было кончено, он первым выскочил в коридор, и в тишине зала, где стояли все молча вокруг одра, был слышен его громкий голос, не скрывавший торжества: «Хрусталев! Машину!»
«Это был великолепный современный тип лукавого царедворца, — пишет С. Аллилуева, — воплощение восточного коварства, лести, лицемерия, опутавшего даже отца — которого вообще-то трудно было обмануть. Многое из того, что творила эта гидра, пало теперь пятном на имя отца, во многом они повинны вместе, а то, что во многом Лаврентий сумел хитро провести отца, посмеиваясь при этом в кулак, — это для пишущей несомненно. И это понимали все «наверху»…
Сейчас все его гадкое нутро перло из него наружу, ему трудно было сдерживаться. Не одна Аллилуева, — многие понимали, что это так. Но его дико боялись и знали, что в тот момент, когда умирает Сталин, ни у кого в России не было в руках большей власти и силы, чем у этого ужасного человека.
Здесь хочется сделать маленькое отступление и воскликнуть: история повторяется! Двадцать девять лет назад такое же можно было сказать о самом Сталине. Он чувствовал себя и был на самом деле полновластным хозяином на похоронах Ленина. Главный соперник — Троцкий уехал на лечение в Сухуми и оттуда прислал телеграмму: когда похороны? В ответ получил разъяснение: надо продолжать лечение, на похороны он все равно не успеет. Похороны Ленина провели на день раньше срока, указанного Сталиным в телеграмме. Неучастие Троцкого в траурных мероприятиях означало потерю им власти и возвышение Сталина. Берия ни на шаг не отходил от смертного одра своего патрона, он умел извлекать уроки из чужих ошибок!
Он был замечательным учеником Сталина. 25 января 1924 года Сталин провел через Президиум ВЦИК решение о сохранении тела Ленина. Генеральный комиссар государственной безопасности по роду своей службы из зарубежных источников знал, что щепетильный вопрос о будущем захоронении Ленина некоторыми членами Политбюро обсуждался задолго до кончины вождя, осенью 1923 года. О том, что в случае кончины Ленина его следует захоронить на особый манер, первым сказал Калинин. Сталин тут же ухватился за эту мысль и стал ее яростно поддерживать. Троцкий, Бухарин, Каменев выступали против сохранения тела вождя после его смерти. Сталин, Калинин и другие — за.
Сталин победил, несмотря на сопротивление Крупской. Западная религиоведческая литература всколыхнулась: это было невиданное и неслыханное решение. Если бы к тому времени духовенство страны не было бы организационно разгромлено, если бы престиж прежних конфессий не упал, то такой шаг Сталина не нашел бы ни поддержки, ни оправдания. Кто-кто, а Берия понимал: закладка мавзолея была одновременно и первым шагом в сторону культа Сталина. А чтобы культ был воспринят как естественное продолжение обожествления Ленина, Сталин соединил себя с Лениным как с учителем, показав себя продолжателем его дела.
Забегая немного вперед, отметим, что Берия тоже пошел по стопам своего учителя. Первый заместитель Председателя Совета Министров СССР Лаврентий Павлович Берия, как и в свое время Сталин, провел через ЦК и Совмин постановление о сооружении Пантеона — памятника вечной славы великих людей Советской страны. Пантеон воздвигался в целях увековечения памяти великих вождей Владимира Ильича Ленина и Иосифа Виссарионовича Сталина, а также выдающихся деятелей Коммунистической партии и Советского государства, захороненных на Красной площади у Кремлевской стены. По окончании сооружения Пантеона предполагалось перенести в него саркофаг с телом В. И. Ленина и саркофаг с телом И. В. Сталина и открыть доступ в Пантеон для широких масс трудящихся.
В Центральном государственном архиве литературы и искусства (Ф. 2773, оп. 1, д. 23) хранятся материалы, связанные с проектом Пантеона. Его предложил Н. Я. Колли, известный советский архитектор, еще в 1918 году участвовавший в оформлении московских улиц к первой годовщине Октября. Позднее он разработал ряд сооружений Днепрогэса, станции московского метро «Кировская» и «Павелецкая-кольцевая», а также совместно с французом Корбюзье здание Центросоюза.
10 марта 1953 года Колли представил в Академию архитектуры свои «Предварительные соображения по поводу проектирования Пантеона в г. Москве». «По своей архитектурно-художественной композиции здание Пантеона, — говорилось в «Соображениях», — должно быть увязано с силуэтом будущего Дворца Советов, высотным зданием в Зарядье и исторически сложившейся архитектуре Кремля. В архитектурно-художественной обработке здания Пантеона должны найти широкое применение монументальная скульптура, барельефы, мемориальные доски, монументальная живопись и мозаика, отражающие подвиги и дела великих деятелей Коммунистической партии и Советского государства в Великой Октябрьской социалистической революции, в борьбе за строительство социализма, в Великой Отечественной войне, в строительстве Коммунизма».
Общая площадь Пантеона мыслилась Колли в 500 000 квадратных метров. Главный зал для саркофагов с телами Ленина и Сталина должны быть от 2 000 до 2 500 квадратных метров, помещение для урн (залы, галереи, ниши) от 3 000 до 4 000 квадратных метров. Предусматривались и служебные помещения для экскурсоводов, комендатуры, охраны и технических служб.
14 марта Н. Я. Колли рассказал о своем проекте на совещании научных сотрудников НИИ архитектуры общественных и промышленных сооружений.
— Пантеон нового, социалистического типа будет по своему назначению и форме принципиально отличаться, — говорил он, — иметь принципиальное отличие от всех прежде созданных и существующих в других странах мавзолеев и пантеонов. Буржуазные пантеоны являются по существу всего лишь усыпальницами: таковы Пантеон в Париже, собор Павла в Лондоне, Вестминстерское аббатство, а также собор Петра в Риме, являющийся пантеоном пап. Таков Архангельский собор в Москве — усыпальница московских великих князей и царей… Предполагаемый же Пантеон должен быть Памятником вечной славы великих людей Советской страны.
Вторым принципиальным отличием Пантеона нового типа являлось то, что в него планировался допуск «широких масс трудящихся». И третье отличие: трудящиеся «могут видеть дорогие им черты великих вождей человечества Ленина и Сталина на вечные времена», для чего «хрустальные саркофаги с телом Ленина и Сталина требуют такого расположения в Пантеоне, которое обеспечивало бы беспрепятственное обозрение».
Где намечалось сооружение Пантеона? Колли предложил два варианта площадки. Первый — Красная площадь за счет сноса ГУМа. Это было составной частью сталинского Генерального плана реконструкции Москвы, согласно которому замышлялось расширение Красной площади. Однако этот вариант не подходил по той причине, что правительственная трибуна могла находиться только на той стороне, что и Пантеон, то есть напротив существующего Мавзолея, а это означало, что колонны войск и демонстрации проходили бы к Пантеону с правой стороны с равнением налево, что не соответствовало установленному порядку прохождения парадов.
Архитектор предложил второй вариант — Софийскую набережную. Она представлялась предпочтительной в силу того, что «а) Пантеон будет занимать наиболее центральное место в городе, хорошо доступное широким массам трудящихся; б) наличие двух больших мостов через Москву-реку обеспечивает хорошую связь территории Пантеона с площадью Дворца Советов и с Красной площадью; в) здание Пантеона, будучи расположено против Кремля на обширной, свободной территории среди зелени, будет хорошо обозреваться со значительных расстояний и из многих мест города». Правда, здесь есть и свои минусы, и самый главный — удаленность «от исторически сложившегося мемориального центра столицы, от центральных площадей г. Москвы».
25 марта была создана комиссия президиума Академии архитектуры СССР для организации проектирования Пантеона под председательством А. Г. Мордивнова. Колли вошел в нее в качестве заместителя председателя, вторым замом был архитектор С. Е. Чернышев. Члены комиссии предложили свои варианты места сооружения Пантеона. Назывались Лужники, Ленинские горы, Манежная площадь, Исторический музей. Но в итоге победила точка зрения Колли — привязка к Красной площади. Единогласно была принята «необходимость огромного сноса строений в кварталах Китай-города, расположенных между улицами Куйбышева, 25 Октября, зданием ГУМа, площадью Дзержинского и Политехнического музея». Навсегда с лица города могли исчезнуть десятки исторических зданий!
Комиссия объявила открытый конкурс на составление проекта здания Пантеона. К слову, в нем приняли участие многие видные архитекторы того времени.
К началу июня была готова счетно-проектная документация, и уже восьмого числа радостный и возбужденный Колли передал ее председателю Госкомитета СССР по делам строительства. Последнее упоминание о Пантеоне в архиве датировано 11 июня 1953 года. В этот день Колли представил подробную справку об объемах всех существовавших в мире мавзолеев и пантеонов. Больше никаких следов о судьбе этого грандиозного сооружения обнаружить не удалось. Кто его окончательно «тормознул», остается загадкой. Правда, в рабочих блокнотах поэта А. Твардовского за 1955 год есть запись о том, что Пантеон «как будто канул в забвение среди насущных дел».
