Вода кипит!
Тело Евицы давно уже угрожало перерасти самую широкую и самую удобную ночную рубашку, и даже ее любимую: с какими-то кубками (в которые на острове Палаван, привлеченные водой и нектаром, с удовольствием залетают насекомые, и там во мраке, прежде чем от них останется только оболочка, некоторое время царапают ножками по скользкой внутренней стенке). В принципе, никакая ночная рубашка не уцелела бы перед напором такого объемистого тела, но Владица нашел решение, лично укрепив швы нейлоновой леской и заменив оригинальные застежки огромными роговыми пуговицами, срезанными с практически неношеного зимнего пальто, купленного на 20-й юбилейной Осенней выставке, и нет никакого сомнения в том, что и нейлоновая леска, и роговые пуговицы, и лошади с джинсов[15] выдержали бы любую проверку на прочность.
Соседку я застал в обтянутой ночной рубашке с бокалами, лежащей в кровати, которая занимала центральную часть в единственном гостином-и-спальном-и-обеденном пространстве (в уголке этого пространства, отделенном ширмой, можно было увидеть раскладное кресло и тумбочку с зеркалом и прибором для украшения лица). Пусть муж занимается там, внизу, чем угодно, пронзала соседка Евица желтенькими глазками этажи, и глядела то в направлении крана на заднем дворе, ради которого мы и собрались, то на собственный пах, и хихикала. От этого хихиканья у нее неожиданно перехватило дыхание, и она, тяжело и глубоко дыша, раздвинула белыми коленками полы ночной рубашки, стимулируя более свободное проникновение туда воздуха. И тут из самой глубины брачного ложа сверкнул какой-то бледный треугольник. Наступившее напряжение превзошло брутто-силу соседки Евицы, и она обеими веснушчатыми ручищами ухватилась за один из своих жирных, испещренных родинками подбородков, и запищала. И тут прямо передо мной сосед Владица хладнокровно, не паникуя, вкатил ей инъекцию, без которой Эвица не могла жить. Единое пространство заполнил божественный фальцет ее громогласного вздоха.
Я в это время, прихлебывая чай, разглядывал все вокруг, только не хозяйку, не видел, что у нее там меж раздвинутых белых ножищ. Изучал, например, какой-то застекленный, в рамке плакат, изображающий балерину в плиссированной юбочке с мечтательным взглядом. Если бы я мог подползти по стене к этой балерине, то прижался бы к ней, это понравилось бы моему пылающему брюху, и никто бы не смог стащить меня оттуда. Точно так же я смотрел и на две связки кукурузных початков, висящих на вбитом в стену гвозде, и на несколько синих потрепанных томов из собрания сочинений Федора Михайловича, которые нависали надо мной с полки. Сосед Владица покашливанием дал знать, что соединил женины ножищи, вернув их в первоначальное положение. Я глотнул холодный шиповниковый чай так, будто это был горячий настой крапивы. Сосед Владица с опорожненным шприцем в руках со своими расслабленными нервами проворковал на ушко жене Евице, а потом, по-хозяйски, обратился ко мне. А? интенсивно стал подмигивать в сторону плаката с балериной. Но это была полная ерунда по сравнению с тем, как он заморгал (не смог бы так, даже если бы ему двинули смычком в глаз), увидев что-то за моей спиной (не смог бы так, даже если бы там затаился зверь, готовый к прыжку). Соседка Евица укрылась ушами. Инъекция подействовала. Я медленно повернулся. Там, за моей спиной, в передней стояла (незапланированно) их единственная дочка, и смотрела, как на ее глазах рушится порядок в доме. Забыла выставить диафрагму, подколола она меня. Нелегкое это дело – быть соседом. А я забыл для профилактики сделать себе кровопускание, так что простите меня, к тому же мне пора вымыть руки антибактериальным мылом, что я уже давно делаю каждых двенадцать – пятнадцать минут, я встал и пересек зону ее парфюма, подвернул оба рукава, продемонстрировав часы и потирая ладони. На лестнице меня догнал скулеж соседа Владицы и фальцет соседки Евицы: У меня с этим кроликом нет ничего общего, меня с ним ничего не связывает, скрипела кровать. О нет, мамаша, ты еще признаешься. А ты, обратилась дочка к отцу, пока тот продолжал скулить, ты еще наплачешься.
Когда сосед Владица годы спустя после так называемого чаепития, скажем, сидя внизу, во дворе, начинал со скамеечки нащупывать своим эхолотом, что происходит за нитяными занавесками в моем открытом окне (выходящем во двор), то сразу начинал скулить, опасаясь, что его может притянуть трехжильный коаксиальный кабель. Вла-а-а-а-д! разрывалась Евица по женской линии, начиная с чаепития, и прекратилось это только три с половиной месяца тому назад. У меня каждая волосинка на теле дыбом вставала. Как вставала, так и укладывалась назад, а если кто-то, услышав его скулеж, раздергивал занавески и выглядывал в окно, то, вероятно, мог бы подумать, что от выглядывания в окно туман рассеивается быстрее. Вла-а-а-ад, быстро наверх! Или вечером, когда я сидел на скамеечке и затягивал цепь на велосипеде, готовясь к прогулке по задунайским отрогам гор, сосед Владица сначала заталкивал на импровизированную парковку свою микролитражку, разматывал шланг, начинал сурово ковыряться у крана, менял насадку, навинчивал шланг, блеял, блеял и затягивал монеткой хомутик на нем. И уже начинал обкладывать матом струю, которая вместо того, чтобы бить в одну точку, в помет, оставленный совой на ветровом стекле, прыскала во все стороны, в том числе на его сандалии, и он уклонялся от нее как мог и умел, поднимал одну ногу, раскачивался на другой, скользил, падал и вставал, весь мокрый, принимал позу, которая должна была свидетельствовать, что он овладел ситуацией, и все-таки придавал струе желаемое направление, сосредоточившись на этом деле так, будто начал окончательную и бескомпромиссную борьбу со всем совиным племенем.
