Машина остановилась у здания клуба. На дверях висела немецкая вывеска. Толпа оборванных людей, мужчин и женщин с детьми, стояла перед деревянным зданием. Иные стояли на снегу прямо босиком.
— Гераус, — приказал майор шоферу, когда машина остановилась.
Шофер выскочил из машины в одну сторону, майор — в другую. И не успел сержант опомниться, как майор уж запер машину на ключ.
Майор поднялся на крыльцо, за ним потянулись подталкиваемые солдатами люди. А сержант Муромцев сидел в машине запертый, не имея возможности выйти. Заперты были все двери. А стекла были толстые, непроницаемые для пуль, и, как ни колотил в них сержант кулаком, они не разбивались.
«Ну и влип!» — подумал сержант.
Но нужно было все же принимать решение. Не сидеть же в этой бронированной клетке на колесах!
Ключи были у шофера. Сержант видел, как майор их ему передал. Муромцев быстро пересел на сиденье шофера, включил мотор, и машина тихо двинулась за шофером. Тот шел, не оглядываясь, прямо по дороге. Встречные солдаты даже не замечали, что машина идет сама собой. Шофер повернул за угол, сержант свернул за ним. Шофер повернул за дом, и машина — за ним, пока, наконец, не толкнула его в спину. Шофер обернулся и начал неистово креститься. Был он колбасник, баварец и набожный человек. Заодно перекрестил он и свою машину. Но она стояла на месте и не рассыпалась. Шофер отскочил. Машина двинулась за ним. Шофер спрятался за столб. Машина подошла к столбу и загудела.
Она гудела так настойчиво, что шофер, крестясь и что-то шепча, все-таки подошел к ней и открыл дверцу. И в тот же момент она умолкла, и кто-то невидимый толкнул его в грудь так, что он отлетел метра на два. Невидимый сержант поспешил к клубу.
Клуб уже не был похож на клуб. У дверей стояли немецкие часовые. В зале, на полу, валялись красные лоскуты изорванных лозунгов вперемешку с черепками и осколками.
Муромцев прошел мимо часовых и смело открыл последнюю дверь.
В комнате вокруг стола, склонившись над картой, стояли и сидели немецкие офицеры. Тихо закрыв за собой дверь, невидимый сержант внимательно огляделся. Майор был здесь, и, кроме него, еще шесть человек. Среди них маленький седой генерал и два полковника. На столе были разложены бумаги и карты.
«Штаб! Прибыл, значит, по месту назначения!» — подумал сержант.
Маленький седой генерал все время вздрагивал и дергал головой. Майор, отвернувшись от стола, уже несколько минут пристально смотрел на то место пола, где стоял сержант. Сержант опустил глаза и увидел, что с его невидимых валенок натекла лужа талого снега. Отделившись от валенок, струйки воды становились видимыми и растекались по чисто вымытому полу.
Внезапно майор вскочил и кинулся к двери. Сержант едва успел посторониться, и тот с размаху ударился о косяк. Все обернулись. Седой генерал вскочил со стула и затрясся еще сильнее. Полковник с толстыми складками на шее, похожий на бульдога, пролаял что-то очень сердито.
Майор пошарил руками по двери, потянул носом и неохотно вернулся к столу, продолжая оглядываться.
А сержант спокойно обошел вокруг стола и стал за стулом генерала. Сержант осторожно протянул вперед руку и потянул за угол большой конверт, лежавший на краю стола. Как только рука сержанта коснулась конверта, тот стал невидим и исчез, шурша по сукну стола. Другие бумаги, лежавшие около, зашевелились как будто сами собой.
Похожий на бульдога полковник придержал рукой бумаги, а потом встал и затворил поплотнее форточку.
Посередине стола лежала большая карта с нарисованными на ней красными и синими стрелками.
И сержант понял, что он не только попал точно по назначению, в штаб фашистской части, но и попал как раз вовремя, когда в штабе составлялся план нового наступления.
Сержант неплохо умел разбираться в картах и, следя за спорами штабных и за направлением красных и синих стрелок, старался уяснить себе план предполагаемого наступления. Это ему удалось: он понял все.
«Теперь нужно действовать осмотрительно, — подумал сержант.— Только бы не испортить дела! Главное — не торопиться. Дать им кончить и потом аккуратненько доставить капитану Беркутову все их приказы. Хорошо бы карту с собой прихватить, да как бы не-испугать бандитов!»
Так рассуждал сержант Муромцев, в то время как офицеры спорили над картой.
Он улучил минуту и снова потянул к себе какую-то бумагу, которая тут же исчезла из глаз. Но майор как раз подвинулся, переставил локти на столе и нечаянно прижал невидимый край бумаги. Сержант дернул ее к себе. Майор завертелся и стал беспорядочно шарить и бить по столу, потом обернулся и бросился в сторону Муромцева, растопырив руки. Одну минуту сержанту показалось, что майор видит его — так верно тот шел на едва уловимый шорох бумаги, которую сержант как раз опускал в свою полевую сумку. Муромцев замер, и майор остановился в одном шаге от него, с растопыренными руками.
«Эта собака меня еще, чего доброго, поймает! — подумал сержант. — И слух у него и нюх не хуже, чем у овчарки».