Однако вернемся к рассказу С. Аллилуевой о последних часах ее отца. Итак, мы покинули его, когда он был без сознания. Инсульт был сильный, речь потеряна, правая половина тела парализована — те же признаки, о которых писал Хрущев. Совпадает и то, что он несколько раз открывал глаза — взгляд был затуманен, кто знает, узнавал ли он кого-нибудь. Тогда все кидались к нему, старались уловить слова или хотя бы желание в глазах. Дочь сидела возле отца, держала его за руку, он смотрел на нее, — вряд ли он видел. Светлана поцеловала его и поцеловала руку, — больше ей уже ничего не оставалось.
В воспоминаниях Аллилуевой много эмоций. Это и понятно. Она укоряет себя за то, что никогда не была хорошей дочерью, что ничем не помогала этой одинокой душе, этому старому, больному, всеми отринутому и одинокому на своем Олимпе человеку, который пятерых из восьми своих внуков так и не удосужился ни разу увидеть. И они не видали его никогда. Жуткая, нечеловеческая трагедия семьи.
Сталин умирал страшно и трудно. Кровоизлияние в мозг распространяется постепенно на все центры, и при здоровом и сильном сердце оно медленно захватывает центры дыхания, человек умирает от удушья. Дыхание все учащалось и учащалось. Последние двенадцать часов уже было ясно, что кислородное голодание увеличивалось. Лицо потемнело и изменилось, постепенно его черты становились неузнаваемыми, губы почернели. Последние час или два человек просто медленно задыхался. Агония была страшной. Она душила его у всех на глазах. В какой-то момент, очевидно, в последнюю уже минуту, он вдруг открыл глаза и обвел ими всех, кто стоял вокруг. Это был ужасный взгляд, то ли безумный, то ли гневный и полный ужаса перед смертью и перед незнакомыми лицами врачей, склонившихся над ним. Взгляд этот обошел всех в какую-то долю минуты. И тут, — это было непонятно и страшно, он поднял вдруг кверху левую руку (которая двигалась) и не то указал ею куда-то наверх, не то погрозил всем собравшимся в комнате. Жест был непонятен, но угрожающ, и неизвестно, к кому и к чему он относился… В следующий момент, душа, сделав последнее усилие, вырвалась из тела.
Светлана впилась руками в стоявшую возле нее молодую знакомую докторшу, — та застонала от боли.
Потом члены правительства устремились к выходу, — надо было ехать в Москву, в ЦК, где все сидели и ждали вестей…
Пришла проститься прислуга, охрана… Пришла Валентина Васильевна Истомина, — Валечка, как ее все звали, — экономка, работавшая у Сталина на этой даче восемнадцать лет. Она грохнулась на колени возле дивана, упала головой на грудь покойнику и заплакала во весь голос, как в деревне. Долго она не могла остановиться, и никто не мешал ей.
Поздно ночью, — или, вернее, под утро уже, — приехали, чтобы увезти тело на вскрытие. Подъехал белый автомобиль к самым дверям дачи, — все вышли. Сняли шапки и те, кто стоял на улице, у крыльца. В шесть часов утра по радио Левитан объявил весть, которую они уже знали.
На второй день после смерти Сталина, — еще не было похорон, по распоряжению Берии созвали всю прислугу и охрану, весь штат обслуживавших дачу, и объявили им, что вещи должны быть немедленно вывезены отсюда (неизвестно куда), а все должны покинуть это помещение.
Спорить с Берией никто не стал. Совершенно растерянные, ничего не понимавшие люди собрали вещи, книги, посуду, мебель, погрузили со слезами на грузовики. Все куда-то увозилось, на какие-то склады… Подобных складов у МГБ — КГБ было немало в то время. Людей, прослуживших здесь по десять-пятнадцать лет не за страх, а за совесть, вышвыривали на улицу. Их разогнали кого куда; многих офицеров из охраны послали в другие города. Двое застрелились в те же дни. Люди не понимали, в чем их вина? Почему на них так ополчились? Но в пределах сферы МГБ, сотрудниками которого они все состояли по должности (таков был, увы, порядок, одобренный самим Сталиным!), они должны были беспрекословно выполнять любое распоряжение начальства.
Второго марта на ближнюю дачу вызвали и сына Сталина — Василия. Он тоже сидел несколько часов в большом зале, полном народа, но он был, как обычно в последнее время, пьян, и скоро ушел. В служебном доме он еще пил, шумел, разносил врачей, кричал, что «отца убили», «убивают», — пока не уехал наконец к себе.
Смерть отца потрясла его. Он был в ужасе, — он был уверен, что отца «отравили», «убили», он видел, что рушится мир, без которого ему существовать будет невозможно.
В дни похорон он был в ужасном состоянии и вел себя соответственно, — на всех бросался с упреками, обвинял правительство, врачей, всех, кого возможно, — что не так лечили, не так хоронили. Аллилуева на многих страницах воспроизводит трагедию брата, уволенного со всех постов, ведшего беспутный образ жизни, отсидевшего срок в тюрьме и скончавшегося в Казани в 1962 году в своей однокомнатной квартире. Он прожил всего 41 год.
Книга С. Аллилуевой «Двадцать писем к другу», откуда пересказ эпизода о смерти Сталина, написана в 1963 году. Советский читатель получил возможность ознакомиться с ней только через четверть века. В 1968–1988 годах автор работала над новым произведением, названным ею «Книга для внучек». Ждать появления его в советской печати пришлось совсем ничего — в 1991 году журнал «Октябрь» опубликовал эту работу. Светлана Иосифовна опять возвращается к теме внезапного заболевания своего отца, а также смерти брата Василия, и считает необходимым дополнить свои старые книги нижеследующими фактами.
Последний разговор с отцом у нее произошел в январе или феврале 1953 года. Он внезапно позвонил и спросил, как обычно, безо всяких обиняков: «Это ты передала мне письмо от Надирашвили?» Дочь ответила отрицательно, поскольку существовало железное правило: писем отцу не носить, не быть «почтовым ящиком».
Через несколько дней после смерти Сталина в квартире в доме на набережной, где жила Светлана Иосифовна, раздался звонок. В дверях стоял незнакомый человек, который назвался Надирашвили. Он спросил, где живут Жуков и Ворошилов, у него собран материал на Берию. Аллилуева ответила: Жуков — на улице Грановского, а Ворошилов — в Кремле, туда без пропуска не войдешь. Через день после этого разговора, а может, даже в тот самый день ей позвонил Берия. Начал издалека, а потом без всякого перехода вдруг спросил: «Этот человек — Надирашвили, который был у тебя, — где он остановился?»
Светлана Иосифовна поразилась осведомленности Берии. А потом ее вызвали к Шкирятову и потребовали объяснений — откуда она знает клеветника Надирашвили, почему он к ней приходил и как она ему содействовала. Более того, ей даже объявили строгий выговор «за содействие известному клеветнику Надирашвили». Правда, потом, после ареста Берии, выговор сняли.
«Таинственный Надирашвили, как я полагаю, — пишет Аллилуева, — все же сумел как-то передать Сталину что-то насчет деятельности Берии. Последовали немедленные аресты всех ближайших к Сталину лиц: генерала охраны Н. С. Власика, личного секретаря А. Н. Поскребышева. Это был январь — февраль 1953 года. Академик В. Н. Виноградов уже находился в тюрьме, а он был личным врачом Сталина, и кроме него никто близко не подпускался. Поэтому, когда во вторую половину дня 1 марта 1953 года прислуга нашла отца лежащим возле столика с телефонами на полу без сознания и потребовала, чтобы вызвали немедленно врача, никто этого не сделал.
Безусловно, такие старые служаки, как Власик и Поскребышев, немедленно распорядились бы без уведомления правительства, и врач прибыл бы тут же. Но вместо этого, в то время как вся взволновавшаяся происходившим прислуга требовала вызвать врача (тут же, из соседнего здания, в котором помещалась охрана), высшие чины охраны решили звонить «по субординации», известить сначала своих начальников и спросить, что делать. Это заняло многие часы, отец лежал тем временем на полу без всякой помощи, и наконец приехало все правительство, чтобы воочию убедиться, что действительно произошел удар — как и поставила первой диагноз подавальщица Мотя Бутузова.
Врача так и не позвали в течение последующих 12–14 часов, когда на даче в Кунцеве разыгралась драма: обслуга и охрана, взбунтовавшись, т р е б о в а л и немедленного вызова врача, а правительство уверяло их, что «не надо паниковать». Берия же утверждал что «ничего не случилось, он с п и т». И с этим вердиктом правительство уехало, чтобы вновь возвратиться обратно через несколько часов, так как вся охрана дачи и вся обслуга теперь уже не на шутку разъярились. Наконец члены правительства потребовали, чтобы больного перенесли в другую комнату, раздели и положили на постель — все еще без врачей, то есть с медицинской точки зрения делая недопустимое. Больных с ударом (кровоизлиянием в мозг) нельзя передвигать и переносить. Это дополнение к тому факту, что врача, находившегося поблизости, не вызвали для определения диагноза.
