динамика производимых работ достигнет великолепных показателей, хотя, следует признать,
это началось только в тот момент, когда старый строитель Владица Перц, подстрекаемый шуршанием в шелковом нутре своего пиджака, призовет не сидеть, сложа руки в районе сердца, и распределит всех по сменам, вот тут-то и рыжий, и смуглый, и бледный начнут намного экономичнее колотить инструментом по доскам, гвоздям, пальцам и коленкам. Однако время от времени все, занятые в смене или нет, при малейшем дуновении ветерка замирали как полосатохвостые лемуры и оставались в таком положении, пока ветру не удавалось поднять с земли хоть одну гигиеническую упаковку от водонепроницаемого пластыря. И сцена будет склепана еще до обеда. Предложение самозваного руководителя строительства (сбудется еще одна мечта Владицы) торжественно перерезать ленточку, единогласно отвергнут как анахронизм. Коренной житель Владица снесет это, не моргнув глазом.
В рамках бюджета двухтонный грузовик, предназначенный для переездов (без рабсилы), доставит динамики, агрегат и костюмы. И загремит духовая музыка, подавленная миксом в стиле техно приблизительно в тот момент, когда бульдозер из «Демолирен групп» – вот и он, черт бы его побрал! – свернет в улочку и встанет на парковке у рынка и контейнеров, заняв сразу четыре места.
И тут режиссер прикажет мне отойти в сторонку, чтобы он смог подумать и получше рассмотреть меня, нет, не впишется. Тем не менее, руководствуясь принципом, гласящим, что нет ничего такого, что не могло бы вписаться, и что все мы, в конце концов, находимся здесь с целью спасения нашего дома от сцилл и харибд, он отдаст мне из реквизита мегафон, чтобы я заорал в него так, чтобы в колоратуре этого ора узнала себя вся мелкая живность из краснокнижного списка задунайского заповедника, и он удовлетворится услышанным, и поэтому мы спустимся под мостик, чуток раздвинем заросли, чтобы я для пробы пробежал оттуда вниз по течению канала так, как будто тебя гонят все дьяволы этого мира и пока тебя несут ноги, пока я не превращусь в точку без головы и хвоста. И режиссер, удовлетворенный тем, как я бегу, даст мне небольшую, но важную роль. Через два часа начинайте готовить для него костюм, укажет он на меня двум сейворговцам.
А пока что. На лавочке встретит меня сосед Раджа. Сидя в одной из дырок, он будет наблюдать киношное и прочее оживление и достижения, которые в этом деле даются нелегко. Он попытается нейтрализовать горький привкус банальности, которой не сумел воспротивиться: его невероятно удивило, что я ничуть не запыхался после такого кросса. Тебе до пенсии по инвалидности надо бы устроиться волам хвосты крутить, и сунет мне под нос бумажный пакетик с осмотически обезвоженными боровиками.
Там кран, о котором я вам говорил, заноет, выпятив грудь колесом, Владица, как бы в ответ на тот мегафонный ор. Он останется под козырьком один – в соответствии со сценарием – маленький человек. И режиссер посоветует Владице быть как можно естественнее, потому что никому здесь не нужен колосс родосский. И велит ему смотать и выбросить красный шнурок, намотанный на кисть руки. Задрожав, Владица сквозь очки, моргая, направит прямо в камеру страдание, совпадающее с только что высказанной аудио-жалобой, и даже выдавит из глаза слезу, от которой запотеют очки, слезу, о которой неизвестно как станет известно режиссеру, и он будет настаивать на ней, на этой слезе. И Владица тут же спонтанно посмотрит сквозь свои запотевшие очки на угол здания: Там, там, за ним, кран с резьбой для навинчивания шланга, ориентир в его личном универсуме, с помощью которого он преодолевал хаотичность пространства. Кран будет дополнительно снят и найдет свое место при монтаже, потому что ни один удачный кадр ни за что не следует вырезать, обогатит режиссер собственным знанием и опытом своего ассистента. И последует спокойный переход глаза камеры с впечатляющего лица Владицы на неподвижную створку входных дверей с четырьмя объявлениями о смерти (три стандартных плюс нестандартное про Октавиана), а с них перейдет к объявлению о переселении и далее пронзенное стрелой на сердце в пороге, и потом наверх, к двусторонней табличке. Под очень высоким козырьком маленький, ранимый человек будет, совсем кстати, выглядеть еще меньше и ранимее.
Айне кляйне перерывчик, и режиссер со слишком рано появившимися залысинами выключит камеру, и только подумает, что все идет путем, только похвалит мастерство актера, как тот (актер Владица), неприученный к похвалам, бросится обнимать и неудержимо завалит режиссера на землю и на какой-то софит, единственной задачей которого, как окажется, было держать под прицелом как можно больше острых углов. В ответ на хичкоковские вопли и страсти зааплодирует на скамеечке Раджа. Шокированный таким развитием событий и полученными ушибами и царапинами, режиссер решит сам себе выписать бюллетень на двадцать четыре часа. И доклад, который он сделает на первом же очередном заседании секции сейворга, будет большей частью касаться его травмы, и в меньшей степени – успешности короткого метра. Остатки режиссерского самообладания, почесываясь там, где у него будет больше всего свербеть, он использует для того, чтобы донести до ближайших соратников, и в первую голову лично до Рудики, необходимость предпринимать меры предосторожности и охраны труда в дальнейшей работе. Вперед, с богом.