Сержант стал тихонько отступать в сторону, бесшумно переставляя ноги в мягких валенках. Но майор, глядя прямо перед собой своими змеиными глазами, упорно продолжал ловить руками воздух, и уже снова приближался к сержанту
«Только бы он меня в угол не загнал!» — думал сержант, обходя вокруг стола.
Нс все уже заметили странное поведение майора. Его стали звать. Похожий на бульдога полковник подошел к нему и решительно взял его за плечо в ту самую минуту, когда тот чуть не коснулся шинели сержанта. Он подвел сопротивляющегося майора к столу и почти насильно усадил рядом с собой. Другой офицер налил в стакан воды и протянул майору. Тот сердито оттолкнул стакан.
«Ну спасибо! Придержите-ка его еще немного!» — засмеялся Муромцев про себя и вдруг, перегнувшись через стол, ловким движением сдернул с генерала полевую сумку.
Невидимая сумка задела генерала по лицу.
Все вскочили. Поднялся невообразимый шум. Гитлеровцы кричали, не слушая друг друга, генерал сполз со стула на пол.
Майор выхватил револьвер и направил его в сторону сержанта. Но Муромцев опередил фашиста.
Раздался выстрел.
Падая, майор опрокинул два стула Все бросились к нему, кроме генерала, который, закрыв руками голову, трясся, сидя на полу. Сержант Муромцев быстро сдернул со стола карту и все, что на нем еще лежало, и, пере прыгнув через стул, выскочил в дверь. Навстречу ему мчались часовые и охрана. Сержант толкнул в грудь одного, сшиб с ног другого и вихрем пронесся по лестнице, оставляя за собой запах от еще дымившегося после выстрела автомата.
Машина майора стояла у крыльца. Шофер спокойно стоял, прислонившись к дверце. Одним ударом кулака Муромцев опрокинул шофера, вскочил в машину и, развернувшись, помчался прямо на восток. Позади послышалась беспорядочная стрельба.
Задание капитана Беркутова было выполнено. Надо было возвращаться к своим.
Машина шла лесной дорогой. Приятно было мчаться на предельной скорости мимо отягченных снегом, притихших деревьев. По небу иногда пробегал луч прожектора или падала звездой ракета. Шум машины заглушил отдаленную стрельбу, и поэтому казалось, что в лесу стоит та особенная, зимняя тишина, когда ветви деревьев, заваленные тяжелым снегом, не в силах пошевелиться.
Сержант даже размечтался немного. Однако ехать дальше было опасно. Гитлеровцы могли опомниться, послать погоню за своей пропавшей машиной и предупредить свои посты. Если бы машину обстреляли, каждая пуля, направленная в шоферскую кабинку, могла убить хотя и невидимого, но вполне смертного сержанта.
Муромцев выбрал удобное место, замедлил ход, осторожно спустил машину с дороги в овражек, подрулил к кустам и поставил ее так, чтобы ее не видно было с дороги. Потом он сверился с картой и компасом, спрыгнул в снег и тихо пошел по лесу. Оставалась самая легкая часть задачи: незаметно перейти линию фронта.
Но тут-то сержанту не повезло.
Луна зашла за тучу. Сержант с трудом ориентировался в темноте, но, главное, он терял чудесное свое преимущество, так как ночью снайперы стреляют по слуху — на скрип шагов или треск сучка.
Кроме того, сержант скоро заметил, что сбился с пути. Он уже должен был, казалось ему, подходить к переднему краю обороны. Но вокруг был тот же частый лес, и сержант, пробираясь в темноте без дороги, все время тонул в сугробах. С высоких ветвей на плечи ему падали тяжелые комья снега и, тая, затекали за воротник. Он уже выбился из сил, а лесу, казалось, и конца не будет. Наконец Муромцев остановился, положил на снег свой компас и карту и рискнул осветить ее карманным фонариком.
Треск и вспышки выстрелов всполошили лес. Несколько пуль просвистели возле самой головы сержанта. Он не успел даже взглянуть на карту. Где-то близко над его головой сидел на дереве фашистский снайпер и, может быть, даже не один. Сержант потушил фонарь и замер. Теперь, в темноте, чудесные варежки ничем не могли ему помочь. Фашисты не видели его, но, очевидно, хорошо угадывали по шороху шагов..
Двигаться было нельзя. Сержант старался даже не дышать, так как стреляли где-то совсем близко, с соседнего дерева. ЛАуромцев долго стоял не шевелясь.
«Не стоять же так, в самом деле, до утра! — подумал сержант. — Это похуже майора!»
Положение казалось безнадежным, а впереди предстояла еще долгая ночь.
Где-то над головой сержанта хрустнул сучок, а дальше, в глубине леса, послышался шум. Муромцев понял, что окружен невидимыми стрелками и что они стерегут его и не выпустят из лесу живым. На этот раз все преимущества были на стороне врага.
Одного только не мог понять сержант: как это гитлеровцы в него не попали, когда он зажег фонарь? Он уже совсем было решил, что фашисты просто не умеют стрелять. Он даже, осмелев, немного переставил застывшую ногу. Но тотчас же защелкали выстрелы. Одна пуля пробила носок валенка, не задев ноги (валенок, к счастью, был очень просторный). Нет, фашисты хорошо умели стрелять даже в темноте. И тут только сержант внезапно догадался, что свет фонаря не выдал его, а спас ему жизнь. Снайперы били мимо, потому что никого не увидели в луче света на том месте, где стоял сержант.