арика, который сначала ползает по лицу, потом сползает вниз, прямо на мою причесочку в форме сердечка. В анфас я выгляжу лучше. Ухоженная. Я становлюсь предметом внимательного изучения, и потому появляется потребность проникнуть в сущность. Для проникновения нет инструмента лучше маленького карманного фонарика. Но не получается. Я зажалась.
На этот раз ничто не заглушает стук в дверь. Меня волнует знакомый знак. Три раза. Два. Три. И опять я бы открыла, если б смогла. Но есть кому. Тупой удар и стук падения на пол. Как будто свалилась большая палка колбасы, принюхиваюсь – конечно же, копченая. (Тянет блевать. Бе-е-е. Бе-е-е. У человека тошноту может вызвать физическое напряжение. Судя по стону, именно оно сейчас и заставляет блевать). Потом в непосредственной близости я ощущаю запах – я знаю, Кому он принадлежит. Сейчас многое прояснилось. И вообще меня уже не удивляет все более обильная рвота и рыгание, поочередное затягивание узлов, не говоря уж о стонах. Люк! Люк! доносится с заднего двора. Открываются входные двери и закрываются. Рыгание раздается в коридоре, все тише и тише. И еще мне приходит в голову: вот смеха-то будет, когда завтра откроют могилу для герр Живковича, какие заголовки в газетах появятся! То, что застанут в ней, опишет в документальном очерке (это справедливо – когда путем идут слева направо) перо местного литератора. Как-то мне очень жалко стало моего Миленко.
Мир божий воцарился повсюду. (Можно и так на все это посмотреть).