(Если сорокам ведомо, что следует за такими комичными сценами, то их оглушительный стрекот на крыше дома-близнеца указывал на всеобщую опасность).
После этого сосед Владица приступал к полуминутному сотрясению самой чистой в мире микролитражки – сзади. При этом взгляд его блуждал в небесных сферах. И прежде чем включалась сигнализация, сосед Владица необыкновенно точно улавливал тональность ее писка как такового, и тогда, прежде чем ему выставили счет за израсходованную общественную воду, дожидался, когда сигнализация пискнет сама, что означало ее нормальное функционирование, сматывал шланг, относил его в подвал, выходил из парадной под козырек, осматривался и ковылял к скамеечке. Вла-а-а-ад! – и только тогда начинал скулить, упираясь плечом в подвижную створку входной двери и, сгорбившись и замкнувшись в себе, полз по лестнице наверх.
В течение пяти лет, как вы и сами знаете, сват после окончания телекоммуникационных курсов еженедельно обслуживал трубчатые и тарелочные антенны, гонял сорок, которые, собравшись там стаями, наслаждались, устраивая помехи сигналам и нарушая фараонскую роскошь обитателям капсул.
Нет его, нет, но ведь он где-то здесь, с прищелкивания Владица перешел на громкое клацанье челюстью, как будто повел на охоту за кроликами какую-то полуофициальную прибывшую на выставку охоты и рыболовства делегацию, неравнодушную к крольчатине, а теперь вот оправдывается из-за внезапно возникших проблем. Снизу просигналил водитель микроавтобуса. Делегация, видимо, решила, что кролик только что был на поляне, уши выдавали его, но вдруг, воспользовавшись некой заученной кроличьей хитростью, стремительно, неуловимо перескочил в другое измерение, исчез в своей норе. И как бы делегаты не соглашались, с одной стороны, что умение заставить золото исчезнуть – прекрасная инвестиция, с другой они были весьма разочарованы, потому что со стороны кролика и всего, что с ним было связано, стало плевком в их сторону, и теперь следовало как-то от этого отмазаться.
Нашел его? в коридоре словно с неба прогремел дополнительно окрашенный глубиной квартиры фальцет Евицы. Напоминаем, что ее интерес к общественным и всяким другим течениям резко возрос, так что и теперь она расспрашивала мужа, что там внизу происходит, не тот ли это кролик со второго, которого она не видела больше одиннадцати лет, именно в такой деликатный момент явился, чтобы проверить свою нору, хи-хи-хи, решил поиздеваться над смертью, предоставляя остаткам общества без его горестного кроличьего сочувствия и очевидного присутствия суетиться, смеяться и печалиться, полагая, гляньте-ка вы на него, что сможет легко, если захочет, опять включиться в суету, будто так и должно быть. За уши его хватай! Для его же пользы! заверещала Евица, и Владице не оставалось ничего другого, как наплевать на бибиканье микроавтобуса и подняться наверх, чтобы вколоть ей еще разок. Но перед этим он залез в шелковое нутро своего пиджака, извлек оттуда открытку и подсунул ее под дверь квартиры номер четыре!
Я встал с кресла и поднял открытку.
Иногда дела в мире развиваются совсем не так, как на арене цирка. Адвокат Гркович поднялся на медленном лифте из подвала на третий этаж, в ортопедическое. Кто мог подумать, что Аида и дед Октавиан проведут целых десять дней, да еще каких, под одной крышей! А теперь, наверное, одна и та же рука подписывала и свидетельство о его смерти, и ее документ на выписку из больницы. Завещание деда Октавиана было обнародовано автоматически. Аида была тронута, и слегка прослезилась. Во-первых, дед Октавиан просил ее в момент своих похорон быть где-то далеко, подальше, где весело (в балетной труппе должны были понять, адвоката Грковича тоже тронула эта просьба, последнее грешное желание старика). О деньгах ей не надо было заботиться. Чтобы все было устроено по-божески, позаботится адвокат Гркович, а проследит за всем этим – длинный.
На предназначенной для Боби открытке – позавчерашняя дата. Это ты оставил цветы? Почему не разбудил меня? Дедушка мой спаситель. Сейчас я знаю, что он простил меня. Я должна была исполнить его последнее желание. Я села на первый рейс в Италию. Со мной и Ч. Сейчас мы в симпатичном местечке, реджоне Венето, пишу тебе на улице, атмосфера на самом деле карнавальная, маски, комедия дель арте, нас попытались научить этому. Я рассказала одной Коломбине, по какому случаю мы здесь. О, воскликнула она! Атенционе! Слушайте все! И я оказалась в центре чего-то такого, что никогда не смогу уразуметь. Передо мной выскочил некто с длинными седыми волосами, завязанными в хвост, с маской на лице, и прижал палец к губам, чтобы я молчала. Прокрутил меня несколько раз вокруг оси в фигурной восьмерке под аплодисменты всех этих озорных танцовщиков в масках около нас, и исчез! Я не вернусь. Мне кажется, будто я всю жизнь живу здесь. Ч. уже предлагают ангажемент в каком-то баскетбольном клубе второй лиги. Спасибо тебе за все!