мгновенно прицеливаясь в замочную скважину той двери, на просвет определяя, как по прицелу, самый выгодный угол, под которым лучше всего подставить плечо, и не слишком драматизируя (весьма даже убедительную дочкину формулировку, что он не смог обеспечить ей все то, что другие родители обеспечивали своим детям, и он искренне признавал, что растворяться в кругу семьи ему следовало менее всего), и кризисы жены он бы выносил спокойнее, и снаряды из домашней библиотеки, которыми дочка пуляла в него (не стоило из-за каждой мелочи снимать двери с петеь) и навстречу которым он, чтящий искусство, открыто подставлял спину, пряча затылок, с готовностью встречая «Подростка» или более тонкое «Село Степанчиково», безошибочно выбранные в зависимости от тяжести греха, что он переносил легче, или упрямое мученичество и коллапсы жены, и груз забот, которые сваливались на него (включая необходимость делать уколы), потому что их доченька гнушалась всех этих болезней (она ввела в доме нечто вроде вечного карантина), и даже дочкино чувство юмора он бы переносил легче, и весь этот припадочный смех по женской линии на его счет после того, как начинали действовать инъекции (даже ценой неопрятности Евицы), насчет чьих-то губ, сложенных куриной гузкой, хи-хи-хи, с которыми, то есть со сложенными гузкой, он днями напролет шастал по квартире в поисках своей челюсти, которую его единственная после той неудачной попытки укусить ее в ответ на удар дверью прятала из чистой пакости, мать ее, причем прятала очень хорошо, и восхищенные дочкины аплодисменты (потому что вчера она нашла для челюсти великолепное местечко), и питание через трубку, к которому он должен был прибегнуть, так и не отыскав челюсть (хотя и с челюстью он с трудом принимал более твердую пищу), и хи-хи-хи он переносил гораздо легче, потому что у него оставалось время для вылизывания микролитражки: разматывал двадцать из пятидесяти доступных метров удлинителя, и протягивал кабель от розетки (из всех розеток в доме он как бы случайно выбирал ту, что была у Евицы под рукой, над ее изголовьем, за швейной машинкой), позволяя ему свободно выпасть из окна прямо на задний двор и импровизированную парковку, куда поспешал сам, ковыляя по лестнице с пылесосом, и по пути, что ему давалось весьма легко, матерился во весь голос, что эхом разносилось по всей лестнице до тех пор, пока он не подключал пылесос к удлинителю и включал его, что служило для Евицы знаком, что пора выдергивать удлинитель из розетки, чтобы подразнить муженька, и вновь втыкала его и вытаскивала, втыкала и вытаскивала, что невероятно веселило дочурку и Евицу, и после этого у Евицы от такого веселья регулярно следовало недержание, из-за чего ему приходилось внеочередной раз менять под ней клеенки и простыни – все это он бы выносил с легкостью, если бы хоть раз в году ему удавалось запрыгнуть в постель к избраннице сердца, пусть даже обманом, и сразу бы ему стало легче, навалиться на ее тело с множеством обильных слоев сала в огромных количествах в самых неожиданных местах, и просто вынудить ее отдать супружеский долг, и тогда Владица начинал двигать туда-сюда одной рукой, сжимая вторую в кулак, символизируя тем самым мощную мужскую силу, которой, по странному капризу природы, он и в самом деле обладал с лихвой, и которая, не теряя стойкости даже в тесноте кабины микролитражки, вполне заслуживала, чтобы ей в один прекрасный день на уже упомянутой природе воздвигли памятник, если кто-то на полянке рядом с туристической тропой на задунайском холме найдет подходящее местечко, и если после проверки окажется, что его еще не заняли поэты, чего вовсе нельзя исключить. Но и такой исход, как вы уже догадываетесь, он бы принял с гордо поднятой головой.
Повернул Владица Перц резко, попутно нажимая когтями все кнопки в окрестностях руля. На приборной доске лампочки вспыхивали все подряд. Во время капиталки, естественно, все предохранители заменили новыми, китайскими. Дворники скрипели по сухому стеклу до ближайшего поворота в другую сторону.
И тут словно кто-то пощекотал мое ухо и шепнул, чтобы я опять глянул в правый верхний угол лобового стекла. А что, если сосед Владица начнет сигналить? Пустая дорога перед нами служила хоть какой-то гарантией того, что этого не случится, и я посмотрел. Главную проекцию, отображающую в высоком разрешении соседа Раджу, сопроводила вступительная синкопа: он обратился ко мне с лобового стекла модулированным в консалтинговой манере голосом. Он отвечал за клиентов вроде меня, клиентов, не готовых к последней поездке. Поскольку дело было особое и срочное, а мы двое, к тому же, вовсе не иностранцы, то Раджа предложил, поскольку другой такой возможности не будет, не терять время на презентацию каталожных и внекаталожных предложений широкого диапазона образов, сопровождаемых светящимися эффектами и превосходящими друг друга красотой и содержанием, образов, согласованных с моментом подверженности клиентов поездке в незнаемое, после чего клиенту оставалось только дважды взвесить (возможность рекламации не предусмотрена) и определиться, какой именно образ сопроводит его с этого света (одновременно предусматривается и образ того, неизвестного, куда он отправляется), и тогда мы сразу перейдем к предложению дня, а то в противном случае меня сопроводил бы образ в мягких тонах с желтыми звездочками, который уже стал угрожать мне, не говоря уж об экстатических, скривившихся тубах виновного шофера, несмотря на то, что он находился в руках высшей силы, или о лице, которое смотрело на меня с зеркальца заднего вида, более напоминавшее портрет со стенда «разыскивается преступник».