Наконец, на следующее утро начался весь цирк с Академией медицинских наук — как будто для определения диагноза нужна академия! Не ранее чем в 10 часов утра прибыли наконец врачи, но они так и не смогли найти историю болезни с последними данными, с записями и определениями, сделанными ранее академиком Виноградовым… Где-то в секретных недрах Кремлевки была похоронена эта история болезни, столь нужная сейчас. Вот так и не нашли.
Когда пятого марта во второй половине дня отец скончался и тело затем было увезено на вскрытие, началась по приказанию Берии эвакуация дачи в Кунцеве. Вся прислуга и охрана, требовавшие немедленного вызова врача, были уволены. Всем было велено молчать. Дачу закрыли и двери опечатали. Никакой дачи никогда «не было». Официальное коммюнике правительства сообщило народу ложь — что Сталин умер «в своей квартире в Кремле». Сделано это было для того, чтобы никто из прислуги на даче не смог бы жаловаться; никакой дачи в данных обстоятельствах «не существовало»…
Они молчали. Но через тринадцать лет — в 1966 году — одна из проработавших на даче в Кунцеве в течение почти двадцати лет пришла ко мне и рассказала всю вышеприведенную историю. Я н е п и с а л а об этом в «Двадцати письмах к другу»: книга была уже написана до того, как я услышала историю с вызовом врачей. Я не хотела в ней ничего менять — ее уже многие читали в литературных кругах Москвы. Я не хотела, чтобы в 1967 году, когда я не вернулась в СССР, кто-либо на Западе смог бы подумать, что я «бежала» просто из чувства личной обиды или мести. Это легко можно было бы предположить, если бы я также написала тогда о смерти своего брата Василия то, что я знала».
Что же знала Аллилуева о брате уже тогда? «Ему тоже «помогли умереть» в его казанской ссылке, приставив к нему информантку из КГБ под видом медицинской сестры… Она делала уколы снотворного и успокоительных ему после того, как он продолжал пить, а это разрушительно для организма. Наблюдения врачей не было никакого — она и была «медицинским персоналом». Последние фотографии Василия говорят о полнейшем истощении; он даже в тюрьме выглядел куда лучше! И 19 марта 1962 года он умер при загадочных обстоятельствах. Не было медицинского заключения, вскрытия. Мы так и не знаем в семье, от чего он умер. Какие-то слухи, неправдоподобные истории…
…Василий, конечно, знал куда больше, чем я, об обстоятельствах смерти отца, так как с ним говорили все обслуживающие кунцевской дачи в те же дни марта 1953 года. Он пытался встретиться в ресторанах с иностранными корреспондентами и говорить с ними. За ним следили и в конце концов арестовали его. Правительство не желало иметь его на свободе. Позже КГБ просто «помогло» ему умереть».
Из прямых свидетельств драмы в Кунцеве мы располагаем пока только этими. Как видно, в мемуарах С. Аллилуевой, особенно в «Книге для внучек», поведение членов правительства вызывает, мягко говоря, некоторое недоумение. Почему Хрущев, Берия, Маленков и Булганин, разбуженные встревоженной охраной, не распорядились о немедленном вызове врача? Странно и то, что они разъехались по домам, успокоенные словами Берии — Сталин спит и не надо нарушать его сон. Непонятно и то, почему охрана, обнаружив Сталина лежавшим на полу в пижамных брюках и нижней рубашке, сразу не обратилась за помощью к медикам. Ведь уходило драгоценное время.
Ответ на последний вопрос прояснился вскоре после смерти Сталина. Вождь стал заложником своей системы. Согласно инструкции, утвержденной Берией, без его разрешения врачей к Сталину допускать было нельзя. Эти меры предосторожности были приняты после того, как арестовали профессора В. Н. Виноградова. С него, собственно, и началось громкое «дело врачей». В 1952 году во время последнего визита лечащий врач Сталина В. Н. Виноградов обнаружил у пациента заметное ухудшение здоровья и порекомендовал максимально воздерживаться от активной деятельности. Сталина такой прогноз вывел из себя. Виноградова к нему больше не допустили, а вскоре и отправили в тюрьму.
Масла в огонь подлила Лидия Тимашук. Еще предстоит выяснить, сочинила она свой донос по собственному наитию или получила на сей счет поручение. Например, А. Д. Сахаров считал ее сексоткой. Она работала врачом в лаборатории Кремлевской больницы и была на Валдае, когда там умер Жданов. Тимашук написала: Жданов умер потому, что его неправильно лечили врачи, ему назначали такие процедуры, которые должны были привести к смерти. И все это делалось преднамеренно.
Письмо Тимашук упало на благодатную почву: Сталин внедрил в сознание людей, что они окружены врагами, что в каждом человеке нужно видеть неразоблаченного врага. Дело о «врачах-убийцах» получило неожиданно широкий резонанс. Большая группа врачей Кремлевской больницы оказалась в тюрьме. Из них выбивали показания, что они давно уж потихоньку сокращают жизнь высшему руководящему составу. Подследственные «признались» в насильственной смерти Жданова, Димитрова, Щербакова. Скрыли имеющийся у Жданова инфаркт, позволили ходить, работать и быстро довели до ручки.
Вот тогда, охраняя жизнь любимого вождя, Берия и подписал инструкцию, строго воспрещавшую кому бы то ни было допускать к Сталину врачей без его, Лаврентия Павловича, личной санкции. Поэтому ни охрана, ни обслуга не посмели вызывать врача.
Что касается первого вопроса, то здесь дело посложнее, однозначного ответа нет по сей день. Выстраивается, но крайней мере, две версии. Первая: и на членов Бюро Президиума распространялась секретная инструкция, подписанная Берией. Правда, эта версия уязвима: отчего же тогда Берия не воспользовался своим правом и не вызвал врача? Ведь он был в составе первой группы, навестившей лежавшего в беспамятстве Сталина.
По свидетельству Д. А. Волкогонова, который беседовал с охранником Сталина А. Т. Рыбиным, у последнего сложилось мнение, что Сталину, который лежал после инсульта без медицинской помощи уже шесть-восемь часов, никто и не собирался ее оказывать. Похоже, что все шло по сценарию, который устраивал Берию, убежденно говорил Рыбин. Выгнав охрану и прислугу, запретив ей куда-либо звонить, соратники с шумом уехали. Лишь около девяти часов утра второго марта вновь приехали Берия, Маленков, Хрущев, а затем и другие члены Бюро с врачами.
Интересно, вспоминал ли парализованный Сталин в те короткие мгновения, когда к нему возвращалось сознание, обреченного на долгие одиннадцать месяцев молчания Ленина? И если он был причастен, как утверждает Троцкий, к насильственной смерти Ильича, что чувствовал в те жуткие секунды тиран, понявший, что с ним поступили точно так же, как он сам тридцать лет назад? Увы, никто не знает, какие ужасные картины рисовались в его пораженном кистами мозгу, которые в последние годы жизни вызывали нарушения в психической сфере и, наслаиваясь на деспотический характер, усугубляли его и без того тиранические наклонности.
А может, во время первого визита Берия, которого, кстати, долго не могли нигде разыскать, и только после многих усилий узнали: он в интимной компании в одном из правительственных особняков, находясь под винными парами, не заметил, что Сталин в болезненном состоянии? Может, он искренне считал, что Сталин действительно спит?
В это трудно поверить, учитывая состояние лежавшего на полу человека. Более того, Берия напустился на охранников и обслуживающий персонал: чего, мол, вы паникуете? Марш все отсюда и не нарушайте сна нашего вождя. Берия даже пригрозил разобраться с ними.
Во второй, утренний приезд Берия не скрывал торжествующего выражения лица. Об этом свидетельствуют и Аллилуева, и Хрущев. Д. Волкогонов в своей двухтомной книге о Сталине высказал версию о том, что Берия форсировал большую политическую игру, которую он задумал давно. Берия единственный, кто отлучался на какое-то время из Кунцева и, оставив других членов Бюро у смертного одра диктатора, ездил в Кремль.
Завещание! Лаврентий Павлович стремился учиться на ошибках других. Мысль о завещании, которое мог оставить Сталин, пронзила его мозг. Сталин в свое время упустил свой шанс, прозевал ленинское завещание, хотя практически контролировал каждый шаг Ленина, каждую его встречу, каждую строку, имея своих людей среди его ближайшего окружения. Берия не должен повторить ошибку своего патрона, ни за что! А вдруг в сталинском сейфе уже лежит какая-нибудь мерзкая бумажонка о смещении его, Берии?
Опасения Лаврентия Павловича не были беспочвенными. 16 декабря 1952 года был арестован начальник главного управления охраны МГБ Николай Сергеевич Власик. Тот самый Власик, который, начиная с 1919 года, когда его, рядового красноармейца, приставили в Царицыне к Сталину, обеспечивал охрану диктатора. Ему было предъявлено обвинение в потакательстве врачам-отравителям, знакомство со шпионами, а также злоупотребление служебным положением. Власика допрашивал сам Берия.
