– Убери свою собаку! – Артём говорил внешне спокойно, но ярость свою едва удерживал внутри.
– А то что будет? – Сосед явно издевался. Давно привыкший к безнаказанности, он самодовольно наслаждался ситуацией. Лицо его было подозрительно красным, очевидно, он уже «принял на грудь».
Бультерьер, услышав голос хозяина, оглянулся вокруг, поворачиваясь не шеей, а сразу всем корпусом, словно миниатюрный носорог. Он уставил на Артёма свои поросячьи, ничего не выражающие глазки, определяя, что из филейных частей новой жертвы ему наиболее подходит.
– Не уберешь своего кобеля-бандерлога, я его сам приберу, но потом не обижайся.
– Ну, мужик, ты нам с Терминатором угрожаешь? А мне нельзя угрожать, со мной дружить надо. – Сосед говорил укоризненно-поучительным тоном, словно с ребёнком-дебилом, упорно сующим гвозди в электророзетку, в его голове скверный характер боролся с благоразумием, взяв себе в союзники хмель. – Ну ничего, мы с Терми научим тебя уважать соседей. Правда, Терми, научим?
Бультерминатор, услышав своё имя, лишь слегка шевельнул хвостом, не сводя взгляда с нового врага.
Светка справилась, наконец, с шоком и, слегка приспустив стекло, крикнула, вытягивая губы дудочкой в образовавшуюся щель и копируя боевую раскраску на стекле, словно на цветном ксероксе: – Артём, он специально натравил собаку на меня, я слышала! Артёмчик, она меня укусила, сапог мне порвала!
Артём, воспользовавшись тем, что внимание соседа на секунду отвлеклось, тихонько обратился к Джинну: – Джинн, ты всё это видишь? Приготовь мне дайшо[33]. Без ножен. Дашь мне, когда скажу.
В затуманенном мозгу соседа «союзники» одержали верх, и он произнёс:
– Надоел ты мне, мудак, со своей сукой. Терми, взять его!
Всё дальнейшее произошло в течение пары секунд. Бультерьер с утробным рыком рванул с места, Артём выхватил из воздуха изогнутые мечи и встретил атаку зверя ударом снизу, кончиком катаны подбросив собаку в воздух, и разрубив её в полёте коротким мечом – вакидзаси. Теперь Терминатор состоял из двух частей, каждая из которых, упав на землю, скребла её своей парой ног и обливала кровью.
Повернувшись лицом к соседу, Артём резким взмахом стряхнул кровь с клинка. Хмель из соседа выветрился моментально, вид крови, дерьма и кишок навели в его голове новый порядок, там поселились не только благоразумие, но ещё страх, паника и растерянность.
Его довольно долго в жизни постоянно кто-то или что-то прикрывали – связи, чины, мундир, бойцовская собака наконец, а тут он остался один на один с взбесившимся, на его взгляд, лохом. Он живо представил себя разрубленным этой сверкающей железякой, лежащим в вонючей жиже и также скулящим, как бедный Терми, и паника окончательно захлестнула его разум. Исторгнув невнятные звуки – что хотел сказать и сам бы не ответил, – сосед засеменил вглубь своего двора, но, сделав несколько шагов, всплеснул руками и резво вернулся к забытой, гостеприимно распахнутой калитке, захлопнув её.
Артём подошел к Светке, затихшей, бледной, сидевшей в своей машине, словно улитка в ракушке, потянул дверь и не смог сразу её открыть – Светка всё ещё тянула ручку двери на себя. Потом осмотрел её ногу – сапог действительно был прокушен, но нога почти не пострадала, только лёгкие синяки от челюстей. Он обработал рану йодом и, заказав у Джинна новые сапожки, отправил её продолжать прерванную поездку.
Приказав Джинну убрать все следы недавней схватки, Артём завалился спать.
Из сна он был выдернут, как морковка из грядки – разбужен непонятным шумом, ярким светом, ударившим в глаза и холодным щёлканьем наручников на запястьях. В комнате находились милиционеры в бронежилетах, некоторые из них были с автоматами. Артём был усажен на стул. Один из присутствующих милиционеров – капитан – устроился напротив него за обеденным столом, смахнув крошки и раздвинув посуду, освободил себе угол для папки с бумагами.
– Ваша фамилия, имя, отчество, год рождения, если есть документы, прошу предъявить их, – начал он допрос.
– Из документов при себе только водительские права, они вон в той куртке, – показал Артём скованными руками на свою одежду. – Кстати, мне бы не мешало одеться.
Милиционер не обратил на просьбу Артёма ни малейшего внимания. Кивком головы указал другому, и тот стал обшаривать карманы и выкладывать всё из них на стол. А в карманах был коктейль ещё тот: мелкие деньги разных стран, золотой портсигар с тонкими сигарами, зуб белой акулы, несколько стекляшек разного цвета – необработанные драгоценные камни, доставшиеся ему в путешествии, визитки отелей и другая мелочь, неизбежно скапливающаяся при туристических приключениях.
– Ну? Так вы назовёте себя? – Капитан был само спокойствие.
– Помогайбис Артём Валерьевич, больше не отвечу ни на один вопрос, пока не дадите одеться. – Артём тоже был спокоен.
– Сейчас мы расстегнём тебе наручники, ты оденешься, но без штучек-дрючек, начнёшь шашкой махать или руками-ногами, мы тебе эти ноги прострелим, так что смотри.
– А шо мне смотреть? Я в своей хате, это вы ворвались среди ночи как татары. – Артём говорил всё это, уже одеваясь.