Предложением дня было резервирование самого лучшего райского уголка. Я советую.
Но как только началась эта демонстрация на лобовом стекле, Владица Перц так шмыгнул носом, словно его нос был высоким специалистом по вынюхиванию свободных мест на кладбищенской парковке. Установив, что свободных мест нет, он вынюхал местечко между двумя могильными крестами, и губы его (служившие индикатором счастья) растянулись в улыбке. Мало того – он нажал на клаксон!
Бибиканье соседа Владицы так отвлекло меня, что картинка на лобовом стекле моментально исчезла, и тут же врубилась сигнализация: в течение неопределенного времени я оказался лишенным всяческих забот. Вы могли припарковать меня где угодно, и после лунапарковых каруселей провести по туннелям любви и комнатам смеха, и по пещере ужасов, и я при этом глазом бы не моргнул.
При возвращении с кладбища домой Владица Перц опять нажал на клаксон – от радости по случаю только что исполнившегося его давнего желания произнести надгробную речь. И у него не оставалось никакой другой возможности вернуть своего спутника из тоннеля любви, комнаты смеха и пещеры ужасов и усадить его за два сдвинутых поминальных стола (между собой и Раджей), кроме как подвергнуть спутника экстремальной электроимпульсной терапии (при помощи электричества освежить его память, вернуть из глубин на поверхность). И у него получилось!
Поминальная речь соседа Владицы
И вот наш подъезд за последние два с половиной месяца принес на алтарь четвертую жертву. Бабкин портрет с веером и миской с орехами на узнаваемом втором плане (поначалу сосед Владица обращался именно к нему, потому что урна с бабкиным пеплом уже находилась в полагающемся ей месте) установили на стуле во главе двух сдвинутых со вкусом сервированных столов: столовые приборы, льняные салфетки, мелкие и глубокие тарелки, которые перед портретом бабки перевернули вверх дном. Хотя, не особо преувеличивая, я могу сказать, что могли бы и пятую – да, да, и пятую жертву.
(На похоронах присутствовал и следователь. Когда в то утро, несколько раньше, его помощнице после ягод не помогло и умывание, когда от боли она корчилась на земле, следователь с помощью Владицы отнес ее в служебный автомобиль. А на похоронах я произнесу речь! Вам стоило бы выслушать ее! пробормотал Владица. Следователь кое-как разместил помощницу на заднем сиденье и отвез ее, непрерывно дрожащую, в больницу, где и оставил. Наконец-то ты от меня избавился, ухватила она следователя за джинсовую куртку. Не говори ерунды, убрал он ее руку. И прямо из больницы, несколько взволнованный тем, что остался в одиночестве, отправился на кладбище. Следователь не стал искать свободный стул, а просто прислонился к деревянной подпорке, прямо под приколоченным к ней предупреждением, гласящим, что зажигать свечи запрещается. При упоминании пятой жертвы следователь сжал в кулаке ключ с золотой пятеркой в виде брелока).
Спокойно можете занести меня в список жертв, потому что мы с Евицей не в состоянии расстаться и сейчас. Она разозлилась бы на всякого, кто думает иначе, и запросто бы его… сосед Владица, облизнув губы и чуть втянув шею, оборвал свою невысказанную мысль, ударив одну ладонь ребром другой и поцарапав ее ногтями, как сказал бы человек: скоро он приготовит и внесет семейный вклад в этот – защекотал с другой стороны мое ухо сосед Раджа – мортификационный винегрет.
Кто-то скажет, что я преувеличиваю. А как же не преувеличивать в такой момент, скоропостижно отказавшись от принесения жертвы, сосед Владица потянулся за поминальной льняной салфеткой и положил ее себе на причинное место, чтобы устроить на ней свою другую руку. Некоторое время казалось, что он отказался от поминальной речи и полностью погрузился в печальное состояние.
Но как тут не преувеличивать, если в этом задействовано, в глобальном смысле, 8 + ∞ факторов. И перед этим фактом никто из числа живых не имеет права опустить руки, при этом сам он последовал собственному императиву и поднял руки с причинного места. Так помянем же мертвых добрым словом, так сказать, за все достигнутые ими результаты. Словно день сегодняшний принадлежит им, а не наоборот. И чтобы живые могли равняться на них. День за днем, неделя за неделей мы как-то выдерживаем, благодаря их жертвам, натиск сцилл и харибд, которые стремятся сравнять с землей наш дом.