В Государственном архиве Октябрьской революции хранится письмо Власика, направленное им в мае 1955 года на имя Председателя Президиума Верховного Совета СССР К. Е. Ворошилова из Красноярского края, где лишенный звания генерал-лейтенанта бывший охранник Сталина находился в ссылке. В этом письме Власик называет Сталина Главой правительства. Так вот, «Глава правительства, находясь на юге после войны, в моем присутствии выражал большое возмущение против Берии, говоря о том, что органы государственной безопасности не оправдали своей работой должного обеспечения… Сказал, что дал указание отстранить Берию от руководства в МГБ. Спрашивал у меня, как работают Меркулов, Кобулов и впоследствии — о Гоглидзе и Цанаве. Я рассказал ему, что знал… И вот я потом убедился, что этот разговор между мной и Главой правительства стал им доподлинно известен, я был поражен этим…»
Как Берия узнал об этом разговоре — остается только гадать. Впрочем, это могло произойти двумя путями: либо Сталин сам рассказал Берии, либо Берия подслушивал и самого «хозяина».
Далее Власик в своем письме Ворошилову сообщает: после вызова на допрос к Берии «я понял, что, кроме смерти, мне ждать больше нечего, т. к. еще раз убедился, что они обманули Главу правительства… Они потребовали показаний на Поскребышева, еще два раза вызывал Кобулов в присутствии Влодзимирского. Я отказался, заявив, что у меня никаких данных к компрометации Поскребышева нет, только сказал им, что Глава правительства одно время был очень недоволен работой наших органов и руководством Берии, привел те факты, о которых говорил мне Глава правительства, — о провалах в работе, в чем он обвинял Берию… За отказ от показаний на Поскребышева мне сказали — подохнешь в тюрьме…»
И Власик не выдержал, поскольку «получил нервное расстройство, полное потрясение и потерял абсолютно всякое самообладание и здравый смысл… Я не был даже в состоянии прочитать составленные ими мои ответы, а просто под ругань и угрозы в надетых острых, въевшихся до костей наручниках, был вынужден подписывать эту страшную для меня компрометацию… в это время снимались наручники и давались обещания отпустить спать, чего никогда не было, потому что в камере следовали свои испытания…»
Последний абзац — свидетельство того, как Сталин относился даже к своим приближенным. От подозрений не был застрахован никто. По этим и другим свидетельствам Берия чувствовал, что диктатор к нему охладевает.
Впрочем, не один Берия. Последние месяцы власти Сталина были зловещими. Он перестал доверять многим из своей старой гвардии — Ворошилову, Молотову, Микояну. На организационном Пленуме ЦК, состоявшемся по завершении XIX съезда партии в октябре 1952 года, Сталин неожиданно для всех устроил полнейший разгром Молотову и Микояну. Он поставил под сомнение их порядочность, в его речи сквозило политическое недоверие к ним, подозрение в политической нечестности.
— Молотов — преданный нашему делу человек, — начал Сталин. — Позови, и, не сомневаюсь, он, не колеблясь, отдаст жизнь за партию. Но нельзя пройти мимо его недостойных поступков.
Зал затаил дыхание. Это было что-то новое, неожиданное.
— Товарищ Молотов, наш министр иностранных дел, находясь под «шартрезом» на дипломатическом приеме, дал согласие английскому послу издавать в нашей стране буржуазные газеты и журналы. Почему? На каком основании потребовалось давать такое согласие? Разве не ясно, что буржуазия — наш классовый враг и распространять буржуазную печать среди советских людей — это, кроме вреда, ничего не принесет. Такой неверный шаг, если его допустить, будет оказывать вредное, отрицательное влияние на умы и мировоззрение советских людей, приведет к ослаблению нашей, коммунистической идеологии и усилению идеологии буржуазной. Это первая политическая ошибка товарища Молотова.
Тишина стояла оглушительная.
— А чего стоит предложение товарища Молотова передать Крым евреям? — продолжал Сталин. — Это грубая ошибка товарища Молотова. Для чего это ему потребовалось? Как это можно было допустить? На каком основании товарищ Молотов высказал такое предложение? У нас есть еврейская автономия. Разве этого недостаточно? Пусть развивается эта республика. А товарищу Молотову не следует быть адвокатом незаконных еврейских претензий на наш советский Крым. Это вторая политическая ошибка товарища Молотова. Товарищ Молотов неправильно ведет себя как член Политбюро. И мы категорически отклоняем его надуманные предложения.
Все боялись смотреть на Молотова.
— Товарищ Молотов так сильно уважает свою супругу, — продолжал Сталин, — что не успеем мы принять решение Политбюро по тому или иному важному политическому вопросу, как это быстро становится известным товарищу Жемчужиной. Получается, будто какая-то невидимая нить соединяет Политбюро с супругой Молотова Жемчужиной и ее друзьями. А ее окружают друзья, которым нельзя доверять. Ясно, что такое поведение члена Политбюро недопустимо.
Досталось и Микояну.
— Он, видите ли, возражает против повышения сельхозналога на крестьян. Кто он, наша Анастас Микоян? Что ему тут не ясно? Мужик — наш должник. С крестьянами у нас крепкий союз. Мы закрепили за колхозами навечно землю. Они должны отдавать положенный долг государству. Поэтому нельзя согласиться с позицией товарища Микояна.
Микоян, выйдя на трибуну, оправдывался, ссылалася на некоторые экономические расчеты.
Сталин прервал его:
— Вот Микоян — новоявленный Фрумкин. Видите, он путается сам и хочет запутать нас вэтом ясном, принципиальном вопросе.
Прервал и Молотова, который тоже признал свои ошибки, заверял, что он был и остается верным учеником Сталина.
— Чепуха! — оборвал Сталин. — Нет у меня никаких учеников. Мы все ученики великого Ленина.
Он предложил решить организационные вопросы, избрать руководящие органы партии. Вместо Политбюро образуется Президиум в значительно расширенном составе, а также Секретариат ЦК КПСС — всего 36 человек.
— В списке, — сказал Сталин, — находятся все члены Политбюро старого состава, кроме А. А. Андреева. Относительно уважаемого Андреева все ясно, совсем оглох, ничего не слышит, работать не может, пусть лечится.
И тут раздался голос с места:
— Надо избрать товарища Сталина Генеральным секретарем ЦК КПСС!
— Нет! — возразил Сталин. — Меня освободите от обязанностей Генерального секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР.
К трибуне метнулся Маленков:
— Товарищи! Мы должны все единогласно и единодушно просить товарища Сталина, нашего вождя и учителя, быть и впердь Генеральным секретарем ЦК КПСС.
Сталин:
— На Пленуме ЦК не нужны аплодисменты. Нужно решать вопросы без эмоций, по-деловому. А я прошу освободить меня от обязанностей Генерального секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР. Я уже стар. Бумаг не читаю. Изберите себе другого секретаря.
Маршал Тимошенко:
— Товарищ Сталин, народ не поймет этого. Мы все, как один, избираем вас своим руководителем — Генеральным секретарем ЦК КПСС. Другого решения быть не может.
Все стоя зааплодировали, поддерживая Тимошенко. Сталин долго стоял и смотрел в зал, потом махнул рукой и сел.
Молотов и Микоян тогда не попали в списки членов Бюро Президиума, которые огласил Сталин. Это было дурное предзнаменование. Их перестали приглашать к нему на обеды и ужины. Стало ясно, что Молотов и Микоян обречены.
Говоря о друзьях жены Молотова, П. С. Жемчужиной, Сталин имел в виду националистические еврейские круги, на которые большое влияние оказывала тогдашний посол Израиля в СССР Голда Меир.
Что касается Микояна, то упоминаемый Сталиным Фрумкин был активным участником правой оппозиции. После Октября он занимал должности заместителя наркома продовольствия, председателя Сибревкома, наркома внешней торговли, наркома финансов. Еще то сравнение!
В своей неопубликованной речи на Пленуме ЦК 16 октября 1952 года (я привел ее по записям Л. Н. Ефремова) Сталин объяснил, почему были освобождены от важных постов министров видные партийные и государственные деятели.
— Мы освободили от обязанностей министров Молотова, Кагановича, Ворошилова и других и заменили их новыми работниками, — сказал он. — Почему? На каком основании? Работа министра — это мужицкая работа. Она требует больших сил, конкретных знаний и здоровья. Вот почему мы освободили некоторых заслуженных товарищей от занимаемых постов и назначили на их место новых, более квалифицированных, инициативных работников. Они молодые люди, полны сил и энергии. Мы их должны поддержать в ответственной работе. Что же касается самих видных политических и государственных деятелей, то они так и остаются видными политическими и государственными деятелями. Мы их перевели на работу заместителями Председателя Совета Министров. Так что я даже не знаю, сколько у меня теперь заместителей.
Тем не менее многие историки считают, что готовилась новая крупная расправа с неугодными по образцу 1937 года. Репрессии должны были затронуть как высшие эшелоны политического руководства, так и их сторонников на местах. По всей стране проходили митинги с осуждением «врачей-убийц» и их пособников, печать пестрила сообщениями об отравителях, безнаказанно действующих в разных городах и селах. Атмосфера накалялась с каждым днем все больше и больше, и Берия понимал, что для успокоения общественности «хозяин» наверняка пожертвует им одним из первых. Любой из соратников вождя может оказаться лишним. Кузнецов, Вознесенский, Власик, Поскребышев. Кто следующий?