У вас когда страдают – то страдают, а если уж живут – то живут, угостит стоящий за спиной следователь Раджу (и меня) какими-то зелеными чипсами. И станет улыбаться: он-то уже знает то, что мы узнаем лишь несколько часов спустя. Я гляну на часы. А моя помощница в инфекционном, душу богу отдает от тошноты и блевотины, я как раз оттуда, и решил вот заглянуть. И продолжит улыбаться. Жалко, а то мы как-то уже сроднились с вами обоими, сосед Раджа ответит на чипсы сушеными грибами. Однако каждый продолжит грызть свое. Ветер прокатит по двору пластиковые пол-литровые стаканы для пива и кока-колы, и детские из-под кофе, и пинать их станет безработный уроженец Ямайки.
Внимание Раджи привлечет появление в полуденные часы котла со складной металлической треногой, которым займется кулинарная секция активистов сейворга. Раджу, после того, как он сбегает за мостик и вернется с охапкой веток для розжига и рецептом лучшего в мире паприкаша, секция встретит с воодушевлением, и занесет этот факт в свои протоколы. Раджа тут же установит эту мобильную кухню с подветренной стороны заднего двора. Пока все будут ждать доставки мясных продуктов для паприкаша, он разожжет огонь. А к кому обратиться за настоящей картошкой – Раджа знает. Вы же со своей (картошкой) можете просто сняться на память, посоветовал он активистам.
Будет Владица пританцовывать вокруг безжизненного дерева, подниматься на цыпочки, моргать и пялиться сквозь очки под мостик, где (как боксеры в углах ринга перед схваткой) двое сейворговцев, поначалу расчистив заросли, начнут готовить меня к съемкам, протаскивать под пазухой какие-то проволочки, подтягивать через плечи к грудной клетке, закреплять их, чтобы этот проволочный скелет не развалился, и еще какие-то провода на два метра передо мной и на пять метров сзади, и еще кучу замотанных проволочками и размотанных целлофановых полосок синего, голубого и ярко-фиолетового цвета, шлейф длиной примерно в семь метров. Скелет этот должен будет выдержать перевернутую полусферу из легкого пластика с двумя отверстиями для моих ног, и собранных в полусфере с горных отрогов, а на самом деле раздобытых в какой-то зоологической коллекции: препарированного медведя в натуральную величину, лисицу, зайца и бемби). Опять сосед Владица станет наматывать на запястье неиспользованную веревочку, угнездится на скамеечке, чтобы размотать веревочку и дождаться хлопушки, которая вот-вот щелкнет, а новый режиссер уже начал целиться мертвым глазом камеры в главного актера, примерять ракурс с каждой из трех ступенек, ведущих на сцену.
Именно в этот момент Маришка припаркует в тени бульдозера свое авто в пятьдесят пять лошадей, и попрет по улочке две авоськи, до отказа набитые крылышками, окорочками и лапками, причем следует указать на идеальное сочетание авосек, связанных из перекрещивающихся ромбами розовых нейлоновых нитей с Маришкиными чулками, совсем чуть-чуть сползшими на пятки. Но вместо того, чтобы с умом направиться к котлу с подветренной стороны заднего двора, где ее ждут с нетерпением, Маришка позволяет более-менее параболическому порыву ветра подтолкнуть себя к разрушительному фактору – к Владице.
Маришка войдет в мертвый кадр и сядет рядом с тем, из-за которого ей однажды ночью показалось, что осень ее жизни могла бы превратиться в лето, ох, все говорило об этом, и итальянский ресторан, и тальятелле, и фламбир, и презентация, и заднее сиденье ее авто в пятьдесят пять лошадок. И уколется о торчащий кусок арматуры. Вокруг нее распространится смесь запахов спортивного парфюма и куриных потрохов. У Рудики на сцене дрогнет рука, скрипнет под ним доска. Тем не менее, все стабилизируется, когда разрушительный фактор приметит невзрачную цель и отвлечется на нее. Почему он так со мной поступил? В чем я ошиблась? Что я сделал не так? В чем я ему отказала, разве я не заплатила ему тем, чем следовало заплатить мужчине? Замучают Маришку такие вопросы и арматура. Рудика прочистит со сцены горло. Вперед, господин Перц! Хлопушка! Неси, тетка, мясо! что послужит сигналом тому безработному уроженцу Ямайки, что хватит валандаться без дела, пусть возьмет тетку и авоськи с мясом, и по исполнении сказанного у него будет одно задание, заявит ему синий пояс дзюдо, тетку на всякий случай отвезти на ее авто домой и постараться, чтобы она там и осталась.
И отведут Владицу Перца после полудня со сцены к крану, чтобы он там умылся. Этот дополнительны