– Гражданин Помогайбис, на вас поступило заявление от ваших соседей о том, что вы, из хулиганских побуждений, находясь в нетрезвом состоянии, применяя холодное оружие, пытались нанести телесные повреждения гражданину Бучковскому В.П., убили собаку, принадлежащую этому гражданину, угрожали ему же убийством. Руководствуясь статьей 148 УПК Украины, вы задерживаетесь на 72 часа до выяснения всех обстоятельств. Вы можете добровольно сдать оружие, находящееся у вас.
Как это ни странно, но Артём не удивился такому обороту дел. Он понимал, что от людей такого типа, как его сосед, можно ожидать как раз действий в подобном духе. Он подумал, что помощью Джинна всегда успеет воспользоваться, а пока решил отдаться в руки правосудия, надеясь на его беспристрастие. В милицейский уазик, за поздним временем, его провожали только две живые души – гражданин-сосед Бучковский В.П, с радостью от мести и кот-голубятник с грустью и благодарностью за избавление от кошмара, преследующего его в кошачьих снах и наяву.
В райотделе у Артёма отобрали ремень, шнурки и всё, на чём можно повеситься, в том числе и часы, оформили протокол задержания, кинули в «обезьянник», и для него начался курс молодого бойца для зека. Оставшееся до утра время он провёл на ногах – старожилы в количестве, явно превышающем проектную «мощность» камеры, заняли все лежачие места сидячими позами, и лишь один везунчик умудрился лёжа в позе эмбриона занимать площадь, не превышающую площадь своего седалища. После Артёма в соседнюю клетку бросили ещё одного урку, а в коридоре перед камерами фестивалили двое упившихся до поросячьего визга малолеток.
После полуночи привезли партию проституток, разместили их в отдельной клетке и до утра было совсем весело, заснуть мог бы, наверное, только глухой и слепой. Девчата выкрикивали скабрезности, задирали ментов и задержанных, оголялись, выставляя свои прелести на всеобщее созерцание, предлагали секс во всех формах. Малолеток-алкоголиков от греха подальше увели куда-то. Путан поочерёдно уводили то ли на допрос и оформление документов, то ли на этот самый секс, впрочем, одно другому не помеха. Менты ходили с рожами объевшихся сметаной котов. Вся эта суета постепенно утихла часам к пяти утра. Сон, не глубокий, тревожный, не приносящий отдыха, сморил всех. Воспользовавшись этим затишьем, Артём проверил связь с Джинном, попросив у него сигарет, немного еды и мобильный телефон. По мобильнику он пообщался со Светкой, убедился, что у неё всё в порядке, приказал ей пока не появляться на даче. Он стёр её номер из памяти телефона и отдал его на всеобщее пользование сокамерникам, чем вызвал всплеск оживления и благодарности, потому что ничего не ценится так в тюрьме, как возможность связаться со свободой.
Утром, после 8 часов, началась новая суета, но уже упорядоченная, расписанная уголовно-процессуальным кодексом, приказами внутренней службы и настроением работников милиции. Всех по очереди выпускали в туалет, менты разрешили сначала одному гонцу, потом другому, взять желающим кофе из автомата, расположенного в коридоре возле дежурного. Артём раздал последние сигареты, оставшиеся после ночного всеобщего курения, снабдил очередного гонца за кофе деньгами для всех желающих. Они, закрытые в клетках и камерах, смакуя потягивали из пластиковых стаканчиков последние капли кофе, закусывая, наплевав на запрет курить, таким ароматным и вкусным сигаретным дымом.
В это время в сопровождении сержанта и прапорщика пришла очень миловидная девушка, тоже в форме, но с погонами лейтенанта и с небольшим цифровым фотоаппаратом в футлярчике. Вновь поступивших выводили по одному из клетки, фотографировали, катали пальчики – снимали отпечатки пальцев, измазывая ладони едкой типографской краской. Записывали также в формуляры данные задержанных – рост, цвет глаз, приметы. Все эти процедуры заняли около получаса, и за это время симпатичная милиционерша получила три предложения руки и сердца. От старого, опытного, исколотого каторжанина Дреуса, протрезвевшего семейного дебошира Васи и молоденькой проститутки Лизы. Причём последнее предложение вогнало таки, ко всему привыкшую служивую, в краску.
Спустя небольшое время нескольких задержанных, в том числе и Артёма, пофамильно вызвали из камер, надели сзади наручники и объявили:
– Едем на флюшку.
По команде: «Первый пошёл! Второй пошёл!» загрузили в клетку уазика-микроавтобуса и повезли в больницу на рентген. Больница была рядом, ехали минут пять – семь, но и за это короткое время все успели выкурить по сигарете. Причем застёгнутые сзади наручники были не помехой: кто был похудее и поопытней просто поддёрнули руки из-за спины под задницей наперёд и обслужили тех, кто этого сделать не мог – вставили в рот сигарету и поднесли огонёк.
Артёма охватило сложное чувство, когда под любопытными взглядами десятков людей – обычных посетителей больницы, его в наручниках прогнали вместе с другими заключёнными через дворик в помещение. Ему было стыдно, хотелось крикнуть всем этим людям: «Я не виноват! Я не такой, как вы думаете! Я здесь случайно!» И в то же время его брала злость на этих людей за то, что вот они на свободе, а он в наручниках и должен подчиняться туповатым конвоирам. Человек, которому надевают наручники, лишая тем самым свободы, особенно если это впервые, сразу же ощущает некоторую ущербность, неполноценность, словно его лишили имени или вычеркнули из списка живущих по законам свободы людей. Так, наверное, чувствовали себя рабы, когда им надевали ошейники.