Удар, случившийся со Сталиным, неожиданным образом развязал клубок страхов и тяжелых предчувствий. Берия раньше всех сориентировался в принципиально новой ситуации. Надо было действовать и, прежде всего, узнать, оставил ли Сталин завещание. Если оставил — то что в нем? Сказано ли о тех, кому предстоит продолжать его дело?
Итак, пока другие соратники земного бога пребывали в оцепенении, Лаврентий Павлович, не теряя времени, мчался в Кремль. Что делал там этот страшный человек, который после устранения Власика и Поскребышева лишь один имел прямой доступ в кабинет Сталина? На этот счет, к сожалению, прямых свидетельств нет. Есть только косвенные предположения. Одно из них, представляющее несомненный интерес, принадлежит Д. А. Волкогонову.
Генерал армии А. А. Епишев, который работал одно время заместителем министра государственной безопасности, рассказывал, что у Сталина была толстая тетрадь в черном коленкоровом переплете, куда он иногда что-то записывал. Едва ли для памяти, ибо она была у него «компьютерной», хотя к концу жизни и начала сдавать. Хрущев, например, вспоминает в этой связи случай, когда Сталин, обратившись к Булганину, никак не мог вспомнить его фамилию. Сталина раздражало угасание сил, он не хотел, чтобы это было замечено другими. Потому и выходил из себя, вымещая зло на других.
Так вот, пишет Волкогонов, возможно, содержание этих записей навсегда останется тайной. Ему неизвестен источник, на который опирался Епишев, но он предполагал, что Сталин какое-то время хранил и некоторые личные письма от Зиновьева, Каменева, Бухарина и даже Троцкого.
Прямой доступ к Сталину имели лишь Берия, Поскребышев и Власик. О существовании этих записей знали только они. Но Поскребышев и Власик, которым больше всего доверял Сталин, незадолго до его смерти были скомпрометированы Берией и устранены из окружения. Словом, накануне смерти вождя из этих троих около него оставался один Берия.
Когда к пораженному инсультом Сталину Берия и Хрущев привезли утром врачей (до этого 12–14 часов он оставался без медицинской помощи), сталинский монстр сразу понял, что это конец. Оставив Хрущева, Маленкова и других возле умирающего Сталина, Берия умчался в Кремль. Кто сегодня скажет, не к сталинскому ли сейфу кинулся в первую очередь этот новый Фуше? Если да, то куда он мог убрать личные вещи вождя и другие его бумаги?
Берия не мог не видеть, что в последние год-полтора отношение Сталина к нему непрерывно ухудшалось. В свою очередь и Сталин не мог не догадываться о намерениях Берии. Может быть, генералиссимус оставил распоряжение или даже завещание? Отношение к вождю тогда было настолько подобострастным, что окружение исполнило бы, видимо, его волю. У Берии были основания опасаться и спешить. А проникнуть в кабинет Сталина мог только он. Ведь Сталина охраняли его люди. Как бы там ни было, пишет Д. Волкогонов, насколько ему удалось установить, сталинский сейф был фактически пуст, если не считать партбилета и пачки малозначащих бумаг. Берия, уничтожив загадочную личную тетрадь Сталина (если она была), расчищал себе путь на самую вершину. Возможно, мы никогда не узнаем этой сталинской «тайны» — содержания записей в черной тетради. Епишев, во всяком случае, был уверен, что Берия «очистил» сейф до его официального вскрытия. Видимо, это ему было очень нужно.
Вернулся Лаврентий Павлович в Кунцево только через несколько часов. Вид у него был еще более уверенный, он резко контрастировал с подавленным состоянием сподвижников. Берия начал диктовать правительственное сообщение о болезни Сталина, которое передавалось по радио и печаталось в газетах: «Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза и Совет Министров Союза ССР сообщают о постигшем нашу партию и наш народ несчастье — тяжелой болезни товарища Иосифа Виссарионовича Сталина.
В ночь на 2 марта у товарища Сталина, когда он находился в Москве в своей квартире, произошло кровоизлияние в мозг, захватившее важные для жизни области мозга. Товарищ Сталин потерял сознание. Развился паралич правой руки и ноги. Наступила потеря речи. Появились тяжелые нарушения деятельности сердца и дыхания.
Для лечения товарища Сталина привлечены лучшие медицинские силы: профессор-терапевт П. Е. Лукомский; действительные члены Академии медицинских наук СССР: профессор-невропатолог Н. В. Коновалов, профессор-терапевт А. Л. Мясников, профессор-терапевт Е. М. Тареев; профессор-невропатолог И. Н. Филимонов; профессор-невропатолог Р. А. Ткачев; профессор-невропатолог И. С. Глазунов; доцент-терапевт В. И.Иванов-Незнамов. Лечение товарища Сталина ведется под руководством министра здравоохранения СССР т. А. Ф. Третьякова и начальника Лечебно-санитарного Управления Кремля т. И. И. Куперина.
Лечение товарища Сталина проводится под постоянным наблюдением Центрального Комитета КПСС и Советского Правительства.
Ввиду тяжелого состояния здоровья товарища Сталина Центральный Комитет КПСС и Совет Министров Союза ССР признали необходимым установить с сего дня публикование медицинских бюллетеней о состоянии здоровья И. В. Сталина».
Обнародовать до смерти успели только два бюллетеня — на два часа ночи четвертого марта и на два часа ночи пятого марта. В первом сообщалось: «Второго и третьего марта были проведены соответствующие лечебные мероприятия, направленные на улучшение нарушенных функций дыхания и кровообращения, которые пока не дали существенного перелома в течение болезни. К двум часам ночи четвертого марта состояние здоровья И. В. Сталина продолжает оставаться тяжелым…» Во втором бюллетене практически повторялась информация, содержавшаяся в первом: «К ночи на пятое марта состояние здоровья И. В. Сталина продолжает оставаться тяжелым. Больной находится в сопорозном (глубоком бессознательном) состоянии. Нервная регуляция дыхания, а также деятельность сердца остаются резко нарушенными…»
Третий бюллетень — на четыре часа дня пятого марта с сообщением о том, что в течение ночи и первой половины дня пятого марта состояние здоровья больного ухудшилось, был опубликован в «Правде» шестого марта одновременно с информацией о кончине Сталина. Это породило много различных слухов и предположений относительно подлинных сроков наступления смерти.
Позднее выяснилось, что и удар у него случился вовсе не в кремлевской квартире, как утверждалось в правительственном сообщении, а за городом, на Ближней даче. Из уст в уста, из города в город передавались слова сына Сталина Василия: «Сволочи, загубили отца!» Сомнения в правдивости официальной версии стали крепнуть после ареста Берии и письма ЦК КПСС по его делу. Потрясенные, люди узнавали, что в ведомстве Лаврентия Павловича была «лаборатория по проблеме откровенности», занимавшаяся растормаживанием психики химическими средствами. Руководитель лаборатории, врач по специальности, выполнял и другие, весьма деликатные задания. Он устранял тех, которых Берии надо было тайно уничтожить, не прибегая к аресту. Врач наносил своим жертвам смертельный укол тросточкой, на конце которой была ампула с ядом. Таким образом он убил более 300 человек.
В 1976 году во Франкфурте-на-Майне вышла книга, до недавнего времени недоступная советскому читателю. Ее автор — А.Авторханов, уроженец Кавказа, репрессированный в 1937 году и после освобождения эмигрировавший на Запад, профессор по истории России. Книга называется «Загадка смерти Сталина (Заговор Берии)». Журнал «Слово» в мае 1990 года поместил отрывки из этого исследования, в котором утверждается, что рано или поздно Сталин и Берия должны были либо уступить место друг другу, либо оба погибнуть во взаимной борьбе. Двум преступным гениям в Кремле места не было.
Сегодня, писал А. Авторханов, мало кто из советских историков будет оспаривать утверждение о том, что когда Сталин решил ликвидировать свою «старую гвардию» — молотовцев, апеллируя к «молодой гвардии» — маленковцам, то Берия одним из первых разгадал его стратегический план — расправиться со старыми членами Политбюро по шаблону двадцатых и тридцатых годов: «старую гвардию» при помощи «молодой гвардии», «молодую гвардию» — при помощи «выдвиженцев». Но Сталин просчитался: его окружали теперь не идейные простофили двадцатых годов, а его же духовные двойники, выпестованные им самим, по его собственному криминальному образу мышления и действия. Безусловно, на высоте криминального искусства самого Сталина стоял среди них только один Берия.
С уму непостижимой оплошностью, считает А. Авторханов, Сталин выдал себя, сформировав обвинение кремлевских «врачей-заговорщиков»: ведь обвинение всей сети верховных органов госбезопасности в попустительстве «заговорщикам» было прямо направлено против Берии. Берия слишком хорошо знал и Сталина, и судьбу своих предшественников — Ягоды и Ежова, чтобы строить иллюзии. Сталину теперь была нужна его голова. У Берии не было никаких других средств спасти ее, кроме того, как лишить самого Сталина его собственной головы.
