Гул этот не просто висел в воздухе, всем на лестнице казалось, что он накрыл Дом профсоюзов, весь город, а может, и всю страну, тяжёлым, смрадным и удушающим облаком. Накрыл и давит, давит, проникая не только через уши, но и через всё тело – кожу, поры, даже волосы. Как-то само собой получилось, что Игорь стоял внизу этой группы, а Коля вверху, словно авангард и арьергард. Появился откуда-то Валера. Игорь часто его видел в штабной палатке, а ещё чаще в походной церкви. Худой, в очках, с ведром, в котором плескалось немного воды, он переходил от человека к человеку и, со словами: «Смочи лицо, легче дышать будет», он окунал руку в не совсем чистую воду и, словно священник на Крещении, каждого омывал влагой. Игорь, когда получил свою порцию, вдруг схватил с головы форменную кепку и окунул её в ведро.
– Дышать через неё буду, если что, – пояснил он на вопросительный взгляд Валеры. Тот, кивнув, продолжил обход. Проходя мимо окна, он присел ниже подоконника.
Наученные уже опытом, люди не маячили в проёме окна, опасаясь выстрелов. Стояли сбоку и также, сбоку, осторожно наблюдали за творящимся снаружи.
Снаружи было страшно. Дом профсоюзов в плане был похож на букву «П». Дворик был внутри этой «буквы», окно находилось в левой «подпорке», а снизу «буквы П», от одной «подпорки» к другой шёл невысокий забор. За этим забором, за закрытыми воротами, плотная толпа орала и колыхалась, словно густое грязное море. А во дворе сновали человек восемь – десять, не больше. «Странно, – подумал Игорь. – Почему толпа не хлынула во двор?! Что ей этот забор?..» Додумать эту мысль он не успел – из окон, находящихся напротив центральной, парадной лестницы, но выходящих во двор, дым, и до этого не слабый, вдруг повалил особенно густо. Из него, с третьего или с четвёртого этажа, Игорю с его места было не определить, вдруг вывалилось что-то тёмное и длинное и, быстро пролетев вниз, шмякнулось об асфальт.
«Человек!» – мысленно ахнув, перехватил дыхание Игорь. За первым быстро-быстро западали ещё тела. Человек семь-восемь выбросились, пока дым не сменился огромными языками пламени. Кто-то летел ногами вперёд, кто-то плашмя падал на асфальт. К ним тут же метнулись сновавшие по дворику правосеки и, с криками «Слава Украине!», принялись проламывать им головы. Игорь увидел, как из-под обрезка то ли металлической трубы, то ли арматуры брызнуло кровавым всплеском. Всё произошло так быстро и было настолько неправильным и противоестественным, что ужас и осознание произошедшего, мысль: «Вот сейчас, прямо на твоих глазах произошло убийство! И не одно убийство, а групповое! И не просто убийство, а ритуальное убийство!» – всё это пришло к Игорю спустя секунд десять.
Он оглядел куликовцев. Одни, которым был виден этот ужас, стояли, бледные и поражённые. Другие, которым было не видно, продолжали свои дела. Валера крестился и шевелил губами. Игорь, неожиданно даже для себя, вспомнил молитву и громко, чтобы перекрыть этот непрекращающийся и всепроникающий гул, стал молиться:
– Господь просвещение моё и Спаситель мой, кого убоюся? Господь защититель живота моего, от кого устрашуся… – Поймав на себе удивлённые взгляды, он ещё сильнее возвысил голос и почти кричал: – …аще ополчится на мя полк, не убоится сердце моё. Аще восстанет на мя брань, на Него аз уповаю!..
Дальше, как обрубило, забыл. Он три раза тихо произнёс, крестясь:
– Господи, прости мне грехи мои. На тебя уповаю…
А потом пришла другая мысль, на удивление ясная и спокойная: «Ну вот, Игорь, пришло и твоё время умирать. Все когда-то умирают, вот и тебе время пришло. До полтинника дотянул, другие и до этого не доживают, так что не ропщи, тебе ещё повезло. Да и умираешь не зазря, не в кровати, не от болячки какой-нибудь, а в каком-никаком, но бою. Господи, прими душу мою и, если найдётся в рядах воинства Твоего и для меня место, наградой это для меня будет!..»
И так легко ему стало после этого, страх ушёл, пришло спокойствие. Стал, словно скала на пути лавины – остановить, может и не остановит, но и лавина ему ничего не сделает. Нет, пульс не вернулся к нормальным шестидесяти в минуту, и адреналин продолжал выбрасываться в кровь надпочечниками (или кто там, внутри, отвечает за его производство?) литрами, но ушёл животный ужас. Остался только страх боли. Почти как при визите к стоматологу – надо немного потерпеть, и потом станет легче. А ещё пришло понимание, что надо срочно, пока есть возможность, сделать очень важное дело. Он суетливо зашарил по карманам, ища телефон.
– Сева, слушай внимательно и не перебивай меня, – заговорил он, плотно прижав телефон к уху и второй ладошкой закрыв его от окружающего шума. – Я сейчас на Куликовом поле, если со мной что-то случится, передай моим детям, что я их люблю и прощаю. Ты понял меня? Обязательно передай им, что я их люблю! И прощаю!..
– Игорь, дурак, что ты там делаешь?! Я на даче, в Сычавке, тут такое передают! – голос Севы, хорошо слышимый, звучал, словно из другого мира. – Уходи оттуда, Игорь! Пробирайся ко мне в офис, там запрячься. Уходи оттуда!..
– Сева, не ори! – Игорь от досады, что тратятся драгоценные секунды, даже ногой притопнул. – Молчи и слушай меня! Просто запомни: если меня не станет, ты передашь моим детям, что я их люблю и прощаю. Запомнил? Обещаешь?..
