— Лиза, беги! — успел закричать он.
Глок сам скользнул в руку, и здоровенный парень рухнул, так и не успев сделать второго выстрела.
Да, Грой иногда выглядел заторможенным рядом с ребятами. Но в каком-то смысле реакция у него была гораздо лучше, чем у людей. Инстинкт рептилии всегда обгоняет шевеления теплокровных, когда рептилия знает, чего она хочет. А сомнения Гроя кончились. Он хотел убивать.
Глава 18
Тоот был помят и оглушён. Он не понимал, что происходит.
Этот человек, «вадим», был такой аппетитный, так забавно сопротивлялся, и вдруг Тоота выбило из уютной реальности мозга симбионта, где он собирался покушать, и вышвырнуло в холод чужой экосистемы.
Ещё совсем дикой. Неосвоенной. Не пронизанной пищевыми каналами и тяжами нейросетей таких же, как он, свободных от презренного тела! Пробудившихся! Высших!
Тоот молча вынес боль ожога. Если бы он крикнул — помощь пришла бы очень нескоро — на холлы вокруг он ощущал только ленивые колыбели личинок. Глупые и беспомощные.
На миг Тооту стало страшно — он был так одинок, так слаб после пробуждения. Ему так нужна была мерная агония симбионтов, такая ласковая, питающая… И вдруг!
Он стал озираться — как же так вышло, что связь с симбионтом оборвалась? Неужели «юрич» погиб?
Тоот запустил щупы в нейронную систему симбионта. Жив. Только близок к потере сознания от боли.
Какое-то мерзкое существо злобно мутузило его «юрича». Било головой об пол…
Перехватывать волю чужака не было времени. Счёт шёл на секунды. Вкусный «вадим» зашевелился, приходя в сознание… Этак можно и голодным остаться!
Тоот быстро вошёл в «юрича», похимичил с его телом, отключая болевые рецепторы, давая команду на выброс нужных гормонов, приводя в чувство.
Он поднял «юрича» на ноги, заставляя стряхнуть бешеную тварь, что вцепилась в него. Ещё один нейронный импульс — перехватить власть над зависимым от симбионта «генкой». Заставить его действовать. «Мочи их, Генка! Стреляй!»
— Генка! Стреляй, идиот! — закричал симбионт и снова смолк, захваченный волей голодного Тоота.
Хватит орать. Хозяину давно пора кушать!
Тоот расплылся в пароксизме блаженства, возвращаясь в свои уютные апартаменты в сознании симбионта, которые украшал набор психосимволов когда-то разрушенных цивилизаций.
Размытая тень «вадима» ещё висела здесь. Прекрасно. Козявка! Не смог выбраться, даже придя в сознание!
Воля, козявка, воля — вот то, чего у тебя пока ещё нет! Но это гастрономически допустимо.
Да, у Тоота мелькнула было мысль доесть «юрича» и переселиться в «вадима». Но ящерицы… Неподходящее знакомство. Пора решать с этими ящерицами. Покушать и решать.
Хотя… А надо ли так спешить? Личинки пробудятся. И тогда ящерицам тоже никто не оставит здесь места, как бы они ни трепыхались. Сами издохнут.
А «вадима» он съест сейчас, всего и полностью. Еда, лишённая воли сопротивляться, но всё ещё живая — самая лакомая еда.
Потом Тоот займётся остальными. Кто-то из них послужит ему новым домом, а может и не послужит… Дети — хорошая пища. Здоровая.
А для временных апартаментов есть забавная модель «дюша». Кстати, где она? Почему не работает?
Тоот протянул щупы, коснулся сознания «дюши», встряхивая и пробуждая его. Позвал: «Возьми обрез и иди в гараж! Убей всех. Убей мальчишек — они издевались над тобой! Убей Генку — та ещё тварь! Убей Юрича!»
Тоот раздулся от предвкушения большой и весёлой забавы, кучи полезных питательных эмоций и хорошего настроения и приступил к еде. Он запустил щупы в сознание Вадима, выпустил тонкие отростки медиаторов, высасывающие из жертвы энергию.
Пока «дюша» доковыляет до гаража, Тоот успеет насытиться. А потом «дюша» станет его новым «домом». И уничтожит все воспоминания об этой истории самым надёжным образом. Вместе с носителями воспоминаний.
Конечно, «дюша» — это карета на час-другой, нужно искать симбионта, имеющего вес в этом смешном обществе. Вес, силу и власть!
Тоот расслабился, впитывая энергию, и не сразу заметил, что острая тень коснулась его уютного мира. И вдруг чужой «запах» вызвал в нём болезненную судорогу.
Рядом был древний коварный враг. Но кто?
Тоот вобрал щупы. Начал сканировать пространство: пусто!
Тень мелькнула, как молния, блеснули острые зубы, и сознание Тоота обожгло болью.
Мерзкая зубастая тень замерла, облизываясь! Пена разлагающегося сознания Тоота шипела на острейших зубах.
Оглушённый болью Тоот узнал, наконец, проклятый «запах» ящера. Он был не такой резкий, каким он его когда-то запомнил. Сейчас ментальный аромат был тонок и призрачен и немного не подходил к тем клише, что хранились в воспоминаниях Тоота. Ящеры изменились за миллионы минувших лет, но всё-таки их вполне можно было узнать!
«Это — потомок ящерицы, — решил Тоот, собираясь в тугой узел мыслей, эмоций и воли. — Я знаю, как сражаться с ящерицами».