По мнению А. Авторханова, Берия организовал беспримерный по трудности, но блестящий по технике исполнения заговор против Сталина. Притом организатор заговора доказал, что он превзошел Сталина в том, в чем последний считался корифеем: в искусстве организации политических убийств. Не абстрактные спекуляции, не искусственные конструкции, а логика цепи косвенных доказательств, называемых в юриспруденции уликами, привели зарубежного автора к выводу: Сталин умер в результате заговора. Как он был умерщвлен? Или коллапс, о котором сказано в официальном сообщении, но как последствие шока от заседания Политбюро с последующим вредительским лечением, или яд замедленного действия, полученный от Берии. Авторханов приводит улики как для первого, так и для второго случая.
Первая версия якобы принадлежит Илье Эренбургу, который рассказал о ней в 1956 году французскому философу и писателю Жан-Полю Сартру. Она обошла всю мировую печать. Вот как изложила эту версию немецкая «Ди Вельт».
Первого марта 1953 года происходило заседание Президиума ЦК КПСС. На этом заседании выступил Л. Каганович, требуя от Сталина: 1) создания особой комиссии по объективному расследованию «дела врачей», 2) отмены отданного Сталиным распоряжения о депортации всех евреев в отдаленную зону СССР.
Кагановича поддержали все члены старого Политбюро, кроме Берии. Это необычное и небывалое единодушие показало Сталину, что он имеет дело с заранее организованным заговором. Потеряв самообладание, Сталин не только разразился площадной руганью, но и начал угрожать бунтовщикам самой жестокой расправой. Однако подобную реакцию на сделанный от имени Политбюро ультиматум Кагановича заговорщики предвидели. Знали они и то, что свободными им из Кремля не выйти, если на то будет власть Сталина. Поэтому они приняли и соответствующие предупредительные меры, о чем Микоян заявил бушующему Сталину: «Если через полчаса мы не выйдем свободными из этого помещения, армия займет Кремль!» После этого заявления Берия тоже отошел от Сталина. Предательство Берии окончательно вывело Сталина из равновесия, а Каганович, вдобавок, тут же, на глазах Сталина, изорвал на мелкие клочки свой членский билет Президиума ЦК КПСС и швырнул Сталину в лицо. Не успел Сталин вызвать охрану Кремля, как его поразил удар: он упал без сознания. Только в шесть часов утра второго марта к Сталину были допущены врачи.
А. Авторханов приводит еще несколько имевших хождение до XXII съезда в западной прессе вариантов этой версии, в основе которых — все тот же коллапс, вызванный несогласием с депортацией евреев. Любопытно, что во всех этих вариантах, один из которых приписывается П. К. Пономаренко, Берия при виде упавшего без сознания Сталина восклицает: «Тиран умер, мы — свободны!» Они, конечно же, весьма уязвимы с точки зрения наших сегодняшних знаний о предмете разговора. Легенда о поразившем Сталина ударе в Кремле основывается на официальном сообщении, в котором фигурировала кремлевская квартира.
Вторая версия служит подкреплением гипотезы о яде замедленного действия, якобы полученном от Берии. Суть ее в следующем.
После XXII съезда группа реабилитированных старых большевиков была привлечена к участию в комиссии по расследованию преступлений Сталина, Берии и их окружения. Ветеранов партии в первую очередь интересовало, при каких все-таки обстоятельствах умер Сталин? Согласно их изысканиям, за которые, впрочем, Авторханов так же мало ручается, как и за предыдущие, события 23 февраля — 1 марта развивались так, как рассказано у Хрущева. Он, Берия, Маленков и Булганин посетили Сталина, вместе мирно и весело ужинали, но встреча состоялась вовсе не по инициативе Сталина. Ее устроил Маленков под предлогом, что нужны указания Сталина по вопросам, которые будут обсуждаться на заседании Совета Министров в понедельник, второго марта. За неделю до этого Сталин сообщил Бюро Президиума ЦК, что публичный процесс над «врачами-вредителями» назначен на середину марта, и вручил им копии обвинительного заключения, подписанного Генеральным прокурором СССР. Этот документ, как и комментарии Генерального прокурора, ставленника Берии — Сафонова, о беседе со Сталиным, окончательно рассеял всякие сомнения в истинных намерениях Сталина. Выходило, что американцы во время войны сумели создать свои агентурные точки не только в Кремлевском медико-санитарном управлении, но даже в ЦК (Лозовский) и МГБ (Абакумов). Англичане то же самое сделали еще до войны, а во время войны расширили свою сеть, завербовав туда членов ЦК Кузнецова, Попкова, Родионова. Об армии ничего не говорилось, кроме того, что ее второстепенные лидеры были предназначены к отравлению (Василевский, Говоров, Штеменко, Конев). Но и здесь между строк было видно, что только такие обиженные маршалы, как Жуков, Воронов, Юмашев, Богданов могли быть заинтересованы в этом…
Словом, стало ясно, что процессом врачей дело не кончится, а как в 1937 году, полетят головы и у многих членов Политбюро. Когда Берия, Маленков, Хрущев и Булганин проштудировали этот документ, то по предложению Хрущева решили коллективно обсудить положение. В версии «старых большевиков», как видно, инициаторами устранения Сталина выступает Хрущев. Это вызвано, видимо, его влиянием во время «оттепели», а также стремлением морально реабилитировать себя перед невинно пострадавшими ветеранами партии — мол, он не бездействовал, когда Сталин намеревался устроить новый террор.
Встреча будто бы состоялась в подмосковном лесу, под видом охоты (в четырех стенах на данную тему никогда не говорилось). Было решено — из-за состояния здоровья Сталина, не позволяющего ему участвовать в оперативной работе партии и правительства, предложить ему подать в отставку со всех постов. Но ведь Сталин, чтобы выиграть время, мог подписать любой документ, а потом уничтожить его инициаторов. Как быть? Хрущев якобы обратился к Берии:
— Лаврентий Павлович! Ты — специалист в таких делах, а мы в этом ни черта не понимаем, скажи, как сделать так, чтобы Сталин и дальше жил, но не вмешивался в дела партии и государства?
История повторяется! Если это происходило действительно так, то подобным же образом поступят и с Хрущевым через десять с небольшим лет. Точно так же, на отдыхе, Игнатов будет проводить зондажи среди первых секретарей обкомов, недовольных Никитой Сергеевичем, а Брежнев с Подгорным — плести нити заговора в Кремле. Какая-то сатанинская закольцованность и безысходная обреченность.
Однако вернемся к нашим охотникам на привале. Берия понял намек и без всяких экивоков ответил, что Сталин за решеткой был бы еще более опасным, чем на воле; он и после смерти еще долго будет вмешиваться в дела, если от него не отмежеваться. Но ничего конкретного Берия не предложил.
Тогда Маленков предложил заставить Сталина прочесть заявление об отставке по радио и телевидению, а потом изолировать его от всего мира на Соловецком острове. Берия это решительно отверг:
— Оттуда его освободят китайцы — из сочувствия или американцы — из любопытства, как во время войны немцы освободили Муссолини.
Но, ободренный предложением Маленкова, Берия заявил, что он и чекисты могут ручаться только за мертвого Сталина. Это было то, что думал и Хрущев, но он хотел это услышать от Берии.
Искренность Берии была несомненна: ведь и его собственная голова находилась в опасности. Маленков, не без колебания, присоединился к Берии и Хрущеву. После этого Берии поручили разработать план «отставки Сталина». Плану даже дали кодовое наименование «Моцарт» — из пушкинского «Моцарта и Сальери» (тем самым как бы предрешалось, что в ход будет пущен яд). В качестве подтверждения жизненности этой версии А. Авторханов говорит, что Хрущев, который никогда не ссылался на классиков, в одной из своих антисталинских речей цитировал как раз это произведение Пушкина, говоря, что «злодей не может быть гением».
Через несколько дней Берия пригласил к себе на дачу Маленкова, Хрущева и Булганина послушать только что полученные из-за границы пластинки классической музыки, в том числе и «Моцарта». Во время новой лесной прогулки Берия и «сыграл» им две пластинки Моцарта — предложил два детально разработанных плана: «малый» и «оптимальный».
«Малый план» предусматривал отставку Сталина без участия посторонних сил. У Сталина на очередном ужине с «четверкой» в Кунцеве должен случиться смертельный удар — такой, чтобы он не сразу умер, но и не смог бы выжить. Умирать Сталин должен был при свидетелях, в том числе таких, как его дети и врачи.
«Оптимальный план» якобы предусматривал взрыв дачи Сталина, когда он спит (значит — днем). Под видом продуктов нужно было доставить динамит для взрыва не только помещения Сталина, но и прилегающих зданий, чтобы заодно ликвидировать и лишних свидетелей.
За успех «малого плана» должны отвечать все четверо, ответственность за успех «оптимального плана» Берия брал на себя лично. Все средства связи дачи Сталина, его кремлевской квартиры и служебных кабинетов, начиная с определенного Х-часа, выключались из всех общих и специальных правительственных проводов. Все дороги к даче и от нее — как по земле, так и по воздуху — закрывались для всех членов Президиума ЦК, кроме «четверки». С самого начала Х-часа «четверка» объявляла о «тяжелой болезни» Сталина и брала в руки власть «до его полного выздоровления». Так легализовались все действия заговорщиков.