– Да, понял. Обещаю… – Сева сменил крик на спокойный голос.
– Это им очень нужно будет. Потом…
– Хорошо, сделаю. Если ты не объявишься, я им скажу, что ты их простил. Так?
– Так. И люблю. Пока.
– Пока. Но лучше ты им сам всё скажи.
– Как Бог даст. Пока, – отключился Игорь.
– Лисёнок, я тебя люблю! – Второй звонок был абоненту «Таня».
– И я тебя… – Её голос был сонный и такой тёплый и мирный, какой, казалось, уже невозможен на этой планете. От её голоса и от её «и я…» у Игоря сама собой расцвела улыбка на лице.
– Ты самое светлое в моей жизни, Таня! – Главное он сказал, а всё остальное было не важно. – Всё. Пока…
А маме он решил вообще не звонить, чтобы не нервировать.
Покончив с важными делами, он, словно вынырнув из приятной, тихой и безопасной виртуальности, осмотрелся вокруг. Изменений почти не было. Коля ушёл куда-то наверх по лестнице, трупы во дворе уже утащили, языки пламени всё ещё рвались через окна в небо, зато за воротами дворика толпа не пускала приехавших, наконец-то, эмчеэсников. Красномордый ЗИЛ окружили орущие правосеки, они размахивали дубинами, выплясывали перед радиатором, не давая возможности пожарным подъехать к Дому профсоюзов.
Коля что-то долго не возвращался, Игорь начал волноваться за него и решил подняться, узнать, за каким чёртом тот ушёл. На лестнице было полутемно из-за дыма, да и свет давно уже был отключён во всём здании. Игорь почти поднялся на третий или четвёртый этаж, как навстречу ему вышли двое парней. Молодые, одному около тридцати, другой лет двадцати двух – двадцати трёх, с деревянными палками в руках, они ничем не отличались от куликовцев. Игорь и принял их за куликовцев, а кого ещё тут можно ожидать?.. Он спокойно подымался к ним, ничего не опасаясь, как вдруг тот, что постарше, встал в позу забияки из сельского клуба, широко расставив ноги, помахивая дубинкой и делая лёгкие поступательные движения тазом, произнёс Игорю:
– Ну что, пи…рас! Иди сюда!
Видать не очень он хотел, чтобы Игорь подходил, промолчал бы, тот и так подошёл бы. Игорь, словно на стенку наткнувшись, резко остановился, лихорадочно соображая, что же делать.
– Мужики! Тревога! Правосеки сверху! – Он решил, что первым делом надо своих предупредить, развернулся и стал быстро, почти бегом, спускаться обратно. Навстречу ему, в помощь метнулись двое – худой, побитый жизнью мужичок лет за пятьдесят и полноватый парень в белой рубашке. Метнуться-то метнулись, но, встретившись с Игорем на лестнице, развернулись и уже все вместе, дружно побежали вниз. Сверху раздался треск пистолетного выстрела, и у мужичка, усердно помогавшего драпать чуть впереди и слева от Игоря, вдруг ноги ушли вперёд, а сам он осел на ступени. Игорь, не раздумывая, на рефлексах, подхватил его под руку и потащил. Парень схватил его с другой стороны, и так, словно подвыпившего дружка, они потащили его, то ли раненого, то ли мёртвого, вниз, стараясь, чтобы их и преследователей разделяло чуть больше, чем один пролёт. Всё произошло настолько быстро, что Игорю даже почудилось, что мужичок упал за мгновение до выстрела. Однако куда тут убежишь?..
Бросив мужичка в сгрудившуюся толпу, Игорь развернулся к преследователям, лихорадочно соображая, как быть? Сверху идут убивать, и тут никаких сомнений быть не может! Тут женщины. И мужиков, хотя и немало, но все растеряны, безоружны и неорганизованны. Те, сверху, вроде и не особо торопятся, видать, сами тоже боятся, но быстро сообразят, что к чему, и устроят здесь бойню, благо, свидетелей нет, стреляй как в тире.
Надо их остановить, но как?! Не с дубинкой же или сапёрной лопатой на пистолет бросаться? Сапёрка!.. Это шанс. Игорь отстегнул застёжку чехла и взял сапёрку за округлый кончик рукоятки, потряхивая ею, словно смахивая с неё капли. Наверху как раз появились правосеки. Они приостановились на лестнице и, свешивая на мгновения головы через перила и тут же пряча их, оценивали ситуацию. Один, очень молодой, а потому, наверное, и самый смелый или глупый, вышел в открытую на площадку, что-то крича про колорадов и Путина.
Игорь не слушал его крики, он несколько раз глубоко вздохнул, решаясь. Тяжело это было – убивать человека. Непонятный страх, словно выжимая из мочалки влагу, сжал за рёбрами и сердце, и лёгкие, и весь ливер, выжимая из тела дух. Игорь произнёс про себя: «Боже, прости грех мой, который я сейчас совершу» – и, отодвинув стоящую сзади женщину, метнул лопатку по дуге в правосека. Мелькнув в дымных сумерках зелёным держачком, сапёрка ткнулась в живот и тут же зазвенела на ступенях.
Тупая и это хорошо, наверное. Сверху раздался жуткий вой и всех правосеков как ветром сдуло. Игорь, присев, поднялся на несколько ступеней и зашарил по камню в поисках своего оружия. Однако темнота и то, что приходилось всё время, вывернув шею, смотреть наверх, на врагов, не дали ему это сделать. Сверху что-то прилетело и, стукнув по перилам, ушло вниз, в щель между пролётами. «Граната? Нет?..» – мелькнула мысль. Однако это был камень. За ним застучали ещё камни, целили явно в Игоря, хотя он кидающих не видел в темноте.