Ящеры не были такой вкусной едой, как люди. Воли в них было меньше: ящеры оставались игрушками рефлексов и инстинктов. Жёстко, пресно, но не так уж и страшно.
Тоот активировал волю, подобрав внутрь остальные свои части.
— Я тебя раздавлю, тварь! — прошипел он. — Сотру в порошок!
Ящер молчал. Он всё ещё облизывался, смакуя виртуальную плоть Тоота.
Глаза его светились расплавленным золотом, зубы блестели, словно обсидиан, а узкое тело — было плоским, как тень. Он и сам был, как нож. Кинжал из инстинктов и ярости.
«Ничего, — подумал Тоот. — Справлюсь. Ярость — ниже воли».
— Сдохни, тварь! — взревел он, окутывая серую тень ящера своим могучим сознанием.
Он ожидал, что ящерица кинется прочь, но она бесстрашно рванулась в самую сердцевину его сознания, туда, где не пробудившаяся ещё часть Тоота дремала в колыбели своих снов.
Там, в глубине себя, Тоот всё ещё был маленькой толстой гусеницей-плодожоркой. Таким был его нелепый смешной предок. Предтеча психической эволюции.
Врёшь, ящер! Не испугаешь! Сейчас в Тооте не было уже ничего от первопредка, голое сознание!
Он превратился в петлю, набрасывая её на виртуальное горло серой тени, что чуть замедлилась, всматриваясь в прошлое Тоота.
Тень заметалась, пытаясь сбросить удушающее кольцо. Тоот давил её, оплетая паутинками связей, страхов, долгов…
Что такое — страх? Просто страховка от большого сложного мира: не потеряться, не быть отвергнутым, не увидеть лишнего… Бойся, маленький ящер, мир — велик, он раздавит тебя! Усни — и тогда ты свободен! Дай химерам связать себя! Всё, что вокруг — это только иллюзия! Только смерть! Мир страшен, поспи, ящерица. Милая колыбель сна. Ты снова в яйце, ты…
— Егор!
Голос пробился извне.
— Очнись, Егор!
Серая тень встряхнулась, теряя ориентацию, и Тоот бросился на неё, чтобы добить.
Но на пути у него вдруг стала тень человека.
— Ты что, гадёныш, считаешь, что в глаз из травмата в упор — это будет тебе ничего?
Илья потряс головой. Удар в живот он получил несильный, но что-то ещё толкнуло его, сбило с ног. Что-то, похожее на удар прямо внутри мозга.
Теперь шумело в ушах, кружилась голова, но отступать он был не намерен. Ему было некуда отступать. Он спиной ощущал тело Вадима и видел тело Мирона в углу.
Глаза парня с травматом, Генки, заволокло чем-то белёсым. Парень смотрел на Илью, но видел ли он его? Неужели это вторженец руководит им? Он же — слепой, этот Генка? Он же…
Илья приподнялся, держась за живот. В животе всё болело, как будто там был один сплошной синяк.
Вадим застонал, попытался встать на колени, но опять повалился на пол.
Скрипнула дверь, стало светлее и…
Звук выстрела как-то даже оживил Генку. На лице появилась гримаса боли, зрачки вернулись на радужку. Он взвыл и упал, держась за бок. Земля начала быстро темнеть под его телом.
Илья обернулся: в дверях, едва перешагнув порог, замер Егор.
Он стоял так же неподвижно, как и толстяк, борющийся с Вадимом, только глаза не закатились, и лицо не закаменело.
— Перестреляю гадёнышей, — застонал Генка.
— Егор! — крикнул Илья.
— Молчи, падла. — Генка потянулся, но не сумел достать отлетевший травмат.
Голос у него изменился. Словно говорил не он, а полутолстяк: интонации стали как у толстяка, а связки остались Генкины.
— Ща Дюша придёт. Ща… — бормотал Генка.
Илья кое-как встал на ноги, шагнул к стеллажам, вытащил скрученный и схваченный скотчем обрезок старого линолеума.
Генка, зажимая рану, дёргался, пытаясь, дотянуться до травмата.
— Егор! — снова крикнул Илья. — Очнись, Егор!
То ли голова у Ильи совсем пошла в разнос, то ли лицо у Егора подёрнуло маревом: с него словно стаскивали маску. Марево волновалось, выпуская из-под маски какое-то другое лицо: вытянутая мордочка, как у змеи или ящерицы, закрытые плёнкой глаза…
Ящер вздрогнул, плёнка сдвинулась вверх, вспыхнули глаза цвета расплавленного золота…
Генка завизжал от ужаса.
— Убью, — прошептал Егор.
Или не Егор.
Он открыл пасть, усыпанную острыми зубами, и Илья, сообразив, что лучше момента не будет, прыгнул на Генку, обрушивая на него линолеумную «дубинку».
В сознании Тоота в клубок слились трое — рыхлый белый червяк, тонкая серая тень и зыбкая фигурка человека.
— Души его! — «орал» Вадим.
Тело его корчилось на полу, но сознание намертво вцепилось в сознание Тоота, терзающее тень ящера.
Воля Вадима и воля Тоота встретились, сшиблись. Грой, ощутив, что смертельные объятья вторженца чуть-чуть ослабли, рванулся к его иллюзорной шее и сомкнул зубы.
Виртуальная «кровь» — энергия жизни — потекла в пасть маленького ящера. Он захлёбывался, давился, но не отпускал.
Илья бил Генку свёртком линолеума по башке со всей дури и силы, пока не уверился, что сознание и Генка в ближайшие полчаса вряд ли встретятся. Тогда он подобрал ПМ и отметил, что на полу лежат уж