После такой подготовки и состоялась встреча «четверки» со Сталиным на его даче в Кунцеве вечером 28 февраля 1953 года. Поговорив по деловым вопросам и изрядно выпив, Маленков, Хрущев и Булганин уезжают довольно рано, но не домой, а в Кремль. Берия, как это часто бывало, остается под предлогом согласования со Сталиным некоторых своих мероприятий. Вот теперь на сцене появляется новое лицо: по одному варианту — мужчина, адъютант Берии, а по другому — женщина, его сотрудница. Сообщив Сталину, что имеются убийственные данные против Хрущева в связи с «делом врачей», Берия вызывает свою сотрудницу с папкой документов. Не успел Берия положить папку перед Сталиным, как женщина плеснула Сталину в лицо какой-то летучей жидкостью, вероятно, эфиром. Сталин сразу потерял сознание, и она сделала ему несколько уколов, введя яд замедленного действия. Во время «лечения» Сталина в последующие дни эта женщина, уже в качестве врача, их повторяла в таких точных долях, чтобы Сталин умер не сразу, а медленно и естественно.
Таков рассказ «старых большевиков». При этом невольно вспоминается то место из книги Аллилуевой, где сказано несколько слов о какой-то таинственной женщине-враче у постели умирающего Сталина: «Молодые врачи ошалело озирались вокруг… Я вдруг сообразила, что вот эту молодую женщину-врача я знаю, — где я ее видела? Мы кивнули друг другу, но не разговаривали».
Таким образом, во всех версиях неизменными остаются три утверждения. Первое: смерть Сталина сторожат из Политбюро только четыре человека — Берия, Маленков, Хрущев и Булганин. Второе: врачей к Сталину допускают только на вторые сутки. Третье: в смерти Сталина заинтересован лично Берия. Отсюда А. Авторханов делает два вывода. Несмотря на исключительную тяжесть болезни Сталина (потеря сознания), к нему намеренно не вызывали врачей, пока «четверка» не убедилась, что смертельный исход неизбежен. И второй вывод: поскольку вызовом врачей распоряжался (даже по долгу службы) один Берия, то он, очевидно, вызывал всех, кто будет исполнять его волю — поможет Сталину умереть.
Второй вывод, по-видимому, наиболее уязвим — под него нет никаких реальных доказательств. Что касается первого, то с большой натяжкой его можно принять в качестве предположения, но не более. Хотя полностью исключать возможность заговора тоже было бы неправильно. Вождь постарел, физически ослаб. Хрущев вспоминает, что произнести 5–7 минутную речь при закрытии XIX съезда в 1952 году для Сталина было невероятно трудно, он считал это своей победой. Время от времени сам заговаривал об отставке, правда, неизвестно, с какой целью — не исключено, проверял приближенных. Он не верил уже сам себе. В этой обстановке у ближайшего окружения, ждавшего от него новых репрессий, вполне мог созреть замысел об устранении тирана. Другое дело, что неожиданный удар, случившийся в ночь на второе марта, облегчил им задачу. Как будто само небо, смилостивившись над обреченными, даровало им возможность избавиться от диктатора, не обагрив рук его кровью.
Намеренно ли не вызывали к нему врачей? Это пока одна из самых глубоких тайн. Как и то, от кого в действительности был удар — от «четверки», одного Берии или судьбы. Когда-нибудь станет известно и это. Ведь о том, как произошло убийство Павла I в 1801 году, Россия узнала только через сто лет, после революции 1905 года. Царствующий дом строго охранял преемственность своих интересов — независимо от личности отдельных царей.
Приложение:Из закрытых источников
(Из протокола совместного заседания Пленума Центрального Комитета КПСС, Совета Министров Союза ССР и Президиума Верховного Совета СССР от 5 марта 1953 года. На обложке, в которой хранится документ, есть машинописные пометы: «Строго секретно», «Архивный № 1», «Стенографического отчета нет»).
Заседание началось в 20 час. и закончилось в 20 час. 40 мин.
ПРИСУТСТВОВАЛИ:
Члены ЦК КПСС: тт. Андреев, Андрианов, Аристов, Арутинов, Бабаев, Багиров, Байбаков, Беляев, Бенедиктов, Берия, Бещев, Бойцов, Борков, Брежнев, Вагапов, Ванников, Василевский, Волков, Воронов, Ворошилов, Гафуров, Гришин В., Гришин И., Гусев, Денисов, Егоров, Ефимов, Ефремов, Жданов, Жегалин, Жуков, Засядько, Зверев, Зимянин, Игнатов, Игнатьев, Кабанов, Каганович, Калнберзин, Капитонов, Кецховели, Кидин, Кириченко, Киселев В., Киселев Н., Ковригина, Козлов, Конев, Корнейчук, Коротченко, Корчагин, Косыгин, Круглов, Кузнецов В., Кузнецов Н., Кулиев, Кутырев, Куусинен, Кэбин, Ларионов, Латунов, Лебедев, Лукьянов, Маленков, Малышев, Марфин, Мгеладзе, Мельник, Мельников, Микоян, Михайлов, Молотов, Москвин, Мухитдинов, Недосекин, Николаев, Ниязов, Органов, Панкратова, Патоличев, Пегов, Первухин, Пономаренко, Поскребышев, Поспелов, Прасс, Прокофьев, Пронин, Пузанов, Раззаков, Румянцев, Сабуров, Семин, Смирнов, Снечкус, Соколовский, Суслов, Тайбеков, Тевосян, Титов П., Титов Ф., Устинов, Фадеев, Хворостухин, Хруничев, Хрущев, Чеплаков, Чернышев, Чесноков, Шаяхметов, Шверник, Шелепин, Шепилов, Шкирятов, Юдин, Юсупов, Яковлев, Яснов.
Кандидаты в члены ЦК КПСС: тт. Александров, Артемьев, Ахазов, Баграмян, Бакрадзе, Басистый, Богданов, Бондаренко, Буденный, Бутузов, Вершинин, Гедвилас, Говоров, Гоглидзе, Горбатов, Горшенин, Гречко, Григорьян, Даниялов, Двинский, Дементьев, Дыгай, Епишев, Ефремов, Жаворонков, Жигарев, Жимерин, Жуков, Завенягин, Захаров П., Захаров С., Ильичев, Казаков, Каиров, Кальченко, Канунников, Козлов, Комаров, Корниец, Костоусов, Кузнецов Ф., Кузнецова, Кулов, Кумыкин, Ладанов, Лацис, Ломако, Лучинский, Лыкова, Максарев, Малик, Малинин, Малиновский, Мамонов, Масленников, Мельников, Мерецков, Меркулов, Мюрисеп, Неделин, Никитин, Носенко, Орлов, Островитянов, Павлов В., Павлов Д., Палецкис, Паршин, Пидтыченко, Помазнев, Пономарев, Попов, Постовалов, Пчеляков, Райзер, Румянцев, Рябиков, Рясной, Сердюк, Серов, Симонов, Скулков, Соколов, Степанов, Степанова, Столетов, Тимошенко, Тихомиров, Туманова, Федоров, Фурцева, Хахалов, Хохлов, Цховребашвили, Цырень, Чумаченко, Шаталин, Шашков, Школьников, Юдин, Юмашев.
Председатель Центральной Ревизионной Комиссии, министры СССР:
т. Москатов.
тт. Большаков, Воронов, Кузьминых, Куршев, Псурцев, Скворцов, Третьяков, Фомин.
Члены Президиума Верховного Совета СССР:
тт. Лебедева, Тарасов, Федорова.
Председательствует тов. Хрущев.
Тов. Хрущев предоставляет слово Министру здравоохранения СССР т. Третьякову для информационного сообщения о состоянии здоровья товарища Сталина И. В.
Сообщение т. Третьякова принимается к сведению.
Тов. Хрущев сообщает, что с самого начала болезни товарища Сталина у его постели непрерывно находятся члены Бюро Президиума ЦК. Сейчас дежурит тов. Булганин, поэтому он не присутствует на заседании.
Слово предоставляется тов. Маленкову.
Тов. Маленков говорит:
Все понимают огромную ответственность за руководство страной, которая ложится теперь на всех нас.
Всем понятно, что страна не может терпеть ни одного часа перебоя в руководстве.
Вот почему Бюро Президиума Центрального Комитета партии созвало настоящее совместное заседание высших органов нашей страны — Пленума Центрального Комитета партии, Совета Министров Союза ССР, Президиума Верховного Сове СССР.
Бюро Президиума ЦК поручило мне доложить вам ряд мероприятий по организации партийного и государственного руководства с тем, чтобы принять их в качестве совместного решения Пленума Центрального Комитета партии, Совета Министров Союза ССР и Президиума Верховного Совета СССР.
Бюро Президиума поручило мне доложить, что при выработке этих организационных мероприятий мы исходили из того, что в это трудное для нашей партии и стран время важнейшей задачей партии и правительства является — обеспечение бесперебойного и правильного руководства всей жизнью страны, что в свою очередь требует величайшей сплоченности руководства, недопущения какого-либо разброда и паники, с тем чтобы таким образом безусловно обеспечить успешное проведение в жизнь выработанной нашей партией и правительством политики как во внутренних дел нашей страны, так и в международных делах.
Затем слово предоставляется тов. Берия.
Тов. Берия говорит, что Бюро Президиума ЦК тщательно обсудило создавшуюся обстановку в нашей стране в связи с тем, что в руководстве партией и страной отсутствует товарищ Сталин. Бюро Президиума ЦК считает необходимым теперь же назначить Председателя Совета Министров СССР. Бюро вносит предложение назначить Председателем Совета Министров СССР тов. Маленкова Г. М.
Кандидатура тов. Маленкова выдвигается членами Бюро единодушно и единогласно. Мы уверены — вы разделите наше мнение о том, что в переживаем нашей партией и страной трудное время у нас может быть только одна кандидатура на пост Председателя Совета Министров СССР — кандидатура тов. Маленкова. (Многочисленные возгласы с мест: «Правильно! Утвердить»).
Затем тов. Хрущев предоставляет слово тов. Маленкову.
Тов. Маленков вносит по поручению Бюро Президиума ЦК КПСС следующие предложения:
О назначении первыми заместителями Председателя Совета Министров СССР тт. Берия Л. П., Молотова В. М., Булганина Н. А., Кагановича Л. М. (Многочисленные возгласы с мест: «Правильно! Утвердить»).
Предложение о назначении тт. Берия, Молотова, Булганина, Кагановича первыми заместителями Председателя Совета Министров СССР, говорит тов. Маленков, выдвигается членами Бюро единодушно и единогласно.
2. Иметь в Совете Министров СССР вместо двух органов — Президиума и Бюро Президиума, один орган — Президиум Совета Министров СССР.
Установить, что в состав Президиума Совета Министров СССР входят — Председатель Совета Министров СССР, первые заместители Председателя Совета Министров СССР и заместители Председателя Совета Министров СССР, являющиеся членами Президиума ЦК КПСС.
3. Рекомендовать Председателем Президиума Верховного Совета СССР тов. Ворошилова К. Е., освободив от этих обязанностей тов. Шверника Н. М.
Назначить Секретарем Президиума Верховного Совета СССР тов. Пегова Н. М., освободив его от обязанностей секретаря ЦК КПСС. Нынешнего Секретаря Президиума Верховного Совета СССР тов. Горкина А. Ф. назначить заместителем Секретаря Президиума Верховного Совета СССР.
4. Объединить Министерство государственной безопасности СССР и Министерство внутренних дел СССР в одно Министерство — Министерство внутренних дел СССР.
Назначить Министром внутренних дел СССР тов. Берия Л. П.
5. Назначить тов. Молотова В. М. Министром иностранных дел СССР.
Назначить первыми заместителями Министра иностранных дел СССР тт. Вышинского А. Я. и Малика Я. А., заместителем Министра тов. Кузнецова В. В.
Назначить тов. Вышинского А. Я. постоянным представителем СССР в ООН.
Признать необходимым иметь в Китае в качестве Посла и Представителя ЦК КПСС члена ЦК КПСС и заместителя Министра иностранных дел СССР тов. Кузнецова В. В.
Назначить маршала Советского Союза тов. Булганина Н. А. Военным Министром СССР и первыми заместителями Военного Министра СССР — маршала Советского Союза тов. Василевского А. М. и маршала Советского Союза тов. Жукова Г. К.
Объединить Министерство внешней торговли и Министерство торговли СССР в одно Министерство — Министерство внутренней и внешней торговли СССР.
Назначить тов. Микояна А. И. Министром внутренней и внешней торговли, тов. Кабанова И. Г. — первым заместителем Министра и тт. Кумыкина П. Н. и Жаворонкова В. Г. — заместителями министра.
8. Объединить Министерство автомобильной и тракторной промышленности, министерство машиностроения и приборостроения, Министерство сельскохозяйственного машиностроения и Министерство станкостроения в одно министерство — Министерство машиностроения.
Назначить тов. Сабурова М. З. Министром машиностроения, освободив его от обязанностей Председателя Госплана СССР.
9. Объединить Министерство транспортного машиностроения, Министерство судостроительной промышленности, Министерство тяжелого машиностроения и Министерство строительного и дорожного машиностроения в одно Министерство — Министерство транспортного и тяжелого машиностроения.
Назначить тов. Малышева В. А. Министром транспортного и тяжелого машиностроения.
10. Объединить Министерство электростанций, Министерство электропромышленности и Министерство промышленности средств связи в одно Министерство — Министерство электростанций и электропромышленности.
Назначить тов. Первухина М. Г. Министром электростанций и электропромышленности.
11. Назначить Председателем Госплана СССР тов. Косяченко Г. П.
12. Рекомендовать тов. Шверника Н. М. Председателем ВЦСПС, освободив от этих обязанностей тов. Кузнецова В. В.
Бюро Президиума ЦК предлагает иметь в Центральном Комитете КПСС вместо двух органов ЦК — Президиум и Бюро Президиума, один орган — Президиум Центрального Комитета КПСС, как это определено Уставом партии.
В целях большей оперативности в руководстве, определить состав Президиума в количестве 11 членов и 4 кандидатов.
Утвердить следующий состав Президиума Центрального Комитета КПСС:
Члены Президиума ЦК — тт.: Сталин И. В., Маленков Г. М., Берия Л. П., Молотов В. М., Ворошилов К. Е., Хрущев Н. С., Булганин Н. А., Каганович Л. М., Микоян А. И., Сабуров М. З., Первухин М. Г.
Кандидаты в члены Президиума ЦК КПСС — тт. Шверник Н. М., Пономаренко П. К., Мельников Л. Г., Багиров М.Д.
14. В связи с принятым решением о Президиуме ЦК КПСС и Президиуме Совета Министров СССР, ликвидировать постоянные Комиссии при Президиуме ЦК КПСС — по внешним делам и по вопросам обороны.
15. Избрать секретарями ЦК КПСС тт. Игнатьева С. Д., Поспелова П. Н., Шаталина Н. Н.
16. Признать необходимым, чтобы тов. Хрущев Н. С. сосредоточился на работе в Центральном Комитете КПСС и в связи с этим освободить его от обязанностей первого секретаря Московского Комитета КПСС.
Утвердить секретаря ЦК КПСС тов. Михайлова Н. А. первым секретарем Московского Комитета КПСС.
17. Освободить от обязанностей секретарей ЦК КПСС тт. Пономаренко П. К. и Игнатова Н. Г. в связи с переходом их на руководящую работу в Совете Министров СССР и т. Брежнева Л. И. — в связи с переходом его на работу начальником Политуправления Военно-Морского министерства.
Тов. Маленков сообщает, что предложения, о которых он доложил настоящему заседанию, выдвигаются всеми членами Бюро Президиума ЦК единодушно и единогласно.
Для рассмотрения решений настоящего совместного заседания Пленума ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР, подлежащих утверждению Верховным Советом СССР, Бюро предлагает, говорит тов. Маленков, созвать сессию Верховного Совета.
Затем тов. Маленков сообщает, что Бюро Президиума ЦК поручило тт. Маленкову, Берия и Хрущеву принять меры к тому, чтобы документы и бумаги товарища Сталина как действующие, так и архивные были приведены в должны порядок.
В заключение тов. Маленков выразил уверенность в том, что в это трудное для партии и страны время Центральный Комитет партии, Совет Министров СССР, Президиум Верховного Совета СССР обеспечат бесперебойное и правильное руководство всей жизнью страны.
Тов. Хрущев спрашивает, есть ли у товарищей вопросы, замечания по предложениям Бюро Президиума ЦК КПСС, есть ли какие-либо другие или дополнительны предложения? (Дружные возгласы с мест: «Принять, утвердить предложения Бюро»).
Тов. Хрущев ставит на голосование внесенные предложения.
Совместное заседание Пленума Центрального Комитета КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР единогласно утверждает внесенные Бюро Президиума ЦК предложения о мероприятиях по организации партийного и государственного руководства (см. приложение).
(К протоколу приложено постановление совместного заседания. Оно было опубликовано в «Правде» и других газетах 7 марта 1953 г. без указания даты проведения заседания с некоторыми сокращениями, исправлениями и редакционными изменениями. В частности, состав Президиума ЦК в публикации указан в количестве 10, а не 11 человек, так как из него был исключен И. В. Сталин. Были опущены пункты о посылке В. В. Кузнецова в Китай в качестве посла и представителя ЦК КПСС, а также о приведении в порядок документов и бумаг И. В. Сталина. — Н. З.).
Тов. Хрущев объявляет совместное заседание закрытым.
Председатель Совместного заседания
Пленума Центрального Комитета
Коммунистической партии Советского Союза,
Совета Министров Союза ССР
и Президиума Верховного Совета СССР Н. ХРУЩЕВ
АП РФ. Ф. 2. Оп. 2. д. 196. Л. 1–7.